Несостоявшиеся Герои

День Героев Отечества – праздник элитарный.  Круг виновников торжества четко очерчен. Впрочем, он мог бы быть несколько шире, в том числе, за счет таловцев. Среди моих земляков, воевавших на фронтах Великой Отечественной войны, были люди, которые могли бы по праву носить на груди звезды Героев Советского Союза, но об этом, порой, не знали даже их родные.   
Можно сколь угодно долго говорить о том, что каждый прошедший ту страшную вой-ну – герой, что любая награда в тот момент была свидетельством подвига, и что, в конце концов, никто не забыт, ничто не забыто. Но от этого ситуация не изменится. Одних бу-дут помнить еще долгое время, к их бюстам и памятникам хотя бы раз в год будут прино-сить цветы, о них будут рассказывать детям в школах. В конце концов, просто будут знать, что был такой боец или красный командир, который за свою недолгую жизнь, а то и всего один миг, сделал для своей Родины столько, сколько иным не успеть и за три жиз-ни. А имен других, сделавших ровно тоже, не помним даже мы, что уж говорить о буду-щих поколениях. Хотя некоторые из этих солдат и командиров жили среди нас еще срав-нительно недавно. Поверьте, нашу благодарную память они заслужили сполна. 
И начнем рассказ как раз с кавалеров ордена Ленина.      

Последнее письмо
Первым Героем среди уроженцев Таловского района в его сегодняшних границах мог бы стать политрук Алексеевский. Еще 5 сентября 1941 года бывший комендант 2-го управле-ния Владимир-Волынского укрепленного района полковник Караманов подписал соответ-ствующий наградной лист. Но до Президиума Верховного Совета СССР он не дошел. Ров-но через два месяца вышел приказ войскам Юго-Западного фронта №1/н, ставший первым приказом о награждении государственными наградами бойцов и командиров фронта в той войне. Под номером три в перечне фамилий кавалеров ордена Ленина значится уроженец Новой Чиглы, заместитель командира 23-й отдельной роты связи Алексей Васильевич Алексеевский.
Этот побуревший от времени листок плотной бумаги с восемью чернильными строчка-ми, выведенными ровным, аккуратным почерком, хранится сегодня в  Центральном погра-ничном архиве ФСБ России. Когда Алексей написал письмо матери, Ольге Птеровне, мы, наверное, теперь не узнаем. Что в нем? Как и тысячи других сыновей, оказавшихся волею судеб в те июньские дни у западной границы, 27-летний политрук старался успокоить ма-теринское сердце: «обстановка стабильная… слухам не верим, и ты не верь… отпуск пере-несли на сентябрь…».
Хоть и датировано оно 22-м июня 1941 года, вряд ли так спокойно мог писать человек, знающий, что границу, находящуюся всего в 30 километрах, рано утром перешли несмет-ные полчища врага, и его группа ведет бой в полном окружении. К тому же, дата простав-лена не чернилами, а синим химическим карандашом.
Такими карандашами во время штабных учений обозначали на картах направления уда-ров вероятного противника. Тянулись они синими стрелками от западной границы к боль-шим и малым советским городам, но быстро вязли в обороне Красной Армии. А потом пре-вращались в тонкие пунктирные линии, круто разворачивающиеся и уходящие обратно за черту государственной границы СССР.   
Такой война грезилась многим еще накануне. Почти такой она стала для Алексеевско-го…
Около двух часов ночи 22 июня в управлении укрепрайона пропала связь со 2-й комен-датурой 90-го Владимир-Волынского погранотряда. Порыв линии связали с диверсией, ведь это был уже не первый подобный случай. 23-ю отдельную роту связи подняли по тревоге. С тех пор, как за неделю до войны в штаб батальона был доставлен совершенно секретный пакет из Киева в котором коменданту УРа предписывалось усилить бдительность, прекра-тить все занятия и учения личного состава, усилить наблюдение за линей границы, такие тревоги случались едва ли не каждый день. Причиной их были порывы линий связи с от-дельными заставами. И тогда связисты находили тщательно замаскированный провод пере-резанным или порванным. Но еще никогда укрепрайон не терял связь с целой комендату-рой пограничников. Через полтора часа на связь не выходила ни одна из трех комендатур отряда.
Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию комендантом укрепрайона были созданы три группы, одну из которых возглавил политрук Алексеевский. Каковы были их численность и задачи нам не известны. Знаем только, что отряд Алексеевского прибыл  в село Людзино, в котором располагалась комендатура 2-го погранучастка около 7 часов утра.  Пограничники  в это время готовясь к отступлению по направлению к Владимир-Волынскому, постоянно маневрировали, заставляя врага развернуть свои колонны и замедляя тем самым его движе-ние вглубь советской территории. Но Алексеевский не присоединился к ним, а двинулся в район села Михале. Здесь находилась 8-я застава, точнее то, что от нее осталось к 9 утра.
Заставе повезло. К этому дню у Михале было завершено строительство всех четырех блокгаузов  - долговременных огневых точек. У некоторых соседей они только достраива-лись. К тому же, начальник 8-й младший лейтенант Коваленко успел до начала губительно-го артобстрела собрать здесь почти весь личный состав. Около 2 часов ночи он получил со-общение из штаба отряда о возможной "провокации" и привел подразделение в полную боевую готовность.  Траншеи, в которых проложили провод связи, оказались засыпанными, а потому связь и с комендатурой участка, и со штабом отряда до 9 часов утра была. Может, именно поэтому наш политрук направился сюда. Было ясно: застава жива, бьется в окруже-нии, надеясь на подкрепление. Правда, силы были уж очень не равными. 62 пограничника были блокированы пехотным батальоном, усиленным минометным взводом.
Но отряд Алексеевского был не единственным, кто прорывался к 8-й. В полутора кило-метрах восточнее, под Микуличами, завязала бой разведгруппа 90-го ПО под командовани-ем старшего лейтенанта Панева, оттянув на себя до роты немцев. Она так и не смогла дос-тичь Михале, а вот отряд чигольца, ударивший чуть южнее, прорвался к Коваленко. Бой длился то ли два, то ли три часа, и только к полудню застава была деблокирована. Фаши-сты, а ими оказались австрийцы из 44-й пехотной дивизии, откатились почти на берег За-падного Буга.
Пожалуй, это был единственный момент, когда застава и отряд Алексеевского могли от-ступить без дополнительных потерь. Но, прежде чем выполнить приказ об отходе, прини-мается другое решение – выбить врага обратно за реку.
И выбили. Более того, сбросив австрийцев в Буг, почти час не позволяли им новь пере-сечь границу. Канонада боя, слышная со всех сторон, говорила о том, что «соседи» тоже задорого продают свою жизнь. Даже с запада доносились эхо взрывов. Как теперь известно, комендатура 3 участка вместе с 10-й и 11-й заставами не только отбросила подразделения агрессора, но и углубилась на сопредельную территорию на 2-3 километра.
В тот момент казалось, что военная провокация фашистов, в основном, отбита. Сейчас из глубины подойдут основные силы, пехота, артиллерия, и тогда…
Но уже к 14 часам все изменилось. Бой затих и с севера, в расположении 7-й заставы, и на юго-западе, где почти полностью погибли 10-я и 11-я. Да и на востоке взрывы были слышны все дальше и дальше, где-то за Суходолами. Враг снова переправился на участке 8-й, и оторваться от него без потерь было уже невозможно…
Впервые воссоздать картину того дня на участке 2-го укрепрайона попытались в сентяб-ре 41-го. К тому времени из окружения успели выйти бойцы застав отряда, где-то  - один-два, а где-то – пять-шесть человек. Они-то и повествовали о подвигах: 1-я и 2-я отошли только на третий день боев, а, ставшая потом знаменитой на всю страну, 13-я держалась 11 дней, 3-я и 4-я погибли полностью, прикрыв собой на полдня Владимир-Волынский. Сви-детельства выживших были одно страшнее другого. Но тогда полностью сложить мозаику событий. Да и сейчас в этой истории слишком много белых пятен. 
Из состава 8-й в разное время до своих добрались семь человек, из отряда Алексеевского - ни одного. Среди вышедших оказались начальник заставы Коваленко и его заместитель по политчасти младший политрук Иван Корякин. Кто-то из них и вынес письмо политрука, которому они, выжившие, обязаны жизнью. Сам Алексей Васильевич вместе с двумя бой-цами из своей роты остался прикрывать отход пограничников. Почему? Да потому, что у заставы был приказ отойти, а у его отряда нет…
Этих троих долго считали пропавшими без вести. И только в 1948-м геологи, исследо-вавшие залежи каменного угля в районе нынешнего села Шахтерское Иваничевского рай-она, случайно наткнулись на их останки. Рядом с человеком с комиссарскими звезда на сгнившей гимнастерке лежал полуистлевшей брезентовый плашет, а в нем - синий химиче-ский карандаш…

Дважды в одну реку
В довоенном Советском Союзе было немало брендов, но, пожалуй, один из главных - ДнепроГЭС.  Эта электростанция стала наиболее яркой иллюстрацией знаменитого ленинского лозунга «Коммунизм - это советская власть плюс электрификация всей стра-ны». Ею гордились, ее воспевали в стихах, помещали ее изображение на первомайских от-крытках и почтовых марках. Еще бы, крупнейшая на тот момент гидроэлектростанция в стране, 760 метров в длину и 60 в высоту!   
Сержант Иван Кузнецов увидел ее в октябре 1943-го несколько иной, чем на открытках. Разрушенный гребень плотины, взорванные перемычки смотрелись непривычно и дико. Хвосты устоев некрасиво выпирали вверх. Впрочем, эстетика в тот момент интересовала 26-летнего сержанта, уроженца 13-го шанинского участка, меньше всего. Через день-два ему предстояло перебираться через Днепр под огнем врага всего в каких-нибудь 300 метрах от тела плотины. А что это такое он уже знал.
26 сентября он вместе со своим взводом в составе десантной группы уже форсировал ре-ку в районе села Войсковое, причем успешно. Тогда их взвод противотанковых ружей 112-го отдельного истребительного противотанкового батальона перебирался на правый берег в числе первых. Немцы в воде, ближе к своему берегу, «поставили» сплошную стену из свинца и стали. Проплыть сквозь нее на лодках, самодельных плотах, а то и просто связан-ных между собой бревнах было ой как непросто. 
И все же высадились. Комвзвода был тяжело ранен еще в воде, и повел бойцов на высо-ченный днепровский правый берег он, помощник командира Кузнецов. Пока немцы пере-носили свой огонь от кромки воды на косогор, взвод успел заскочить в первую траншею. Завязалась скоротечная рукопашная схватка. Уложили десятерых немцев, Иван Никитович лично кинжалом «успокоил» двух гитлеровцев. Кинжал этот он носил с собой уже полгода. Вроде бы, оружие неуставное, но командир закрывал глаза на это, ведь в ближнем бою ни винтовкой, ни автоматом, а уж тем более противотанковым ружьем много не навоюешь.   
А затем пришла очередь как раз автоматов и ПТР. В течение четырех суток в боях за удержание плацдарма бойцы взвода вместе с подоспевшими подразделениями переправив-шегося батальона, которые сюда привел адъютант комбата старший лейтенант Титлин, от-били несколько контратак противника. Были захвачены 3 миномета и 4 орудия, которые немедля были обращены в сторону противника. В результате этих боев батальоном было уничтожено около 300 гитлеровцев, подбито 3 танка и 2 автомашины.
Мужество десантников оценили. Когда плацдарм расширили и батальон отвели обратно на левый берег, в штаб 12 армии пошли наградные листы на многих участников тех боев. Сержанта Кузнецова и старшего лейтенанта Титлина представили к ордену Александра Невского. Но командующий артиллерией 12-й армии генерал-майор Семен счел это неуме-стным, и в итоге в конце октября Кузнецову вручили орден Отечественной войны 2-й сте-пени, а Титлину - его же, но 1-й степени. Субординация!
 И вот теперь, ровно месяц спустя, этот ад переправы для них должен был повториться. Но теперь задача была куда сложнее. Декорациями для этой трагедии должна была стать плотина ДнепроГЭСа. 
Вскоре после начала Великой Отечественной войны, 18 августа 1941 года, после проры-ва немецких войск в районе Запорожья, плотина ДнепроГЭСа была взорвана работниками НКВД. Для восстановления переправы через Днепр и электростанции разрушенная часть плотины была восстановлена немецкими строительными частями, а летом 1942 года вместо выведенного из строя заработало новое, немецкого производства оборудование гидроэлек-тростанции. Правда, пользовались они энергией станции недолго. В конце октября 1943 го-да пришла уже их очередь взрывать плотину. И если в 41-м ее взрывали 20 тоннами тола, то немцы задумали уничтожить конструкцию полностью. Для этого только в нижней части плотины было заложено около 100 полутонных авиабомб и 3 тонны тола. Уже после, с ян-варя по август 1944 года, советскими саперами будет извлечено еще 66 тонн взрывчатых веществ, а также 26 тыс. мин, снарядов и гранат. 
Разведка сообщала: каждый устой плотины подготовлен к взрыву, а проводка для под-рыва зарядов находится на правом берегу в подземном укрытии. Пробраться на устои пло-тины даже ночью было невозможно: противник простреливал левый берег мощным артил-лерийским огнем, освещал местность ракетами. А время шло. Руководители необычной операции в штабе 12-й армии разработали план спасения станции, его утвердил представи-тель Ставки. Было решено создать видимость форсирования советскими войсками Днепра, взрывами бомб крупного калибра с взрывателями замедленного действия «перепахать» площадь размером 300 на 300 метров, примыкающую к плотине с правого берега Днепра, чтобы порвать провода и предотвратить тем самым разрушение плотины. Именно этого требовал от командования 3-го Украинского фронта Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин.
Но для начала следовало убедиться, что у противника нет другого центра управления взрывом. Это предстояло сделать сводной команде саперов. По расчетам, на все поиски должно было уйти две, ну, максимум три ночи. Но команда «провозилась» двенадцать но-чей: концов, ведущих к взрывчатке, найти никак не могли. А фронт стоял, ждал, не форси-ровал ни Днепр. Потому что если бы немцам удалось взорвать плотину, наводнение смыло бы наступающие войска. Немцы же не взрывали сооружения, ожидая массовой переправы Красной Армии. В 41-м взрыв прогремел ровно в такой же ситуации и тогда погибло около полутора тысяч солдат вермахта.  Потери РККА могли быть в несколько раз выше. 
 Наконец обратили внимание на глубокие отверстия в теле плотины на стороне, обра-щенной к острову Хортица. Почти у самой поверхности воды. Стало ясно, что пресловутый кабель там. Но на Хортице – враг, шарит прожекторами и стреляет по всему подозритель-ному. Саперам туда не пробраться.
Вот здесь-то и потребовалось отвлечь внимание немцев. Нужна была мишень, по кото-рой бы враг вел огонь, пока спецкоманда дело ли свое дело на его глазах. Мишень более серьезная и потенциально опасная, чем четыре сапера.
Ею и стал взвод сержанта Кузнецова. Задача, которую поставил перед шанинцем теперь уже командир 112-го ОИПТБ Иван Титлин, была без тактических изысков: как и ровно ме-сяц назад переправиться на правый берег и держать до конца. Предполагалось, что этот ко-нец наступит той же ночью с 26 на 27 октября, когда кабель будет найден и начнется мас-штабное наступление войск 12 армии. Но со сроками опять ошиблись…   
Наверное, Ивана Никитовича той ночью не покидало ощущение дежавю. Взвод Кузне-цова вновь первым и без потерь переправился через Днепр. Ждать остальных не было смысла: минометным и орудийным огнем бойцов разметало бы в два счета. И Кузнецов по-вел своих ребят вверх по косогору. Задержись он у реки хоть на пару минут, немцы успели бы перейти подтянуться в первую траншею, и чтобы тогда было со всем батальоном, также начавшем форсирование водной преграды, с саперами на ГЭС, с самой станцией?
Первую траншею гитлеровцев забросали гранатами, вторую брали уже в рукопашной схватке. Вскоре подоспели остальные подразделения батальона. И пока бойцы взвода на-шего земляка «связывали» противника, другой взвод по приказу Титлина резал все провода, кабели, шланги, которые уходили в сторону плотины станции. Причем, не просто резал, а рвал на мелкие куски, чтоб уж наверняка…
Через несколько минут враг опомнился и начал выдавливать наступающих с занятого плацдарма. Будучи изолированным от остальных частей своей дивизии, личный состав ба-тальона удерживал позиции, отбивая контратаки гитлеровцев, более 30 раз переходил в ру-копашные схватки. В последние из них шел уже только каждый десятый из переправив-шихся…
И только спустя трое суток от саперов поступило долгожданное сообщение, что плотина вне опасности. Через три часа началась артподготовка. Фронт пошел через Днепр, на Запо-рожье.
 31 октября, когда командир сводного отряда по захвату ДнепроГЭСа генерал-майор Се-мин, тот самый Семен, задал вопрос раненому комбату Титлину: кто, по его мнению, дос-тоин награды за операцию, тот первой назвал фамилию нашего земляка. Причем, настаивал именно на «Золотой Звезде». На этот раз генерал не возражал, понимая, какую катастрофу предотвратили эти ребята, и представил обоих Иванов, Титлина, и Кузнецова, «к Герою». До штаба 12-й армии документы дошли только 7 ноября. Уже был взят Киев, Днепр форси-рован во многих местах, и на каждом из этих участков были свои герои. Наверное, для од-ной армии их количество показалось кому-то в штабе этого соединения слишком большим. Потому некоторые фамилии из списка потенциальных Героев Советского Союза были вы-черкнуты. Среди них оказался и Иван Никитович Кузнецов. А вот другой Иван, Титлин, свою звезду получил в апреле 1944-го. К этому времени на груди Кузнецова уже почти ме-сяц должен был красоваться главный орден СССР – орден Ленина. Но гимнастерки в тот момент у Ивана Никитовича не было. Награду вручили в эвакогоспитале, куда он попал с множественными осколочными ранениями после ДнепроГЭСа. 
Но этот орден не стал последним во фронтовой биографии нашего земляка. Уже в марте 45-го, будучи командиром орудия 1248-го армейского артиллерийского противотанкового полка, за самоотверженность и дерзость в бою он был представлен к ордену Красного Зна-мени, но вновь получил награду рангом ниже – орден Отечественной войны I степени. Тра-диция, знаете ли…

Под броней и на броне
В тот самый день, когда Ивану Кузнецову было отказано в звании  Героя, к «Золотой Звезде» представили уроженца Верхней Тишанки Георгия Черноухова.
Так уж сложилась биография Георгия Дмитриевича: хоть на фронте он с первого дня войны, но к ноябрю 43-го на передовой провел не более года. Сперва, тяжелейшее ранение под Харьковом 10 мая 1942-го. Еле выбрался тогда из горевшей машины. В эвакогоспитале пожилая женщина-военврач сказала, что лейтенант вновь увидит танк, в лучшем случае, через год и добавила, мол, роды у его матери она, естественно не принимала, но может ут-верждать, что родился Георгий в рубашке. И, похоже, она не ошиблась ни в одном из своих утверждений.
Только 25 июня уже 1943 года, в самый канун Курского сражения, Черноухов прибыл с пополнением в новую часть. Ею оказался 59-й отдельный танковый полк в составе 60-й ар-мии генерала-лейтенанта Черняховского.   
В новой части немногие знали о ранении, а потому ставили танк 25-летнего лейтенанта на самые опасные участки. Впрочем, 5 июля, когда враг перешел в наступление, вся пози-ция полка оказалась самым опасным участком. А он рвался в бой, опережая других, но про-воевал всего два дня: контузия. Теперь реабилитация растянулась до октября.
Фронт уже подкатился к Днепру, а кое-где перевалил за эту водную преграду. На участке 60-й армии тоже началось форсирование. Сделать это удалось сразу в двух местах: у сел Казаровичи и Глебовка и у села Ясногородка километрах в 35 севернее Киева. Бои на этих плацдармах оттягивали силы противника из-под расположенного неподалеку Лютежа, от-куда 3 ноября был нанесен главный удар на Киев.
Так что в 59-й танковый Черноухов вернулся в нужный момент. Дойти до столицы Со-ветской Украины для Георгия Дмитриевича было делом чести. Здесь для него началась война, отсюда он отступил в августе 41-го и сюда вновь и вновь переносили его сны почти два года. Так что, оказавшись на правом берегу Днепра, танк под командованием Черно-ухова словно обезумел. Он первым ворвался в хутор Круги – довольно крупный опорный пункт противника. Ни огонь противника, ни месиво из украинского чернозема не могли ос-тановить его. А между тем, Круги были центром второй из трех полос укреплений, за кото-рыми гитлеровское командование рассчитывало отсидеться до больших морозов.
Впереди был небольшой городок Дымер, являвшийся в той обстановке, по сути, север-ными воротами Киева. Командование армии ставило задачу: взять его к полудню 5 ноября. Но началось все совсем по другому сценарию. Немцы первыми пошли в атаку, стремясь отбросить части 60-й армии. Командование 4-й немецкой армии понимало, что это едва ли не последний шанс отрезать 38-ю армию генерал-лейтенанта Чибисова, дравшуюся уже на окраинах Киева, от остальных сил 1-го Украинского фронта и хоть как-то стабилизировать фронт.
Контратака под Дымером была насколько сильной, настолько же и неожиданной для наших танкистов. Полк оказался блокированным между двумя рощами. Сзади – стена ар-тиллерийских взрывов, впереди - немецкие «тигры». Часть машин развернулась, отступая. Наверное, можно было и Черноухову последовать за ними, выведя взвод из-под губитель-ного огня. Но его машина двинулась вперед первой. Сперва в одиночестве, затем за ней по-следовали два других танка его взвода. Вскоре за ним пошел весь полк. Тишанец сделал тот самый, первый шаг, который не решались сделать другие, шаг, спасший не одну жизнь…
Немцы не оставили храбрость лейтенанта безнаказанной. Не пройдя и трех сотен метров, танк Черноухова загорелся, командир башни погиб, а сам Георгий Дмитриевич, вновь кон-туженый, кое-как выбрался. Подобрав автомат, он взобрался на броню ближайшего танка его же взвода. Так, на броне, он и въехал Дымер, командуя взводом и стреляя из автомата по пехоте врага.
Об этом эпизоде Георгий Дмитриевич не рассказывал потом никому. И не из-за ложной скромности. Контузия стерла из памяти эти минуты. Но, по счастью, свидетелей этого было немало, а потому о подвиге лейтенанта Черноухова было кому рассказать. Как, впрочем, и посчитать «актив» его машины. А он оказался довольно весомым: «тигр» и около 60 солдат и офицеров врага. В штабе полка все это аккуратно приплюсовали к личному боевому счету экипажа, в котором за последние два дня уже значились шесть пушек, три пулеметных гнезда, два шестиствольных миномета и около полусотни немцев, и решили, что человек, решивший исход этого важного боя, заслуживает самой высокой награды.   
С этим были согласны и начальник бронетанковых и механизированных войск 60-й ар-мии полковник Романов, и член Военного Совета Оленик, и командующий армии Черня-ховский. Их подписи стоят в наградном листе под фразой «достоин правительственной на-грады – звания Героя Советского Союза». И только 3 июня 1944 года вышел указ Прези-диума Верховного Совета о награждении Черноухова орденом Ленина. 
К тому времени, после очередного длительного «визита» в госпиталь, он занимал «почти штатскую» должность заместителя командира роты по техчасти 53-й гвардейской танковой бригады. Последствия двух контузий не позволяли ему самому идти в бой, но он считал своим долгом помогать делать это другим, руководя ремонтом и восстановлением боевых машин прямо на передовой. 
И все же бой за Дымер не был последним в его жизни. У польского местечка Щиты те-перь уже гвардии старший лейтенант Черноухов вновь оказался в гуще сражения. Три танка его роты оказались подбитыми, четвертый остался без экипажа. И снова у тишанца был вы-бор, и снова он, не задумываясь, пошел вперед и под автоматным огнем и ударами немец-кой авиации вывел танк с поля боя. А перед этим не удержался и, рискуя быть погребенным под броней, выпустил свой последний снаряд по позиции врага. Говорили, что не промах-нулся…

Цена награды
Вообще за всю историю Великой Отечественной форсирования крупных водных преград стали самыми наградоемкими операциями РККА. Так за переправу через Днепр и проявлен-ные при этом мужество и героизм звание Героя получили 2438 человек или почти чет-верть всех отмеченных этой наградой в годы войны. В их числе и пятеро из девяти наших земляков, отмеченных «Золотой Звездой»: Иван Огнев, Петр Трайнин, Яков Косовичев, Антон Рыжков и Егор Чесноков. Неудивительно, что и среди несостоявшихся Героев «днепровских» тоже почти половина.
В ту пору воинским частям приходилось преодолевать с боями множество водных пре-град, и у каждой из них была своя вполне конкретная «цена». Так, в директиве Ставки Вер-ховного Главнокомандования от 9 сентября 1943 года говорилось:
"За форсирование такой реки, как Десна в районе Богданово (Смоленской области) и ниже, и равных Десне рек по трудности форсирования представлять к наградам:
1. Командующих армиями – к ордену Суворова I степени.
2. Командиров корпусов, дивизий, бригад – к ордену Суворова II степени.
3. Командиров полков, командиров инженерных, саперных и понтонных батальонов – к ор-дену Суворова III степени.
За форсирование такой реки, как река Днепр в районе Смоленск и ниже, и равных Днеп-ру рек по трудности форсирования названных выше командиров соединений и частей пред-ставлять к присвоению звания Героя Советского Союза".
И этим «прейскурантом» строго руководствовались. Во всяком случае, на Днепре. При-чем, как правило, Героями становились бойцы и командиры тех рот и батальонов, которым раньше других удавалось зацепиться за высокий правый днепровский берег. Полк пред-ставлял к этому званию «первопроходцев» среди своих батальонов, в дивизии выбирали из них самых «ранних» в своем масштабе и направляли их наградные листы в штаб корпуса или армии. Здесь документы проходили через очередное сито, главными критериями кото-рого были значимость созданного полком плацдарма при дальнейшем развитии наступле-ния и, опять-таки, время форсирования. И если на этом уровне название причитающейся награды не менялось, то, как правило, в полк приходила «Золотая Звезда», и, возможно, не одна.
Словом, для того, чтобы стать Героем на Днепре, зачастую было мало истинного муже-ства и самопожертвования. Следовало оказаться первым на плацдарме, который спустя не-делю-другую появился бы на стратегических картах Ставки ВГК в качестве исходного пункта для крупного удара. А вот старший сержант Павел Кривопусков оказался не на та-ком, а на соседнем участке.
1-й батальон 628-го стрелкового полка, комсоргом которого являлся Павел Никитович, штурмовал водную преграду в районе поселка Ивановщина, на том участке Днепра, где ре-ка отделяет теперешнюю российскую Смоленскую область от белорусской Витебской. Подразделение было самым молодым в полку. Составляли его, в основном, комсомольцы и несоюзная молодежь – пополнение, прибывшее за три месяца до того. А потому комсорг здесь был если не первой, то второй по значимости персоной после комбата. И когда полк поздним вечером 28 октября получил приказ о переправе, в штаб вызвали обоих. А затем, уже поздним вечером комсорг провел свое последнее комсомольское собрание. О чем он тогда говорил? Наверное, о том, что там, за пятьюдесятью метрами воды, лежит земля мно-го страдальной Советской Белоруссии, ждущей своих освободителей, о том, что на других участках, некоторые из которых более сложные, Днепр уже форсируют, а также о том, что командир полка оказал их комсомольской ячейке особую честь – их батальон пойдет на тот берег первым, и штурмовая группа будет сформирована из комсомольцев… 
Они выступили ранним пасмурным утром, но первая попытка не удалась. Лодки и плоты группы разметало взрывами в разные стороны. «Зацепились» только к полудню. К тому времени десантная группа соседнего 494-го полка той же дивизии в количестве 50 человек уже три часа вела бой на правом берегу. При этом она не только закрепилась, но к ночи расширила площадь захваченной у врага территории. Сюда и стали переправляться на сле-дующее утро основные силы 174-й дивизии. А плацдарм Кривопускова продолжал оттяги-вать значительные силы противника. И в полку, и в дивизии понимали, что не вцепись ком-сомольцы Кривопускова мертвой хваткой в тот кусочек правого берега, 494-й полк сброси-ли бы в реку еще ночью на 30 октября. Понимали, что и сам комсорг, уничтоживший в траншейном бою около двух десятков фашистов и дважды переправлявшийся через кипя-щий от взрывов снарядов и мин Днепр с боевыми донесениями, самый настоящий герой. А потому именно ему поручили командование бойцами штурмовой группы после того, как комбат был тяжело ранен.
И Кривопусков удержал плацдарм. Стремясь отбить вторую атаку врага, он поднял сво-их комсомольцев в контратаку возгласом «За мной! Смерть фрицам!», и фашисты отступи-ли. А через полчаса, когда те затеяли новый штурм позиций батальона, старший сержант раненый, оказавшись один в полукольце, отбивался от них гранатами. И вновь враг не смог пересечь незримый рубеж, который удерживал Павел Никитович… 
В тот день дивизия потеряла убитыми 51 человека, из них 32 безвозвратно выбыли из 1-го батальона 628-го полка. Первой в списке погибших значилась фамилия нашего земляка.
В числе первых она была и в списке представленных командиром полка к званию Героя СС. Однако на обороте его наградного листа над подписью комдива 174-й полковника Го-релика значится фраза: «Ходатайствую о награждении орденом Красного Знамени». Звезды Героев ушли в 494-й полк…

Двое против всех
Книжечку с пятиконечной звездой и надписью «Личный боевой счет пулеметчика» на красной дерматиновой обложке младший сержант Александр Калабухов носил в нагруд-ном кармане своей гимнастерки с 30 августа 1944 года. За день до этого в своем первом на той войне бою он уничтожил семь гитлеровцев, и командир 1-го батальона 388-го стрел-кового полка торжественно, перед строем вручил ее как первую боевую награду. С тех пор новые отметки в ней стали появляться с завидной регулярностью.
Каждую ее страницу открывал новый лозунг. Например, на третьей странице значилось: «Почет бойцу, который убил одного гитлеровца», а на пятой: «Слава тому,  кто убил деся-ток немецких подлецов». Так вот, к началу нового 1945 года цифру   количество убитых врагов в книжке Александра Ивановича ставили уже под заголовком: «Вечная благодар-ность герою, уничтожившему сотню фашистов». 
Но по-настоящему стахановскими темпами личный счет пулеметчика из Новой Чиглы рос в ходе Висло-Одерской операции в середине января 1945 года.   
Деревню Боркув севернее Люблина фашисты превратили в сильно укрепленный опор-ный пункт. И сколько на карту не смотри, не найдешь: где у них замаскированы пушки, а где минометные расчеты. Понять это можно только тогда, когда ты пойдешь в атаку, а враг откроет по тебе огонь. Но тогда маневрировать или перегруппировывать силы уже поздно. Впрочем, за три с половиной военных года Красная Армия научилась «решать эту пробле-му».
Под Бовкувом этим по личному почину (именно так это сформулировано в наградном листе) за нее взялся расчет 32-летнего чигольца. Вытащив своего «горюнова» метров на триста перед позициями батальона, он открыл огонь короткими очередями под самым но-сом врага. Вот тут-то немцы и обнаружили свою систему огня, с перепугу посчитав, что «проспали» начало атаки и начав палить из всех стволов.
Дальнейшее, как говорится, было делом техники, артиллерийской. Мощным ударом не-мецкие огневые точки были подавлены, и батальон двинулся вслед за огненным валом вглубь фашистской обороны. А Калабухов расчищал ему путь, уничтожив четыре пулемет-ные точки противника и почти взвод его солдат. На следующий день у города Кельце к ним прибавились еще почти два десятка фрицев и пять их пулеметных точек.
А спустя 12 дней  чиголец решился на такое, что многие в его батальоне сперва посчита-ли безумием. Он попросил разрешения у командира своей роты переправиться вместе со своим напарником на подручном плавсредстве через весьма немаленькую реку Одер, завя-зать бой, обнаружив тем самым  дислокацию огневых точек врага. Двое против всех…
То ли немцы не вовремя не заметили маневр расчета, то ли опешили от нахальство младшего сержанта, но ставка Калабухова на внезапность в тот день сыграла. Пулеметчики вычистили от фашистов первую траншею, уничтожив расчеты трех станковых пулеметов и порядка трех десятков солдат врага.      
Как думаете, сколько может продержаться пулеметный расчет из двух человек в ситуа-ции, когда с трех сторон - враг, а сзади – вода? До первой атаки? Час? Полтора? Не угадали - почти восемь часов! Почти восемь часов немцы числом до двух рот, накатываясь раз за разом, не могли ничего сделать с двумя пулеметчиками, залегшими в промерзшей, засы-паемой снегом траншее. И пехота в отчаянной атаке, и самоходное штурмовое орудие, ко-торое пыталось «перепахать» своими снарядами это место, оказались бессильны против них. Калабухов и его второй номер продержались до подхода основных сил батальона. В том бою они положили более сотни солдат и офицеров противника. После этого личный счет пулеметчика перевалил за 500 убитых врагов.
Ну, и кто тогда герои, если не они? Вдвоем захватить и удержать плацдарм! И не где-нибудь, а у самых ворот «вечного» рейха!
Наверное, на той войне бывало и не такое, но для этого батальона и даже всего 388-го стрелкового Сандомирского полка подобное было явлением исключительным. А потому на следующий день вверх по лестнице армейских инстанций стали подниматься два наград-ных листа на вчерашних героев.
Но до Москвы документы не дошли, остановившись в штабе 13-й армии. Рукой самого командарма Пухова название этой награды зачеркнуто и сверху размашистым подчерком командарма выведено: «орден Красного Знамени». Чем руководствовался генерал-полковник сказать сейчас трудно, но на наградных листах еще 28 солдат и командиров, на-гражденных в итоге этим орденом, стоит та же самая отметка, сделанная тем же самым черным карандашом. Причем, практически все из этого списка служили именно в 172-й стрелковой дивизии…

Бой из прошлого
Если о доподлинной причине отказа в присвоении звания Героя Советского Союза Кала-бухову можно только догадываться, то в случае с уроженцем Новой Чиглы майором Дмитрием Устиновым все более или менее ясно.
Дунай считался не менее «сложной» рекой, чем Днепр. А потому, когда начальник по-литотдела 233-й стрелковой Кременчугско-Знаменской дивизии 9 декабря 1944 года офор-мил наградной лист на замполита 703-го стрелкового полка Дмитрия Устинова, он действо-вал в полном соответствии с «наградным прейскурантом» Ставки. Действительно, основа-ний для присвоения звания было более чем достаточно.
К декабрю 44-го у 29-летнего майора была идеальная фронтовая биография. Не какой-нибудь мобилизованный секретарь парткома, а кадровый политработник, в Красной Армии уже седьмой год, член партии с 1939 года. В 40-м приказом наркома обороны политрук Ус-тинов отмечен знаком «Отличник РККА». На фронт попал вместе со своим 173-м гаубич-ным артполком в октябре 1941-го, а уже в ноябре того же года представлен к своей первой награде – ордену Красного Знамени.
Тогда, 13 ноября выдержка и отвага комиссара дивизиона Устинова помогла сорвать на-ступление моторизованной дивизии вермахта у с. Екатериновка, на московском направле-нии. После длительной артиллерийско-минометной «прелюдии» немцы, встав плотной це-пью, пошли в психическую атаку. Бойцы одного из полков 60-й дивизии, находившиеся в окопах первой линии обороны, не выдержав давления, отступили. Преодолев почти кило-метр, они оказались в рощице, на позициях 1-го артдивизиона. Видя бегущих на них окро-вавленных, контуженных с безумными глазами пехотинцев, дрогнули и артиллеристы. В тот момент казалось, что не поддался панике только комиссар. Где грамотной командой, где крепким словцом, а где-то и угрозой расстрела привел в чувство расчеты гаубиц, от-крывших спустя минуту заградительный огонь. Тогда-то психическая атака и закончилась. Враг, оставив на поле перед рощей более 200 своих солдат убитыми и раненными, отсту-пил, линия фронта была восстановлена.         
Затем был Сталинград, где к комиссарским нарукавным звездам прибавилась красная звезда в виде ордена, Орел, Кременчуг, Карпатские горы… Этот тяжелейший путь уроже-нец Новой Чиглы прошел уже с 233-й стрелковой, сперва в качестве агитатора политотдела дивизии, а после ранения летом 43-го – замполита полка. И за все это время он ни разу не оказался в окружении, пусть даже временном. Хотя и ходил в атаку впереди полка, баталь-она и даже роты не только в 41-м, а и в 43-м, и даже в 45-м.
Вот и при первом своем форсировании Дуная в районе Турну-Северина Устинов шел в первом эшелоне 2-го батальона, который смог зацепиться за берег с первой попытки. И то-гда вовремя сказанное и точно подобранное слово комиссара в критический момент боя было ценнее автоматов или гранат.    
Вторая переправа через ту же реку, теперь у югославского села Батина оказалась слож-нее. Первые две попытки в ночь на 9 ноября были неудачными: 1-я рота 1-го батальона не смогла переплыть реку и была рассеяна ураганным огнём, 2-я рота частично сумела выса-диться на берег, но достигшие его погибли в бою прямо на урезе воды. А это значило, что на следующую ночь бойцам, на глазах которых погибли их товарищи, будет идти через водную преграду еще тяжелее. И как тут боевой дух горячим комиссарским словом не под-нимай, у солдата будет стоять перед глазами вчерашняя ночь. Но когда с тобой в одной лодке плывет замполит полка…   
Словом, ночь с 9 на 10 ноября майор Устинов встретил в 3-й стрелковой роте, которой и предстояло первой преодолеть воспетые в песне дунайские волны, провожая десантную группу. Сам он оказался на захваченном пятачке длиной всего 180 метров утром, а к вечеру того же дня на плацдарм переправились весь 703-й стрелковый полк, другие полки и под-разделения 233-й стрелковой дивизии, а также 7-я и 12-я бригады Народно-Освободительной армии Югославии. В ночном бою противник был выбит из села Батина, и советские бойцы вышли на высоты…
Подвиг при втором форсировании полком Дуная и бой на плацдарме у селения Батина был оценен командованием высоко. 233-я Кременчугско-Знаменская стрелковая дивизия была награждена орденом Суворова, 703-й Белградский стрелковый полк - орденом Крас-ного Знамени. 11 человек из состава дивизии впоследствии были удостоены звания Героя Советского Союза (в том числе 6 человек посмертно). Хотя в списке, поданном штабом 75-го корпуса в Управление 57-й армии, было не менее трех десятков фамилий. Среди них значился и наш земляк, и командир полка подполковник Михаил Шумилин. То есть в спи-ске остались только 6 погибших и 5 выбывших из состава дивизии по ранению. Ни один из оставшихся в строю «Золотую Звезду» за эту операцию не получил. Причиной тому ста-ли… белоказаки.
Сейчас тема того сражения весьма популярна, причем, особо усердствуют в ее обсужде-нии западные историки. То, что происходило 26 декабря у села Питомача, они называют последней крупной победой казачества или последним сражением Гражданской войны в России. У этого крохотного населенного пункта теперешней Хорватии, как и четверть века назад, сошлись непримиримые враги.   
Белоказаки вновь с гиканьем шли в атаку на красноармейцев. Эта картинка из прошлого, из Гражданской войны, конечно, довольно сильно отличалась от событий октября 1918-го или августа 1919-го у родной для Устинова Новой Чиглы. Казаки теперь были одеты в форму власовской РОА, мало чем отличающейся от облачения вермахта. Да и во главе у них теперь стоял группенфюрер СС и, по совместительству, Верховный поход-ный атаман Казачьего стана фон Паннвиц. Но чувство дежавю в тот день испытывали мно-гие.   
2-я Кавказская казачья бригада дивизии фон Паннвица предприняла внезапную атаку в тумане, разбили по частям отдельные передовые подразделения, а затем окружили в Пито-маче 703-й стрелковый полк и часть сил 684-го артполка. Командир 233-й дивизии полков-ник Т.И. Сидоренко неудачно руководил боем, сильно запоздал с вводом в бой на подмогу 703-му полку 734-го полка. И пока части последнего выдвигались, 703-й полк Устинова был вынужден отступить, а в Питомач вошли казаки.
Нельзя сказать, что это была поражение. По официальным сведениям 703-й Белградский Краснознамённый полк за время боёв в окружении потерял 309 человек убитыми и ране-ным рядового, сержантского и командирского состава, 684-й артиллерийский полк потерял убитыми, ранеными и пропавшими без вести 42 человека. Власовцам этот успех у Питома-чи обошелся дороже. Он оценивается общими потерями от 500 до 1100 человек. Против-ник, имея 2-х, а местами и 3-х кратное численное и огневое превосходство, успешно провел наступательный бой против стрелкового полка. Таких эпизодов за Вторую мировую войну была масса. Причем, дальше свой успех, как было предусмотрено его планами, противник развивать не решился.
Но дело было не в итоговой диспозиции, а как раз в этом самом противнике. Отступить можно было под натиском превосходящих сил немцев, даже мадьяр, румын или итальян-цев, но только не бывших белогвардейских офицеров, эмигрантов первой волны, и совсем недавних предателей Родины. Такое дивизии простить не могли. Командир дивизии Сидо-ренко, комполка Шумилин и командир 684-го артполка Ахметджанов были смещены с должностей и направлены в другие части с понижением.
И хотя личной вины Дмитрия Васильевича, как, впрочем, и того же командира полка Шумилина, кстати, старого чапаевца, в той истории не было, но не могут же люди, хоть и не потерпевшие поражение, но все же отступившие в последнем бою Гражданской войны, быть Героями Советского Союза! Но и совсем забыть недавних дунайских героев тоже бы-ло нельзя. Потому спустя три дня после событий у  Питомачи штабом армии был издан приказ, в соответствии с которым майор Устинов и некоторые другие бойцы и командиры дивизии, представленные к высшему званию, награждались орденом Красного Знамени.

Жестяная звезда
Среди 200 знамен и штандартов разгромленных фашистских войск, брошенных 24 июня 1945 года под дробь барабанов на специальный помост у подножия Мавзолея Ленина, было и знамя 31-го танкового полка 5-й танковой дивизии вермахта. А попало оно на Красную площадь не без участия еще одного нашего земляка  - Николая Семеновича Мельникова.    
...- Ты бы его еще развернул, да в Берлин, - командир батальона с любопытством рас-сматривал два мятых и вываленных в грязи знамени с огромным черным крестом. – На вражеском «ханомаге» и с фашистским знаменем… Вот тебе бы наши «отсыпали»… Зачем взял-то? 
-  Трофей, вроде, товарищ гвардии капитан, - стоявший перед ним старший лейтенант замялся.
- Вот бронетранспортер – это трофей. Молодец, что пригнал. А тряпки эти… Что еще из машины забрали?
- На себе много не унесешь… Да и немцы сильно «провожали»…
- А в грязи штандарты почему?
- Да мы их - одно в одно - и бумаги штабные туда завернули, чтоб не промокли… Дождь-то какой лил…
- Это верно… Ты давай, в штаб корпуса документы отвези. И тряпье тоже, то, что почи-ще. А грязное выбрось. Солодуха, чьи штандарты?
Из-за стола поднялся молоденький лейтенант:
- Вроде из 5-й танковой. Вот, Панцердивизион…
- Да-а-а, ловко! Не зря тебя, старлей, Чертом кличут…  Да, пока не забыл: в штабе бри-гады приказ лежит. Орден твой пришел, обмывать пора…
Чертом в 1-й роте моторизированного батальона автоматчиков 54-й танковой бригады называли командира, гвардии старшего лейтенанта Мельникова. О том, почему к 33-летнему офицеру прицепилось это прозвище, нужно было спросить у старшины этой роты Вахрушкина. Пожилой ивановец, работавший до войны бригадиром в каком-то передовом колхозе, любил похвалиться перед знакомыми из других подразделений своим ротным, вы-тягивая ударное «о»: «А наш-то Чо-орт вчерась девятерых «успоко-о-ил»… Мы как шоссе «оседлали», глядим, значит, машина штабная с двумя мотоциклами и бронетранспортером к мосту едет … Ротный с Голубцовым сами их и обработали… Ох, злой он на фрицев! Одно слово: чортяка! А в машине – бумаг полно, знамена фашистские…»
А в следующие «свободные уши» он рассказывал уже историю про то, как в июне 44-го под Фастовым «чортяка» всю 54-ю танковую бригаду выручил. Бронированные группы ушли вперед, а полуторки с боеприпасами отстали, завязнув в овраге. Враг, сперва отка-тившись, затем так надавил, что плохо было бы не только бригаде, но и соседям. «А танк без снарядов – штука малополезная, - высказывал свое авторитетное мнение старшина. - Так Чо-орт где-то в голой степи две подводы с лошадьми отыскал, и на них мы боезапас двух полков пополняли». Где Мельников взял эти «гужевые транспортеры» не знал даже Вахрушкин. Не иначе как из-под земли…
Но охотнее всего в апреле 1945-го он рассказывал о том, как их батальон полгода назад первым в 7-м гвардейском танковом корпусе форсировал Вислу, как зацепились, обеспечи-вая переправу танкистов, как при поддержке всего трех танков их рота брала немаленький городок Осек на севере Чехословакии. А под Опатувом комбата Субботина ранило, и Мельников принял на себя командование автоматчиками. И получилось, кстати, у него да-же лучше, чем у Субботина: фрицам так «отсыпали», что у них желание вернуться в этот польский городок напрочь пропало…
И таких историй про находчивость и отвагу ротного в его арсенале было не меньше де-сятка. Можно было бы принять их за фронтовые байки, но наградные документы почти в точности их повторяют.
С таких как Мельников в послевоенном советском кинематографе списывали образы ли-хих лейтенантов, рыцарей той войны. За ними солдаты шли в огонь и воду, закрывая в бою своими телами. Командиры тоже берегли и держали возле себя, зная, что на этих можно положиться в самый тяжелый момент. Потому и ходили такие мельниковы всю войну в лейтенантах или капитанах. А они, не зная свою цену и не жалели себя, первыми шли в ле-дяную воду переправ, первыми вставали во весь рост под губительны огнем, засыпали пря-мо на броне движущегося танка, пристегнувшись ремнем к скобе на башне, но даже во сне люто ненавидел врага…
Его ненависть к противнику, которую так любил обсудить на досуге старшина Вахруш-кин, была не привитая, воспитанная пропагандой, а выстраданная. 23 июля 41-го остатки их мехкорпуса попали в окружение западнее Киева. Два месяца Мельников выходил через три кольца окружения. Что при этом видел, как все это пережил, он не рассказывал потом ни-кому. Но с тех пор пленных в бесчисленных стычках брал только по приказу…
В свой хутор Новенький он приехал только в 47-м. В новеньком офицерском кителе, на левой стороне которого висели орден Ленина, два ордена Красного Знамени, медали, а на правой – три золотые нашивки за ранения. Так и ходил несколько месяцев, за что хуторские бабы и пацаны прозвали его «героем». Героем его звало и совхозное начальство, когда он, будучи механизатором, затем бригадиром и заведующим мехмастерской, выходил победи-телем из ежегодной битвы за урожай. А там «бои» порой похлеще фронтовых бывали…
То, что он действительно мог стать Героем Советского Союза, сам Николай Семенович узнал только в начале 80-х. Военком Таловского района зачем-то делал запрос в подмос-ковный архив, оттуда и прислали фотокопии и учетной карточки, и наградного листа.
«Золотая Звезда» полагалась ему как раз за те самые чешский Осек и польский Опатув, за которые на его кителе появился орден Ленина. Военком, показавший Николаю Семено-вичу фотокопию наградного листа, недоумевал: все инстанции вплоть до командующего бронетанковыми и механизированными войсками I Украинского фронта Николая Новикова наградной лист прошел, везде были согласны со столь высокой наградой, почему не дали звезду? 
Молва разнесла эту новость по хутору быстро. Слава получилась не громкой, но долгой. И когда в 1985 году к 40-летию Победы  на стены и изгороди домов фронтовиков власти развесили жестяные таблички со звездой и надписью «Ветеран Великой Отечественной войны», кто-то из мальчишек пририсовал к звезде желтой краской прямоугольную орден-скую колодку. Так что свою звезду, хоть и жестяную, Мельников получил.
Его не стало в 1987-м. А табличка так и весит на заборе дома. Новые хозяева регулярно подновляют и надпись, и звезду. И как знать, может такая память о «несостоявшемся» герое той войны окажется долговечнее архивных документов и мраморных плит…