Poco allegretto

                Л.Б.

Огромная луна заглядывала через приоткрытую балконную дверь, словно хотела заполнить собой не только небо, но и крохотную спальню. Занавеска чуть шевельнулась, и Люба вдруг увидела скользящую по плиткам пола змею. Лунный свет отражался на ее черной с зелеными разводами коже. Люба даже не успела  испугаться, как змея неожиданно остановилась, посмотрела на женщину желто-медовыми, цвета полной луны глазами и …исчезла.

Люба вздрогнула и очнулась. «Господи, опять!» Закрыла было глаза, но вновь увидела приснившуюся картину. Она встала, подошла к балконной двери, посмотрела на луну, заливавшую все вокруг каким-то нездешним, враждебным светом. Стало неуютно.

- Ты чего вскочила? Час ночи.

Она вздрогнула от неожиданности.

- Ты чего? – еще раз спросил муж, подходя ближе.

- Посмотри, какая луна!

- Красавица! – произнес он, по-своему истолковав ее слова.

«Эстет!» - подумала раздраженно. Люба решительно закрыла балконную дверь, задернула занавески, словно пытаясь отгородиться от лунного всевидящего ока.

- Ложись спать, завтра вставать ни свет, ни заря!– она не заметила, что слова прозвучали слишком резко.

Леонид ничего не сказал, пожал плечами, вышел из спальни.

- Ты слышишь?

- Слышу, - донеслось из соседней комнаты, - сейчас выключу компьютер и приду.

Она села на край кровати, дожидаясь, когда муж наконец-то  закончит свои дела. Леонид разделся, лег на свою половину, потянулся с наслаждением…

- Ложись сама-то, - произнес, уже проваливаясь в долгожданную полудрему.

Люба еще раз с опаской посмотрела в сторону теперь уже закрытого балкона. Луна ехидно улыбалась сквозь плотные шторы, как бы говоря: «Ты же понимаешь, ночью сила на моей стороне. Так что не стоит со мной ссориться». Она опять закрыла глаза, пытаясь уснуть. Но только под утро, с первыми лучами солнца, забылась тяжелым, прерывистым сном.

Сквозь прикрытую дверь кухни донеслось приглушенное:
- Обязательно, но чуть позже... Нет, не специально, но, пойми, сейчас будет только хуже… Я позже тебе объясню…. Я тоже... Ты же знаешь…Да, как только доеду до работы… Все, пока…

- Кто это? – спросила Люба, входя в кухню.

- Петька,- ответил Леонид, насыпая в чашку растворимый кофе. – Тебе сделать?

- Не хочу… - она полезла в холодильник, нашла вчерашнее молоко, попробовала, не прокисло ли, поставила бутылку на стол. –Шестой десяток, а все - Петька, Лёнька, Танька…

- Ты чего завелась с утра пораньше? – поднял он глаза на жену.

Она махнула рукой, развела кофе, добавила молока.

- Ты же сказала, не хочешь? – удивленно спросил Леонид.

- Тебе кофе жалко?

- Нет, конечно, не говори глупостей. Что случилось? 

Она уже пожалела, что сорвалась. «Теперь не отстанет со своей заботой!»

- Все нормально, сон дурацкий видела. Ладно, ерунда. Ты надолго сегодня? – спросила, просто чтобы не молчать.

«Сейчас скажет, что еще не знает, как день сложится. Что вечером совещание… Еще что-нибудь…»

- Пока не знаю, доеду до работы – разберусь.
 
- Вместе с Петькой разбираться будешь? – спросила, невинно помешивая сахар.

- Ты о чем?

- Ну, ты сказал ему по телефону, про то, что вот на работу доедешь и что-то там…Так что там?

- Ему нужны старые университетские сборники. Я обещал посмотреть, - пожал он плечами.

- Хозяйственный ты, Ленечка, мужик! Все-то у тебя есть… - она опять начала заводиться.

- Ладно, Люб, я пошел, - Леонид поднялся из-за стола.  – Если задержусь – позвоню.

Люба кивнула привычно. «Естественно, задержишься».

Встала, собрала в раковину грязную посуду. Полила стоявшие на подоконнике цветы. Запустила стиральную машину, машинально наблюдая за вращением боровшегося с мыльной пеной белья. Вернулась в спальню, опасливо подошла к балкону, посмотрела на устланный циновкой пол… Потом включила компьютер и набрала в поисковике: «Приснилась змея»…

Ближе к вечеру позвонил Сережа.
- Мам, нас с Наташкой на шашлыки зовут, на все выходные. ..

- Конечно, привози, - согласилась, даже не дослушав.

- Да нет, может, лучше ты к нам? На ночь всего. А в субботу, - Сергей запнулся на пару секунд, и тут же продолжил: - Татьяна Петровна уже вернется. Чего детей туда-сюда таскать-то.

- Значит, дед с бабкой – это теперь туда-сюда называется? – спросила Люба сердито.

- Нет, конечно. Просто загружать вас не хочется.
 
- А тещу, значит, можно?

Она прекрасно понимала, что означает эта возникшая перед именем тещи пауза. В своем доме Сережа называл Татьяну мамой, и, наверное, это не задевало бы Любу так сильно, если бы Наташа все эти пятнадцать лет не обращалась к ней по имени-отчеству, сохраняя дистанцию.

- Да, ну, мама, не начинай, пожалуйста! Если тебе трудно…

- Сережа, мне не трудно, мне просто обидно, - призналась Люба.
 
- Ну, прости, ляпнул лишнее. Так ты приедешь?

- Конечно, приеду. Во сколько вы уезжаете?

- Часов в двенадцать. Не раньше. Спасибо, мамочка!

- Наташе привет передавай. И девчонок поцелуй, - попросила Люба.

- Ага. Вон Наташка тебе ответный посылает. Ну, до завтра тогда!

- До завтра.

В чем-то сын, наверное, был прав. Татьяна Петровна, Наташина мама, проводила с внучками практически все свое время, и девочки были к ней  привязаны едва ли не больше чем к матери. Леонид с Любовью появлялись в их жизни по праздникам, засыпая подарками, таская на прогулки в Зоопарк и аттракционы. Свадебный генерал с супругой. Ну ладно, дед, но она-то, чем таким она настолько занята, что не смогла расположить их к себе по-настоящему?  Почему вместо радостного «Ура! Мы едем к бабушке!» девочки, не успев переступить порог, спрашивали у привозящего их отца, когда он за ними вернется? И уплетая за обе розовые девчачьи щечки наготовленные Любой специально для внучек всякие вкусности, тут же с детской непосредственностью вспоминали пирожки с капустой, что пекли вместе с баб-Таней…

За невеселыми думами этими как-то незаметно для самой себя накрутила слоек с малиной и смородиной. «Лучше бы с утра, конечно… Ничего, за ночь пропитаются, сочнее будут», - подумала, накрывая выпечку полотенцем.  Отложила несколько штук на отдельную тарелку, мужу. И тут только вспомнила, что он так и не позвонил. Мельком посмотрела на часы. Начало восьмого.  «Ну, и черт с ним! Ну, и позвонил бы… Толку-то? Рассказал бы в сто первый раз про внезапно назначенный семинар… Или про то, как очередная аспиранточка пригласила на день рождения, а он не хотел обижать девочку… Интересно, он в самом деле считает, что я ведусь на эти отмазки?»

Люба набрала номер соседки.

- Дааа, - лениво протянула Светка. – Слушаю…

- Спишь?

- Любань, ты? Нет, конечно! Время-то детское. Вот думаю, чем заняться… Мой - второй день на рыбалке, благодать. Можно с готовкой не заморачиваться, - затараторила соседка. – Че у тебя?

- Да я тут плюшек девчонкам напекла. Приходи, чаю попьем, разговоры поразговариваем, - предложила Люба.

- А ты одна, что ли? Твой-то где?

- Кажется, тоже на рыбалке, - усмехнулась Люба. – Так зайдешь?

- Ага, - согласилась Светка, - щас только окна закрою. Дождь обещали. Еще зальет подоконники-то…

Пока чайник поставила, пока на стол наметала на скорую руку, что в холодильнике нашла - колбасу, лимон, огурцы маринованные, - знала, что одним чаем все не закончится, раздался звонок в дверь. Пришла соседка Светлана, прошла деловито на кухню, поставила на стол бутылку рябины на коньяке, банку шпрот. Цапнула из тарелки корнишон, захрустела, смакуя. 

Люба достала рюмки, поставила перед соседкой:
- Ну, командуй.

Светка налила неторопливо, проследила, чтоб ровненько по золотистой каемке получилось.

- За день накомандовалась уже, хватит. Давай просто так, чтоб в удовольствие.

Люба кивнула.
- Ну, давай просто так.

Задержала чуть дыхание, выпила тягучее ароматное зелье, Светкиными руками сотворенное… Посмотрела на подругу удивленно.

- Слушай, как в песок. Никогда так раньше вроде…

- Значит, повторить надо, - легко согласилась Светка. – А потом – еще раз! – хитро прищурила глаза.

- Давай! – махнула рукой Люба, пододвигая соседке блюдечко с колбасой. – А то, может, плов подогреть?

- Нет, - мотнула та головой так, что рыжий крашеный хвост взлетел и закрыл пол-лица, - оставь, мужика  будешь ублажать. Где он, кстати?

- На работе, - коротко ответила Люба.

Захмелевшая Светка посмотрела на часы.

- В девять-то часов? Ну-ну… Ты, главное, сама в это верь, и все будет пучком!

- Да, нет, правда, на работе. Звонил час назад, семинар у них, - почему-то соврала Люба.

- Семинар нерешенных проблем? – уточнила соседка. – Бывает, - протянула насмешливо. – Смотри, как бы проблемы на троих решать не пришлось.

- Да ладно тебе. Кому он нужен? Бабник-теоретик, - отмахнулась Люба.
 
- Тебе, Любань, видней, - Светка налила еще по рюмке, как бы закрывая скользкую тему. – За крепкую семью, ячейку общества!

То ли коньяк начал все-таки действовать, то ли Светкины слова разбередили где-то глубоко в душе запрятанные мысли, только как-то разом  обмякла, и еле дотащилась до кровати,  махнув мысленно рукой на так до сих пор и не объявившегося Леонида. Опустив голову на подушку, вдруг заметила, что не задернула шторы, и луна опять вызывающе наблюдает за ней сквозь вымытые до блеска окна. Но сил встать уже не было. Люба отвернулась,  зарылась лицом в подушку.

Снился лес. Тот самый, из детства. Куда бабушка водила по грибы, по годы, рассказывая про каждую птичку, каждую промелькнувшую мелочь пушистую, объясняя, какие травы когда собирать и как для чего использовать. От головной боли, от простуды, от желудочных проблем. «Или вот та, неказистая с виду. А как замуж приспичит, так прибежишь ко мне. Не ты первая, кому приспичило-то…»  «Да ну тебя, - смеялась Любочка. – Кому нужны твои травки? Вон сейчас аптеки на каждом углу, от чего хочешь лекарства найти можно». Ей было семь и казалось - нет ничего невозможного. «А ты погоди смеяться-то, - терпеливо разъясняла старуха. – Это тебе сейчас думается, что вся жизнь впереди. Оглянуться не успеешь, солнце закатится. Может, и вспомнишь тогда, прибежишь…» И подтверждая сказанное когда-то, лес на глазах изменился. Стал строже, настороженнее. Стал чужим. Исчезли птички-бабочки. Все вокруг наполнилось шорохами и тревожными шепотками. Ветер поднялся, и ветки только что покрытые свежей листвой, больно били по лицу, цеплялись за одежду. Люба хотела вырваться на соседнюю, солнцем залитую поляну, но кружила, словно заколдованная, вокруг одного и того же места. И обнажившиеся враз корни путались под ногами, превращались в змей, обвивали, не отпускали. Сквозь внезапно обрушившуюся темень ярко светились желто-медовые глаза. «Не сейчасссс», - явственно расслышала Люба. Страх, до тошноты, до рвоты, животный, ничем не объяснимый страх раствориться, исчезнуть в этой кромешной тьме! Глаза приблизились и вспыхнули, разорвав темноту. Люба в панике зажмурилась…

- Извини, - услышала через мгновение, - ночник перегорел, я только на минуту, сейчас лампочку поменяю и выключу.

Муж проверил, работает ли светильник, выключил верхний свет.

- Который час? – спросила бесцветным голосом, словно все еще не веря в свое спасение. И только тут почувствовала, что подушка насквозь  пропиталась холодным, липким потом.

- Петр Андреич, - подчеркнуто официально, помня об утренней перебранке, произнес Леонид, - учебник выпустить изволили. Официальная презентация на будущей неделе. Мы, естественно, приглашены. А сегодня узким кругом решил отметить.

Люба почувствовала запах хорошего коньяка.
 
- Мне не важно, где ты был. Я просто спросила, который теперь час? – тем же бесцветным голосом повторила она. Ей сейчас и в самом деле было наплевать, где и почему он пропадал.

- Десять, четверть одиннадцатого. Двадцать два тринадцать, если быть предельно точным, - ответил, усмехаясь, Леонид. – Еще вопросы будут?

Она ничего не ответила.

- Если нет, то я, с Вашего, сударыня, позволения, еще поработаю. Я не Петр Андреич, на меня эскадрон гусар не пашет, - раздраженно закончил он.

- Меньше по бабам ходить надо, - выстрелила наугад, подумав с тоской о еще одной предстоящей бесконечной ночи. – Или аспиранток  использовать по назначению, в научных целях. Тогда и по ночам работать не пришлось бы.

- По каким еще бабам? – остановился Леонид в дверях.

 - Не знаю, тебе виднее.

- Ну, как узнаешь, скажешь, тоже познакомлюсь, - кивнул он, закрывая за собой дверь.

Выдохнула облегченно, что осталась одна. Попыталась день завтрашний хоть как-то распланировать, но поняла, что не отпустило до конца, и мысли опять крутились вокруг ставших почти привычными кошмаров. Боялась заснуть, но понимала,  что и без сна – никак. Завтра целый день с девчонками скакать придется. И с Ленькой поговорить надо бы…. Опять закрыла глаза, но почувствовала, как начало качать, словно на море в непогоду, и тошнота опять подступила к горлу. Хотела попросить, чтоб воды принес, но все вроде и прошло уже. Музыка откуда-то зазвучала приглушенно, классическое что-то. Не очень она в этом и разбирается. Вот Ленечка, он сразу, с первых же тактов…Порода… И вдруг увидела, как-то сверху увидела, словно с балкона театрального или с вагонной верхней полки, какую-то больничную палату, чуть ли не операционную… Сгрудившиеся над пациентом врачи в голубой униформе… Молоденькая сестричка, совсем девчонка, косички короткие из-под шапочки в разные стороны – рожками… Руки ее, подающие отливающий холодным серебром скальпель… И лицо на операционном столе, знакомое какое-то лицо…Ее лицо, Любы, Любови Ильиничны… Как же это?! Я же – здесь. И я же – и там?

А скальпель уже возле самого сердца… И неуловимым  движением  - разрезает, разрывает тело, и кровь – алым фонтаном к самому горлу, обжигая, словно огнем.

И сердце – в крохотных ладошках медсестрички… Бьется все тише, все медленнее.  Затухая. Замирая. Умирая.

- Нееет! – закричала что есть силы. Оттуда, со своей театрально-вагонной галерки. И эхом – сама себе снизу ответила: «Не сейчас…»

А музыка все тише, все призрачнее…А дыхание все чаще, и кажется, сердце вот-вот вырвется из груди…

- Люба, ты слышишь меня?

Леонид, приподнявшись на своей половине кровати, с тревогой смотрел на жену.

- Что с тобой? Тебе плохо? Может, Скорую вызвать?

Люба покачала головой, приходя в себя, остановила его.

- Не надо. Просто принеси воды…

Он кивнул поспешно, встал, запутался ногами в тапочках. Чертыхнулся, пошел босиком. Она терпеливо ждала, пока, вернувшись с кухни, Леонид открывал бутылку минералки.

- Любаш,  - сказал, протягивая ей стакан, - ты точно уверена? Может, все-таки вызвать врача?

- Не надо, нормально все. Сколько там?

- Два уже доходит,- посмотрел он на экран телефона.

«Только еще два… Когда ж это все кончится-то, Господи?»

- Я завтра к Сереже уезжаю, им девчонок оставить не с кем, - сказала, дождавшись, когда сердце перестанет бешено скакать. - Татьяна уехала куда-то. А у молодых дела.
 
- Таня к старшей дочери поехала. В субботу вернуться, вроде, должна, - ответил Леонид, гася ночник.

- Откуда ты знаешь? – неприятно удивилась Люба.

- Наташа говорила как-то, недели две назад.

«Все всё знают, кроме меня», – опять накрыла ее волна раздражения.

- Так что завтра ты хозяйничай сам.

- Может, не поедешь? Куда ты в таком состоянии?

- В каком состоянии?! – зло бросила в темноту. - Говорю же, все нормально, не слышишь? Да и Татьяна, сам говоришь, в субботу вернется.

- Ну что ты опять заводишься, - примирительно произнес Леонид. – Второй день уже сама не своя…

- Спи давай, психотерапевт, - оборвала она его.- Два часа ночи. Спи.

- Спокойной ночи…

«Да уж! Еще одна такая спокойная ночь и… Второй день, говоришь? Знал бы ты, который…»

Сережка рано вырвался из-под родительской опеки. Сразу после школы, еще и в институт поступить не успел, как пошел работать, и к началу учебного года уже переехал вместе с другом, таким же искателем приключений, в снятую на двоих комнату в коммуналке. На упреки матери отвечал весело, что хочет почувствовать себя мужиком, а не маменькиным  сыночком. После первого курса друг уехал покорять столицу, а Сергей так и остался в коммуналке, не поддаваясь на уговоры Любы вернуться домой. Неожиданно для нее Леонид встал на сторону сына, и она, поплакав пару недель, смирилась. Через год на какой-то вечеринке Сергей познакомился с Наташей, учившейся тут же, в строительном, только на экономическом. А еще через год под дружные крики «Ура!» сыграли шумную студенческую свадьбу. Ни к его, ни к Наташиным родителям они так и не вернулись, но из коммуналки перебрались в малосемейку строительного треста, где Сергей продолжал все это время работать. Институт, ставший к тому времени уже академией, закончили втроем – через два  дня после защиты диплома Наташа родила девочку. Пока бабушки тетешкались с внучкой, Леонид с Андреем, Наташиным отцом, попытались было купить детям пусть скромное, но свое жилье. Но дети, внезапно сами ставшие родителями, категорически  от этого предложения отказались. «Заработаем сами», - твердо сказал Сережка, и Наташа согласно молча кивала. Родители развели руками и отступились.

Сережа, Сергей Леонидович, получивший после диплома повышение в своем строительном тресте, работал сутками, но слово свое сдержал. Сначала выкупили ту самую малосемейку, потом построили себе хоромы покрепче. Так что теперь, к своим тридцати пяти, был у сына и дом – полная чаша, и хозяйка – умница, и девочки Даша и Алинка.
   
«Странно, - подумала Люба, поднимаясь на второй этаж к квартире сына, - почему все это вспомнилось вдруг?»

Нажала на кнопку звонка, и тут же за дверью послышался громкий Алинкин рев.

- Что случилось? – спросила, едва переступив порог. – Алиночка, что ты плачешь?

- Дашка в гости уезжает, а меня с тобой оставляют, - всхлипывая, объяснила пятилетняя Алинка. – Так не честно! Я так не хочу…

- Алина! – одернула ее мать, - нельзя так говорить! Бабушка специально к тебе приехала.

- А я не хочу! – упрямо повторяла Алинка. – Я с вами хочу! Почему Дашке все самое интересное?

Люба передала Наташе пакет с гостинцами, остановилась растерянно, не зная, что делать дальше.

Вышел Сергей.
- Привет, мам. Да слушай ты ее больше! Пойдем, чаю выпьешь, мы еще не завтракали…

За накрытым столом сидела, уткнувшись носом в книжку, Даша, старшая.

«Взрослая уже! Того и гляди, замуж вскочит, - подумала Люба, целуя внучку. – И не скажешь, что четырнадцать всего».

- Мелкая сегодня в ударе, - весело объяснила бабушке причину гражданской войны Даша. –  Ей обещали  котенка купить, всю неделю ждала, а  вчера тетя Рита позвонила, пригласила на дачу день рождения отметить. Вот котенок и накрылся пока. А потом еще узнала, что ее с собой не берем. Ору на весь дом с самого утра, успевай уши затыкать.
 
Рассказывала, а сама достала еще одну чашку, поставила перед как-то враз уставшей Любой.

- Ты что будешь? Чай или кофе?

- Так и взяли бы с собой, - сказала Люба в продолжение Дашиного рассказа, не слыша вопроса.

- Никита второй этаж перестраивает, - объяснил вместо дочери Сергей, - крыши нет, света нет, куда с ребенком ехать. Но ей же не объяснить.

Наташа поставила на стол привезенную выпечку.

- Алин, бабушка твои любимые плюшки испекла, с малиной. Иди к нам, хватит дуться, - позвал отец.

Алина пришла на кухню, посмотрела на предавших ее родителей, взяла одну слойку, ничего не сказала и гордо удалилась к себе.

- Нет, - захохотал Сергей, - надо это бабье царство мужиком разбавлять, а то совсем от рук отбились.

- А если опять девочка получилась? – спросила, наливая свекрови чай, Наташа.
 
- Получилась? – недоуменно переспросила Люба, посмотрев на засветившуюся сноху.

Та кивнула в подтверждение.
- И давно?

– А если опять девочка, - сказал Сергей, - значит, следующий точно будет сын.  Мам, ты ж биолог, подтверди.

- Ну да, - растерянно произнесла Люба, - закон Меделя. Три к одному…

- Четыре месяца скоро будет, - ответил сын.

– Мы пока не говорим чужим, - добавила Наташа, -  мало ли…

Царапнуло слово «чужие».
«Четыре месяца, и никто ни слова. Значит, мы с Леней чужие им. Значит,  я – чужая»…

- Наташа, - спросила Люба, смотря, как сноха моет оставшуюся после завтрака посуду. – А что там Даша про котенка говорила?

 - Да Алинка просит уж который месяц. В следующие выходные обязательно возьмем, а то и вправду получается, что наобещали и в кусты…

- Породистого?  - уточнила Люба.

- Да зачем? – махнула рукой Наташа. – Пойдем на Птичку и возьмем, который понравится. Там их на любой вкус. Хотя, можно и на породистого наткнуться.

- А может, тогда мы с Алиночкой сегодня сами сходим? – предложила Люба, - что ей еще неделю ждать. А вдруг опять у вас не получится? А она надеяться будет…

- Ой, Любовь Ильинична, и правда! Какая Вы молодец, что придумали это! Сережа! – крикнула в глубину квартиры. – Сережа, подойди к нам, пожалуйста!

Сын пришел, вопросительно посмотрел на жену.

- Любовь Ильинична предлагает с Алинкой на Птичку сходить, не дожидаясь, когда мы освободимся. Ты не против?

- Нет, конечно. Спасибо, мама. Я тогда скажу ей. Или ты сама хотела?

- Как хочешь, - пожала плечами Люба.

Он кивнул:
- Тогда скажу, чтоб не сильно на нас дулась.
 
Он ушел, а через минуту примчалась повеселевшая Алинка.
- Бабуль, мы, правда, за котенком пойдем сегодня?

- Конечно, Алиночка, сейчас все уедут, мы соберемся и пойдем. Какой тебе понравится, того и купим, хорошо?- почему-то заискивающе произнесла Люба.

Котенка взяли самого что ни на есть беспородного, но зато, в прямом смысле, за красивые глаза. Круглые, как пятаки, сероголубые, в половину детской еще кошачьей мордашки. Даже и выбирать особо не пришлось. Как прошли через ворота рынка, так и наткнулись на деда с лукошком, в котором копошились три котенка, рыжий и два серых.

- Может, рыжего возьмем? – предложила Люба.

Но тут серый потянулся сладко и вдруг как распахнет огромные свои глазища, что все сомнения как рукой сняло.

Потом зашли в зоомагазин, накупили всяких причиндалов, в кошачьем хозяйстве необходимых, книжку про то, как растить это пушистое чудо, пакетики с едой. Алинка все теребила бабушку по поводу резного, обитого голубым  кошачьего домика, но Люба объяснила:
- С папой поедете на машине и привезете. Нам бы с тобой то, что набрали, до дома дотащить.

Дотащили, конечно. Алинка лукошко, дедом подаренное, с котенком несла, Люба, в двух руках, все остальное. А потом весь оставшийся день возились с новым жильцом, ошарашенным свалившимися на него переменами.

- А мы кота-то никак не назвали, - вспомнила бабушка, укладывая Алинку спать.

- А зачем? – удивилась девочка. – И так понятно. Кот. Можно, он со мной спать будет?

- Не сегодня, - ответила Люба, - ему привыкнуть надо. К дому, к тебе с Дашей. 

- И к маме с папой? –спросила Алинка.

- Да. К маме с папой тоже.

- И к бабе Тане, - уже закрывая глаза, добавила Алинка.

- Вот освоится, сам придет, если захочет, - сделала вид, что не заметила четко очерченный ребенком ближний круг, Люба. – А пока спи. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, - моментально засыпая, пробормотала Алинка.

Люба взяла на кухне оставленный снохой журнал, устроилась в детской на неразобранном Дашином диване. Пролистала вяло интервью с какой-то американской кинозвездой, фото с показа мод просмотрела, а потом вдруг поняла, что не интересно ей это. И не потому, что фильмов этих не смотрела или внешности давно уже не модельной, а вот просто – зачем оно ей? Полезные советы, рецепты кулинарные…  И сама она – зачем? Случись что, никто и не вспомнит.

Лежала полночи, глотая слезы. Уткнулась лицом в диванную подушку, чтоб Алинку плачем не разбудить. Боялась уснуть, боялась привычных уже кошмаров. И все-таки провалилась, как в болото, в очередной мутный сон, наполненный одиночеством и страхом смерти.

- Я смотрю, совсем тебя девица укатала, с непривычки-то, - заметила  сватья, разбирая на кухне привезенные сумки с продуктами.

И, увидев удивление в глазах Любы, объяснила:
- Ты себя в зеркало-то видела?

- Даже смотреть не хочу, - махнула та рукой устало. – Надоело все.

- Не рановато ли? – усмехнулась Татьяна Петровна.

Она была старше Любы почти на пятнадцать лет, смотрела на нее если не как на дочь, то уж точно как на младшую сестру, поучая, одергивая. Любе это никогда не нравилось, но откровенно ссориться с родственниками снохи не хотелось. Вот и сегодня сдерживалась из последних сил, стараясь не отвечать колкостями на ее шпильки.

- Что - все-то? – приводя в порядок кухню, спросила Татьяна Петровна.  – Дом до блеска вылизывать да телевизор смотреть? Приезжай тогда с внуками возиться, и тебе дело, и мне – помощь.

Повесила чистые полотенца, понесла старые в ванную, продолжая между делами:
- Вот, скоро опять пополнение, сказали уж, небось? Сразу веселье начнется, успевай  поворачиваться.

Пискнул, предупреждая, что закипает, чайник.
 
- Выключи!

Свист усилился. Поваливший из носика пар затуманил стеклянные дверцы висящего над плитой шкафчика.

- Ты уснула, что ли? – Татьяна Петровна подскочила к плите, выключила газ. Чайник обиженно фыркнул. – Говорю же, выключи… - повернулась она с очередной отповедью, но замолчала, увидев пытающуюся остановить слезы Любу.
- Тааак, - протянула задумчиво.

Заварила свежий чай, достала жестяную коробку с печеньем, банку сгущенки. Налила в две чашки, одну поставила перед Любой. Сама села напротив. Посмотрела на рыдающую теперь уже в голос Любу. Опять встала, налила в стакан воды, добавила каких-то капель. Запахло больницей.
- Выпей, - сказала неожиданно мягко.

Люба кивнула, всхлипывая, выпила полстакана, улыбнулась неуверенно.

Татьяна Петровна протянула полотенце. Люба уткнулась в него лицом, как будто спряталась от всего мира.

- Рассказывай, - произнесла, наконец, сватья. – Только все рассказывай, как на духу. 

- Да не знаю я, Тань, что и рассказывать. Вроде  все, как обычно. А тошно так, что жить не хочется. Сны которую неделю каждый день – один страшнее другого. То тону, то из пожара выбраться не могу. Задыхаюсь, ничего от дыма не вижу, куда идти, в какой стороне спасаться… Да и надо ли, спасаться-то?..
 
- К специалистам ходила? – спросила Татьяна Петровна.

- К психиатру, что ли? – усмехнулась горько Люба.

-Почему? – нахмурилась Татьяна Петровна. – Сердце проверила бы, или, может, по женскому делу какая беда. Не девочка же, сама понимать должна…

- Ты про климакс, что ли? – напрямую спросила Люба. – Нормально все. И сердце в норме, и почки уже не распускаются… Все, прошла весна. Лет пять уж, как прошла. Так что остается только психиатр.

 - Причем тут психиатр? – опять оборвала ее сватья.

- А притом… Снится всякое. Четко, и не подумаешь, что снится…. Змея снится. И все кажется, вот сейчас еще секунда и… А она, как в насмешку, остановится и говорит «Подожди, еще рано, не сейчас»… И так каждую ночь, Тань. Только с каждым разом подбирается  все ближе и ближе. Я уж и забыла, когда спала ночью-то. Просыпаюсь по сто раз. И весь день потом – на каждый шорох... Иногда кажется, с ума сойду от страха. И сказать некому. Леньки нет никогда. А и есть, как будто нет. Пишет что-то, в интернете до полуночи. Так, вспомнит иногда, вроде как жена где-то рядом, спросит, как дела, а я и ответить не успею, ему уже опять не до меня. А теперь еще на курсы английского пошел. Нужен ему этот английский? Двадцать лет по всем странам мотался, хватало знаний, а теперь, видишь, надо подтянуть. Понятно же, чтобы дома меньше быть. Я чтоб под ногами не мельтешила. Вот и подумаешь тут, стоит ли цепляться за все это.

- Так не цепляйся, разводись. Сам потом прибежит. Сколько его на новые приключения хватит-то?

- Да вы как сговорились все!  – словно очнулась Люба. – Какие приключения? Не серьезно все это. Кому он нужен…
 
Татьяна Петровна хотела было возразить, но передумала, просто посмотрела на Любу как на расшалившуюся Алинку.

- Да и не про развод я… Что он изменит, развод-то? Что так одна, что эдак.

- Не надо было тебе с работы уходить, - сказала, помолчав, Татьяна Петровна. – Ходила бы в свою школу, хоть пару дней в неделю, все при  деле.

- Тоже радость не велика. Тычинки, пестики, инфузории-туфельки…Полная
учительская зависти и сплетен… Приходишь домой, как лимон выжатый… И опять к станку, стирка, готовка…Одна мысль, скорее бы воскресенье.

- А у остальных, значит, прислуги полный дом! – неожиданно рассердилась Татьяна Петровна.

- Тань, да не знаю я! Может, и вправду – просто блажу…

Люба опять замолчала, вытирая набежавшие слезы. Потом произнесла нерешительно:
- Я спросить хотела… У тебя нет бабки какой?

- Какой бабки? – не поняла Татьяна Петровна.

- Обыкновенной, - Люба уже пожалела, что заикнулась об этом. – Сходить бы к ней, погадать или еще чего… Сама понимаешь…

- Любка, ты точно с ума сошла! Что значит  «еще чего»? Ворожить, что ли, собралась? Петуха черного резать?! Дура, ей Богу! Маешься от безделья, а я сижу, уши развесила, жалею ее…

- Ладно, - Люба хлюпнула носом,  встала из-за стола, - поеду я. Не обращай внимания, Тань. Считай, пошутила неудачно. Чуть не забыла! Мы с Алиночкой вчера котенка взяли, Наташа разрешила. Я, вроде, отмыла его, и от блох, и от остальной заразы, но мало ли…Ты уж посмотри, чтоб Алиночка еще пару дней не сильно теребила.

- Да погоди ты, не кипятись.

Татьян Петровна закрыла кухонную дверь, чтоб Алинка, если проснется, разговору не помешала.

- Бабки нет, честное слово. А вот врач есть. Умница, с опытом огромным, таких уж и не делают. Успокойся, - предупредила она недовольный жест Любы, - он, и в правду, очень хороший врач. И человек порядочный. Сто лет знакомы, ни разу не отказался помочь. Я тебе телефон дам, и его предупрежу, что прийти можешь. А дальше сама решай, пойдешь или нет.

Она вытащила из сумки потрепанную записную книжку.
- Видишь, - показала, усмехнувшись, Любе, - какой древний друг, до всяких сотовых. Ну, так как, запишешь номер?

- Давай, - кивнула Люба, потянувшись за телефоном. – Не отстанешь же. Вы же все такие заботливые, аж зубы ломит.

- Не отстану, - согласилась сватья. – Пиши, Сурен Рубенович Гаспарян…

- Он, что, армянин? – спросила Люба удивлено.

- Эфиоп! – чуть было опять не завелась Татьяна Петровна. -  Господи, Любка, ты как ребенок! Какая тебе разница? Армянин, китаец, русский. Ты к нему на прием для чего собираешься? Свои проблемы решать или «Витязя в тигровой шкуре» читать?

- Это грузинское, - машинально поправила ее Люба.

- Что? – не поняла Татьяна Петровна.

- «Витязь». Грузинская поэма.

- Тем более, - закончила разговор Татьяна Петровна.

Дом встретил неожиданной для субботнего дня тишиной. Ни бубнящего сутками телевизора, ни звуков бесконечно прилетающих на телефон мужа сообщений. Леонида не было, и, судя по всему, дома он тоже не ночевал.

«Кошку, что ли, завести? – подумала неожиданно Люба. – Все живая душа в доме.»

На столике около дивана лежала открытая книга, распластанная корешком вверх. Люба закрыла ее, поставила на полку в книжный шкаф. Протерла пальцем скопившуюся пыль, вспомнила Татьянины слова про вылизанную до блеска квартиру. Подумала: «Вот бы посмотрела  она сейчас на блеск-то!»
Пошла было в кладовку за салфетками, но что-то остановило, заставило еще раз вернуться к книжным полкам. Посмотрела несколько минут недоуменно, вроде все как всегда, а потом вдруг поняла.

Университетские ежегодники. Синенькие такие, с золотыми буквами по корешку. Леонид был членом редколлегии и поэтому получал их исправно год за годом, пятнадцать лет, с момента первого выпуска. Сборники, благородной сапфировой синевы, со сквозной, через года, нумерацией, стояли, радуя глаз. Все пятнадцать. От первого до последнего.

Хлопнула дверцей шкафа так, что стекла задрожали. Рванула в прихожую за телефоном, схватила  лежащий на тумбочке сотовый, не удержала, аппарат соскользнул, упал под обувную полку. Не зажигая света, просунула руку и вдруг наткнулась на что-то сколькое, холодное, упругое… Люба закричала, отпрянула в панике к противоположной стене, вжимаясь в нее, почти теряя сознание от кома в горле, перекрывшего воздух... Сколько она простояла так,  закрыв руками лицо, защищаясь от надвигающейся напасти? Из-под полки весело заиграл телефон. Судя по мелодии, звонил Леонид. Люба зажгла весь свет, какой только был в прихожей и соседнем коридорчике, отодвинула осторожно тумбочку. Аппарат, настойчиво приглашая к разговору, заливался, лежа на потерянном пару недель назад оранжевом кожаном ремне от Любиной сумки.
Люба подняла телефон, нажала на кнопку соединения, произнесла все еще дрожащим голосом:
- Слушаю…

- Привет! – весело сказал Леонид, - как дела? Как девчонки? Ты скоро домой?

- Завтра к вечеру, наверное, - неожиданно для себя самой, ответила Люба. И вдруг спросила: - Ты где?

- Где я могу быть? Дома, конечно, - беспечно произнес Леонид.

Ноги отчего-то перестали держать, стали как ватные. Едва добралась до стоявшего тут же в прихожей кресла.

- Вот и отлично. Значит, жди меня завтра вечером. А здесь все хорошо. Мы котенка Алиночке купили. Играет весь день. Татьяна тебе привет посылает. Жалеет, что не вместе приехали… - и чувствуя, что еще одно слово лжи, и разревется прямо в трубку, произнесла торопливо: - Ладно, Ленечка, я пойду, Алиночка зовет…

Она уже не противилась, не пыталась оттянуть неизбежное. Покорно, словно понимая, что не может ничего изменить, выключила ночник, откинула легкое покрывало так, чтобы разобрать только свою половину кровати. Легла, ощущая всем телом жар нагретого в закупоренной комнате постельного белья. Подушка чуть сдвинулась вниз, и было не очень удобно, но Люба махнула на это рукой, даже не пытаясь ее приподнять. По сравнению с предстоящей  ночью дискомфорт этот казался ерундой. Из памяти неожиданно выплыло: «Пресвятая Троица, помилуй нас. Господи, очисти грехи наши. Владыко, прости беззакония наши…» Как же дальше-то? Дальше – что? Люба пыталась во что бы то ни стало  вспомнить слова бабушкиной молитвы. Казалось, если сейчас она вспомнит весь текст до последнего словечка, все беды пройдут, и страхи улягутся, и с Леней все образуется. Вот только бы вспомнить… Прости беззакония наши… беззакония наши…

А вода все прибывала, и уже не вырваться из черного ледяного водоворота, засасывающего мгновенно и безжалостно. И схватив по-рыбьи последние крохи воздуха, была уже готова уйти с головой вниз, в холод еще недавно такой нежной, такой домашней речки. Но кто-то бросил толстую веревку. И Люба ухватилась за нее что было сил, и опять в голове мелькнули слова молитвы.  Каждой клеткой уставшего бороться со стихией тела понимала, если вспомнит полный текст – выплывет, вырвется, спасется. И с исступлением приговоренного к казни повторяла, глотая ставшую соленой, словно слезы, воду: «Пресвятая Троица, помилуй нас… Владыко, прости беззакония наши… Как же дальше-то?..  Очисти грехи наши… имени твоего ради…» и уже понимала, что и эту битву – проиграла. И уходя все глубже и глубже, чувствовала, как веревка перестает врезаться в слабеющие ладони, покрываясь гладкой, ненавистной змеиной чешуей…

Она очнулась в деревенской комнатушке, пропахшей травами, солнечной пылью, какими-то непонятными, но неуловимо знакомыми запахами детства. Бабушка ее, покойница, молилась в уголке перед темными, поколениями намоленными иконами. Донеслось заключительное: «…присно и во веки веков».

- Бабушка!

- Что, Люба - Любушка? – Старуха обернулась к ней, сверкнула молодыми на удивление глазами. – Не помогли травки-то? Опять пришла? Опоздала, красавица. Опоздала.

Леонид вернулся после обеда. Увидел сидящую на диване в гостиной жену. Если и удивился, то виду не подал. Стянул через голову голубую полосатую футболку, бросил на спинку кресла. Плюхнулся в него, устраиваясь поудобнее.
 
- Давно приехала? 

Люба молчала.

- Как девочки? – спросил, делая вид, что не замечает ее настроения.

- Это лучше у тебя спросить, как девочки! – взорвалась Люба. – Это ведь тебя третий день дома нет! Так что, Ленечка, это впору мне спросить, как девочки? Или с кем ты там все это время кувыркался? Очередная аспиранточка глазки состроила, а ты и не удержался? Она же, дурочка, не знает, - она уже просто  не могла остановиться, орала в полный голос, - сколько их таких было, которые думали – ноги раздвинут пошире, залетят - и на тебе! Сбылась мечта идиотки!

Леонид встал, открыл шкаф, достал свежую рубашку, надел ее неторопливо.
- Надеюсь, на этом вечер воспоминаний закончен? – спросил, не глядя на Любу, деловито перебирая лежащие на полке футболки.

- Не поняла?

Так же неторопливо он закрыл и убрал в сумку ноутбук, бросил туда же шнуры зарядников, запихнул пару футболок.

- Мне просто показалось, ты пытаешься напомнить мне историю зарождения нашей счастливой семьи. Не стоит. Я помнил об этом все время. Такое вообще трудно забыть, честно говоря.

Достал из кармана связку ключей.

- Не думал, - усмехнулся Леонид, отделяя кольцо с домашними и бросая его на письменный стол, - что это выглядит так театрально.

- Кто она? – невпопад спросила Люба.

- Зачем тебе это? Ты же прекрасно столько времени закрывала на это глаза.

- Она же выкинет тебя, твоя аспиранточка, как только получит все, что задумала! – опять не удержалась Люба. – И что потом?! Приползешь обратно?! Уверен, что буду сидеть и ждать?!

- Не переживай раньше времени, - опять усмехнулся Леонид. – Не приползу. А все, что ей было нужно, она уже получила. Сама. Задолго до меня.

- Ушлая, видать, бабенка попалась! Сколько ей? Двадцать? Двадцать пять? Что ты с  ней делать будешь, теоретик?! И что она с тобой делать будет  лет через пять? Сборники перечитывать? 

- Люба, прекрати, - произнес брезгливо Леонид.  – Я думаю, мы сами разберемся, чем нам заняться.

- Пошел вон! - заорала Люба. – Немедленно!

- Мне казалось, ты заметила, что именно это я сейчас и делаю.

Странно, но спала она на этот раз безо всяких сновидений. Просыпалась несколько раз за ночь как обычно, но тут же  засыпала опять. И утром, проснувшись окончательно, помнила только легкое послевкусие тревоги.
Люба позвонила по продиктованному Татьяной Петровной номеру телефона. «Регистратура», - колокольчиком прозвенело в трубке. «Я могу поговорить с доктором Гаспаряном?»  - спросила Люба. «Сурен Рубенович будет через сорок минут», - так же звонко ответила девочка-регистратор. «Спасибо, я перезвоню», - сказала Люба и в ответ услышала: «Если вы не против, я сама вас наберу, как только он подойдет. Только представьтесь, пожалуйста». Люба назвала себя. Девочка еще раз пообещала перезвонить. Ровно через сорок минут действительно раздался телефонный звонок и рокочущий бас произнес: «Любовь Ильинична? Гаспарян. Татьяна меня уже предупредила. Вы сможете подъехать к часу?» Люба опешила от такого напора, промямлила какие-то извинения по поводу причиняемых ему неудобств, пообещала, что обязательно приедет. Положила трубку и только потом вспомнила, что не знает адреса. Перезвонила в регистратуру, еще раз извинилась, спросила, как до них добраться. Удивилась, услышав адрес обычной районной поликлиники. Ей до последнего казалось, что Татьяна имела в виду что-то более серьезное, только боялась ее спугнуть.
Гаспарян оказался огромным крепким мужиком лет семидесяти, и если бы не табличка «терапевт» на двери его кабинета, Люба скорее сочла бы его в поликлинике за хирурга-травматолога, а на улице и вовсе за какого-нибудь сталевара или боцмана, прокопченного насквозь жаром печи или нездешним солнцем. Но с первых же слов, им произнесенных, она поняла, что дело свое он знает действительно отлично, и рассказала без утайки обо всем произошедшем с ней за эти недели, про все свои страхи и боли. И про вчерашний уход  мужа -  тоже.  Он слушал, почти не перебивая, лишь изредка задавая какие-то несущественные на ее взгляд вопросы. Люба больше не переживала, что пришла на прием, соглашалась с предлагаемой доктором схемой обследования, обещала выполнять все его предписания.

- Вы молодец, Любовь Ильинична, что решились покончить с этими страхами.

- Решилась…

- А кстати,  - сказал он ей на прощание, - плюньте на все и поезжайте к морю. Хоть на пару дней, но поезжайте. Тут и езды-то несколько часов. Обещаете? А в четверг приходите, и начнем…

По дороге домой Люба увидела церковь и вдруг зашла в нее. Какая-то старушка, отозвав ее в сторону, протянула платок. Люба покрыла голову и какое-то время стояла в нерешительности, не  зная, как себя правильно вести. Потом набралась смелости, подошла к той же старушке и спросила, что ей делать. Купила тонкие, пахнущие медом свечи, поставила, как объяснили. Попыталась опять вспомнить слова молитвы, но запуталась, махнула рукой и заговорила своими словами, прося у Богородицы защиты, прощения, покоя. Долго сквозь слезы смотрела на капли воска, сбегающие по гладким свечным бокам, прощаясь с прошлой жизнью, с собой – бывшей.

Дома покидала в дорожную сумку самое необходимое, нашла в интернете телефон гостиницы в соседнем, самом близком к ним, полтора часа на автобусе, городке, заказала номер.

- С видом на море? – уточнила невидимая собеседница.

- С видом на море, - подтвердила Люба.

- Ваша бронь действительна сегодня  до двадцати одного часа, - любезно объяснила девушка. – Надеюсь, Вам у нас понравится.
 
- Спасибо, - ответила Люба. – я тоже на  это надеюсь.

Она вызвала  такси, чтобы поехать на  автовокзал, но, уже садясь в машину, спросила, можно ли поехать прямо в гостиницу?

Таксист назвал цену, превышавшую реальную раза в три, не меньше, но Люба согласилась, и они поехали.

Гостиница и в самом деле оказалась небольшой, но очень уютной. Пока администратор оформляла ее вселение, Люба услышала ту самую музыку из сна. Она подошла  к киоску с сувенирами.

- Что это играет? – спросила у скучающего за прилавком молодого человека.

- Брамс, Симфония номер три, третья часть, - ответил он, встрепенувшись. – Запись Венского симфонического оркестра. Хотите посмотреть?

Он протянул ей коробку из-под диска.

- Часть третья, - прочитала Люба вполголоса. - Poco allegretto… Что это значит?

- Темп музыкальный, - ответил парень, не удивившись вопросу. –  Немного оживленнее. Что-то типа «не тяни кота за хвост».

- А в номере это можно будет на чем-то проиграть? – спросила, возвращая коробку, Люба.

- Катя! – крикнул он администратору, - у дамы в номере есть сидишник?

- Встроенный в телевизоре, вроде работает, - ответила та, продолжая оформлять документы.

- Возьмете? – спросил, останавливая проигрыватель.

- Да, - сказала Люба. – Значит, Брамс… Poco allegretto…

Она зашла с номер, бросила в кресло сумку, вышла на балкон. Море… «Живем в полутора часах езды, а уже и не вспомнить, когда были в последний раз,  - подумала отрешенно. – И вот, довелось, наконец…» Она стояла долго, пока не замерзла. Провожая закатное солнце. Слушая шелест набегавшей волны…

Потом вернулась в номер, открыла бутылку минералки. Купленный диск безнадежно утонул в недрах сумочки, и, доставая его, Люба выложила на прикроватный столик  косметичку, телефон, выписанные Гаспаряном таблетки. Проверила, работает ли дисковод, поставила диск, выбрала дорожку с третьей частью, нажала на кнопку повтора воспроизведения. Забралась в постель, высоко взбив огромную подушку, устроилась поудобнее. Отпила немного воды, поморщилась – теплая… 

Полицейский пытался добиться от молоденькой горничной хоть какого-нибудь вразумительного ответа. Но та только рыдала, уткнувшись в форменный передник, и повторяла, как заведенная:
- Я пришла, а дверь закрыта… А музыка играет… А она уже холодная…и таблетки на полу… А музыка играет… Ночник горит…А у меня день рождения сегодня… А там она…

- Вы сообщили родным? – спросил полицейский у дежурного администратора.

- Да, муж уже выехал. Скоро должен быть здесь.