Легенда Первой мировой

Его имя славилось когда-то по всей Российской империи. Его портрет смотрел с плакатов, конфетных и папиросных коробок, открыток, выпускав-шихся огромными тиражами. Ему посвящались стихи, о его подвиге распевали патриотические частушки. Он был символом Первой мировой для своих совре-менников и стал легендой для потомков. Он - донской казак станицы Усть-Медведицкая Козьма Крючков – первый кавалер Георгиевского креста той войны.
Легендой Козьма стал в самом начале войны – 12 августа 1914 года. В этот день около польского города Кальвария разъезд 3-го Донского казачьего полка имени Ермака Тимофеева под командованием приказного (чин соответствует нынешнему ефрейтору) Козьмы Крючкова столкнулся с разъездом германских улан. Численное превосходство было на стороне германцев – 27 всадников против 4. Но бой казаками был выигран. Крючков, с его слов, шашкой и пикой уложил 11 немцев.
Рассказ героя, растиражированный всеми российскими газетами той поры, сквозил героизмом:
 «Часов в десять утра направились мы к имению Александрово. Нас было четверо - я и мои товарищи: Иван Щегольков, Василий Астахов и Михаил Иванков. Начали подыматься на горку и наткнулись на немецкий разъезд в 27 человек, в числе их офицер и унтер-офицер. Сперва немцы испугались, но потом полезли на нас. Однако мы их встретили стойко и уложили несколько человек. Увертываясь от нападения, нам пришлось разъединиться. Меня окружили одиннадцать человек. Не чая быть живым, я решил дорого продать свою жизнь. Лошадь у меня подвижная, послушная. Хотел было пустить в ход винтовку, но второпях патрон заскочил, а в это время немец рубанул меня по пальцам руки, и я бросил винтовку. Схватился за шашку и начал работать. Получил несколько мелких ран. Чувствую, кровь течет, но сознаю, что раны неважныя. За каждую рану отвечаю смертельным ударом, от которого немец ложится пластом навеки. Уложив несколько человек, я почувствовал, что с шашкой трудно работать, а потому схватил их же пику и ею по одиночке уложил остальных. В это время мои товарищи справились с другими. На земле лежали двадцать четыре трупа, да несколько не раненных лошадей носились в испуге".
Впрочем, еще в 20-х годах прошлого столетия Шолохов в своем «Тихом Доне» оценил ту схватку иначе: «А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившем человека, разъехались, нравственно искалеченные. Это назвали подвигом…»
Как бы то ни было, о бое и его главном герое не забыли. В госпитале среди стонущих раненых, запахов лекарств и терпкого солдатского духа командующий 1-й армией генерал от кавалерии Ренненкампф вручил изумленному герою Ге-оргиевский крест с номером 5501 на реверсе – первый крест, врученный в ходе той войны.
И тут завертелось! Один казак в одном бою уложил одиннадцать матерых противников! Уже через месяц, 12 сентября, выпустила из печати первый плакат с художественным изображением того поединка. А дальше слава, сперва пу-гающая, а затем желанная, все больше стала оттенять его на фоне других героев той стычки. И хотя награды получили и три других ее участника, усть-хоперцы Астахов, Иванов и вешенец Щегольков, но милость генералов и господ разного калибра, достались одному Козьме.
Крючков удивлялся в письмах родителям: «Таперя идут ко мне господа охвицеры, полковники, за ручку берут». Да что там офицеры-генералы, если даже светские дамы прибывали толпами аж из Петрограда, чтобы повидать и сфотографироваться на память с этаким молоденьким, хоть и слегка рябоватым героем. И не только «за ручку брали», но и награды на мундир вешали. Так что, к моменту своего возвращения на фронт в 1915 году, Крючков был полным Геор-гиевским кавалером. А это уже персона!
Вернувшись из госпиталя в дивизию, Козьма получил должность началь-ника казачьего конвоя при штабе. Слава все больше разрасталась. По рассказам сослуживцев, весь конвой не успевал прочитывать всех писем, приходивших на имя героя со всей России, и не мог съесть всей вкуснотищи, что присылали ему поклонницы в продовольственных посылках.
На страницах этих газет казак и его подвиг сравнивался с былинными ге-роями и их деяниями, а сам он назывался чудо-богатырем. Другие же издания упирали на особую удаль, присущую только казакам, которые представлялись неким русским «сверхоружием». Подчеркивалась склонность казаков к атаке, их жажда боя, если даже не кровожадность. Словом, через год образ геройского казака, созданный пропагандой, жил своей жизнью, а Козьма – своей.
Но война продолжалась, рождая новых героев. О Крючкове стали понем-ногу забывать. В конце 1916 года, правда, о нем вновь заговорили, но уже не в связи с батальными успехами донского казака. Когда он лежал в госпитале в Ростове, у него украли награды.
Были в жизни Козьмы Фирсовича еще немало крутых поворотов, которые в ту эпоху случались со многими. Впрочем, во всей его биографии, более других, нас интересует последний абзац – место и дата гибели. 
Дважды убитый
В полном соответствии с законами жанра, легенда не может умереть от старости или спиться. Она должна погибнуть, причем, ярко, геройски. Так и случилось. Но в случае с Крючковым создатели мифов сказители явно переста-рались. Версий гибели первого Георгиевского кавалера Первой мировой две. И у каждой из них были свои свидетели, клявшиеся, что погиб он именно так, как описывают они.
По одной из легенд, это случилось 18 августа 1919 года у моста через реку Медведица, около станицы Островская (в другом варианте – у деревни Лопу-ховка, в третьем – у села Громки) нынешнего Руднянского района Волгоградской области. Красные уже перешли мост, выставили на подходах пулеметы и стали окапываться. И вот на полсотни красноармейцев и два пулемета ринулся Крюч-ков с шашкой наголо. Он успел порубить один пулеметный расчет (для пущей драматичности в этой версии легенды пулеметчики оказались почему-то ки-тайцами), но был скошен очередью второго пулемета. На помощь смертельно раненому командиру подоспели его товарищи, вынесшие героя из-под огня. Пули попали в живот, и отправить Крючкова в тыл возможности не было. Его оставили умирать в станице Островская. И смерть он принял от рук… Буденного. Командарм, согласно легенде, был нетрезв, орал на героя «Встать, белая гнида!» и только накричавшись, зарубил смертельно раненного казака.
Ярко, броско… И хотя в ней Крючков выглядит человеком нездоровой храбрости, кинувшимся в одиночку с шашкой на полсотни со, да еще с пулеме-тами, а его товарищи – трусами, бросившими героя умирать, именно эта легенда пользуется наибольший популярностью в наши дни.
Но есть и другая, пафоса в которой не меньше, а вот конкретики чуть больше. Нам она интересна еще и потому, что связывает гибель Крючкова с нашим краем. Выглядит примерно так: «Это произошло в теперешней Воро-нежской области в районе села Тишанка. Кубанский полк, воевавших на стороне красных, врезался в самую гущу белоказаков, прикрывавших отход пластунов. Перед мостом командир полка кубанцев столкнулся с Крючковым. Тот, пропус-тив мимо себя командира красных, развернулся, пришпорил коня и попытался нанести удар клинком с тыла. Но не тут-то было. Комполка резко отвернул в сторону, и Кузьма, блеснув свистящей саблей, проскочил вперед. Теперь ком-полка устремился за ним. Они кружили не одну минуту. Разъяренные кони вставали на дыбы. Искрились клинки. Конь под красным кавалеристом резво-стью уступал белогвардейскому. На помощь к кубанцу ринулись несколько че-ловек, но нужды в этом уже не было. Некогда ловкий Кузьма уже рухнул на землю.»
И снова романтический флер: главный герой гибнет от руки не простого красноармейца, а командира полка… Хорошо не начальника дивизии или, к примеру,  командующего фронтом.
Есть в этой версии одна интересная подробность. Якобы за тот бой ко-мандир Кубанского полка вскоре получил орден «Красное Знамя».
Пожалуй, единственное, что объединяет эти версии, мост, у которого принял свой последний бой кавалер солдатского Георгия. Но это только на первый взгляд.
Как ни странно, эти взаимоисключающие версии, которые будем имено-вать соответственно «громковская» и «битюжская», весьма странным образом дополняют друг друга. Судите сами.
Героическая география
Кроме этих фольклорных версий есть и вполне авторитетный источник - мемуары деятеля Белого движения генерал-майора, а в пору описываемых со-бытий - полковника, Голубинцева названные им «Русская Вандея». Автор не-двусмысленно указывает на место и дату: «В начале августа в районе села Громки был убит состоявший в 13-м конном полку хорунжий Кузьма Крючков, популярный во всей России народный герой Первой мировой войны, казак 3-го Донского казачьего Ермака Тимофеева полка императорской армии». Казалось бы, прения закрыты. Действительно, неподалеку от уже упоминавшейся станицы Островская есть небольшое село Громки все на той же реке Медведице. И в ав-густе 1919-го примерно в этом районе шли жаркие бои. Так что льет воду Го-лубинцев на мельницу «громковской» версии, хотя и у него есть несколько мелких нестыковок.
Голубинцев, не будучи свидетелем гибели своего бывшего однополчанина, заимствовал сведения из других источников, в которых могли упоминаться со-всем другие Громки.
Дело в том, Крючков был участником Вешенского восстания. Это подтверждают все источники, дополняя этот факт уже привычной констатацией храбрости героя. Так вот, апофеоз этих событий разворачивается у хуторов Большой Громок и Малый Громок, располагавшихся с восточной стороны станицы Вешенской (сейчас это хутор Громковский Шолоховского района Ростовской области). Именно здесь переправлялась через Дон 33-я Кубанская дивизия, сформированная незадолго до этого из частей бывшей Таманской армии и добровольцев-кубанцев. Одна из бригад ее, в состав которой входили Таганрогский, Дербентский и Васильковский полки, была брошена на подавление Вешенского мятежа.
Как рассказывает в своей книге «Вешенское восстание» Андрей Венков, в ночь с 4 на 5 июня 1919 года около х. Малый Громок 292-й Дербентский полк этой дивизии красных с приданной интернациональной ротой на плотах и по мосту переправился на левую берег Дона. Участок Дона, охраняемый Громков-ской сотней, с вечера был обработан артиллерией и пулеметами красных. Бело-казаки, понеся потери, покинула зону обстрела, оставив дозорную разведку.
Вот так в «громковской» версии появляются красные кубанские кавале-ристы из «битюжской»…
Более того, вместе с ними на авансцену нашей истории выходят… ки-тайцы. Самые настоящие, этнические китайцы. Оказывается, в 292-м Дербент-ском полку был целый китайский батальон. И бились за власть Советов эти бойцы стойко, не в пример некоторым нашим соотечественникам. Так, 10 июня все того же 1919 года в районе станицы Базковская части конного корпуса ге-нерала Секретова, используя свою маневренность, обрушились на Дербентский полк, стремясь окружить, смять и сбросить его в Дон. Главный удар белых принял на себя китайский отряд. Его бойцы встретили атакующих шквальным огнем из пулеметов и винтовок. Они хладнокровно подпускали противника на десять шагов и, дорожа каждым патроном, стреляли почти в упор. При отступ-лении они уносили с собой раненых и убитых товарищей - таков был закон спаянного революционной дисциплиной китайского отряда.
Но даже если предположить, что Громки под Вешенской и есть место ги-бели нашего героя, то это, в любом случае, начало июня, а не августа…
А в начале августа Крючков, если, конечно не погиб под Вешками, вместе со своим 13-м конным полком из трех перечисленных мест мог находиться только в одном - под Тишанкой. Еще в конце июля полк в составе 10-й конной бригады был придан 4-му донскому корпусу генерала Мамонтова и оказался 7-8 августа как раз у этого села. Тогда в затяжном бою между селами Новая Чигла и Старая Тишанка казакам противостояла 40-я Богучарская дивизия РККА.
Но тут еще меньше совпадений легенды с происходившим в действи-тельности. До реки, а ею в данном случае был Битюг, казаки не добрались. Взяв Новую Чиглу, они попытались пробиться к Тишанке, но были остановлены бойцами 352-го полка. Знаменитый мамонтовский рейд, начавшийся под Тало-вой 5 августа, сделал здесь резкий поворот на восток, к селу Елань-Колено. 
К тому же, ни в этом красноармейском полку, ни вообще в дивизии не было кубанцев или тех, кого могли так называть. А в казачьем корпусе не было пла-стунов. И конные полки, и броневики, и артиллерия, а пластунских отрядов не было. В довершение ко всему, в списках награжденных орденом «Красное Зна-мя» ни 1919-м, ни в 1920-м нет ни одного командира полка 33-й Кубанской ди-визии…
И все же…
Зато среди первых краснознаменцев значится политкомиссар 292-го Дер-бентского полка Яковенко. Вот так, без имени и отчества, просто комиссар Яковенко. Приказ № 32 Реввоенсовета  республики о награждении был издан 10 января 1920 года. С учетом времени движения документов по инстанциям, орден мог быть наградой как за июньские бои под Вешенской, так и за более поздние операции кубанцев. Нужен был текст приказа.
Ожидая ответа на запрос, отправленный в Российский государственный военный архив, мы уже почти убедили сами себя в том, что безымянный ко-миссар Яковенко и есть тот самый лихой кубанец, зарубивший в кавалерийской дуэли Крючкова. Но информация, присланная из Москвы, сперва разочаровала.   
Действительно, ордена Яковенко был удостоен «за личную храбрость в боях с врагами революции… в Бобровском уезде Воронежской губернии…». Вот только бои эти датировались октябрем 1919-го. И это было первое награждение «Красным Знаменем» в 33-й Кубанской. Даже начальник дивизии Михаил Ле-вандовский стал орденоносцем после военкома. То есть, за августовские бои никто из кубанцев отмечен не был.
Приходилось либо выводить комиссара из нашей «пьесы», либо расширять временные рамки поиска.
В октябрь 1919-го «заглянули» потому, что расставаться с Яковенко не хотелось. К тому моменту удалось установить его инициалы – Ф.М., а затем и имя - Федор. В конце 30-х бывший комиссар 292-го, а затем командир Особого отряда Южного фронта работал в Пятигорском музее и, вроде бы, даже оставил какие-то воспоминания о 1919 годе, но найти их нам не удалось.
И вот тут Тишанка стала набирать очки в соперничестве с Громками… 
Во второй половине октября здесь собрались почти все действующие лица обеих версий: красные кубанцы, не менее красные китайцы, белые каза-ки-пластуны. Хотя Буденный так и остался в стороне. Да и декорации тоже ока-зались соответствующими: река, мост…
Потерпев поражение под Воронежем, который 24 октября 1919 года был освобожден конным корпусом Буденного, Деникин, пытался взять реванш си-лами теперь уже 3-го Донского корпуса. И снова, как и в случае с Мамонтовым, для прорыва он выбрал участок между Хреновой и Абрамовкой. Сюда были переброшены пополненные части тульской дивизии, 1-й сводной бригады, 8-й и 5-й пластунских бригад. Они стремились прорваться на север на стыке между 33-й Кубанской и 40-й Богучарской стрелковыми дивизиями, перерезать линию железной дороги Лиски – Поворино и идти на ближайшие подступы к Воронежу с юго-востока. Но смогли пройти в этом направлении ненамного дальше ма-монтовского корпуса. Через Битюг они попытались переправиться в нескольких местах. В одним из них  - у старого Монастырского моста западнее Тишанки – на пути донцов и встал китайский батальон 292-го полка кубанской дивизии. Подробных описания тех событий нет. Известно лишь, что китайцы бы не устояли в той стычке, не окажись поблизости группы кавалеристов во главе с Федором Яковенко. Шла она от Старой Чиглы и успела добраться до моста в тот момент, когда белые отряды только начали переходить через реку…
Казалось бы, круг замкнулся. Финальные фанфары, занавес. Вот только Крючков никак не мог оказаться у Монастырского моста, даже будь он в тот момент живым и здоровым. Его 13-й полк хоть и находился довольно далеко, за Лисками, и в той операции участия не принимал…   
Когда имеешь дело с легендой, не знаешь к чему придешь в итоге. Мы пытались из двух версий выбрать одну, наиболее правдоподобную, но предложили третью, «вешенскую». И все они, как нам показалось, связаны между со-бой. Мы старались упрекнуть создателей историй смерти героя в излишнем пафосе и художественности описания, но нашли подтверждения многим странным, на первый взгляд, деталям.
Словом, загадка осталась. Загадка, делающая легенду о первом кавалере солдатского Георгия Первой мировой более яркой и интересной.