Фортель. Глава 10

     Первой в калитку величественно вплыла дородная женщина лет семидесяти. Седая копна густых волос её венчалась на затылке аккуратной кичкой, что придавало гостье поистине королевский вид. На жемчужного цвета платье женщина накинула лёгкий васильковый жилет. Он скрывал то, что нужно было скрыть от постороннего взгляда, а именно – возрастные изменения в области талии и бёдер. Полные, однако соразмерные с объёмами тела, ноги она облачила в серые туфли на небольшом широком каблучке. На лице её, румяном и всё ещё упругом, как-то по-особенному выделялись глаза. Нет, то были глаза не старухи, полуживые и блёклые, в которых читалось бы абсолютное равнодушие и к себе, и к окружающему миру, то были глаза молодой, влюблённой и в саму жизнь, и в собственное «Я», энергичной  привлекательной женщины.
     – Тише, тише, раздавишь, – подставила Марине Ивановне пышущую здоровьем щёку гостья. Сама же в ответ, наклонившись, так же смачно расцеловала светлокожие, почти не тронутые загаром и увяданием ланиты своей «дорогой подруженьки».
     – Господи, Лидочка, как же я тебе рада!
     – А я-то как рада, – добродушно прогудела Лидия Кондратьевна. – Заскучала, видишь ли, там, у себя в Монастырском, ну и решила, а махну-ка в Светозарное. Ведь, наверное, уже полгода не надоедали друг дружке. Когда ты ко мне в последний раз приезжала?   
     – Да месяцев пять-шесть будет.
     – Вот именно пять-шесть. И не стыдно, а?
     – Стыдно… И нет оправдания мне.
     – А ты знаешь, кто меня подвёз?    
     – Кто?
     – Муж моей… некогда старой знакомой. Выпала вашему Николаю оказия к нам в посёлок заявиться, ну и супругу заодно прихватил… Это ведь ей я когда-то брякнула: «На голове, ух, стиль, а в голове утиль». Правда, потом извинилась, но что мои извинения, коли дело-то сделано и человеку нанесена душевная рана… Вот уж не думала не гадала, что встречу её здесь. Сижу как лунь в своей халупе благоустроенной да книжечки почитываю и ничего-то толком не знаю… 
     – Вот, вот, и я о том же… надо и тебе почаще в гости выезжать, – засмеялась Марина Ивановна.
     – Ладно, не будем пререкаться, обе хороши… А она молодец, – Лидия Кондратьевна скосила глаза на заметно округлившийся животик стоящей поодаль недавней своей спутницы, высокой черноволосой женщины лет сорока пяти, одетой в специального покроя джинсовый сарафанчик. Та же, ничего не подозревая, оживлённо беседовала с Юлечкой. Рядом с ними стоял Николай и разбавлял увлекательную беседу репликами по делу.
    – Надежда Викторовна – умница наша, – глянула в сторону учительницы и Вишнякова. – Уж очень ребята любят её. А всё потому, что к каждому свой подход имеет.
     – Да как она к вам-то попала? Ведь мы живём на северо-западе Новгородчины, а её родина на востоке, аж на границе с Тверской областью? – понизила голос Лидия Кондратьевна, заметив, что в диалоге старшей и младшей собеседниц образовалась пауза.
     – Там, где Надежда Викторовна работала, закрыли школу, а у нас в этот год не было физика да ещё намечалась аккредитация. Вот область её как хорошего специалиста и командировала в Светозарное…
     – Понятно, хорошие специалисты на дороге не валяются, – глянула в сторону коллеги и Лидия Кондратьевна.
     – Ох, что же мы стоим-то, – спохватилась Вишнякова, – ведь я вас даже и не представила друг дружке.
     – Я смотрю, Машенька, у тебя здесь новые лица.
     – Вот им-то я тебя и обязана представить.
     Она подвела гостью к заскучавшим было Тельманам: – Познакомьтесь, пожалуйста, моя лучшая подруга Лидочка, Васильева Лидия Кондратьевна. А это, Лидочка, мои…  дальние родственники и хорошие друзья: Пётр, Лиза и их сын Георгий.
     Георга Лидия Кондратьевна не знала в лицо. Она даже не могла и предположить, что именно он был главным участником событий, связанных с Настей. Вот почему Марина Ивановна, предполагая отсутствие этих знаний у подруги, представила и его. Эльза и Лидия Кондратьевна в знак приветствия лишь кивнули друг дружке, а мужчины по очереди галантно приложились к пухленькой ручке дамы.
     – Николая и Надежду Викторовну пока волновать не будем. Пусть занимают Юлечку, а то сбежит куда-нибудь, непоседа этакая. Потом ищи-свищи ветра в поле, – промолвила Марина Ивановна и ласково посмотрела в сторону внучки.
     – В рабочем порядке и познакомимся, – одобрила решение подруги Лидия Кондратьевна.
     – Что же это я, – всплеснула руками Вишнякова, – пора ведь на стол накрывать. Как-никак обеденное время.   
     – Да не беспокойся ты попусту, Марина, не суетись, – похлопала весомой своей ладошкой по худенькому хозяйскому плечику Лидия Кондратьевна. – У меня полная сумка всего. Пусть мужчины вынесут из веранды стол и поставят в саду вон под той яблоней с красными яблоками. Уж больно там место хорошее.
     Когда внушительное обиталище снеди было водворено Петером на обозначенное место, к женщинам подошли супруги Заваруевы.
     – И у нас три салата, – робко промолвила Надежда Викторовна. – Правда, покупные. Но свежие. В Монастырском кафетерии их делают превосходно.
    Юлечку ей занимать уже не приходилось – девчушка сама нашла себе занятие. Взяв в руки прутик, она стала тут же вычерчивать на земле немецкие буквы. Их юная лингвистка увидела в Интернете и с тех пор стала питать к ним особое пристрастие. Изображала их на бумаге, придумывала им свои, оригинальные, названия, на их основе что-то дорисовывала и эти свои опусы раздаривала подружкам.
     Николай в порыве неиссякаемой нежности обнял свою хозяюшку:
     – Надюша верно сказала: салаты отменные. Сестра моя двоюродная в этом кафе работает. А она всё исполняет качественно. Так что брака быть не должно.
    – Так ведь и у нас кое-что есть, – молвила Марина Ивановна и тут же скомандовала: – Мужчины, за дело! Юлечка, – обратилась она к притихшей егозе, – покажи… дядям, где что находится. – Э, да ты занята. Ну не буду, не буду отвлекать.
    – Нет-нет, бабуль, я всё, – отложила прутик в сторонку девочка. – Повтори-ка ещё раз, чего нужно делать-то.
    Марина Ивановна с улыбкой повторила просьбу.
    – Вместе будем распоряжаться, – встрепенулась Эльза, подходя к малышке и беря её за руку. – Это дело и мне хорошо знакомо.
     Когда накрыли на стол и все чинно расселись, Петер распечатал бутылку ароматного вина, изготовленного на одном из своих заводиков. Он разлил его в красивые бокалы. Перед поездкой сюда расторопная и предусмотрительная Эльза не забыла положить и их в дорожный саквояж. И всё это несмотря на нервозность ситуации и бешеную спешку. Юлечке и Надежде Викторовне по известным причинам предстояло довольствоваться лишь вишнёвым соком. Его Тельманы тоже прихватили из дома.
     – Давайте за встречу! – подняла бокал хозяйка. – И пусть эти встречи будут как можно чаще! – поддержала подругу Лидия Кондратьевна. Все одобрительно закивали. Как и полагается, чокнулись, выпили, затем налили ещё…
     Ветерок, пролетая над головами пирующих, в порыве озорства неожиданно столкнулся с прозрачным облачком, невесть откуда здесь взявшимся. Очертания его напоминали женскую фигуру, одетую в свободно развевающееся в полёте платье. Казалось, женщина утирала слёзы, так как время от времени подносила к «глазам» тонкую изящную «ладонь». От испуга шалунишка метнулся в сторону и ненароком зацепил ветку яблони. И с неё на блюдо, где Марина Ивановна аккуратно разложила куски пирога, шлёпнулось спелое яблоко.
     – Яблочко упало, – сказала маленькая хозяйка, указывая ладошкой на румяный плод. – Дядя Коля, – обратилась она к сидевшему напротив Заваруеву, который одной рукой нежно обнимал супругу, а другой – отменно орудовал вилкой, – а помнишь, ты мне читал: «Катись, катись, яблочко наливное, по серебряному блюдечку, покажи мне и города, и поля, покажи мне леса и моря, покажи мне гор высоту и небес красоту, всю родимую Русь-матушку».      
     – Было дело, – улыбнулся Николай.
     – Это звёздочка к нам в гости наведалась, – улыбнулась и Марина Ивановна внучке.   
     – Бабуленька, ну какая же это звёздочка? Это яблоко, – забавно всплеснула ручонками младшая Вишнякова. – И вообще, где у тебя очки?
     – Очки?! – спохватилась то ли в шутку, то ли всерьёз бабуля, – очки – дома. Но я и без них хорошо вижу: это звёздочка. Смотри, какой румянец.
     – Вспомнила, вспомнила… – захлопала в ладоши непоседа. – Это же сортик такой.
     – И хранится он всю зиму, – ласково взглянула на внучку Эльза.
     – Точно, тётя Лиза. Мы с бабушкой эти яблочки в подвал носили. – А про звёздочку ты мне ничего не говорила, – фыркнула сморщенным носиком в сторону Марины Ивановны юная трудяжка.
     – Моё упущение, – притворно огорчилась бабушка, – но теперь-то ты знаешь.
     – Конечно, знаю, – заверила её внучка. – Тётя Лиза, – опять повернулась она к Эльзе, – а давайте соберём и эти, последние, яблочки, пока их червяки не съели.
     – Соберём, соберём, звёздочка моя ненаглядная, – заулыбалась Эльза, и чтобы скрыть невольные свои слёзы, она взяла бумажную салфетку. Делая вид, что промакивает губы, осторожно промокнула и веки.
     – Опять комарик? – участливо спросила Юлечка.
     – Комарик, девочка моя милая, комарик…
     – Ой, бабуль, и в кого я такая трудолюбивая, вот и яблочки решила собрать, – завздыхала Юлечка, оборачиваясь к Марине Ивановне. – Да в кого-в кого, в тебя, бабушка, больше не в кого… Ой-ой-ой, – тут же заморгала она пепельными ресничками, – кто-то мне бровки щекочет. Но это, между прочим, так смешно и приятно.
    – Наверное, паутинка, – глянула на лобик внучки Марина Ивановна.
    – Ну что ты, бабуль, какая паутинка! – удивилась непоседа. – Смотри внимательно, видишь, никакой паутинки нет.
    – Значит, ветерок погладил, – сделала заключительный вывод родная бабушка. На что Юлечка тут же ответила:
     – Точно, тётя Лиза, ветерок!
     – Тётя Лиза… – с горечью прошептала Эльза и притянула девочку к себе. Та не стала сопротивляться. Прильнув к тёплому боку всё ещё чужой, но такой доброй и красивой тёти и окунувшись в фиалковый аромат Эльзиных духов, Юлечка на несколько секунд смежила глазки, затем умиротворённо вздохнула и взяла из вазы конфетку. Но есть не стала, а протянула Эльзе:
     – Тебе.
     – Спасибо, радость моя ненаглядная… – Эльза ещё крепче сжала в своих объятиях внучку. Несколько горько-солёных капелек опять не замедлили скатиться по её упругим щекам. 
    – Ты снова плачешь? – повернулась к ней девочка. – Не плачь, тётенька Лиза, а то и я заплачу.
    – Не буду, лапонька, – Эльза поцеловала девочку в затылок. Туда, где забавно топорщились пепельные завитки шелковистых волос.
    «И меня поцеловали…» – отстранённо глядя на дочь, подумал младший Тельман. Он несколькими минутами ранее ощутил на губах своих явственный поцелуй. Не успела ещё сладость этого поистине божественного прикосновения выветриться из его сознания, как тут же из глубин подсознания отчётливо выплыл образ той, которую он некогда возвеличил в ранг единственной и самой желанной на всём белом свете; той, которая одним своим присутствием затмевала все значимые моменты его пребывания на этой земле, без которой он просто-напросто не жил, а существовал. Он и семьёй-то до сих пор не обзавёлся только потому, что кроме неё  – такой милой, такой нежной, такой страстной – никого до сих пор не мог представить рядом с собою.
     – Нет-нет, это не то яблоко… и даже не яблоко раздора*… – глубокомысленно пробубнил Лёвушка, не глядя на Георга, не слушая девочку и вообще ни на кого не глядя и никого не слушая. – Это яблоко… для принца Конде*. – Он судорожно вздохнул и метнул глазами отравленную стрелу в сторону Петера. Но стрела, предназначенная сопернику, пролетела мимо, так как последний был увлечён куском мясного пудинга. Эльза, бросив гневный взгляд на стрелка, вспыхнула и закашлялась. Узрев разрумяненную супругу и подумав, что это от вина, Петер приобнял своё сокровище, затем, вытерев бумажной салфеткой губы, чмокнул Эльзу в щёчку.
     Эльза сидела ни жива ни мертва. Нет, ей было не страшно, что муж узнает о её чувствах к Лёвушке, правда не таких уж и пылких, как в годы их юности, но всё же ещё достаточно весомых, сколько она боялась причинить боль тому, кто души в ней не чаял, кто боготворил её, словно она только что сошла с иконы, кто заботился о ней и детях, привнося в семью достаток, спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
     В глазах Лёвушки вспыхнули искры дьявольской ревности. Он положил вилку, опустил на колени руки и сжал кулаки. Ему вдруг захотелось что есть силы ударить этого самодовольного румяного бюргера, этого мерзавца, присвоившего себе его любовь. Он чуть привстал. Ещё немного – и случилось бы непоправимое. Однако лучший друг – усилие собственной воли  – отвратило его от столь необдуманного поступка. Кулаки его ослабли, лёгкие запросили воздуха, а желудок благоразумно возжелал пищи. «Любовью сыт не будешь, – шепнул он хозяину, – дома хоть яблоком, хоть шаром покати – всё едино».
     Лёвушка опустил голову и решительно взял в руку вилку. Подцепил сочащуюся янтарём котлетку и поднёс ко рту. Но откусил не сразу. Прежде взглянул на Эльзу. Та хоть и не подала виду, что заметила этот его взгляд, однако вся превратилась в зрение и слух. Пуще всего Эльза боялась, как бы этот сумасброд, увлёкшись, не сболтнул лишнего. С него станется. Уйдёт на дно собственных мыслей – и… А ведь среди присутствующих нет ни слепых, ни глухих. Глаза и уши, слава богу, есть у всех.
    А вот у пустынной улицы, где они с Лёвушкой эмоционально обменивались любезностями, и даже у переулка, по которому они брели к погосту, чтобы сократить путь, не оказалось ни глаз, ни ушей. По крайней мере, ни один человек не встретился им этим утром. Словно какой-то ангел-хранитель оберегал их сегодня от людских поглядов и пересудов.
     На небольшом расстоянии от последнего и, судя по всему, нежилого дома Эльзин спутник остановился. «Здесь», – тихо произнёс он. Эльза вопросительно посмотрела на него. Он кивнул головой в сторону холмика, сплошь укутанного дикой рябинкой и золотарником. Эльза глянула туда же. Там, из расселины, искрил весёленький родничок. Очевидно, недавно родившийся. Он ещё не успел намыть себе русло и, звонко падая с холмика, катился узкой многоструйной ленточкой под уклон. Левушка взял Эльзу за руку и подвёл к нему. Он с каким-то особым наслаждением сомкнул ладони и подставил их под говорливые струйки. Набрав воды, обратился к спутнице: «Дозволь…» – «Что?» – не поняла она. – «Дозволь… умою». Эльза наклонилась, и тут же бодрящий сонм ледяных иголочек коснулся её потемневшего лица. Оно зарделось очаровательным румянцем. Он задохнулся в любовном экстазе и с безумно бьющимся сердцем прижал её к себе. На несколько секунд у неё остановилось дыхание и она, закрыв глаза, умерла в его объятиях. Однако, то ли испугавшись такого страстного порыва его, то ли поостерёгшись, что кто-нибудь увидит их, так или иначе, она отстранилась. Опомнился и он. Ни говоря ни слова, влюблённые возобновили свой путь к погосту.
    И вот здесь мы побережём нервы нашего дорогого читателя и избавим его от горестных сцен, которые столь часты в таком печальном месте, как кладбище. Давайте-ка лучше прислушаемся к диалогу, который произошёл между Эльзой и Лёвушкой по возвращении домой. Кстати, заплаканную донельзя Эльзу Лёвушке снова пришлось отмывать в том же самом роднике. Успокоительная родниковая влага привела горемычную в достойное состояние, и она смогла явиться пред светлые очи своего супруга в относительно приглядном виде.
     – Ну не могу я без тебя, не могу. Как ты этого не понимаешь, – нежно ворковал Эльзин спутник, держа её руку своей влажной от воды ладонью. – Брось ты своего фрица и выходи за меня.
      – … и оставайся здесь, в деревне, коров доить... А что, – повернулась она к нему, – я умею. По крайней мере, вспомню.
      Уловив её насмешливо-ироничный тон, Лёвушка сник, плечи его опустились, лицо посуровело. Он еле слышно пролепетал:
      – Уедем в Москву. Тётка недавно умерла, бездетная, и я оказался единственным наследником… Ну и вклады, естественно, завещала… Буду работать. Друзья обещали устроить в нормальный театр… Не переживай, детей твоих… наших я поставлю на ноги.
     Выслушав его взволнованную речь, Эльза грустно улыбнулась:
     – Глупенький, ничего-то у нас не получится.
     – Да?! – совсем по-детски изумился он.
     – Не в моей это воле – взять и вот так просто бросить Петера… Понимаешь…
     – Любишь?! – задохнулся он в густых клубах ревности.
     – Не люблю, – с горечью выдохнула она.
     – Так в чём же дело?
     – Уважаю. 
     – Ах, да-да-да… Проходили… Он неестественно засмеялся, отпустил её руку и встал перед нею в театральную позу:
                А счастье было так возможно,
                Так близко!. . Но судьба моя
                Уж решена. Неосторожно,
                Быть может, поступила я:
                Меня с слезами заклинаний
                Молила мать; для бедной Тани
                Все были жребии равны.. .
                Я вышла замуж. Вы должны,
                Я вас прошу, меня оставить;
                Я знаю: в вашем сердце есть
                И гордость и прямая честь.
                Я вас люблю (к чему лукавить),
                Но я другому отдана;
                Я буду век ему верна.
     – Лёва, зачем ты так? – чуть было не заплакала она.
     – Прости, не сдержался. – Лёвушка опустил голову: – Как я понял… теперь нас ничто не связывает.
     Не зная, что ответить, она промолчала.
     Сначала медленно, затем ускоряясь, он зашагал прочь. Её безучастный взгляд отрешённо следил за удаляющейся фигурой, плечи которой были согбены так, будто их обладателем являлся не пятидесятипятилетний мужчина, а ветхозаветный старец. И тут в душе её что-то проснулось: пошатнувшись и чуть не упав при этом, она вышла из кратковременного оцепенения и, не ощущая под собою ног, кинулась вслед за ним. Догнала и ухватилась за рукав рубашки:
     – Не мучай меня… пожалуйста.
     Он, не сбавляя шага, молча подвигался вперёд. Она разомкнула пальцы и остановилась. Руки её бессильно повисли, а из груди вырвался вопль отчаяния:
    – Ты же знаешь…  как я люблю тебя.
    Лёвушка вздрогнул и слегка замедлил темп.
    – И эта любовь давняя... неукротимая и сумасшедшая…
     Он застопорил ход, тело его свело судорогой. Не оборачиваясь, молвил, зная, что она услышит:
     – Неукротимая, говоришь, сумасшедшая?..
     – Да, да, да… – с болью выдохнула она, подбежала к нему и взглянула в глаза его, наполненные слезами. Он взял её руку:
     – Если мы любим друг друга, отчего же мы порознь?
     – Все обстоятельства против нас…
     – Обстоятельства?.. – то ли иронично, то ли серьёзно произнёс он. – Для настоящей любви не должно быть никаких обстоятельств… 
     – Всё так… так…– уткнулась она ему в плечо, – но есть одна немаловажная деталь…
     – Деталь?! – В его сердце, и без того измочаленное сначала разлукой, а потом столь неожиданной встречей с нею, устремилась неукротимая лавина панического страха. Страха окончательно потерять её. Стиснув зубы, он простонал.
    Она хотела что-то сказать, но тоже не смогла. Утонула в океане собственных эмоций. Наконец выдавила:
     – То, что я сотворила со своим… с нашим сыном…
     – Не надо… – Он выпустил её руку, обхватил голову ладонями и как безумный заскрежетал зубами.
     – …ляжет тяжёлым крестом на мои плечи… – закончила она фразу. – Помолчав немного, добавила: – Тяжесть своего греха я постараюсь искупить добрыми делами.
     – Какими?
     – Пока не спрашивай…
     После нескольких минут зловещего затишья, показавшихся им вечностью, он взглянул ей в глаза:
     – Запомни… и хорошенько запомни: любил, люблю и буду любить. Любить до последних дней своей жизни. Вот в этом ты мне точно не сможешь отказать.
     – В этом – нет, – слабо и вместе с тем жутко улыбнулась она.
      
     …Эльза ещё раз метнула красноречивый взгляд в сторону Лёвушки. Тот почувствовал это, скосил глаза туда, где сидела его любимая, вздохнул и потянулся за новой котлетой. 
     «Эврика», – шепнула Надежда Викторовна Николаю, указывая на яблоко.
     – Что? – не понял тот. 
     – Нам не нужно покупать ванночку для ребёнка.
     – Почему?
     – Сестра мне обещала.
     – А моего ребёнка купать нельзя, – сказала невольная и единственная свидетельница этого диалога – Юлечка.
     – Какого ребёнка? – изумились супруги Заваруевы.
     – Из тряпочек.
     – Из тряпочек?! – удивлению Надежды Викторовны не было предела.
     – Ну да. Дядя Георг подарил мне эту куколку. А бабушка назвала её красавицей, а я сказала, что она красавица как мама…
     Зазвонил мобильный. Марина Ивановна взглянула на дисплей. Лицо её озарилось счастливой улыбкой:
     – Извините… Это Павлик… Павел Леонидович.
     Отойдя в сторону, поднесла телефон к уху:
     – Господи, Пашенька, как же я по тебе соскучилась…
________________________
*Яблоко раздора. – Из древнегреческой мифологии. Однажды богиня раздора и вражды Эрида подбросила на пиршественный стол золотое яблоко. На нём было только одно слово-посвящение – «Прекраснейшей». Бывшие на пиру женщины-богини – Гера, Афина и Афродита – начали спор о том, кто должен владеть этим яблоком. Они призвали юношу Париса, сына троянского царя Приама, и Парис присудил это яблоко богине любви Афродите. В благодарность за это Афродита помогла Парису похитить Елену, жену спартанского царя Менелая, что и стало впоследствии причиной Троянской войны. Так богиня раздоров Эрида добилась своей цели: сначала возник спор, потом – война.
Синоним повода для вражды и спора. Впервые в таком значении данное словосочетание употребил римский историк Юстин (II в. н.э.), которого, видимо, и следует считать автором этого крылатого выражения.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. – М.: «Локид-Пресс». Вадим Серов. 2003

*Принц Конде – (фр. prince de Cond) – титул и род французских «принцев крови», младшей ветви венценосного дома Бурбонов, впервые данный дяде короля Франции Генриха Наваррского – Людовику Бурбонскому. Здесь: герой одного из романов Александра Дюма (отца), который был едва не отравлен душистым яблоком.