Матреш

   В свой последний предпенсионный день Вера Захаровна уныло занималась обычной работой, за которую вот уже много лет получала небольшую, но стабильную зарплату - раскрашивала матрешек. Начала она, как водится,  с  матрешкиного лица, но призадумалась и случайно пририсовала деревянной бабе усы.

      То ли последний рабочий день подействовал, то ли в голове у Веры Захаровны крутился ее прежний поклонник, начальник жэка Пал Матвеич, вероломно уведенный давеча грудастой паспортисткой Анжелкой, но Верина матрёшка обрела некоторую брутальность. Получилась не матрешка, а матреш. Вполне себе симпатичный, круглолицый и румяный матреш.

   Вера Захаровна ахнула поначалу, заторопилась исправить оплошность, но потом, приглядевшись, хихикнула в кулачок. Матреш ей понравился. Она подумала и стёрла с него румянец. Потом ещё подумала и добавила ему густые брови. Матреш стал похож на Асланбека, хозяина соседней шашлычной под названием "Мона Лиза". Вера Захаровна поморщилась, покачала головой и изобразила вокруг глаз матреша очки. Матреш немедленно обрел характерные черты одного из Генсеков прошлой власти. Правда, мешали усы.

   Вера Захаровна плеснула чаю в щербатую чашку с ярко-красными цветами на боку и оглядела своё детище со всех сторон. Впервые за многие годы раскрашивания матрешек ей овладел творческий азарт. Усы были подправлены, на голове вместо традиционного павловопосадского платка появилась чёрная шевелюра, а подбородок украсил галстук-бабочка. Вера Захаровна замерла от восторга- матреш выглядел точь в точь как итальянский мафиози.

   Добавив ему чёрный фрак, в который, по предположению Веры Захаровны, должен быть одет приличный итальянский мафиози, она пририсовала матрёшу белый платочек, выглядывающий из нагрудного кармашка. После чего, ахнув во второй раз, Вера сделала ему на голове пробор и прослезилась: теперь матреш до боли напомнил ей актера из допотопного французского фильма, от которого она фанатела в глубокой молодости.

- Ну чистый француз,- сказала с придыханием Вера Захаровна, - прямо Жорж. Или Франсуа. Нет, лучше - Жак.

       Покрыв Жака быстросохнущим лаком, Вера Захаровна спрятала его в старую облупленную сумку,  докрасила оставшихся матрешек и, не прощаясь ни с кем, заторопилась прочь. Утром в честь  проводов на пенсию бригадир вручил ей от имени колектива три чахлые гвоздики и открытку с сомнительными пожеланиями успехов в личной жизни. Вера немножко обиделась на равнодушие сослуживцев, однако  сейчас, после матреша, все это стало ей совершенно безразлично.

   Вернувшись домой, Вера Захаровна поставила матреша на полку с другими сувенирами, как то: белой фарфоровой собачкой, потускневшим от времени бюстиком Пушкина, стеклянным орлом с надписью "привет из Кисловодска" и лохматым домовенком Кузей. Матреш, как ей показалось, поглядел на неё с презрением. Вера спешно переложила его в шкаф к другим матрешкам. Жак-Франсуа на фоне румяных красавиц в расписных шалях выглядел просто чудовищно и гневно таращил на неё чёрные глаза настоящего итальянского мафиози.

     Вера Захаровна, устыдившись, бережно перенесла матреша на главную полку серванта, где покоилась ее гордость- чайный сервиз "Мадонна". Пухлые полуголые красавицы на перламутровых чашечных боках томно прикрыли глаза и изогнулись в соблазнительных позах. Матреш, казалось, остался доволен соседством.

   Вера захлопотала, смахнула пыль с серванта, потом глянула на себя в зеркало и поморщилась: растянутая вязаная кофта и жидкие волосы, собранные в неряшливый хвост, никак не гармонировали с чёрными лаковыми лацканами матрешего фрака.

    - Чего уставился?- попеняла она ему,- тебя-то я вон какого красивого нарисовала. А себя не могу, уж не обессудь. Как я себе, скажем, лицо Софи Лорен пририсую? Или Анжелкину грудь?

      Помянув ненавистную паспортистку-разлучницу, Вера Захаровна хотела было привычно заругаться, но потом вспомнила плешивого Пал Матвеича в вечно мятых штанах и задумчиво перевела взгляд на надменно глядящего на неё Жоржа.

- Больно он мне нужен, - протяжно сказала Вера Захаровна, покосившись на матреша, - вот сделаю завтра прическу, куплю новое платье и пусть подавится своей Анжелкой, старый кобель.

   Вере Захаровне понравилась идея с прической и платьем. Глянув на лощеного Франсуа, она решила также сходить к маникюрше, а потом  поменять линялые шторы в гостиной на новые, в крупный цветочек.

  Наутро Вера вскочила ни свет ни заря. Выйдя на улицу, она была окликнута сидевшей у подъезда бабой Маней.

- Доброго пенсионного утречка, Захаровна!- шамкнула баба Маня,- велком в наши ряды. Мы тебе тут уже и место на лавочке забронировали. Садись, поговорим за болезни, меня вот отрыжка которую ночь мучает.

- Не могу, бабмань, дела, - отмахнулась Вера, торопясь в ближайшую парикмахерскую.

- Это какие такие дела?- изумилась баба Маня, - твои дела теперя - собес да поликлиника.

- Выкуси, - буркнула себе под нос Вера Захаровна, поворачиваясь спиной, - помечтаешь.

     И направилась прямиком к салону красоты «Майами-Бич», помещающемуся в полуподвальном помещении соседней пятиэтажки.

    Парикмахерша Люся, не выспавшаяся за ночь по причине бурного празднования именин гражданского мужа Фёдора, с неприязнью глянула на Веру Захаровну и выразила недовольство тем, что некоторая плесень шастает тут спозаранку, отпугивая потенциальных вип-клиентов.
 
   Вера Захаровна было привычно стушвалась на хамство, но потом вспомнила надменного Жака и неожиданно для себя произнесла с вальяжными интонациями:

- А ты бы поторопилась, Люсенька. Уж расстарайся, меня там ждут.

- И кто ж тебя ждет, - хмыкнула Люся, накидывая на Веру прорезиненную тряпку, пафосно величаемую пеньюаром, - Пал Матвеич, вроде, к Анжелке переметнулся.

- Какой такой Пал Матвеич, - прищурилась Вера Захаровна, -  это который управдом?

- Ой какие мы гордые. Кто ж еще тебя ждать может, - зевнула Люся, намыливая Вере голову.

- Кто-кто... Жан, - небрежно ответствовала Вера Захаровна, жмурясь от едких шампуневых брызг. 

- Чего, – вытаращилась Люся, - кавказец, что ли?

- Почему кавказец, - обиделась Вера Захаровна, - француз. Что ж, у меня французов знакомых быть не может?

- Ну ты даешь, Захаровна, - недоверчиво сказала Люся, -  где ж ты его, старая, откопала?

- К нам на фабрику приезжал, -  внутренне ужасаясь себе, соврала Вера Захаровна (раньше она за собой вранья как-то не замечала), - познакомились, ухаживать вот начал...

- Ничесе, - ахнула Люся, - тут живешь себе, вся такая красивая, губы вот подкачала, так одни алкаши нарисовываются... А у старичья всякого – и француз?! Дела... Может тебе, Захаровна, каре сделать? А у твоего француза друг имеется? Давай еще челку набок подстригу...

  Вера Захаровна вышла из Люсиного салона торжествующей походкой и направилась прямо в торговый центр за новым платьем. Люся же, распираемая новостями, с места в карьер поведала услышанное Кассандре Кондратьевне, соседке Веры по подъезду, пришедшей подкрасить свои седые кудельки в сиренево-баклажанный оттенок.

   Пенсионерка Кассандра Кондратьевна слыла интеллигентной женщиной, в прошлом преподавала в школе французский, читала Верлена и Рембо в подлиннике и всю жизнь грезила Парижем, хотя нигде дальше Кисловодска и Ессентуков не бывала. Посиделки с бабой Маней и ее товарками у подъезда она называла не иначе как суаре, что вызывало сдавленное хихиканье благородного собрания и закрепило за Кондратьевной репутацию блаженой.

    Услышав сногсшибательную весть про соседку, которой на старости лет привалило счастье захомутать настоящего француза, Кассандра Кондратьевна вначале потихоньку всплакнула в кружевной платочек, после чего строго приказала себе собраться и быть выше зависти. После этого пенсионерка ушла в мир грез, где немедленно сочинила красивую историю про пожилого аристократа, имеющего недвижимость в предместье Парижа и влюбившегося на старости лет (любовь зла!) в Веру Захаровну. Аристократ Жан сделал Вере предложение руки и других оставшихся в наличие частей тела с последующей перспективой скрасить его старость в родовом имении, на что та, натурально, дала согласие, поставив условием скромную интеллигентную свадьбу на лоне природы в Булонском лесу.

   Именно эта версия была озвучена на лавочке у подъезда, что вначале было принято с большой иронией.

- Чавой-то в лесу свадьбу играть, - удивилась восьмидесятилетняя баба Тая, - чай, хранцуз, не леший.

- Любишь ты, Каська, сказки, - вздохнула Кузьминична, утирая рот передником, - Верка и управдома -то удержать не смогла, хоть и пироги пекла кажный день, а тут - живой француз.

-  Да за француза любая молодуха пойдет, - поддержала ее баба Шура, - вот хоть Анжелка. На что ему Захаровна, с ней песок сыплется.

- Ой не знаю, - проскрипела баба Маня,  - я к ней утром со всей душой -  а она, мол, дела у меня, не до тебя, сиволапая. Заважничала, грымза.

    Кассандра Кондратьевна хотела было возразить, что не комильфо ругать порядочную женщину за улыбнувшуюся ей удачу, но тут на горизонте появилась сама Вера Захаровна – в прическе, маникюре и новом платье с кокетливыми стразиками по вороту.

  Лавочка немедленно притихла и просканировала соседку с ног до головы.
- Доброго вечера, Захаровна, - медовым голосом промурлыкала баба Шура, - с пенсией тебя! Присела бы с нами, в ногах правды нет.

- Тороплюсь, бабшур, - широко улыбнулась Вера Захаровна, подумав про себя, что надо непременно сходить к знакомой зубной врачихе и вставить недостающий нижний зуб.

- Это что же, правда, что ты себе иностранца нашла? – осведомилась Кузьминична.

- Правда! – задорно крикнула Вера Захаровна, проскакивая в подъезд и хлопая за собой дверью.

- Глянь, и знаться с нами не хочет, - резюмировала баба Маня, - вот что она заграница с людями делает.

- Ах как я ее понимаю,  - прошептала  Кассандра Кондратьевна, трогая сиренево- баклажанные кудельки, и тоже засобиралась домой оплакивать в тишине нереализованные девичьи мечты.

   Вера Захаровна впорхнула в квартиру и как есть в туфлях на каблуке направилась к матрешу. Франсуа, как ей показалось, глянул одобрительно и даже растянул крашеный рот в улыбке. Вера улыбнулась ему в ответ, протерла Жана мягкой бархатной тряпочкой и начала рассказывать о своем житье-бытье. Упомянула бывшего мужа-подлеца, непутевую дочь, шляющуюся где-то на просторах необъятной родины, вечные денежные проблемы и хронический гастрит.

    Пока она говорила, Жак смотрел на нее брутальным взглядом, в результате чего Вера подобралась, втянула живот и перевела разговор на симпатичную шубку в витрине магазина «Мех не грех». Собственные проблемы показались ей мелкими и ничтожными по сравнению с французскими духами, которые она вознамерилась купить не далее чем завтра, для чего залезла в платяной шкаф  и пересчитала заначку, спрятанную на черный день.

    Матреш направление ее мыслей одобрил и даже вроде как подмигнул, после чего Вера почувствовала себя на двадцать лет моложе, заварила чаю с бергамотом, который обычно держала для гостей, и впервые в жизни выпила его из сервизной чашки «Мадонна».

   Спать Вера Захаровна легла окрыленной и улыбающейся, и снились ей цветные радужные сны.

   Между тем молва о романе ее с французом набирала обороты и клубилась по окрестным дворам. Никто иностранца в глаза не видел, но каждый с достоверностью клялся, что его ближайшая знакомая/родственница/соседка самолично лицезрела пенсионерку Захаровну на улице в сопровождении импозантного мужчины, страстно глядящего на спутницу и бережно поддерживающего ее под руку.

    Управдом Пал Матвеевич узнал, что бывшая пассия не только не торопится бить перед ним челом и проситься обратно, но еще и переметнулась к богатому иностранцу (баба Маня как на духу уверяла, что Захаровна совсем сбрендила и собирается замуж за границу). Новость эта повергла Пал Матвеича в культурный шок, тем более, что грудастая Анжелка, поймавшая его в свои силки, начала со временем выдвигать требования, несоизмеримые с управдомовыми возможностями, требуя каждый день то кулон, то шубу, то отдых на море, и совершенно не собиралась потчевать возлюбленного привычными Вериными разносолами вроде кулебяки или пирожков с печенкой.

   Анжелка, в свою очередь, прознав про немыслимую ситуацию с бывшей соперницей, каковую она держала за старую калошу, была ошеломлена настолько, что закатила любимому грандиозную истерику. Она колыхала грудью пятого размера перед носом Пал Матвеича и грозила ему бессрочным мораторием на интимные отношения, если он, Пал Матвеич, сей секунд не побежит а турагентство за путевкой в Париж.

- Всякие старухи будут с французами по заграницам шляться,  - подвывала Анжелка, повергая управдома в ужас, - а я с тобой, пнем трухлявым, в ЖСК сидеть?!

   Баба Маня бдила у подъезда днем и вечером, чтоб не проморгать француза, но взору ее представала одна лишь Вера Захаровна в разных новых нарядах и с букетами цветов в руках.  (Букеты Захаровна покупала себе в переходе за несколько кварталов от дома).

- Что ж ты, соседка, жениха нам не покажешь? – окликала ее баба Маня, фальшиво улыбаясь во весь щербатый рот. Лавочка одобрительно поддакивала своей предводительнице.

- Вот еще, - пожимая плечами,  отвечала Вера Захаровна, - сглазите!

    После чего, сдавленно смеясь, влетала в дом и докладывала матрешу последнюю сводку с места происшествия.

- А еще я сегодня Асланбека встретила, - говорила она, вбивая под глаза крем, - у шашлычной. Захади, говорит, Верочка Захаровна, в наш шашлычний, гаварят у тебя иностранцы знакомые есть, их тоже приводи! Я такой шашлык сделаю, весь Париж завидовать будет. Что, Жанчик, пойдем с тобой на шашлыки?

    Франсуа-Жак одобрительно косился в сторону и вроде как чуть улыбался. Вера Захаровна таяла от удовольствия. Выглядела она помолодевшей лет на десять, даже морщины на лбу разгладились, а глаза задорно блестели, и казалось, что жизнь только начинается. Людская молва, выдавшая ее заочно замуж за француза, придавала Вериному существованию интригу, загадку и адреналин. Она почувствовала себя полностью отомщенной, когда подкарауливший ее у подъезда Пал Матвеич преградил ей дорогу и, нахмурясь, сказал:

- Ты, Вера, того... Разрешаю... Возвращайся! А хочешь, распишемся...

- Вы с ума сошли, Пал Матвеич, - холодно сказала Вера Захаровна, глядя вниз на свои бежевые туфельки-лодочки на каблучках (туфли были не далее как сегодня утром извлечены из коробки, где вот уже третий год лежали и ждали своего часа «на выход»).

   Управдом оробел; Вера была совсем непохожа на себя, держалась уверенно и отстраненно, пахла незнакомыми хорошими духами и шуршала нарядным шарфиком.

- Это почему с ума , - неуверенно крякнул он, - я того... от чистого сердца... сама ведь давеча просила не уходить к Анжелке, плакала...

- Так то давеча, - объяснила Вера Захаровна, переводя взгляд в небо, - а сейчас у меня новые серьезные отношения. Вы бы, Пал Матвеич, свою девушку Анжелку не нервировали, она вот вчера в мою сторону плюнула. Неровен час, и вам достанется. А меня жених ждет, нам сегодня на концерт в консерваторию.

   И пошла, не оборачиваясь.

- Во бесстыжая, - оторопел Пал Матвеич и поплелся к Асланбеку в «Мону Лизу» зализывать нанесенную бывшей душевную рану.

   Несколько дней спустя матреш невзначай глянул на Верины талию с животом, и та, устыдившись, пошла записываться в фитнес клуб. Записалась, из экономии,  на раз в  неделю, решив в оставшееся время поддерживать форму дома. В первый же день она познакомилась там с говорливой и энергичной бизнесменшей Розой. Роза, как оказалось, содержала галерею, где устраивала выставки работ народных умельцев.

- От иностранцев отбоя нет, - пыхтела на беговой дорожке темпераментная Роза, - все хотят что-то а-ля рюсс.

- А я всю жизнь на фабрике матрешек раскрашивала, - неожиданно для себя сказала Вера Захаровна, с трудом вертя педалями велотренажера.

- Да ты что, - отозвалась галееристка Роза, - круто... правда матрешки всем порядком поднадоели... у тебя какие, традиционные или политические?

- Разные, - пожала плечами Вера и показала новой знакомой с телефона фото матреша.

- Ого, – восхитилась Роза, - а еще таких можешь изобразить, нестандартных?

    Вера ответила, что может, только нужны деревянные заготовки, на что Роза обещала ее завалить этими самыми заготовками по самую макушку, что и сделала в самое ближайшее время.

     Под зорким оком матреша Вера Захаровна засучила рукава и приступила к работе. Руки летали над заготовками сами собой. Один за другим без напряга рождались шедевры в стиле русской литературы позапрошлого века: трактирщики и половые, купцы и купчихи, попы в рясах, крестьяне и разночинцы, а также графы, князья с чинами и полководцы в орденах. Матреш одобрительно кивал и пыжился.

   Увидав представленную ее взору коллекцию, бизнесменша Роза ахнула, прижала Захаровну к груди и немедленно организовала выставку, где все работы с ходу были оптом куплены известным любителем русского народного творчества, итальянцем Джанкарло.

      Джанкарло лобызал Вере ручки, приглашал к себе в Италию и сватал ее своему отцу, имеющему на Сардинии собственную ферму по производству козьего сыра. Кроме того, он сделал новый заказ на нестандартных матрешек, чем поверг как саму Веру, так и галееристку Розу в неописуемый восторг.

   Свой первый гонорар Вера Захаровна сначала было спрятала в матрац, а потом передумала и купила себе недельный тур во Францию.  Что творилось на лавочке у подъезда - не передать словами. Тем более, что Вера как бы по секрету показала билет до Парижа Кассандре Кондратьевне и поведала, что жених зовет ее познакомиться с родней и одобрить отделку достраивающегося к свадьбе дома.

- К свадьбе, как же, - поджимала губы баба Шура, - небось, за столетним дедом- инвалидом едет ухаживать.

- Чавой-то ремонт смотреть? –шелестела восьмидесятилетняя баба Тая, - чай Захаровна не прораб.

- А может, он нищий аферист, - выдвигала предположение Кузьминична, - что, во Франции нищих нет, что ли? Вот продаст Верка свою квартиру, отберет он у нее деньги, а потом назад и отправит.

- Что вы такое говорите, машер, - ужасалась Кассандра Кондратьевна, - у нашей Верочки чистое, светлое чувство! Она лучится от счастья! Давайте пожелаем ей удачи!

- Щас, - злобно откликалась баба Маня, - она нас в грош не ставит, жениха нам не кажет, глаза дурного боится, а мы ей – счастья семейного?! Щас, как жа!

    Вера Захаровна и впрямь лучилась. Приобрела себе к поездке новый красный чемоданчик с золотыми пряжками, зонтик в клеточку, и каждую минуту вертелась перед матрешем, показывая ему то новую кофточку, то сережки с янтарем, то лак для ногтей волшебного вишневого оттенка. Матреш снисходительно оглядывал ее с ног до головы и лоснился боками.

   Отбывала Вера в аэропорт шикарно, на такси, под гробовое молчание переглядывающихся между собой бабулек. Было слышно лишь как где-то далеко-далеко ругалась на управдома Пал Матвеича паспортистка Анжелка.

   А в Париже, прямо у отеля, Вера Захаровна нечаянно споткнулась и была подхвачена под локоток мужчиной... как две капли воды похожей на матреша. Пробор, усы, очки и черный костюм с белым платочком. И что самое интересное, мужчина немного говорил по русски! Он представился Жоржем, начал галантно ухаживать и немедля повел Веру Захаровну в бистро, чтобы познакомиться поближе. Вера Захаровна обмерла и не веря своему счастью немедленно влюбилась в заморского красавца.

- Жевузем, Вера, - с ударением на последний слог страстно говорил ей Жорж, - что же ты молчишь?

   Вера не могла произнести ни слова.

- Что же ты молчишь? Просыпайся, – повторил сочный мужской голос над ухом.

   Вера с трудом разлепила глаза.

 - Просыпайся, Захаровна, домой пора, – продолжал голос, -  на пенсии отоспишься.  Смена закончена! Ты чего это тут наваяла?

   Вера Захаровна встряхнула головой и медленно подняла голову от стола, заваленного красками, кистями и деревянными заготовками. Перед ней стоял бригадир Семенихин и тряс над головой незаконченной  усатой матрешкой. За окном смеркалось и шел мелкий противный дождь.