Джеймс Киттельсон. Лютер и университеты

ЛЮТЕР И УНИВЕРСИТЕТЫ
Джеймс Киттельсон (1984)
http://www.ctsfw.net/media/pdfs/kittelsonluthersimpact.pdf

Немногие темы могут быть более уместны для наблюдений в этом году юбилея Лютера, чем влияние Лютера на университеты и их влияние на него и его движение. Религиозный человек, он также был человеком университета, который разработал свое понимание Евангелия при выполнении своих обязанностей как профессора и который, столкнувшись с практикой, которую он считал возмутительной, осудил его сначала обычным способом, и только затем обратился к более широкому общественному вниманию за пределами академической среды. С другой стороны, не многие темы пользовались настолько слабым вниманием, и не без оснований. Драматические события Реформации или, по крайней мере, большинство из них, проходили вне университетов. Дисциплина Хайдельберга была в конфликте с августинцами; Вормс был городом сейма, а не университета,  Аугсбургское исповедание было написано для другого имперского сейма. Самые влиятельные произведения Лютера, немецкая Библия и катезихизисы, действительно были созданы университетским профессором, но они были предназначены для явно неакадемической аудитории. Более того, взгляд на Виттенберг позволяет увидеть, что самыми  ранними и влиятельными сторонниками Лютера стали не преподаватели и студенты, а гуманисты, которые остро критиковали университетский способ постановки интеллектуальных и духовных проблем (1). В то же время университеты как таковые были очень устойчивы к евангелическому богословию Лютера, и в случаях с Парижем, Лувеном и Кельном это было закреплено официально.  Таким образом, университеты кажутся неважным вопросом, который Карл Бауэр постарался закрыть, написав книгу о теологии Виттенбергского университета после Лютера, когда его идеи начали широко распространяться за пределами Виттенберга (2). Это имело бы смысл, будь интерес к предмету возрожден только тогда, когда ученые Реформации столкнулись с необычайно высоким к нему интересом и начали  смотреть на него как на тему, по которой стоит писать.
Тем не менее поставленная таким образом задача - это не просто учебная работа по крайней мере по двум причинам. Во-первых, старое представление о том, что университеты находились перед Реформой в периоде серьезного упадка, что они были одержимы мелочами и находились под властью князей, больше не работает. Университеты разделялись, но лишь по очень важным вопросам, а не тогда, когда спорная проблема возникала в одном из них. Тот факт, что лишь немногие университеты, включая Виттенберг, были основаны непосредственно перед Реформацией или после нее, сам по себе является одной из тех счастливых ситуаций в истории, когда вещь действительно говорит сама за себя. При всей критике со стороны гуманистов университеты оставались жизненно важной составляющей частью позднего средневекового общества и привлекали внимание не только профессоров и карьеристов, но и князей, королей и прелатов (3).
Однако есть еще более веская причина для более пристального взгляда на университеты, ибо, говоря попросту, это посоветовал бы нам сам Лютер. Он начал свою карьеру реформатора своего университета задолго до событий, которые мы связываем с Реформацией. Он переделал учебный план, прекратил споры и нанял Меланхтона, прежде чем он или кто-либо другой успел втянуться в споры об индульгенциях (4). Кроме того, более широкая университетская реформа стала еще более высокой целью для Лютера после 1517 года. На обратном пути с Хайдельбергского диспута он написал одному из своих коллег-профессоров: «Я искренне верю, что церковь не может быть реформирована, если канонический закон, декреталы, схоластические теология, философия и логика, как они сейчас существуют, не будут попросту искоренены" (5). И он не был готов обсуждать такие проблемы только среди коллег. Он специально включил университеты в призыв к реформам в своем знаменитом обращении к христианскому дворянству в 1520 году (6).
Таким образом, реформа университета была одной из самых заветных целей Лютера. Ученые не обращают внимания на эту сторону его дела, поэтому будет весьма уместно исследовать влияние Лютера на это и задать один простой вопрос: «Удалось ли ему?». Естественной отправной точкой является выяснение его целей, но перед этим необходимо сделать еще одно-два замечания. Последние годы показали скромную дискуссию о влиянии реформы в университетах в целом (7). Говоря, это исследование, как правило, смягчает старое суждение, что Реформация была неудачной для университетов, отмечая их стойкость после 1530-х годов и подчеркивая выгоды, которые принесло им внедрение гуманистических образовательных идеалов благодаря работе реформаторов как протестантских, так и католических. Тем не менее, существует любопытный факт, скрывающийся под поверхностью этого момента: никто не удосужился задать один простой вопрос, как оценить уровень немецких университетов в XVI в. Проще говоря, чего хотел добиться здесь Лютер? Ответ на этот вопрос может не сильно помочь вопросам, часто анахроничным, которые находятся в более широком обсуждении, но он даст твердую отправную точку, с которой можно начать.
К счастью для историка, Лютер говорил прямо об этом, как и о многих других вещах. Вот пункт 25 из списка предложений по реформе, которые можно найти в обращении "К христианскому дворянству немецкой нации". Он начал с простого заявления: "Университетам нужно глубокое и тщательное реформирование. Я обязан сказать это, а там, пусть негодует, кто хочет". Затем Лютер рекомендовал ряд конкретных изменений. Аристотель должен был быть отозван из учебного плана, за возможным исключением его работ по логике, риторике и поэзии. Как и в случае с риторикой Цицерона , теперь эти книги должны были читаться без примечаний или комментариев. Стандартные темы, которые интересовали гуманистов - языки, история, грамматика и тому подобное - должны были быть добавлены в учебную программу. Затем Лютер говорит о профессиональных факультетах. Он оставил медицину медикам, но подробно прокомментировал как право, так и богословие. Каноническое право должно был быть полностью ликвидировано, и все юридические факультеты должны были быть отданы гражданскому праву; в дальнейшем это предложение четко соблюдалось. "Мне также кажется, что надо отдать предпочтение праву земель и местным обычаям перед имперским общим правом и пользоваться последним только в крайних случаях. И Богу угодно, чтобы каждая земля, имеющая присущие только ей образ и условия жизни, и управлялась на основе собственного, не слишком обширного права, как она и управлялась до введения этого имперского права, без которого и сейчас управляются многие страны". В богословии Библия должна заменить "Сентенции" Ломбардца, и этот стандартный средневековый учебник и все остальные Работы "должны быть прочитаны за некоторое время лишь для того, чтобы они могли привести нас к Библии". Наконец, Лютер заключил рекомендацией, которая является общим достоянием всех профессоров: Если же в высших школах станут усердно изучать Священное Писание, то мы должны направлять туда не кого попало, как бывает сейчас, когда заботятся лишь о количестве и когда каждый хочет получить степень доктора, — а лишь самых способных, предварительно получивших хорошую подготовку в низших школах. Князья и городские советы должны следить за этим и направлять в высшие школы лишь самых способных. А туда, где не царит Священное Писание, я вообще никому не советую определять своих детей" (8).
За исключением тех, кто занимался юридической практикой, такие списки реформ, вероятно, не удивили никого из студентов и педагогов, затронутых Реформацией. Кроме того, на первый взгляд казалось, что Лютер и другие реформаторы были чрезвычайно успешны в исполнении этого плана. Конечно, они не смогли избавить европейское общество от юридического крючкотворства, будь то в суде или в университете. Но большинство предложенных Лютером реформ уже были начаты самим Лютером в Виттенберге и нуждались лишь в продвижении. И они очень быстро распространялись в другие университеты, отчасти потому, что выпускники Виттенберга обычно ехали на другие территории для проведения местных реформаций, как было в  случае нового университета в Марбурге в 1527 г. и реформы в Тюбингене начиная с 1536 г. (9) Поэтому результаты были предсказуемыми. По крайней мере, каноническое право было упразднено; гуманистический учебный план стал стандартом на факультете свободных искусств; Библия была ядром богословского образования, и другие важнейшие книги заняли второе место. Механизмы были разработаны даже для привлечения к служению независимо от платежеспособности, хотя богатые тупицы, вероятно, поступать в такие высшие школы опасались (10).
Однако все сказанное оставляет некоторое недоумение, ибо в тогдашних университетов, как и в нынешних, наряду со свободой запросов и обучения воцарились смятение и конфессиональный разброд. Фактически, многие университеты в Германии после смерти Лютера стали бушующим адом, который начал успешно уродовать лютеранскую ортодоксию. Поэтому остается вопрос, почему библейское, гуманистически окрашенное и духовно плодотворное видение Лютера так и не было реализовано. Забыв, возможно, анахроничный характер этой озабоченности, основанной на современном опыте, все еще нужно спросить, имел ли Лютер более широкие цели, когда он предлагал реформу университетов. На этот вопрос ответить и легче, и труднее, чем это может показаться (11).
С одной стороны, самый простой взгляд на события показывает, что в целом Лютер хотел трех вещей:
1. Изучения Слова Божия, и не только в университетах;
2. Изучения искусства красноречия, чтобы выпускники могли убедительно говорить и писать;
3. Лютер намекал на то, что такие люди должны составить будущее руководство Германии.
Все это достаточно ясно, но трудность состоит в том, что, когда Лютер выдвигал эти реформы, он определенно не имел в виду создание новой церкви со всеми вытекающими из этого проблемами. В частности, он не имел в виду создание нового духовенства. Эта ситуация изменилась очень быстро и, конечно, к 1527 году, когда начались изменения, стало очевидно, что именно государство потребует реорганизации церквей на уровне приходов. Самая острая нужда состояла в обучении духовенства, ибо только грамотная проповедь Слова могла изменить положение. Этот факт необходимости образования для пастырей сделал для лютеранской реформы университетов больше, чем что-либо еще. Например, легкое сосуществование гуманистических исследований с проповедью чистого Слова Божия было уже не так просто. Некоторым очень трудно было сделать выбор в отношении таких основных вопросов, как содержание учебной программы. Результат этих разработок можно увидеть, просто взглянув на новое духовенство, которое было фактически создано именно этими  средствами и с их же помощью контролировалось и поддерживалось. К счастью, некоторые очень недавние исследования позволяют сделать это в деталях.
Во-первых, каковы были характеристики этого нового духовенства? С одной стороны, встают вопросы о его социальном происхождении, экономическом положении, повседневной жизни, и оформилось ли оно как отдельная группа в немецком обществе. В течение поколения после смерти Лютера немецкое духовенство стало профессиональным классом. Хотя конкретные меры варьировались от места к месту, пасторы были отобраны, рукоположены, контролировались и продвигались на основе личных заслуг. Им выделялись специальные стипендии для учебы, как того и хотел Лютер. Когда предполагалось, что молодой человек был готов к рукоположению, независимо от того, имел ли он степень, кандидату предлагалось проповедовать по образцам, изучалась его жизнь, вера и знания, и затем его предлагали к служению. Будучи назначены на посты,  пасторы затем подвергались такому же процессу во время ежегодного посещения, которое было на всех приходах. После изучения кандидатов на основе свидетельств прихожан и местных властей они могли представить любые жалобы, вопросы или проблемы, которые хотели обсудить. Таким образом, они были частью ревностно формируемой бюрократии и, независимо от ее недостатков, приступили к карьере, открытой для талантов.
На самом деле было много пропусков, не говоря уже о многих барьерах, которые должны были быть нарушены, чтобы все это могло идти хорошо. Первые два поколения реформаторов, во главе с Лютером, тем не менее преуспели в создании нового лютеранского духовенства, которое, в свою очередь, должно было выполнить задачу введения Реформации в каждый приход в лютеранских землях (12). Но каков был главный элемент, если таковой был вообще, что приводил к назначению и продвижению в этом лютеранском духовенстве? Ответ на этот  вопрос заключается в связи между духовенством и университетом и ее следствиях для того и другого.
За исключением личной морали, как одного из важнейших факторов, выбор и продвижение лютеранских пасторов зависел от интеллектуальных вещей - знания доктрины и умения применить ее на практике. Ничто не было более важным, и эти знания, конечно, были приобретены в университетах или академиях.. Для иллюстрации этого примера достаточно двух примеров Недавняя работа над документами по духовенству Рейнской области показывает значение обучения в университете. В Спанхайме доля университетского духовенства выросла с 22,5% в 1560 году до 78,1 % в 1619, в Цвайбрюккене 33,3% и 92%. Данные по Пфальцу доступны лишь за эти годы, но ясно, что усилия по совершенствованию образования продолжались, дав рост с 85,9% до 94,3 %. Эти проценты становятся еще более примечательными, если заметить, что Пфальц за это время увеличил общее количество пасторов с 99 до 423. Кроме того, эти цифры включают только тех, кто закончил университет несомненно; проценты могут быть выше (13).
Образование, по сути, кажется единственной наиболее важной чертой,  характерной для протестантского духовенства к концу XVI в. Это факт, который не может стать большим сюрпризом, хотя бы потому, что все реформаторы согласились с тем, что это абсолютная необходимость. Но ситуация, при которой высшее образование стало необходимым для пасторов, могла таить и неожиданности. Страсбург - яркий тому пример. Конечно, этому городу повезло достаточно, чтобы иметь собственную коллегию для подготовки проповедников, которая назначала стипендии и обеспечивала постоянный приток  пасторов для городских и сельских приходов. Но в городе также была академия, которая выросла в университет, и кандидаты в пасторат воспользовались им. Между 1586 и 1609 годами, за которые имеется постоянная информация, в общей сложности 132 человека были назначены пасторами или диаконами, из них  соответственно 97 и 73,5% к рукоположению имели диплом (14). Добавим к этому, что страсбургский церковный устав требовал назначения не менее трех человек для каждой вакантной должности, что делало очевидной необходимость университетского образования для церковной карьеры.
Это правда, что лютеранские пастыри были "интеллектуалами. близкими народу" (15). На самом деле Лютер и его последователи задали университетам большую и неотложную работу. Тогда возникает вопрос, представляющий непосредственный интерес: чему эти молодые люди учились и как их учили? Здесь проблема взаимного воздействия университетов на Лютера, или, по крайней мере, на церковь, которая носит его имя, представляется четкой. Опять же, на первый взгляд, вопрос кажется достаточно простым (16). На первых факультетах эти молодые люди изучали древние языки, курсы истории, поэзии, риторики и грамматики, а также Библию и богословие так, как хотел Лютер. Но дело ни в коем случае не ограничивалось этим, ибо процесс обучения новой евангельской религии шел от Библии как Слова Божьего к Писанию как исходной книге для истинной доктрины. Герменевтика и экзегеза в эпоху Реформации преподавались всем студентам. Для Лютера каноном и содержанием Писания был Христос, единый как в Ветхом, так и в Новом Заветах. Когда кто-либо читал Писание, он делал это в ожидании найти Христа и, в частности, Его единственную достаточность для спасения. Эта благодать должна была быть воспринята через веру. Но как этой центральной идее учились первые поколения лютеранских пастырей? Ответ заключается в том, что библейский комментарий, по крайней мере, в классе быстро переключился на метод локусов, согласно которому Писание ясно говорило о каждой из основных тем богословия и, в частности, тем, которые были необходимы для спасения. Когда этот метод был полностью использован, библейские исследования стали разновидностью систематического богословия, и поэтому в них изучали не только Библию как простое, ясное Слово Божие, но как источник всех доктрин, накопленных к середине XVII в. В этом случае фокус смещается из интеллектуальной истории к истории учения о влиянии университетов на Лютера и даже на популярную религиозную культуру.
Один пример иллюстрирует то, что произошло, как только евангелическая вера создала новое поколение лютеранских пасторов. Иоганн Марбах, который был выпускником Виттенберга в 1540-е гг., когда Лютер еще руководил им, в 1552 г. возглавил коллегию пасторов в Страсбурге и стал профессором богословия в академии. Так он стал человеком, ответственным за обучение молодых пасторов. Кроме того, он отнюдь не был оригинальным мыслителем, но прежде всего церковником и пастырем. Поэтому можно с уверенностью предположить, что Марбах учил своих студентов более или менее тому, чему учили его самого, и теми же методами (17). Это предположение вдвойне верно в отношении его текста, поскольку он состоит из заметок из его лекций по Иоанну, датированных 9 августа 1547 года, вскоре после окончания университета и задолго до того, как он имел возможность стать сколько-нибудь оригинальным богословом. Несомненно, использовавший лекции Меланхтона, Марбах тем не менее интересен по гораздо более важным причинам, по крайней мере для наших целей. Во-первых, он использовал метод локусов. Несомненно, он начал с того, чем Иоанн отличается от других Евангелий, ибо они есть история, а Иоанн - богословие. Это уже исторически-критический метод, который практиковался такой фигурой, как Эразм, и перед которым остановился Лютер.
В своей вступительной лекции Мартин перекопал заявления Иоанна на главные темы евангельского богословия. Например, при описании Христа как «света мира» он развил обширное обсуждение, в  котором  утверждал, что Христос «просвещал и ныне просвещает всех людей в мире".  Доктринальные черты несомненно были и в его трактовке Иоан.12.40: "Народ сей ослепил глаза и т.д.". Несмотря на очевидный смысл предопределения в тексте, Марбах пришел к выводу, что «причина осуждения не от Бога, а от людей; Бог не желает смерти грешника  и хочет, чтобы все спаслись" (19). Поразительный факт заключается в том, что здесь в 1546 году Марбах использовал "Локусы", чтобы точно аргументировать доктрину избрания, которая была согласована 30 лет спустя составителями Формулы Согласия. Он прямо вводит в эту тему в своем обсуждении исцеления Иисусом в Иоан.4 с объяснением, что здесь Иисус «учит нас о воле, которая когда-то была сокрыта». То, что следует далее, знакомо любому, изучающему лютеранские исповедания: «Давайте теперь различать две воли Бога. Одна является тайной, и ею Бог судит втайне; другая - явная, и ею Он судит только по отношению к благодати Единородного Сына. Вывод Марбаха,  предшествовавший Формуле Согласия, был тем не менее согласен с ней: «Мы не должны заглядывать в Его сокрытую волю, но развернуть волю открытую, которая всех призывает к покаянию" (20). Что сделал Марбах? Конечно, эта история исцеления не является самым очевидным местом у Иоанна для обсуждения избрания и предопределения. Возможно, их было бы лучше объяснить с помощью Иоан.3.18: "Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден". Можно только догадываться, что Марбах не хотел обсуждать избрание в контексте отрывка, который можно было бы истолковать так, чтобы подчеркнуть сокрытую волю Бога, но решил сделать это в истории, в которой подчеркивалась универсальность милости Христа. При таком допущении, однако, основополагающим моментом является то, что Марбах фактически не прочел серию лекций о Евангелии от Иоанна, но лишь одну лекцию с очерком его доктринального содержания (21).
Герменевтический сдвиг, следующий за методом локусов в экзегетике, показывает, что Писание здесь действительно стало исходной книгой для доктрины, а также "Словом для нас", и это произошло в аудитории, а также в трудах самых известных лютеранских богословов. Но если эта доктрина оказалась в центре внимания университета, то как насчет выпускников? Ясно, что этот момент оказался в поле постоянного внимания пастырского служения, касавшегося истинности доктрины. В Страсбурге единственный кандидат, который был заслушан перед коллегией пасторов и провалился, был отправлен доучиться, ибо он не мог объяснить статьи Аугсбургского исповедания с достаточной точностью (22). В Спанхайме между 1557 и 1619 гг. 78 пасторов были лишены сана, из них 35 на основании неортодоксальности. На самом деле один текст песнопения, написанного в Пфальце к концу XVI в.,  подводит итог, по крайней мере, тому, что эти пасторы считали своей миссией: «Дай Бог нам благодати и силы, чтобы мы могли искренне научить вере, оградить от ложных учений и жизни, а также слушать Слово дальше" (23).
Итак, акцент на преподавании и доктрине ясен от богословов до обучения пасторов и характера их служений. Можно ли хотя бы кратко спросить, вызвал ли этот акцент какой-либо ответ на уровне прихожан и имел ли он место в новой церкви последовательно сверху донизу? Доказательства того, насколько успешны были реформаторы, неоднозначны, по крайней мере на нынешний момент (24). Тем не менее из всех имеющихся сведений очевидно, что катехитическое наставление было для Лютера самой высокой из обязанностей пасторов, по крайней мере, если они хотят остаться таковыми надолго. Снова и снова суперинтенданты созывали приходы и собирали детей, чтобы проверять их по катехизису, и это делалось все чаще. Здесь доктрина преподавалась на популярном уровне. Через посредничество университетов лютеранство стало очень доктринальной религией, по крайней мере по меркам XVII в. В этом контексте и пиетизм, и описание духовенства как «мощной силы для создания веротерпимости" становятся совершенно понятными. Истинная религия стала вопросом ума и "памяти сердца".
Нужна еще пара штрихов, чтобы добавить этой картине немного больше глубины и текстуры. В первую очередь лютеранские пасторы и их руководители, несомненно, следовали заботе о морали и общем религиозном поведении, а также о формальных убеждениях людей. Пьяницы и прелюбодеи отлучались с таким же рвением, как и еретики. Экстравагантные празднования крещений были запрещены на том основании, что они были не только расточительством драгоценных ресурсов, но также искажали основное послание Евангелия. Таким образом, поведение было целью массовых образовательных усилий (26). Кроме того, как свидетельствуют статистические данные Страсбурга, пасторы были не просто обладателями доктринальной истины, но и действительно культурными людьми с гуманистической точки зрения. Иоганн Валентин Андреас в конце века написал о себе несколько строк, что вполне могут относиться к большинству лютеранских пасторов той поры: "Я тщательно изучил строгую логику и прочитал толстые книги риторики. Я познакомился с небесными сферами, с физикой, с тем, как этика выводит мораль и даже с рифмами Гомера" (27).
Будет верно сказать, что Реформация институционализировала гуманизм не только в университетах, но и в жизни большинства духовенства. Тем не менее, в целом также ясно, что озабоченность по поводу истинной доктрины отодвинула все остальное даже на популярном уровне и что в итоге истинная религия стала фактически синонимом правильной веры. Можно даже предположить, что этот сдвиг принес с собой две другие тенденции, которые могли бы показать отход от Лютера и его намерений. Первая из них касается критического представления о вере. На самом деле независимо от того, что богословы поддерживали в принципе,  вера по крайней мере до некоторой степени двигалась от центрального понятия доверия к более римско-католической идее соответствия или согласия с утверждениями. Как следствие,  этика, по крайней мере, на популярном уровне, приобретает скорее характер послушания закону, чем знаменитого лютеровского "доверия в любви". Нет лучшего способа показать это, как отметить, что подразумевается под повторением катехизического утверждения: "Безусловно верно, что...". В самом деле, идеи Лютера изменялись, поскольку они фильтровались через университеты, оттуда через церкви и  приходы и, наконец, среди простых христиан.
Во-вторых, стоит отметить, что аудитория доктринальных дискуссий и наставлений также изменилась. При всей полемичности Лютера его аудитория состояла из учителей и лидеров церквей, или тех, кто выдвигал себя как таковых. Если они делали вероучительные ошибки, они осуждались как "соблазняющие малых сих". Теперь, однако, каждый христианин был частью аудитории, и подразумевалось, что верования в неправильные доктрины могут иметь катастрофические последствия для всей вечности. Ясно, что это принесло проблемы уже на земле и проявилось в явно анабаптистских понятиях о повседневной жизни. Возникло понятие, что для того, чтобы спастись благодатью через веру, нужно считать, что спасение произошло именно так, а не иначе.
Если мы оглядываемся назад, то главное преимущество историка в том, чтобы увидеть, что характер этих изменений кажется почти неизбежным. Когда необходимо создать новое духовенство, и как только университеты берут на себя основную ответственность за это, в накаленной конфессиональной атмосфере своего времени, было почти невозможно не отождествить истинную религию с истинным учением, по крайней мере до некоторой степени. Но остается вопрос, в какой степени сам Лютер отвечал за это или это было что-то, что произошло, волей-неволей, но что он делать не собирался? Лютер действительно думал, что религия есть вопрос веры в смысле согласия на определенные утверждения, чем вопросом практики и склонностью сердца? Скорее всего, нет. Тем не менее есть некоторые указания на то, что он действительно намеревался сделать так, чтобы новое духовенство научилось более менее тому, чему оно будет учить, и развивало свое служение именно в соответствии с этим. Его собственное описание качеств идеального пастора предполагает именно это.
1. Хороший проповедник должен уметь учить прямо и упорядоченно.
2. Он должен иметь хорошую голову на плечах.
3. Он должен быть красноречивым.
4. Он должен иметь хороший голос.
5. Он должен иметь хорошую память.
6. Он должен знать, когда остановиться.
7. Он должен быть постоянным и усердным в делах.
8,. Он должен заботиться о теле и жизни, имуществе и чести.
9. Он должен быть готов позволить другим превзойти его (28).
В этом списке первые пять вещей - это интеллектуальные, а не моральные или аффективные добродетели. Возможно, мы не скажем ничего о том, почему Лютер решил сначала перечислить эти таланты. С другой стороны, он внедрил это в Виттенбергский университет, когда Меланхтон начал преподавать евангельское богословие по методу локусов, и когда Аристотель был вновь введен в учебную программу, что породило ряд споров. Но одобрял ли он массивное преподавание доктрин на уровне прихода - это другой вопрос, и он открывает еще одну проблему. Опять же, окончательных ответов на нее нет, но цитата из предисловия к Большому катехизису может указывать в правильном направлении: К тому добавляется позорный порок и тайная скверна самодовольства и пресыщенности, [и это проявляется в том, что] многие считают катехизис скудным и примитивным учением, которое они могут однажды прочесть, сразу же познать, а затем швырнуть книгу в угол. По сути, они даже стыдятся ее перечитывать... Я до сих пор читаю и изучаю это повседневно, и, несмотря на это, я все же не могу овладеть этим в такой степени, как мне хотелось бы, но чувствую себя дитем и вынужден оставаться учеником катехизиса, да и рад оставаться им" (29). Следует отметить, что Катехизис - это лишь христианское учение в его наиболее доступной форме. Кроме того, Лютер предположил, что в этом принципиально интеллектуальном обязательстве изучения катехизиса происходит и нечто духовное. "В таком чтении, беседах и разиышлениях, -  добавил он, - Святой Дух присутствует и дарует все новый и новый пыл, так что день за днем мы наслаждаемся и ценим Катехизис все больше" (30). В целом Лютер отнюдь не пренебрегал сердцем, но он полагал, что оно все же должно стимулироваться и возглавляться умом.
В заключение столь обширной темы, как взаимовлияние Лютера и университетов, заметим, что понимание таких вещей, как подготовка духовенства, приходская жизнь и популярная религиозная культура, является непростой задачей. Несколько общих замечаний, тем не менее, кажутся оправданными. Во-первых, чтобы дать более сильный импульс к гуманистической программе на уровне факультета свободных искусств, Лютер был вынужден изменить средневековый идеал университета. Ясно, что содержание учения на богословских факультетах изменилось, но они никогда не были больше озабочены преподаванием истинного учения, чем в результате трудов Лютера и Реформации. В самом деле, можно даже утверждать, что для Лютера, который неустанно называл себя доктором, требование к университетам и образованным людям быть арбитрами веры означало предоставление высшей школе того статуса в Церкви, которого она никогда не имела в Средние века. Во-вторых, сами университеты сильно поощряли приравнивание истинной доктрины к истинной религии, и тот факт, что они взяли на себя обучение нового духовенства и настаивали на этом пути, имел результатом,  что религия стала предметом познания.
Один последний вопрос заслуживает рассмотрения. В последние годы взгляд на Реформацию как на решающий момент в развитии современной цивилизации, или даже как на отдельный период с собственным значением, был серьезно запятнан. Социальные историки, особенно французские, в частности, утверждают, что реальный переход от средневековья к модерну был гораздо более длительным процессом, чем до сих пор считалось. По их мнению, это происходило очень медленно и растянулось на четыре столетия (1350-1750) (31). Здесь не место обсуждать все выводы и   интерпретации этой школы или даже ее способы анализа или виды доказательств, которые родились при ее поддержке. Излишне говорить, что статус христианства играет большую роль в любом такого рода истолковании. Что бы они ни говорили о Лютере и о университетах, это, тем не менее, имеет прямое отношение и к более широким историческим темам.  Если поставить вопрос кратко, то одной из главных характеристик современной религии является попытка, по крайней мере, на Западе, сделать ее чем-то когерентным, если не интеллектуально респектабельным хотя бы в некоторых отношениях. То есть, по сравнению с ясными прежними временами. религия для модернистов, по крайней мере частично, вопрос формальных убеждений и верований, которые так или иначе, по крайней мере согласуются между собой. Более того, эта когерентность больше не забота только академических богословов или философов, но нечто, что все разделяют по крайней мере, до некоторой степени. Никто не хочет, как выразился Льюис Кэрролл, думать перед завтраком одно, а после другое. Взаимодействие между Лютером и университетами было мощным шагом именно в этом направлении.

1. Стандартный обзор: Bernd Moeller, "The German Humanists and the Beginnings of the Reformation," Imperial Cities and the Reformation. Three Essays, ed. and trans. by H. C. Erik Midelfort and Mark U. Edwards, Jr., (Philadelphia, 1972), pp. 19-38.
2. Karl Bauer , Die Wittenberger Universitatstheologie und die An fange der Deutschen Reformation (Tubingen, 1928).
3.См. James M. Kittelson and Pamela J. Transue, eds., Rebirth, Reform and Resilience: Universities in Transition, 1300-1 700 (Columbus, Ohio, 1984), и в особеннности эссе Хейко Обермана и Льютса Спица. 
4. Ernest G. Schwiebert, Luther and His Times (St. Louis, 1950).
5. WA, Br., I, 170.
6. John Dillenberger, ed., Martin Luther, Selections from His Works (New York, 1), pp. 470-476.
7. Lewis W. Spitz, "The Impact of the Reformation on Universities," University and Reformation, ed. by Leif Grane (Leiden, 1981). pp. 9-31, and n. 3 above.
8. DilIenberger, Luther, pp. 470476.
9. Robert A. Kolb, "Historical Background of the Formula of Concord," A Contemporary Look at the Formula of Concord, ed. by Robert D. Preus and Wilbert H. Rosin (St. Louis, 1978), pp. 12-87 как лучшее введение в споры и их героев. 
10. Susan Karant-Nunn, Luther's Pastors: The Reformation in the Ernestine Countryside. Transactions of the American Philosophical Society, 698, (Philadelphia, 1979) представляет собой серьезную книгу о первых годах движения Лютера.
11. In addition to ibid., see Wilhelm Pauck, The Heritage of the Reformation (New York, 1961), esp. pp. 101-143, and Gerald Strauss Luther's LUTHER'S IMPACT ON UNIVERSITIES 37 How of Learning. Indoctrination of the Young in the German Reformation (Baltimore. 1978). pp. Iff., but see also n. 24 below.
12. Аргумент Karant-Nunn, Luther's Pastors, особенно, p. 74, ends her study too soon.
13. Bernard Vogler, Le Ckrge Protestant Rhenan au Siecle de la Reforme (1 555-1619), (Paris, 1976), and James M. Kittelson, "Successes and Failures in the German Reformation: The Report from Strasbourg," Archive for Reformation Hktory, 73 (1982): 17 1-172.
14. Archieves municipales de Strasbourg: Archivum S. Thomae, 74, fol. 3-47.
15. Vogler, Clerge, p. 366.
16.  Следует добавить, что детальные исследования куррикулюма и его содержания, особенно в германских университетах позднего Средневековья, просто не могут упустить период после смерти Лютера. См.  James M. Kittelson, "The Confessional Age: The Late Reformation in Germany," Reformation Europe: A Guide to Research, ed., by Steven Ozment (St. Louis, 1982), pp. 364-365.
17.  Car. Ed. Forstemann, Liber Decanorum Facultatis Theologicae Academiae Vitebergensis (Lipsiae, 1838), p. 32. К характеристике Марбаха см. James M. Kittelson, "Marbach vs. Zanchi: The Resolution of Controversy in Late Reformation Strasbourg," The Sixteenth Century Journal, 9 (1977): 3 1-44, и цитируемая литература.
18.  Commentaria Eiusdem D. D. loan. Marbachij in Euangelistam Joannem. Mc 181, Universitatsbibliothek Tubingen.
19. Ibid., fol. 1-5.
20. Ibid., fol. 51.
21. Он возвращается к Иона.3.18 с декларацией: "Сын пришел так, чтобы призвать всех к покаянию, дабы  они могли уверовать в Евангелие и спастись". Ibid., fol. 5 1.
22. Archives municipales de Strasbourg : Archivum S. Thomae 198. Diarium Marbachij, fol. 189.
23. Vogler, Clerge, pp. 101 ;365.
24. Strauss, Luther's House, and Kittelson, "Successes and Failures. "
25. Vogler, Clerge, p. 369.
26. Vogler, Clerge, p. 369, concludes that Reformed clergy were more concerned with public behavior than were Lutherans.
27. Частично лютеранский Страсбург принял это утверждение (см. Kittelson, "Success and Failures"). Если и были различия, то скорее региональные, чем вероисповедные. См.: Vogler, Clerge, p. 55 n. 17.
28. О Лютере как полемисте см.: Mark U. Edwards, Jr., Luther and the False Brethren (Palo Alto, CA, 1975) and Luther's Last Battles: Politics and Polemics, 1531-1546 (Ithaca, N.Y., 1983).
29. As cited by Hermann Wedermann, Der evangelische Pfarrer in Geschichte und Gegen wart (Leipzig, 1923), p. 17.
30. Theodore G. Tappert, ed. and trans., The Book of Concord. The Confessions of the Evangelical Lutheran Church (Philadelphia, 1959), p. 359.
31. См. обсуждения William J. Bouwsma, "The Renaissance and the Drama of Western Civilization," American Historical Review, 84 (1979): 1-16, и Lewis W. Spitz, "Periodization in History: Renaissance and Reformation," The Future of History, ed. by Charles Delzell (Nashville, 1979), pp. 189-21 7.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn