Под стопами Шукшина

(легкомысленный очерк)


Мы проснулись очень рано. Ещё за несколько дней решили ехать на одном из первых автобусов до Сросток. Быстро умылись, напялили одежды, перекусили, вызвали такси, на котором и поехали на вокзал. Билеты были куплены вполне удачно. Ждать оставалось недолго. Поприветствовали кондуктора, сели по местам, и колёса покатили нас по просыпающемуся городу. «И что они все не спят в такую рань» - подумалось мне.

Барнаул хороший город. И не большой, и уже не маленький. Местами разваливающийся и на окраине расстраивающийся. Для кого-то давно скучный и неперспективный, а для кого-то это самая первая профессиональная точка роста. Возможно, по отчётам властей он ну просто мегасовременный. Кто знает, что они там пишут тому, кто выше по инстанции. А может, и наоборот, он уже несколько лет числится как кандидат на так называемое списание. Представляете, целый город. На списание. Глупость-то какая! Наверняка, есть и те, кто надеется, что он сейчас в одном шаге от туристического рая. А ещё, есть вероятность, что на днях у всех рабочих и служащих увеличатся зарплаты, причём в разы. Конечно же, такая вероятность есть. Всегда была. Как и всегда была надежда на что-то лучшее в этом славном городе. Но из него мы с моим другом и соратником Диманом в тот день уехали.

Перспективы же нас ждали на каждом шагу полуторадневной поездки. Без того самого запоминающегося, которое можно было бы заключить в этот рассказ, доехали до Бийска, и вот там началось.

Подъезжая к автовокзалу, увидели знакомые места и оживились, но всё равно полусонные вылезли из автобуса. Приняв во внимание объявление водителя, что через пятнадцать минут он будет стоять на второй платформе, мы двинулись внутрь вокзала, разузнать во сколько приходит сюда последний автобус из Сросток, чтобы не остаться ночевать там под открытым небом. Так как гостиницы там давно были заняты…

Диман пошёл к кассам, а я решил прогуляться. Обозначив место, где встретимся, а именно, вблизи от этих окошек и очередей, мы разбрелись кто куда.

Я прошвырнулся по отдельчикам в подвале. Узнал, что там есть магазинчики и кафе, где при большем времени простоя можно выпить стакан чая и прикупить да прикусить выпечку. Так как торопился, ничего там не купил. Поднялся к указанному месту – нет Димана. Давай звонить – связи ноль. Телефон об этом пропиликал. Я, было, озадачился и включил соображалку, но тут же пришла смс, что связь налажена, и абонент готов выслушать мои вопросы, где он и почему ушёл с обговорённого места. Выяснив, что он уже в автобусе, я запереживал, что мой транспорт может уехать без меня, и поспешил на перрон, поглядывая на часы. Выдохнул, когда увидел, что на платформе номер два возле нашего автобуса толпятся люди – значит, посадки бийчан ещё не было. Не врали мне мои часики.

Используя свободную минутку, на перроне я пометался в поисках мороженного или чего-нибудь такого, чем можно бы было перекусить в дороге. Странным образом в этот раз от самого Барнаула мы совсем не останавливались на трассе у придорожных кафе, которых, кстати, – раз, два и обчёлся. Наверное, уровень голода и жажды водителя колебался на отметке «рановато».

И вот я, ничего подходящего не обнаружив, но безнадежно продолжая вертеть головой, боковым зрением заметил, что к нашей платформе подошла девушка. Она была одета чудным образом. А именно в зелёное пальто. Симпатичная. С еле ощутимым азиатским отливом. Как-то вскользь зафиксировал это и вошёл по ступенькам в автобус как обладатель погашенного проездного билета, кое-каких своих вещей на сиденье и ждущего там компаньона. Диман поведал, что сюда последний автобус из Сросток приезжает ранним вечером, а, значит, окончание мероприятия, то есть фильм, нам не суждено будет посмотреть, если не найдём ночлег.

Кондуктор запустил в салон всех людей с перрона. Среди них, как можно было догадаться, была та самая симпатичная, с весенним цветом поверх. Она расположилась с вещами на соседних через проход креслах, справа, у противоположного окна. Когда транспорт набрал ход, достала телефон и подключила наушники. Хоть я и сидел очень близко, я не слышал, что в них звучало, наверное, слушала стильную музыку или интересную аудиокнигу. В таком-то пальто, что ещё слушать?

Необременённый какими бы то ни было внешними обязательствами, я изредка поглядывал на неё, на тот зелёный прикид, на простенькие босоножки. Она ещё реже, но тоже поглядывала на меня. После её разговора с кем-то по телефону, стало понятно, что она едет до Горно-Алтайска. Или же в ближайшее селение с ним. Это я так прикинул, услышав про временной промежуток, когда её нужно было этому кому-то встречать.

Подъезжая к Сросткам, мы заприметили знакомые места, придорожные строения,       засобирались, засуетились, как бы не проехать, как бы чего не забыть в автобусе. Каждый взял в руки свой скромный саквояж. Я в очередной раз вспомнил, что изначально планировали поехать большей компанией, собирались ночевать в моей трёхместной палатке, и понял, хорошо, что не взял. Что-то не срослось у некоторых ребят… Что ж. А мы, пилигримы этого лета, с нужным настроем шли между пассажирских сидений по направлению движения. Я замыкал строй.

Перед выходом из автобуса, я в последний раз уже издалека поглядел на ту, в пальтишке – ну ведь симпатичная же. И случилось о чудо. Её взгляд в тот момент был направлен чётко на меня. Сходя, я успел чуть улыбнуться. С такими эмоциями на лице оказался на сростинской земле. Автобус тронулся и, проезжая мимо нас Диманом, за окном та самая девушка то ли по-дружески, то ли по-влюблёнчески помахала мне рукой. Диман спросил: «Чего это она?». Я сказал: «Да мы с ней пару раз-то и переглянулись. Особого повода не было. Сам удивлён». Это был хороший знак. Приключенческий. Я сказал Диману, которого давно интересовал вопрос знакомства с девушками, примерно такое: «Вот видишь, ситуация может решить всё, и не надо рыскать специально по соцсетям, клубам и улицам».

Кстати, об улицах. Оказалось, что мы вылезли не на той остановке, а гораздо раньше. Поспешили. Однако для странствующих это не беда. Подумаешь. Прошлись по ещё незнакомым улочкам, повидали люд, их жилища. Прошлись по излюбленным темам, изъезженным и актуальным. Диман даже пожурил меня, что в десятый раз упомянул про эту ситуацию с девушкой из автобуса. «Влюбился что ли?».

Я осёкся, поймал себя на мысли, что он может быть здесь в чём-то правым, и с каплей смущённости ответил: «Нет, просто считаю ситуацию интересной какой-то. Она ведь могла тоже, как и мы ехать на Шукшинские. Вылезти с нами. Могло бы быть продолжение. Хотя бы на уровне знакомства. До большего я не созрел». И в том же духе почти до самой гостиницы «Калина Красная». Возле неё гудела жизнь. Решили зайти в какое-нибудь кафе. Плотно перекусить, что бы не блуждать по селу голодными.

Я решил подзаправиться супчиком. Диман – шашлыком. Зашли в одно кафе, другое, третье, потом в некотором смысле в судьбоносное. Поздоровались с персоналом, присели за выбранный столик. Взяли меню, я заказал суп, Диман исполнил своё шашлыковое желание, потом он подумал и тоже решил порадовать себя супчиком, приплюсовали по паре кусков хлеба. Оплатили. Официантка удалилась. Пока дожидались заказ, подняли вопрос ночевки. Решили начать расспросы из этого места. Через пять минут принесли наше горячее и шашлык, и мы принялись за него с аппетитом. Между нами – общая тарелка хлеба, которая через секунды оказалась пуста. Дозаказывали потом ещё пару раз. Смеялись над этим вместе с кружащейся вокруг нас официанткой. Обратили на её особенный наряд. Экстравагантненький он был.

В очередной раз принесения нам из кухни хлеба спросили у официантки имя и про возможный ночлег в селе. И, смущённая вопросом о своём имени, смазливая, в коротких шортиках, юная официантка Татьяна порекомендовала обратиться по поводу ночлега к хозяйке кафе, беседующей за соседним столиком с белокурой девушкой. Мы, взглянули на хозяйку, поблагодарили за совет и вернулись к трапезе.

Диман угостил меня кусочком шашлыка, я принял дар и присовокупил его сочным дугообразным, то ли белым, то ли прозрачным, луком. Когда в тарелках стало пусто, мы сдвинули их в сторону, встали и подошли к хозяйке кафе, видимо, решающей какие-то текущие вопросы с компаньонкой.

Хозяйка, выслушав наш вопрос, мельком посмотрела на нас снизу вверх, затем на свою собеседницу, перекинулась с ней парочкой фраз о нашей проблеме, пришла к какому-то выводу, и тут же позвонила по телефону. Она набрала номер своей сотрудницы, которую звали ранее звучащим именем Татьяна, по какой-то причине находящаяся в этот час дома, а не на рабочем месте. Позже нам так и не довелось выяснить, это просто её рабочий день ещё не начался или ей можно было, с дружественного разрешения хозяйки, опаздывать. В общем, она уже по телефону обещала нас приютить. Об условиях аренды мы должны были договориться сами, при встрече. Однако хозяйка кафе оговорилось, что если мы не понравимся, то нас не впустят дом. Но как мы могли такие, молодые, интересные, не понравиться?

Прошлись лёгкие и непринужденные по Сросткам. Ходили и удивлялись, что почти всё уже знаем, были и во всех достопримечательных музеях, и библиотеках, и домах и шутили, что осталось только пустить корни и обзавестись друзьями.

Оказавшись у обговоренного для встречи места, позвонили Татьяне. Она ответила, что сейчас подойдёт, а нам нужно стоять и ждать. Я для дискуссии произнёс: «Голос молодой». Но Диман лишь загадочно ухмыльнулся, и мы стали смотреть в уличную даль. Когда к нам подходила Татьяна, она больше смотрела на Димана, будто бы это он ей звонил. Но с ней разговаривал всего лишь я… Мы представились. Говорили на «вы». Я прощупывал почву, стоит ли уже заговорить на «ты», ведь возраста мы были примерно одного, даже, как оказалось позже, она была младше.

По пути мы сразу же задали вопрос: во что нам обойдётся ночёвка, на что был получен ответ: ничего не надо, купите детям гостинцы. Мы, конечно, выдохнули, оживились.

Пришли к ней в дом. Выяснилось, что она сама приезжая, из Горно-Алтайска, несколько месяцев здесь всего. С детьми. Снимала за небольшую плату дом. Обычный такой, старенький. Зайдя, мы познакомились с её отцом Львом Максимовичем, и двумя дочерьми Викторией и Екатериной, если ничего не путаю.

Нам сразу сказали, что имеется только кровать «полутораместка», находится в сенях, то есть не отапливаемом, сквозящем, шумном помещении, но о таких неловкостях мы даже и не стали переживать, посмотрели на спальное место, лишь посмеялись, что можем физически на нём не поместиться, и кто-нибудь ночью с него упадёт.

Нам предложили чай. Мы с некоторой неловкостью отказались, сказав, что собираемся до похода на гору успеть накупаться. Я попросил уединения, чтобы переодеться, мне предложили пройти в их спальню, которая оказалась и детской, и единственной полноценной комнатой с личными принадлежностями, расческами, бутыльками, со шкафом и игрушками, двумя кроватями, и даже телевизором, откуда транслировался детский канал, с грамотами и фотографиями на стене. Здесь-то я и сделал вывод о меньшем, чем у нас, возрасте Татьяны. Диман, к слову, был готов к погружению в воды Катуни с самого Барнаула, в том смысле, что для купания собрался использовать свой универсальный плавательный костюм, носимый им повседневно в домашних условиях.

После переодевания, я снова присоединился к Диману, который на улице слушал бывалого знатока горно-алтайских мест Льва Максимовича. Татьяна уже уехала на работу. Дед, как оказалось, приезжает сюда нянькаться с внучками, пока она бывает на сменах. Дети прилипли к нему, уставились на нас, а он, дымя сигаретой, восхвалял местную флору-фауну. Своим появлением я прервал повествование, и мы прошли в глубь сеней, скинули вещи возле кровати, посидели на дорожку, и налегке пошли охлаждаться.
На берегу нас ждала жара и виды на отдыхающих. Это были группки, то там, то сям. И вокруг каждой – веселье и беспечная жизнь.

При раздевании я вдруг обнаружил на траве часы и серебряное кольцо, красивое, рельефное. Сразу же задались вопросом, кто бы мог оставить, и что с этой находкой делать. Возникли такие варианты как «ломбард» и «кому-нибудь подарить». Диман подметил, что носить чужое нельзя. Я над этим поразмыслил, сказал, что не верю в суеверия и что оставлять их, эти дорогие штучки, лежать на траве как-то глупо и жалко –
вдруг какая-нибудь сорока унесёт или тёмным вечером гуляющие по берегу люди втопчут их в траву. Честно осмотрели вокруг, может, кто перешёл с этого места на другое и забыл их забрать. Нет, никто и вида не подаёт. Тут же увидели в трёх метрах от места находки резиновые сланцы. В шутку предположили, что кто-то пошёл купаться и утонул. Но эту версию в такой светлый день отбросили тут же. После чего я, хотя и понимал, что беру не своё, положил оба предмета в карман своих джинсов, скажем, на хранение.

Полезли по очереди в воду, медленно, по каменистому дну, борясь с потоком, ощущая ступнями почти нестерпимый холод. Быстро вылезли, стали греться, общаться, вспоминать прошлые разы купания на этом бережку.

В нашу сторону шли бабушка и две внучки старшеклассницы, мы их спросили: «что-нибудь ищите?». Они покачали отрицательно головой и уселись на брошенную лодку подле, устроили перекус, посматривая на нас. В одной из старшеклассниц я обнаружил  симпатичность, и изредка смотрел на неё. Давненько не видал приятных моему мужскому началу лиц. С утра. К тому же и она смотрела на меня, без интереса, но с некоторым любопытством, думаю, касаемой моей, назовём, лёгкой пацанячей нахальности. Потом, кстати, виделись с ней и перекидывались взглядами на Пикете.

Вскоре, стремительной походкой, рыская взглядом по траве, к нам приблизилась девушка с бейджиком. Подошла. Выяснили, что потеряла вещи именно она. Я спросил имя, не успев прочесть, Диман спросил, что означает бейдж: она представилась Ксенией, журналисткой. В это время я, нужно сказать, с облегчением и ощущением, что всё так удачно разрешилось, лез в карман за кольцом и часами. Оказывается, эти часы Ксении подарил дедушка. Это информация усилила радость от передачи их обладателю. Про серебряное кольцо ничего такого мы не узнали, но и оно благополучно встретилось с хозяйкой. Спросили про тапочки. Сказала, что нет, не её, и довольная ушла.

С чистой душой и руками искупнулись во второй раз. После принялись окончательно сушиться. Рядом засобиралась шумная многочисленная компания, и девочка с кем-то из взрослых стала что-то искать возле нас. Мы спросили, не сланцы ли она ищет. Нам ответили, что их. Мы указали точное местоположение резиновых «вредин», оставленных, мягко скажем, не близко от их шумного лагеря. Девочку за дело пожурили. Так нашлась и вторая пропажа. А мы, искупавшиеся, прогревшиеся на солнышке, двинулись в путь, обсуждая, знакомства со всеми девушками этого дня. Тогда я сказал Диману: «Ещё не вечер». Дошли до дома Татьяны. В спальне я снова переоделся. Диман, как уже говорилось, был в универсальной экипировке, которая высушилась на берегу. Снова мягко отказались от чая и пошли в народ. А там, на центральной улице, царила шумная ярмарка да праздничное толпошатание.

И снова шашлык. Несколько кусков хлеба. Аппетитно. Основательно.

Долго выбирали сувениры дочерям Татьяны, выбрали, перебирали, потом я поймал себя на мысли, что про своих детей даже и не подумал. Купил тут же по одной штучке дочери и двум племянницам. Наверное, Василий Макарович, под чьим монументом мы ходили весь этот день, с особым нервом бы воспринял, что взрослые забыли про своих детей.

Ну, так память-то уже не та, да и мысли о другом. Столько событий, впечатлений. И совсем не беда, если ребёнок, которого пичкают покупками-подарками-гостинцами со всех сторон, не получит очередного подарка, может, даже которого и не ждёт вовсе. А раз нет никакой трагедии для ребёнка, то и для тебя самого её быть не должно, если в остальном ты вполне себе родитель. К тому же, исправился ведь, вспомнил.

И вообще, главное, чтоб у твоего ребёнка зубы не болели, и не пришлось идти на приём к врачу. Это ведь пули в сердце и кошки на душе, когда заплаканная шестилетняя дочь сидит в кресле и испуганно смотрит на электроприборы, провода, стальные инструменты, баночки, ваточки и борется с бурей внутри и с предчувствием шторма возможного папиного недовольства снаружи, если снова сорвётся лечение. Она зовёт побыть рядом, хватает за рукав и просит, что, если ей будет больно или она устанет, то ущипнёт тебя за руку, и тебе нужно будет об этом сказать доктору. То есть, как предчувствуется, что это нужно будет делать каждые пять секунд. Но ведь это пойдёт вразрез с работой стоматолога. И, если идти на поводу у ребёнка, то нахождение его же самого в кресле продлится гораздо дольше. Соответственно, и страданий будет тоже больше… Компромиссна ли ситуация? В нашем возрасте, знаете, должны превалировать твёрдые, эмпирически обоснованные решения… Вот это, ребята, действительно, неприятный момент во взаимоотношениях с детьми, а остальное – трын-трава…

Шли мимо храма на центральной улице. Красивый такой, можно даже сказать, шикарный, благолепный. Предложил зайти Дмитрию. Он был не против, хотя и не был крещеным... Обозвал его шутливо нехристем, и мы пошли по ступеням. Я купил свечу, которую позже поставил перед изображением Святой Софии с детьми Верой, Надежной, Любовью, тогда, кстати, был удивлён, что в точности такая же картина находится в Павловске. Тем самым передал необычный привет родному селу. Внутри что-то говорил про иконы и святых. Выйдя, Диман сказал, что второй раз в жизни заходил... Я сказал: «Сюда можно заходить и чаще, хотя бы просто получать эстетическое удовольствие от архитектуры и дизайна. Да и спокойно тут. С мыслями собираешься».

Дальше мы пошли фотографироваться, поглазеть на выставки и товары, в основном, сувенирного плана, как жителей местных, так и соседних сёл, зашли в библиотеку, где нам рассказали про годы писателя во ВГИКе. Ну а после устремились к основному мероприятию, ради которого приехали сюда многочисленные поклонники творчества, духа и совести.

Мы преодолевали крутой подъём, окружённый молодыми ёлочками, отчётливо слыша, как вокруг памятника Шукшину, сидящего в раздумьях, с по-крестьянски босыми стопами, пальцы на которых вышарканы пальцами рук праздных потомков, роился люд. Эх, шоркались бы сейчас так страницы его книг…

А на Пикете нас ждало тоже несколько интересных событий. Как только взошли, первое, на что пал взгляд, была сцена, проходя мимо неё, я заметил моего хорошего знакомого Семёна, где он как монтажник сцены крутился возле неё, и пошёл было к нему, но путь перегородил охранник. Я объяснил ситуацию, и этот понятливый и вежливый дядя подозвал Сёму к нам. Поздоровкались с ним за ручку, обнялись, расспросили друг друга о настоящем положении дел каждого. Я сказал, что жизнь практически удалась, так как позволил себе вырваться в это скромное путешествие, а он рассказал, что несколько дней нормально не спал. Шукшинские дни с гостями первой величины вносили будораж и активность в их рабочий график. А некоторое время назад их бригада вообще работала на каком-то известном рок-фестивале без перекуров, то есть совсем без сна аж двое суток. Сразу вспоминаются факты, что Василий Макарович почти всё время так и работал – в недосыпе, по ночам… Дальше перекинулись фразами и вопросами о наших общих знакомых, и он убежал заниматься делами. Дела ждали и нас.

Возле сцены стояла зрительская трибуна, для дорогих гостей, важных лиц и тех, кому повезёт побывать на ней. Первое, что мы увидели, это как Гарик Сукачев выдерживал натиск от желающих с ним сфотографироваться. От мала до велика. Он поддавался на просьбы, окружал себя всеми желающими. Я еле как уговорил Димана не пробовать даже примкнуть к их числу, и дать артисту покоя.

Мы стали просто ходить туда-сюда промеж людей, приобщались к атмосфере праздника.

Я почти сразу же обратил внимание на миловидную молоденькую журналистку. Она как-то забавно «охотилась» за респондентами по всей горе, что я был не вправе отказаться от подсматривания за таким действом. Проходила она и мимо меня, в полуметре от, и даже не обратила внимания, самонадеянного в те минуты красавчика, неожиданно для себя, заготавливающего речь, если вдруг она шагнёт с микрофоном в мою сторону. А речь была бы такой: «Пару слов о виновнике торжества?… Что ж, пожалуйста… Тем, кто не читал Шукшина, советую прочитать, тем, кто уже знаком с его литературой, охватить и документальные материалы, написанные им самим, и о нём. И только тогда станет понятно, что люди со всей России собрались здесь не зря. Но собрались примкнуть к чему-то крепкому, основательному, настоящему». А ещё бы, охваченный девичьими чарами, желающий познакомится или просто сделать комплимент симпатяжке, сразу же после подтверждения поучаствовать в интервью, выдал бы из своего беспечного на тот момент сердца абсолютно легкомысленные фразы: «Раз уж мы собрались на дне рождения серьёзного человека, то я буду говорить только правду. И правда моя такая – ты… красивая. Это только правда и не более того». Так бы я сказал журналистке, или бы не так, или бы не сказал…  Просто с первых минут заглядения заприметил в ней схожие с моими предпочтениями женские черты лица, фигуры, волнистый узор волос, ростовые сантиметры. Да, это был мой типаж. А пока мне всё это чудилось, она уже закончила выискивать интересных для репортажа людей и общалась с папой и двумя маленькими детьми.

Я вздохнул, пять секунд попереживал, что не выскажу того, что вертелось на языке и на легкомысленном сердце, но, вспомнив, что перед камерой мне бывало трепетно и неудобно, был рад, что чаша нескладно говорящего меня миновала. Улыбнулся в её сторону и вернулся в общество Димана, чей взгляд был устремлён на сцену.

А там пели, плясали, читали стихи, говорили наивные и серьёзные вещи, триумфально награждали, хвалились по-местному, радовались по-столичному.

Мы посмотрели-послушали, походили по горе, по торговым рядам. Я купил мороженное, потом ещё пару безделушек родне, потом чебурек с кофе, потом начал накрапывать дождь, и поблёк солнечный свет. Дорожка нас привела на ту сторону, где взору открылась Катунь и то, что окрест: одноэтажное поселение и многорукая река, неохватный горизонт и далёкие горы. Насладившись этой незыблемой вековатостью, мы подошли ближе к трибуне.

Из-за несколько ощутимой атмосферной мокроты она была полна. Зайти под навес нам удалось, лишь когда каплепад почти сошёл на нет, и часть зрителей покинули места и разбрелись по поляне или многие поуезжали совсем. Начал своё выступление Лев Шапиро. Под легкость его музыки, можно сказать, под романтический фон, я отвернулся от сцены и пристально смотрел на ту журналистку, которая то весело общалась с коллегами рядом с трибуной, то несколько одиночно и грустно ходила туда-сюда возле своего корреспондентского лагеря по влажной траве. Она, кажется, заметила это и тоже долго смотрела на меня. А мне-то что? Не страшно и не больно, да и далеко. Я то высматривал её, то отворачивался, смотря на сцену, ожидая, что исполнится одна из моих любимых песен, перепетая феноменальным Сватом из барнаульской «Территории», со словами «босыми ногами да по маковому полю», или же разговаривал с Диманом.

Прошло время, и под козырёк трибуны зашла она, села в двух метрах от нас, можно сказать, рукой подать. Какое согревающее словосочетание… Мои глаза были обречены смотреть, мои мысли были сопряжены с волнением. Но практически под открытым небом, без стен, с дух захватывающими видами спадает всякая тревога. Может, ввиду отсутствия этих стен, ветром влетела наивная и безобидная мысль, не свойственная ни этому времени, ни стереотипу поведения взрослого мужчины. Я вспомнил, что в своём рюкзаке уже давно ношу небольшую фигурку тигрёнка, так безделушка, но для дела. Пару раз в барнаульских автобусах случайно под рукой оказывались такие безделушки или шоколадные конфеты, которые просто давал плачущим детишкам, а они просто радовались. Мне это понравилось. К тому же, далеко не новость, что и случайным девушкам маленькие радости по душе. Вот, купил на такой или подобный случай.

Незаметно от Димана достал его из небольшого кармашка рюкзака, зажал в кулаке и… не знал, что делать дальше. Дождя уже не было. Зашла речь, что нужно пойти занимать места на поляне для просмотра фильма. Двинулись с места. Я выдохнул. Проходя мимо неё, чуть нервно, из-за того, что кто-то станет очевидцем чего-то личного, сказал Диману: «Я сейчас». Подсел к ней, протянул кулончик. Вспомнилось «рукой подать»…Она выпучила глаза на него, потом на меня, чуть отринула назад, но я сообразил, что именно нужно сказать и сказал. Честно, просто и без каких-либо намёков на продолжение. «Держи, это за то, что ты красивая. И главное – не грусти». Она улыбнулась и приняла подарок, и я очень радостным поспешил за Диманом.

Мой наивный порыв был так краток, что мой сопутешественник, чуть ошарашенный моим жестом, волей судеб слышавший всё произнесённое мной, спросил: «Не стал знакомиться что ли?». Я сказал, уже шагая возле, что и этого достаточно, что это как раз то, что нужно. Мы молча обошли трибуну и вошли в оживлённость людского скопления.

Вскоре объявили показ фильма, и на сцену вышла многочисленная съёмочная группа. Послушали речь Гарика Сукачёва, нужно отметить без предвзятостей, достойную, даже сильную какую-то, броскую, искреннюю. Стали ждать картину. Порадовались за себя, что не стали уезжать в этот же день, как получалось раньше.

Ждали-то мы его, ждали, но до просмотра с нами произошло ещё кое-что. Да и при просмотре тоже.

Я с чем-то светлым и свершённым сел на траву смотреть фильм. Димасик расположился рядом. Но свет ожидания омрачили «некоторые из редких» и заставили схмурить мои брови. Вначале нам мешали люди, сидящие не как все на траве, а на своих небольших, пусть и удобных, стульчиках. Даже потом произошла небольшая перепалка из-за того, что кому-то не было видно. А ещё позже перепалка произошла по причине, что какая-то женщина на грани своей молодости встала и начала танцевать. Кажется, это было, когда в фильме кадры были подзвучены очень известной песней «Неприкасаемых». И опять стало стыдновато за народ, что в таком-то месте находят причины поругаться. А причины одни и те же – безразличие к чужим чувствам, даже наглость, хамство. Конечно, свободный человек может встать и затанцевать, и тем более нет бумажного запрета на одиночные танцы на траве, вот только совестливый попробует задастся вопросом – не помешаю ли я кому? И либо не станет танцевать, либо отойдёт с этим желанием в сторонку, либо, если его вежливо попросили перестать, то престать. Или человек надеется, что, если он затанцует так красиво и обворожительно, это будет на радость тем самым сидящим вокруг? Или они удивятся его смелому поступку и захотят быть такими же раскрепощенными и встанут все и затанцуют все? Тогда, как может показаться, всем будет хорошо. А это уже русская утопия.

А ещё среди зрителей ходил, и до показа фильма тоже, мужик в шубе и предлагал то ли купить её, то ли померить, то ли показывал своё уникальное тело с кепочкой на голове. Странный тип, кажется, и в прошлые разы он присутствовал в таком же обличие. Если, конечно, это не дежа вю. Что ж, проверим на следующий год.

Фильм нам в целом понравился. После пошли брать автограф у Гарика. Не получилось, но хоть постояли рядом с интересной нам с детства личностью.

Всем довольные пошли на ночлег. Шли по темным улочкам в развалку. Долго. Нас даже потеряли. Татьяна позвонила, поинтересовалась, всё ли у нас хорошо. Приятно, когда за тебя переживают, неприятно, что мы заставили переживать. Могли бы и сами позвонить. Как сказал бы Шукшин: «Включить совесть». Но всё же она нам была не мать, а мы не её дети, поэтому такое наше поведение, думаю, допускается. Мы ж не маленькие. Спросили у звонившей Татьяны, где можно купить бутылочку воды да перекусить чего, она ответила, что есть магазин рядом с её работой, но стоит поспешить. И мы поспешили. Побрели по ночным улицам, где уже исчезли гости села, но остались местные, в основном, молодёжные компании. Они кучковались, как и все деревенские, возле заборов, шумели. Мы нейтрально прошли их.

Пришли в магазин, затарились водой и сухпайком на завтра, пошли в гости на работу к Татьяне. Кафе было наполнено громкой музыкой и посетителями. Мы корректно оторвали её от разговора с каким-то молодым человеком. Перекинулись словами, как прошел наш день, с благодарностями за предстоящий ночлег. Подумали, не остаться ли потусить в её компании. И тут к ней подошла её подруга, сообщила, что собирается ехать с парнем домой на автомобиле, и Таня предложила нам поехать с ними, мол, добросят до её дома. И мы… погнали. Правда, проехав меньше километра, парочка притормозила по своим делам, и нам выпал случай пройтись ещё раз по тихонькому селу.

Ночь прошла, как проходят все невысыпные ночи в чужих домах. На этот раз с утра не отказались от чая. Спасибо и за то, что довезли нас до отправного пункта на машине. Пока ждали транспорт, зашли в кафе к Тане, она угостила нас кофе. Пообщались уже на стопроцентном «ты». И на общие темы и на личные. Узнали, что вчера вечером кому-то в заведении испортили лицо. А мы-то хотели потусоваться. Два приезжих, миролюбивых и стеснительных парня. Снова выдохнули. Разговорились ещё больше. Нас с Диманом пригласили снова в гости и обещали найти невест. Одна половина нашего мужского коллектива всерьёз обдумывала эту поездку, но потом, получив от второй половины сомнения и своё собственное осознание нерентабельности возвращения сюда, именно такого быстрого, именно не к земляку Шукшину, не к подруге Катуни, такой прохладной, но ласковой, а к малоизвестным перспективам, Диман передумал.

И мы поехали на бла-бла-каре. Узнали кое-что про спецслужбы России и что можно ездить быстро, но не лихо и не аварийно. А что ещё для жизни нужно?

Если только это не авантюра будущих путешествий.

Ведь под нашими стопами ещё будут и каменистые дороги, и мягкая жухлая трава, и липкий от городской жары асфальт, и одинокие извилистости среди людей, и мы их пройдём. И, если будет угодно нашему разуму, нашей памяти, мы вернёмся в сростинские места – вобрать в свои лёгкие воздух и величие алтайского простора. И будем бродить по склону горы Пикет с несвойственными нам забытыми мыслями о Родине, о преданиях, о подлинной жизни, о нас… прямо под медными стопами Василия Макаровича Шукшина.

***

А когда я сидел на горе Пикет, то пожирал глазами горную даль по левое плечо и степную ширь перед собой, и глубину тягучей со свинцовым отливом патоки туч и ливня, господствующих над окрестностями Бийска. И был я во взгляде своём поверх всего наземного, как будто сама планета наша поднесла к лицу огромный кусок себя. «На, смотри, это моя краюха, но настолько маленькая для меня, и настолько масштабная для тебя, что ты понимаешь это и ещё сильней сосредотачиваешься, чтобы ощутить и запомнить. Ведь ты скоро уедешь отсюда, и покинутые места эти размоются в твоей памяти, и величие моё погаснет». А я, действительно, сосредотачивал взгляд то на одном фрагменте алтайского неба, то на другом, и на полях, и на горно-алтайских далёких горах и сопках, и, казалось, что никто, кроме меня, не замечает той глобальности, открывшейся вдруг мне. Как будто заглушили голоса всех собравшихся гостей, музыку и речи выступающих, превратили моё пребывание там в немое кино, оставив для меня только кадры, кадры удачные, холстообразные, невообразимые. Некое связующее звено между маленьким человеком и природой.

А полвека назад под живыми стопами Шукшина прижимались к алтайской земле травинки, ягодные стебельки да листочки. И он сам, живой, прижимался к ней и ещё пуще к нам всем своим наследием, каждой новой строчкой, каждым новым спалённым своей отзывчивой жизнью нервом.

14.09.17. с. Павловск