Ошибка кода. Третья глава

Я не хотела жить. К чему? Зачем мучить себя и окружающих?
По прогнозам медиков жить мне оставалось, в лучшем случае, около десяти лет. И это только при условии, что за мной будет осуществлен надлежащий уход.
Лекарств, способных навсегда меня вылечить не существует.
Есть лишь такие, которые способны продлить мою агонию на этой грешной земле.
В дальнейшем меня ждет слабоумие, паралич конечностей и смерть.
Веселенькая перспективка, не правда ли?

Намного легче покончить со всем одним махом.
Я всерьез подумывала о самоубийстве, но мысль о маме, о том, как ей будет тяжело перенести мою внезапную смерть, уберегла меня от этого поступка.
Матери не должны хоронить детей.
Это противоестественно.
Мама- единственный близкий человек, который у меня остался.

Друзья, подруги исчезли примерно через полгода, после начала моего недуга.

Нет, сначала они, конечно, заходили частенько меня проведать, приносили фрукты, сладости, желали мне скорейшего выздоровления...
И старательно отводили взгляд от моих обезображенных лица и рук, украдкой рассматривая меня, когда думали, что я этого не замечаю.
Потом визиты стали реже, звонки постепенно тоже прекратились.
Дольше всех продержался папа...

Он, в начале болезни, очень поддерживал меня. Говорил, что я по- прежнему его любимая дочурка, самая красивая девочка в мире.
Покупал мне различные безделушки, которые так дороги девичьему сердцу.
Моя комната была завалена мягкими игрушками, шкатулки наполнились симпатичными браслетиками и колечками...

Когда стало ясно, что солнечные лучи способствуют обострению моей болезни, а мы поняли это далеко не сразу, папа сколотил из досок старого шкафа деревянный ящик, в котором я в дальнейшем и ездила на обследования.

Мой личный, персональный гроб...на колесиках.

Со временем, я научилась обходиться без него.
Надев толстое шерстяное пальто, намазав лицо и руки толстым слоем крема с высокой степенью защиты от солнца, я могла какое- то время провести на улице.
Очень недолгое время...
И, разумеется, такой наряд был неуместен в летние месяцы.

Папа был полон решимости спасти свою дочь от болезни и готов был бороться, но услышанный диагноз стал приговором не только для меня.

Отец сказал, что не в состоянии наблюдать за моим медленным угасанием.
Пряча виноватый взгляд, он покидал свои вещи в сумку и исчез из моей жизни в неизвестном направлении.
Трус? Быть может.
Подлец? Скорее всего...
Сначала мне была очень обидна его реакция, да что там, я просто ревела в голос.
Как он мог бросить меня сейчас, когда все так плохо? Почему он променял нас с мамой на свою спокойную жизнь?
А потом я просто смирилась с его уходом.
Мамочке было намного тяжелее принять его решение.
Она перестала краситься, одевалась теперь в какую- то бесформенную и бесцветную одежду и ночами тихонько плакала у себя в спальне.
Когда я слышала ее всхлипы, мне очень хотелось разорвать отца на тысячу кусочков.
За какой- то месяц моя любимая, молодая мама, модница и красавица превратилась в престарелую матрону.

Мои лекарства были очень дорогостоящими и ей, старшей медсестре терапевтического отделения, пришлось также устроиться обычной поломойкой в крупный продовольственный магазин.
Еще она брала дополнительные ночные дежурства в больнице.
Как мамочке удавалось все это совмещать для меня было непонятно.
Но у нас появились на столе различные продукты, пускай зачастую и просроченные, и отпала необходимость бегать с протянутой рукой по знакомым.
Минусом было то, что теперь я частенько оставалась одна.

Одиночество сводило меня с ума.
Не помогали ни компьютер, ни телевизор, ни книги.
Иногда, поздно ночью, я выходила погулять на улицу, подышать ночным воздухом и успокоиться.
В одну из таких прогулок я и увидела Ангела.