Танец любви

Счастлив даже в тоске своей тот, кому господь даровал душу, достойную любви и несчастия!
В. Гюго «Отверженные»

1. Цыганочка.

…смотрел в свое сердце этой ночью и не нашел места в нём старой вольной жизни моей. Радда там живет только — и всё тут!
М. Горький «Макар Чудра»





Сначала Андрейка не обратил особого внимания на эту темноволосую бойкую девчонку. Она появилась в третьем классе после того, как туда поступил учиться он сам.

В то время его головой владела другая одноклассница с огромными грустными глазами, как будто подведёнными вокруг коричневатой тенью. Звали её Галей. Она была несколько нескладной; но приветливый и непосредственный характер привлекал к ней окружающих ещё и потому, что она умела бескорыстно и открыто дружить со всеми. Училась она неважно, потому что, по слухам, долго чем-то болела и многое из школьной программы пропустила.

Темноволосую тоже звали Галиной. И хотя он не любил это имя, что-то в её облике и образе поведения, незаметно для него переключило всё его внимание на неё.  Галина Вторая, невзирая на её совсем девчоночий возраст и небольшой росточек, обладала каким-то интуитивно угадываемым стержнем. Нет, она не была строгой и закрытой для общения. Совсем наоборот – она умела органично переключаться с работы во время урока, на подвижные игры с мальчишками или живые разговоры с девчонками. Анрюше нравились её грациозные, словно кошачьи, движения. Было похоже, что она какое-то время посещала гимнастический кружок.

Но больше всего Андрюше нравились её глубокие карие глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами, гладкие тёмные волосы, отходящие от прямого пробора, закрывая уши, и собранные сзади на резинку или заколку в густой «конский» хвост. На продолговатом умном лице сидели: аккуратный носик и правильно очерченный небольшой красивый, похожий на лодочку рот. Вздёрнутая верхняя губа выдавалась чуть вперёд, а края её были несколько опущены вниз. Через неделю-другую Андрейка влюбился в эти губы, как говорится, без памяти.

С той поры всё, что он делал и чем занимался в жизни, так или иначе, было связано с той первой детской полумечтой-полупривязанностью. И это не красивые слова и не фигура речи, нет! Вся его жизнь и доныне как бы освещена этим мягким светом, исходящим из бездонной глубины тёмных глаз. В последствии он поневоле сравнивал внешний вид и первое впечатление от встреченных ему на его жизненном пути девушек и женщин с той первой его юношеской любовью.

Гордая Галка же упорно не удостаивала своим вниманием маленького щуплого «гадкого утёнка», хотя и видела невооружённым глазом, что мальчишка страдает по ней. А он с упорством носорога всё пытался и пытался обратить к себе её благосклонность. Он не знал тогда, что её тайные взоры были обращены на высокого красавца-одноклассника, который, впрочем, взаимностью не отвечал.

Галина по своему воспитанию была благоразумной и независимой, чего нельзя было сказать про Андрюшку. Он с детства не умел и не любил драться. По характеру был трусоват и не обладал достаточным самолюбием. Если говорить точно, он, по младости своей, ещё не знал, что это такое; слово это ещё только-только начинало входить в его лексикон. Однажды на перемене, движимый непонятно как понятым стремлением к завоеванию предмета своего обожания, он, воспользовавшись временным отсутствием Галины в классе, положил на её стол рядом с тетрадкой и пеналом пятнадцатикопеечную монету, которая была у него для того, чтобы он мог купить в школьном буфете беляш и стакан чая. 

Придя в класс, Галя сразу же обнаружила эту монетку на углу стола и громко спросила класс: «Чьи это деньги? Кто забыл свои деньги у меня на столе?». Андрюхе стыдно и страшно было сознаваться в своей глупой выходке, и поэтому он промолчал. Монету не взял никто и она так и осталась лежать там, где он её положил.

В четвёртом классе ребят стали распределять на две группы по иностранному языку: немецкую и английскую. Дома Андрюша решил посоветоваться с родителями, какой язык выбрать. Отец его отлично владел немецким, мама учила когда-то английский, но уже почти ничего не помнила из школьной программы. На семейном совете порешили, что лучше будет, если сын пойдёт по стезе отца. Но… на следующий день в классе учительница составляла списки лингвистических групп, и Андрей случайно увидел галкину фамилию в списке «англичан». Он, не задумываясь, попросил вписать себя в этот список, что и было (не без некоторых затруднений) сделано. «Леди и джентльменов» уже было чуть ли не вдвое больше, чем «фрицев», а школьное руководство настаивало на том, чтобы группы по численностям были примерно одинаковыми. Его, как уже мы знаем, всё-таки взяли туда, куда он захотел.

Через день начинался первый урок по иностранному языку. На нём Андрей с удивлением узнал, что Галина… (судя по всему – намеренно) перебралась в немецкую половину класса, но самое обидное было в том, что рядом с ней оказались его потенциальные соперники и конкуренты.

К чести серёгиной, он стойко держал «удары» и не прекращал оказывать знаки внимания и участия девчонке, которая ему очень нравилась. Порой в этих попытках он, всё же, переходил некую черту дозволенности, и однажды разозлённая Галина обратилась с жалобой к учительнице на то, что мальчик донимает её.

После урока педагог попросила у Андрюшки дневник и написала в нём буквально следующее: «Систематически мешает девочке заниматься! Прошу принять меры».

Вечером, как обычно, отец проверял у детей успеваемость и наткнулся на эту запись с подписью учителя.

– Это что ещё такое? – удивлённо, с грозной ноткой спросил отец.

Сын смущённо потупил взор. Отвечать за эту педагогическую глупость не хотелось, но было надо:

– Я девочку… отвлекал… во время урока, – тихо произнёс он.

– Но здесь же написано: «систематически», то есть, ты постоянно мешаешь однокласснице во время уроков?

– Да нет! – искренне изумился тот. – Это было только один раз…

– А зачем ты это делаешь? – продолжил раздражаться отец. Но потом, уже более спокойно, спросил:

– Она что, нравится тебе?

– Да. – отчаянно ответил Андрей.
 
Папа на немного задумался.

– А как её зовут-то?

– Галя.

– А фамилия? – по похитревшему выражению батькиного лица было ясно, что, в принципе, он знал ответ на этот вопрос. Андрюха ответил, отец мягко усмехнулся, как будто одобряя выбор сына. Городок был небольшой, и он был знаком с этой семьёй.

– Дай ручку. – разложив школьный дневник на стоявшей возле дивана табуретке, он написал рядом с педагогическим сообщением: «Меры приняты: нещадно бит розгами!». И, сунув его сыну, сказал:

– Ты что, по-другому не можешь обращать на себя её внимание?

Андрюша пожал плечами.

– Ладно, иди. – произнёс он смущённо оттого, что пришлось как бы случайно приоткрыть запретную дверцу в душе сына, а больше досадуя на педагога.

«А что бы я сделал на месте учителя?» – наверное подумал он.

Детская доверчивость, наивность и глупость порой приносят горькие плоды. Примерно в это время поселился у них в пятиэтажке паренёк. Жил он с матерью, судя по всему, воспитывался без отца. Звали его Фаридом. Этот высокий худощавый татарчонок был общительным, и часто организовывал какие-то сомнительные, как потом оказывалось, «мероприятия»: то проводил рейд по кладовкам жильцов в подвалах, то инспирировал битьё бутылок ночью на школьном дворе; однажды подбивал пацанов ставить брагу в тепловом узле.

Фарида как неформального лидера пацаны побаивались и старались с ним не ссориться. По вечерам он вёл посиделки у костра с дворовыми песнями и всякими разговорами.

Дошла очередь «выворачивать душу» Андрюше.

– У тебя любимая девочка есть? – спросил Фарид.
 
– Да, – наивно сказал тот.

– А как её звать?

И тут Андрюха, не совсем понимая, для чего он должен озвучивать это имя, всё же, немного рисуясь перед компанией, и, как бы небрежно, брякнул панибратскую кличку, с которой мальчишки обращались к ней на переменах. В общем-то, многих девчонок, которых уважали, которых считали «своими в доску», пацаны называли фамильярно, подчёркивая этим своё расположение.

– Ты с ней уже целовался? – продолжал залезать в душу Фарид.

Андрей смутился: о каких поцелуях может идти речь? Он стал «блеять» что-то про то, что она, в общем-то, не обращает на него внимания.

– Ты знаешь, где она живёт? – спросил Фарид и, получив утвердительный ответ, подытожил:

– Завтра мы поведём тебя к ней на свидание.

Андрей интуитивно чувствовал, что всё это выглядит как-то неправильно, что девочка и мальчик должны разбираться в своих взаимоотношениях сами, без соглядатаев и советчиков.
 
На следующий день, встретив, как обычно с ватагой пацанов, Андрея во дворе, Фарид «поволок» его «налаживать контакты с предметом обожания». По дороге он с самым серьёзным видом инструктировал:

«Когда встретишь её, не давай ей прохода и говори, что ты её ревнуешь. Девчонки это любят».

Дойдя до галинкиной пятиэтажки, ватага остановилась.

– Показывай, где она живёт. Какая у неё квартира?

– Зачем? – спросил Андрей.

– Сейчас пойдём к ней в гости.

Андрюха, в конец деморализованный, вдруг подумал, в какое глупое положение он попал. Он вдруг представил, как толпа оболтусов оказывается в подъезде напротив её, Галиной, двери и среди этой компашки будет торчать он. Он физически ощутил, как это всё будет стыдно и нелепо.

– Нет, не надо, – смущённо проговорил он.

– Где её окна? – продолжал «осаду крепости» раскрепощённый юноша.

Андрей неопределённо махнул куда-то в направлении панельных стен.

Фарид, задрав голову и повернув её в сторону предполагаемого расположения искомых окон, начал базлать на весь двор её кличку. Минут пять он выкрикивал какие-то нелепые фразы и, к удивлению Андрюхи, сразу же потерял интерес к этой истории, как будто решив, что дело, в принципе, сделано. Пацаны толпой пошли куда-то по своим пацанячьим делам. Андрюша, смущённый и какой-то опустошённый, вернулся домой.

Но желание встретиться с полюбившейся ему девчонкой было настолько сильным, что он, всё-таки, несколько раз приходил в её подъезд и поднимался на манящий и загадочный этот третий этаж.
 
Простая, обитая дерматином деревянная дверь; чистая, вымытая, уложенная кафелем, площадка перед ней; круглый дверной звонок, который он всё никак не решался нажать…

Идя решительно из дому, Андрей сочинял в уме фразу, которую будет произносить, когда Галка выглянет из квартиры; но всё, сочинённое по дороге, вмиг рассыпалось мелким бисером перед этим простым пластмассовым звонком с коричневой кнопкой. «Мне бы нажать кнопку звонка, да не решусь никак пока», неслась в его голове строчка популярной песенки, чуть оправдывая его постыдную нерешительность устами Валерия Ободзинского.

Вот он, этот миг! Неописуемым усилием воли указательный палец, наконец, нажимает звонок. За дверью вкрадчиво раздаются мелодичные звуки.

Прошло «несколько веков» изнурительных ожиданий. Наконец, под бой грохочущего андрюшиного сердца, дверь плавно отворилась. Красивое и гордое галинкино личико скользнуло по его субтильной фигурке. И, тут же, устремилось вниз, к узкому проёму двери – серая пушистая кошечка выскользнула из квартиры в подъезд и, прядая через ступеньки, устремилась в сторону четвёртого этажа. Галя выбежала за ней на лестницу, мягко прикрикнув: «Стой, куда?».

Она была по-домашнему одета в ситцевый цветастый халатик с короткими рукавами и мягкие тапочки с опушками. Волосы, по привычному, собраны в тугой хвост.

Андрик, вспомнив про «инструктаж», попытался, преградить собой дорогу спускающейся по лестнице девочке.

«Я ревную тебя!» – вылетели невнятной скороговоркой его слова.

Лицо у Гали было злое. Держа кошку в левой руке, она приблизилась, отвесила звонкую пощёчину своей аккуратной ладошкой и зашла домой. Выглянула её мама, крепко сбитая, полноватая, темноволосая женщина. Круглое смуглое лицо, густо обсыпанное веснушками; верхняя губа, украшенная едва уловимыми тёмными усиками, которые придавали её облику особую интересность.  Она глянула на источник переполоха и спокойно сказала:

– Стыдно, молодой человек, так себя вести!

Дверь закрылась, а Андрюшка стоял счастливый и взбудораженный. Левая щека горела, немного кружилась «контуженная» голова. Улыбка озаряла его лицо. Блаженный от счастья, он вышел из подъезда и направился вкруг дома. Ещё раз мечтательно и счастливо поглядев на милые окна, он не торопясь пошёл бродить по городку.

Приближался «комсомольский» возраст. К этому времени школьникам уже разрешалось участвовать в балах, которые ещё тогда не назывались «дискотеками»; но, по сути, они и были настоящими «танцполами», на которых отвязывались озабоченные тинейджеры, потому что на таких балах можно было на вполне законных основаниях прикасаться к нравящейся девушке и даже целомудренно приобнимать.

На одном из таких вечеров Андрей впервые смог пригласить Галину на танец. Он, кстати, сделал это не без труда, потому что желающих парней было довольно много. Галя, как всегда, была одета довольно скромно, что по тем временам было принято «по умолчанию» (кричаще разодетым девчонкам непременно приклеивался негласный ярлык развязности, что означало неизбежную компрометацию в глазах социума), но со вкусом. На ней была прямая юбка из парчовой ткани, под лёгким жакетом – белая шёлковая блуза.

Поскольку отказывать в танце было не принято, она взяла его за руку и расположила левую ладонь на его боку. Медленный танец окончился предательски быстро. Во всё время она, практически, ни разу не взглянула на него. А он не смог произнести ни одного слова.

С окончанием музыки от ВИА “No Smoking”, Галя сделала лёгкий книксен, чуть опустив взгляд, и пошла к компании подруг. Больше потанцевать с Галинкой Андрюше не пришлось; непременно – она просто старалась его избегать.

«Разойдясь», музыканты «включили» свою «изюминку» для тех, кто ценит – «цыганочку» с выходом. Галка вдруг встрепенулась, в глазах её, заметный даже в полумраке актового зала, появился живой блеск. Она вышла в круг и начала закручивать цыганский «рассказ» про любовь и волю. Вертясь в жарком танце, то набегая, как волна, на стоящих в круге, то отступая, она «показывала» эту «пляску цыганского костра», опустив прекрасные глаза «долу», сплетая и расплетая руки. Потом, в самом конце, она, присев на колени, опустилась на пол и стала делать цыганскую «воронку», тоненько потрясывая плечами. Зал аплодировал, потому что видел, как всем, а в особенности – ей, нравилось то что она сейчас делала.

Весной, их класс был занаряжен на общественную работу в школьном дворе. Мальчишкам раздали штыковые лопаты, которыми они должны были что-то копать или скрести на газонах. Под андрюхин инструмент попался какой-то жёсткий комок прошлогодней дернины, и он пытался, увлекшись, разрубить его лопатой со всего размаху. Хорошо, что удар лопаты по галкиной голове пришёлся на самый излёт, и на ней была надета вязаная беретка. Он жахнул стальным лезвием по земляной глыбе и увидел, как к кому-то, кто был сзади него, устремились ребята и девчонки.

Обернувшись, он увидел, что Галя стоит, нагнув голову и держась за неё руками в испачканных землёй перчатках. Девочки спрашивали её, как она себя чувствует?
 
Выпрямившись Галя продолжала держаться за голову. Лицо было искажено гримасой страдания. Она тихонько стонала, она попыталась глянуть на Андрея с презрением и злобой, но у неё просто не было сил, потому что ей, судя по всему, было очень больно. К счастью, Галинка отделалась небольшой ссадиной и ушибом. Учительница отправила её домой. Андрюша попытался, было, проводить её, но она молча отстранилась от него и пошла в сопровождении подруг.

Надо ли говорить, как Андрюха переживал оттого, что невольно стал причиной страдания, да не для абы кого, а для Галки!

***

Была осень 74-го, когда на уроках литературы ребята и девчонки учили наизусть отрывки из поэм Пушкина и Твардовского.

Отец Андрея великолепно разбирался в вопросах словесности, и постепенно объяснил и показал ему, как надо учить, а главное – как надо читать наизусть. Глядя на его горящие глаза, впитывая рисунок интонаций, учась искусству то замедлять, то убыстрять свою речь; то усиливать звук, то переходить на почти что шёпот, Андрей научился усваивать стихи, понимая смысл повествования, и, наконец, увлёкся декламацией.

Стихи А. Твардовского учились легко. Андрейка выбрал отрывок из главы «Переправа» «Василия Тёркина». «Долги ночи, жёстки зори…»

Как всегда, заучивая текст, Андрей засиживался до ночи. Как всегда, к концу зубрёжки в голове начинало всё путаться и забываться; а так как усталое эго требовало отдохновения, книга отбрасывалась до утра.

С подъёмом, между застиланием постели, чисткой зубов и завтраком, отрывок вдруг «вылетал» без единой запиночки, да ещё и с выражением. И довольный собой Андрюха «летел» в школу.

Получить право на чтение наизусть у нашей классной руководительницы, учителя словесности, нашей Веры Петровны, было сложно. Шла удивительная и напряжённая пора взросления и пацаны старались показаться девчонкам (не навороченными айфонами и модными тряпками, как зачастую это происходит сейчас, в XXI веке, а умением хорошо усваивать школьную программу).

На призыв педагога Андрей, не раздумывая, поднял руку.

– Иди, Андрюша, к доске, – пригласила «Верочка» (ребята за глаза её звали так), дополнив приглашение мягким жестом.

Напряжённый и живой текст струился над притихшим классом. Андрюха, играя звуком, темпоритмом и интонациями, энергично обыгрывал действо руками, взмахом головы, лёгкими боковыми наклонами. Периодически он бросал взгляды на сидящую за третьей партой вместе с подружкой Галину. Внимательно слушая, Галя не отрывала от него удивлённого взгляда.

– «Переправа, переправа…

Пушки бьют в кромешной тьме.

Бой идёт святой и правый,

Смертный бой, не ради славы –

Ради жизни на земле!» – закончил он…

Оглушённые одноклассники дружно молчали. Галя встала из-за стола и… зааплодировала! Андрюшка, никак не ожидавший такой реакции, был немного обескуражен.

– Браво! Молодец! – крикнула Галка, уважительно смотря на него.

Андрей, улыбнувшись, глянул на Веру Петровну; та кивнула ему в ответ, сказала: «Молодец. Отлично. Неси дневник»; и он, с довольной физиономией пошёл на своё место. Галина протянула ему руку, которую он не без трепета легонько пожал, прежде чем приземлиться на свой стул. Гордость и радость распирали его лёгкие – шутка ли: сама Галинка искренне похвалила его!

***

Приближалось лето – пора каникул.

Через три месяца Андрей узнал, что Галя с родителями переехала в другой город.  С некоторыми одноклассниками она стала переписываться. Узнав адрес, он написал первое письмо. Ответ пришёл скоро. Галя сухо писала про свои дела, про свой быт и увлечения, о своём городе, рассказывала о родителях и старшей сестре Наталье.

Спустя два года Андрюша оказался на крайнем западе Украины. Обмен посланиями он старался не прерывать, даже поступив после школы в военный ВУЗ и даже отмечая в ответах Гали какие-то тревожные нотки: то ли неудовлетворённости своей жизнью, а, может быть, из-за изменившейся не в лучшую сторону под «резцом» пубертатности своей внешности?

Андрей в своих письмах нескладно пытался подбодрить подругу, впрочем, без особых успехов.

Вскоре не подкреплённая взаимным выражением чувственности переписка сошла постепенно на нет… Для того были и некоторые субъективные причины, но о них – несколько ниже.

2. Яблочко.

Эх, яблочко
Да ты мочёное
Не шторми, прошу,
Море Чёрное!

Эх, яблочко,
Да цвета алого.
Влюбилася я
В одного малого.

Эх, яблочко,
Куда котишься,
Никогда ты домой
Не воротишься.

Народный фольклор «Яблочко»

Я знаю твердо, что любовь пройдет,
Когда два сердца разделяет море.

Лопе де Вега







Некоторые события Андрюшиной семьи середины 1975-го (они были связаны с состоянием здоровья самой младшей его сестрёнки) вынудили поменять место жительства. Сестричку, кстати, тоже зовут Галей, и история происхождения её имени неразрывно и самым непосредственным образом была связана с одноклассницей Андрея.

А дело было так: сестрица родилась аккурат 1 апреля. Острые языки изобрели такую пошлую идиому, мол общаться с противоположным полом надо аккуратно, так, чтобы «первоапрельская шуточка» не обернулась «новогодним подарком». У его родителей получилось несколько наоборот…

Мама с будущим Галчонком, смуглой, темноволосой куколкой ещё лежала в роддоме и поручила отцу самому подобрать имя. Папа собрал старших детей, Андрея и двенадцатилетнего его брата Бориску, на совет и спросил: как назовём сестру? Каждый из них предложил свой вариант. Все они были начертаны в записках и свёрнуты в трубочки. Жребий пал на имя «Галя», которое написал Андрей. С тех пор по миру ходит живое напоминание о его первой юношеской любви…

В возрасте пяти месяцев малышка тяжело заболела и была на грани жизни и смерти. Совместными усилиями родителей, старших братьев и врачей смерть отступила. Медики настаивали на смене климата для ребёнка, и вскоре суровую степь восточного Оренбуржья они на несколько месяцев поменяли на тёплый и мягкий Крым.

В апреле 76-го отец вывез своё семейство в город его курсантской молодости – Севастополь. Для Андрея же Севастополь – это родина. А ещё это – приятные и самые яркие воспоминания детства, связанные с домом бабушки и дедушки, с ласковым морем, ярким солнцем, ароматом цикория и кипарисов, вкусом персиков и винограда, ночными песнями цикад, священными камнями великой и героической истории.

Андрюха поступил учиться в 9-й класс. На крепкую, как спелое яблочко, и бойкую одноклассницу Маринку Иванченко Андрей обратил внимание сразу. Да и как можно было не заметить её, отличавшуюся от всех девочек своим темпераментом, оптимизмом, каким-то задором и, вместе с тем, вдумчивостью и скрупулёзностью в учёбе. Эта девчонка, единственная среди всех одноклассниц, вместе с мальчишками осваивала устройство и вождение автомобиля, а также токарное и слесарное дело. Причём эти предметы она знала даже лучше некоторых парней.

Андрей сначала несколько дней всё заглядывался на Марину с соседнего ряда. Он невольно любовался аккуратным, чуть вздёрнутым носиком, овальным тонким ухом, то и дело с крохотной золотой серёжкой мелькавшим из-за прядей. Не мог он не заметить и давно сформировавшуюся, рельефно выдающуюся под блузкой парой налитых яблок красивую грудь. Всё в этой девушке дышало здоровьем и женской силой. Во время урока она машинально поправляла свои немного вьющиеся тёмно-русые волосы, достававшие до плеч. Читая про себя учебник или конспект, она чуть заметно шевелила губами, повторяя текст, и, казалось, никого и ничего не замечала вокруг.

Историчка (в миру – «истеричка») вела урок, опрашивая пройденные темы. Все облегчённо выдохнули, когда руку подняла наша известная «зубрилка» Оля Куракова. В добавок к своему неуёмному конформизму она ещё была и тупа. Но соответствующая ей по интеллекту училка (в общем-то предсказуемо) выделяла её из общей массы и всячески ставила в пример. Оля усвоила одно непременно срабатывающее у этого препода правило: отвечать бойко и чётко, давить натиском, как войска Суворова или Жукова.

Шла тема Берлинской наступательной операции. Оля, стоя рядом с учебной картой с указкой в руке, периодически водила ей по нарисованным значкам и стрелочкам и тараторила без остановки про то, как германские «моторезиновые» войска пытались с «юго-севера» прорваться на выручку заблокированному фюреру. Класс понимающе улыбался, внимая её «яркому» рассказу.

Когда ученица, закончив, повернулась к худой, со взъерошенными светлыми курчавыми волосами на маленькой головке учительнице, та с воодушевлением сказала, поправив сползшие на кончик носа очки, «Молодец, Оля! Пять. Садись. – и добавила назидательно, обратившись к обалдуям и лоботрясам. – Учитесь, как надо отвечать!».

На уроках физкультуры трудно было оторвать взгляд от Маринки, рвущейся с гандбольным мячом к воротам соперников, или, изящно изогнувшись, прыгающей через перекладину на расстеленные маты.

Однажды после уроков Андрейка решился проводить Марину из школы домой. Им было – по пути. Он, как и положено, нёс её портфель. По дороге она рассказывала о своих увлечениях и о всяких приключениях. Папа Марины был лётчиком Аэрофлота и часто летал за границу, откуда привозил разные интересные вещи. Видно было, что дочь очень гордится своим отцом. Андрюха всё больше молчал, томимый робостью и смущением.

Она пригласила Андрея в гости. Небольшая квартира с окнами на запад на третьем этаже белокаменного дома; балкон, увитый виноградом, через открытую дверь которого сквозь лёгкую тюль веял лёгкий и тёплый южный ветерок. Мама, встретившая их, приветливая и симпатичная, весьма моложавая на вид, выше среднего роста женщина, была домохозяйкой. Сразу было видно, что за собой она следит (такой она была стройной и подтянутой) и ухаживает не только теми средствами, которые продаются в парфюмерно-косметически отделах, но и (в основном) тем, что муж привозит из-за границы. Папа, недавно вернувшийся из очередного рейса, тоже вышел им навстречу и сдержанно поздоровался с Андреем за руку.

В доме было идеально прибрано, половицы сверкали свежей жёлтой эмалью. Когда, скинув в прихожей лёгкие летние плетёные штиблеты, Андрюха проследовал за Мариной в зал, она с гордостью показала ему шикарный, просто огромный пластмассовый футляр всякой косметики, подаренный ей отцом; он был похож на набор гримёра. А потом предложила выпить содовой. Она достала из буфета бумажные пакетики с разноцветными порошками и, выйдя в кухню, вернулась с двумя фарфоровыми чашками и стеклянным кувшином.

Когда Андрей всыпал содержимое в чашку, вода зашипела и окрасилась в цвет фруктовой газировки. Это было очень весело: он, не торопясь, смакуя, пил эту шипучку и мелкие брызги прыгали на нос, щекоча и холодя его. За окнами заливисто смеялось Солнце.

Марина встала из-за стола, взяла с полки большую плоскую ярко раскрашенную коробку, положила её на стол и сняла крышку. Под ней в небольших углублениях лежали десятка три маленьких бутылочек, закрытых завинчивающимися пробками. Судя по наклейкам, в этих бутылёчках булькали все известные в мире спиртные напитки от «смирновки» до «джинна», «виски» и «ямайского рома». Они долго с интересом разглядывали эту диковину. Затем девушка подошла к открытой балконной двери. Андрей видел, как красивые и стройные бёдра просвечивали через ситцевый домашний халат, когда она выходила на балкон. Он тоже вышел и встал рядом, облокотившись о перила. Долго о чём-то разговаривая, они касались друг друга локтями и безмятежно разглядывали живописный одноэтажный микрорайон с высокими дувалами, построенными из жёлтого ракушечника и известняка, с увитыми виноградом тенистыми дворами, с улицами, озеленёнными пирамидальными тополями, вишней, черешней, абрикосами, шелковицей, акациями, широколиственными катальпами и ещё многими такими диковинными деревьями, которым порой даже трудно было вспомнить название. Вдали по всему горизонту синело, переходя в светлую дымку небес, «широкое Чёрное море». Чуть правее, на Херсонесе, из-за зелёных холмов, поросших высокими кипарисами, на фоне выхода из Северной бухты, просматривались стены разрушенного в войну Владимирского собора и дальше, на том берегу – белая полоса Константиновского равелина с тёмными точками бойниц.

Марине надо было собираться на занятие в морской клуб, и Андрей вызвался проводить её. Как оказалось, в клубе она изучала радиодело, морзянку и флажковую азбуку. Она призналась, что хочет стать матросом.

Летом, после экзаменов все ребята и девчонки проходили трудовую практику на предприятиях города. Они с Маринкой попали рабочими на автобазу. Несколько инфантильный Андрей, практически ничего не знающий и не умеющий, сразу же попал под ненавязчивый прессинг шустрой и сообразительной Маринки, которая таскала его чернорабочим за собой, указывая, что делать и, сама не отлынивая от грязной работы автослесаря. Она, бывало, и прикрикивала на него, если он что-то делал не так. А тот смущался и мысленно корил себя за несообразительность. Марина как будто взяла на себя шефство над субтильным недотёпой.

Однажды весь класс работал в сквере возле школьного стадиона. Девчонки граблями «причёсывали» газоны, а юноши лопатами грузили хлам в носилки и утаскивали на мусорку.

Андрей не сразу увидел этого пьяного «в дребедень» хипаря намного старше его по возрасту, который выперся на лужайку перед трудящимися и явно намеревался кого-то ударить. Ближе всех к нему был Андрюха. Тяжело пошатываясь, патлатый в грязных, узких, расклешённых книзу джинсах шёл к нему, поднимая для удара худую руку в закатанном до локтя рукаве рубашки. Андрей выпрямился и, готовясь встретить неизбежный удар, зачем-то отбросил в сторону лопату.

Отчаянный и дикий женский крик раздался неожиданно для всех – это Маринка неслась откуда-то сбоку на волосатика и, вцепившись ему в горло мёртвой хваткой, стала душить. Тот, ошалевший от неожиданности, только и мог, что цепляться своими грязными худыми руками за её серую в мелкую клеточку рубашку. Подбежав к клинчу, Андрей стал вклиниваться в сцепку между ней и им, пока подоспевшие одноклассники не оттащили хулигана в сторону. Самый отчаянный и независимый из нашего класса Серёжа Компанеец встал напротив бузотёра, провоцируя его на драку. Это было последнее, что заметил Андрюшка. Марина заботливо рассматривала его и спрашивала: всё ли в порядке?

– Да нормально всё, – отдувался тот, тяжело дыша.

– Пойдём. – Она зачем-то повела его к зданию школы подальше от места инцидента. Две девчонки пошли за ними (боялись: как бы чего с ним не приключилось, или тоже были напуганы не на шутку – севастопольская шпана «славилась» тогда не меньше одесской и ростовской своей мстительностью).

Но, всё обошлось без каких-либо последствий.

На каникулах они стали общаться меньше, потому что Андрей, как оказалось, влюбился просто без памяти, но серьёзные и глубокие отношения пока не входили в жизненные планы Марины – ей надо было читать заданные на каникулы книги и готовиться к будущему поступлению в морской институт.
 
Мать Андрюхи, до поры, до времени ничего не замечавшая в настроении сына, не знала, для чего он с вечера уходил куда-то и возвращался чуть ли не за полночь. А «страдалец» в полной темноте, освещённый лишь светом из квартир, подолгу стоял под марининым балконом, напевая с тоской так, чтобы она услышала: «Звёздочка моя ясная, как ты от меня далека! Поздно мы с тобой поняли, что вдвоём вдвойне веселей даже проплывать по небу, а не то, что жить на земле!».

Он не знал, слышит она его голос или нет, и, всё равно, стоял и пел, и смотрел на открытую балконную дверь. Один раз он в отчаянии даже решился взобраться на этот балкон (так сильно он его манил) по виноградной лозе. Он взялся за одревесневший ствол и попытался подтянуться, как он делал это на уроке физкультуры, забираясь по канату до самого потолка. Но сверху что-то хрустнуло, оборвалось и лиана провисла, угрожая обвалиться совсем.

Он пошёл домой. На следующий день мать, постоянно занятая маленькой дочерью, наконец внимательно рассмотрела повзрослевшего сына. Вид у него был какой-то измождённый, ввалившиеся глаза, избыточная худоба и понурость – то, что до этого она относила к скудному рациону, поскольку денег, которые отец высылал со службы, отчаянно не хватало, вызывал предположения о том, что происходит что-то неординарное. Быстро поняв из ненавязчивых расспросов, что сын не влез ни в какую плохую «историю», она и предположила, что он банально влюбился.

Поделившись своей «болью» с мамой, он немного успокоился и теперь стал просто приходить к Марине в гости сам, без приглашений. Бабушка Тося взялась принять в этих делах самое живое участие: она помогала выбрать для свидания наряд поприличней, готовила букеты, лично выбирая самые красивые цветы из своего небольшого садика. Наставляла и подбадривала. Давала деньги на мороженное для «дамы».

«Болезнь» из острой фазы перешла в хроническую к общему удовлетворению всех!

Вскоре стало известно, что отец выхлопотал перевод на самую западную точку Украины в благодатную Волынь. Неумолимо приближалось время отъезда. Незадолго до него Андрей зашёл к Марине. Она читала очередную классику. Она пригласила его на балкон, где стояли лёгкие кухонные табуретки, села и раскрыла книжку. Андрюша молча слушал, как она, машинальным движением ладони поправляя спадающие локоны, тихо рассказывала о чужой любви, о чьей-то доблести и чьей-то подлости, о сложных жизненных вещах, которых они ещё ни разу не испытывали. Он рассматривал её округлые коленки, выглядывавшие из-под знакомого халатика, и «сгорал» от тоски и желания. Видимо, детство неумолимо неслось к своему завершению. Это желание поцеловать Марину было почти что сладострастием. Его колени легко касались её ног, а он совершенно не имел понятия о том, что со всем этим делать? Он был по сути своей ещё ребёнком со взрослеющей душой, и это было мучительно!

Он собрался уходить, Мариша его не задерживала. Перед самым отъездом он написал ей письмо полное глупой и наивной страсти. Он написал его потому что не мог не сделать этого. Он пришёл в её подъезд, по странности так напоминавший ему уже совсем было потухший в памяти другой подъезд и опустил в почтовый ящик своё послание. Не задержавшись ни минуты, он выбежал во двор, чтобы больше в него никогда не вернуться.

Через неделю или две он отправил письмо со своего нового адреса. Оно было спокойнее и разумнее первого. Ответ пришёл не сразу. Знакомый почерк его обрадовал, и он закрылся в своей комнате. Знакомый почерк… нёс какую-то гиль про какое-то «письмо счастья», которое она получила непонятно от кого, и о том, что ему надо срочно выслать ей ответом тот рубль, который она вложила в конверт.

«Представляешь, этот рубль должен обойти земной шар несколько раз, и тогда он вернётся к тебе миллионом», – читал Андрей, ничего не понимая.

В письме действительно лежал бумажный жёлто-зеленовато-коричневый советский рубль. Он вспомнил ту лопату, которую он тогда зачем-то отбросил от себя в скверике перед школой. Он зачем-то разорвал чужой рубль на две части, выдрал из старой школьной тетради лист и, написав на нём какую-то гневную тираду, сложил пополам, загнув поля. Затем, вставив обрывки в письмо, Андрей взял в ящике серванта чистый конверт, написал знакомый адрес и пошёл на почту. Он отпускал своё послание решительно, но с капелькой сожаления.

Охладевший разум постепенно снова вспомнил о первой любви. Он написал Галине письмо, и вскоре пришла открытка, которая не в состоянии была что-то изменить в стремительном мелькании событий.

3. Ча-ча-ча

С тобою дни равны годам.
Ты утомляешь, словно праздник…

А.А. Дольский

Коль совершился брак, то брачного союза
Нерасторжима связь, ее нельзя порвать:
Супруги не должны в разлуке пребывать.

Пьер Корнель



Жизнь взяла своё. Таня, боевитая и в чём-то нагловато-бесцеремонная соседка по дому, с которой он познакомился перед поступлением в училище, буквально брызгающая искрами всевозможных инициатив и подавляющая своей экзальтированностью, как вихрь «ворвалась» в андрюхино бытие.

Шёл 1977 год. Не так давно освоив гитару, он «выползал» иногда во двор и распевал с друзьями популярные песенки. Однажды из соседнего подъезда вышла и подсела рядом на лавочку девушка с пятого этажа. Она тут же бойко заговорила с ним и, представившись Таней, предложила общаться.

Они стали встречаться, вместе гулять по весенним улочкам Луцка, разговаривать обо всём. Анрейка был интеллектуалом, и ему нравилось обсуждать темы из разных областей знания. Таня, не отставая от него в развитии, могла его в этом поддержать.

Внешностью Татьяна была неказиста: чуть ниже среднего роста, круглолицая с монгольскими скулами и прямыми каштановыми не очень длинными волосами, чуть завитыми плойкой. Её внешность была искажена большим рубцом «заячьей губы», некогда в детстве залеченной хирургической операцией. Следы от швов явно проглядывались вдоль шрама, но открытый и общительный её характер с лихвой компенсировал этот её физический недостаток, и Андрей старался его не замечать. Как и некоторый дефект речи, связанный с ним.

Таня сводила Андрея в свою школу, из которой она выпустилась в прошлом году и в которой уже был каникулярный беспорядок и пахло побелкой и свежей краской. Встретив свою бывшую учительницу, она радостно обнялась с ней, и, по выражению лица педагога, было нетрудно догадаться, что в школе Таня была на хорошем счету, благодаря своей общественной активности.

Андрей заканчивал школу (он был на год младше Тани) и собирался поступать в военное училище. Он успешно сдал все экзамены и наслаждался последними свободными летними деньками, изредка бегая в военкомат за оставшимися справками и на медкомиссию.

Однажды, незадолго до его отъезда, Татьяна пригласила Андрюху в танцевальную студию, в которой, как оказалось, давно занималась.

Нельзя сказать, что Андрюшка был далёк от бальных танцев – в школе, в старших классах девчонки-одноклассницы организовали изучение вальса и пригласили желающих парней для освоения основ.

Идея ребятам понравилась и вечерами под пластинку, сдвинув классные столы они изучали вальсовые па с краснеющими от смущения девочками.

Взрослеющие и мужающие старшеклассники довольно быстро осваивали азы движений и даже добивались кое-каких успехов.

Потом Андрею пришлось уехать вместе с родителями и танцы прекратились. И тут – такое предложение…

Конечно он не смел отказаться. Огромный зал был ярко освещён и по нему сновали тут и там репетирующие пары в лёгких спортивных одеждах. Таня поздоровалась с партнёрами по увлечению, представила Андрея, потом схватила его за руку и потащила в зал поближе к источнику звука. Едва кивнувшие головами парни и девушки продолжали свои повторения, мгновенно забыв об их с Андреем существовании.

– Мы будем с тобой изучать латинские танцы. – сказала она. – Этот танец называется «ча-ча-ча».

Ритмичная музыка наполняла зал, и Таня начала показывать движения, характерно двигая упругими бёдрами. Двигаясь в такт музыке, она несколько раз повторяла: «Раз-два-три-четыре; пять-шесть-семь-восемь». Потом взяла его за руки и предложила в медленном темпе повторить показанное вдвоём.

Оказалось, что Андрей был довольно посредственным «учеником». Особые латинские «штучки» никак не давались, потому что он никогда этим делом не занимался. Таня изо всех сил пыталась что-то «выдавить» из «одеревеневших» андрюшкиных ног, только вгоняя его в ещё больше наваливавшееся на него смущение и стыд перед окружающими.

К счастью вскоре пришла повестка на отправку для поступления в военный ВУЗ и танцы прекратились, так толком и не начавшись.

Письма от Танюши приходили регулярно. Она поступила в Киевский институт лёгкой промышленности, потому что мечтала стать технологом швейного производства. Она писала много и подробно о своей студенческой жизни, о порядках, существовавших в ихнем ВУЗе, о красотах Киева, о своей будущей специальности и всяких профессиональных прибамбасах; писала она и о совместных вечерах отдыха с курсантами военного училища.

Однажды от неё пришло пухлое заказное письмо с жирной надписью: «Осторожно! Фото!». Вскрыв конверт, Андрей достал из него несколько чёрно-белых студийных фотоснимков. На них была изображена Таня: поясной портрет вполоборота с чувственной полуулыбкой, красивой причёской и большими серёжками, знакомыми ему ещё до армии; фотография во весь рост в симпатичной плиссированной юбке и кружевной блузке; голова была немного повёрнута в сторону. На третьем снимке Таня сидела на стульчике, закинув ногу на ногу и грациозно положив руку на подлокотник. Из-под изящно раздвинутого разреза юбки светлели крепенькие ляжки. На изящных ступнях красовались такие же изящные босоножки на высоком каблучке. Качественный маникюр и педикюр безупречно дополняли этот шедевр, так же, как и стильные кольца, перстни и браслетики на ухоженных руках.

Надо ли говорить, как однозначно подействовали эти снимки на Андрея. Видимо, пора уже было взрослеть и думать о семейной жизни, и мысли эти постепенно овладевали его умом. Незаметно, как во сне, мысли перетекли в строчки, строчки – в письма, которые и с той и с другой стороны становились всё чувственнее, всё эротичнее и откровеннее.

Коллеги-курсанты подтрунивали, конечно, над простачком Андрюхой, увидев ненароком фотографии, которых в этой среде от однокашников не утаишь. Подтрунивали, бросая сальные шуточки, но в тайне завидуя товарищу, ведь редко у кого уже были подобные привязанности, обещавшие вскорости перелиться в нечто большее, чем просто переписка.

Несколько раз во время каникулярных отпусков Андрей с Татьяной встречались и тогда, опьянённые целомудренными поцелуями, они подолгу гуляли по Киеву; или оставленные всё понимающими родственниками одни в комнате часами лежали на кровати, покрывая лица друг друга горячими страстными поцелуями, повторяя жаркие и сумасшедшие слова любви и желания. Она позволяла ему положить свою ладонь на вожделенное лоно. И это было эквивалентом наивысшего счастья, которое может быть у мужчины рядом со своей женщиной. Позволить себе большее не могла не только она (до свадьбы – ни-ни!), но и он, понимающий всё!

В один из каникулярных отпусков Андрей озвучил родителям их с Танюхой совместное решение соединиться в браке. С родителями будущей невесты и с её старшей сестрой он познакомился ещё до училища: тогда Татьяна пригласила Андрея к себе домой, чтобы показать фотоальбомы и заодно познакомила его с роднёй как гостя.

Отец её был грузным отставным военным – спокойным и улыбчивым, с красным немного одутловатым лицом. Бросалось в глаза то, что жена и дочки часто довольно колко подтрунивали над ним, но он, незлобиво огрызаясь, уходил на балкон курить или просто беседовал с гостем о всяком.

Было видно, что девчонок он очень любил, и они являлись отрадой его души с самого детства. Казалось также, что жену свою он больше терпел, чем уважал благодаря своему природному качеству патологической покладистости. Уже зная к тому времени, что Танюшка перенесла в раннем детстве мучительную пластическую операцию, Андрей подозревал, что папа любил её больше, чем старшую Наталью.

Танина мама, Фаина Петровна, была невысокого роста (Таня была в неё), фигуриста, с тёмными волосами, поднятыми от затылка кверху на заколку, большая аккуратистка. Она работала по редкой для небольшого города специальности – косметолога и, судя по всему, половина женского населения была у неё в подругах и приятельницах.

Наталья была ростом повыше (видимо – в отца) и, видимо, острее на язычок. Круглое её миловидное личико было обрамлено кудрявыми (думается без завивки) каштановыми волосами и украшено большим количеством тёмных веснушек. Она носила довольно массивные очки, но это её не портило. Недостатком было скорее другое – то, что она вместе с мамой любила колко (и даже едко) подтрунивать над отцом и как-то обидно высмеивать его. Алексей Гаврилович всегда нарочито весело отвечал на эти эскапады и никогда не ругался.

Несколько раз он приглашал Андрея покурить на балкон и там, между разговором «ни о чём», как бы между делом вставлял загадочную фразу: «Андрей, ты только будь мужчиной!».

Смысл этих слов он понял уже позднее, а пока дело шло к свадьбе.

Так как Андрей после выпуска непременно будет направлен на службу куда-нибудь в отдалённый гарнизон, у них с Танюшей заходил разговор и о том, как ей быть с учёбой; на что она решительно отвечала, что будет переводиться на заочное или оформит академический отпуск и непременно поедет, как «декабристка», за мужем. При этом разговоре будущая тёща как бы понимающе посмеивалась над дочкиной судьбой и красноречиво подмигивала в её сторону.

«Карточный домик» начал «валиться» уже на свадьбе, которую играли в конце апреля 1981 года, незадолго до выпуска. Для бракосочетания Андрею специально на три дня дали отпуск.

Родители Андрюши были многодетными и жили небогато, поэтому были бы не против, если бы свадьба была как можно скромнее. Но родители невесты «закусили удила». Переговоры, как ожидалось, ничего не дали и, даже кольца, были куплены на деньги невестиной родни. Андрей приехал накануне, с Таней не виделся (не положено). В доме бракосочетаний Татьяну вывели наконец к нему перед самым шествием в торжественный зал. Он посмотрел на неё и не смог узнать в ней его Танюшу, с которой было пережито столько упоительных мгновений.

Бездарный стилист поднял и скрутил в высокий шиньон её волосы над головой, увеличив в ширине её и без того не очень красивое лицо и придав ему какое-то надменно-глупое выражение.

Зал для торжественного застолья отец жениха арендовал у гарнизонного офицерского кафе за символические деньги, благо сам служил в этой части на одной из руководящих должностей среднего звена. Он подарил ему прекрасную болгарскую «Кремону» с посеребрёнными струнами и очень удивил красивой песней с написанными, как будто бы специально для этого случая, словами: «Татьяна плюс Андрей равняется Любовь». Живая инструментальная музыка тоже была подарком от гарнизонного ВИА, коего папа был невольным куратором.

Дальше Андрейка вспоминал последовавшие события какими-то фрагментами, очень смутно. Главным его чувством была усталость и отупелость от всех пошлых забав и массы незнакомых лиц. Он почему-то чувствовал себя очень скверно и глупо, когда сквозь шум и суету до него дошли слова каких-то новых родственников о том, что украли невесту. Растерянность и стыд, да ещё какие-то насмешливые взгляды незнакомых физиономий. Никто не торопился «впрячься» на стороне новоиспечённого мужа и ринуться искать; а самому броситься на поиски было как-то обидно и глупо. Через полчаса стало ясно, что невеста, заведённая в азарте, до сих пор сидит где-то в тёмной комнатушке, ожидая «освобождения» от одного из многих посланных «авторитетным» женихом товарищей.

Со стороны жениха были только папа с мамой, старшая сестра с мужем и младший братишка, да ещё несколько близких папиных друзей-знакомых, один из которых возил молодых через семь мостов по городу и пригородам.

Наконец кто-то напоролся на скучающую жену и под пьяный смех её вывели в зал.

– Что ж ты меня не искал? – ехидно и с какой-то издёвкой спросила она Андрея. Он ничего не ответил, растерявшись окончательно от смущения.

Однако всему приходит конец. Часа в три ночи новобрачных доставили в красивую гостиницу, где был забронирован номер на двоих. «На кровать слоновой кости положили молодых…».

В первую ночь он не стал мужчиной, она не стала женщиной. Какая-то ватная стена стояла между ними. Так и не дойдя до близости, они просто уснули от дикой усталости. Всё произошло на вторую ночь: под приглушённый свет торшера, какой-то загадочный аромат молодого женского тела и вскрик: «Ой-ой-ой!!» на белоснежную простыню пролилось несколько капель невинности…

На выпуске, который молодые лейтенанты отмечали в арендованном кафе, Татьяна была весела и гиперактивна. Она рассказывала какие-то смешные истории и как-то не в разумную сторону своей пошлостью выделялась из среды таких же, как она, молодых офицерских жён, коих в этих рядах было уже довольно много.

Но почерпнуть у Татьяны много разумного тоже можно было с лихвой. Она, например, как опытный специалист, прекрасно разбиралась в тканях и предметах одежды; она филигранно стирала, крахмалила и утюжила самые навороченные рубашки, юбки, блузки и брюки. Она прекрасно кроила и шила, идеально подгоняла под фигуру сорочки и выбирала только такие вещи, которые были сшиты из особых легко стирающихся и гладящихся тканей.

В конце медового месяца (он же первый лейтенантский отпуск после училища) перед убытием к новому месту службы (как официально назывался отъезд в войска) стало ясно, что молодая жена ехать с молодым мужем никуда не собирается. А будет продолжать учиться. А муж-офицер будет служить. Она будет здесь, в Киеве, а он – там, в Забайкалье. Этому «открытию» предшествовал небольшой, но очень важный инцидент с тёщей. Фаина Петровна однажды сказала Андрею, что есть реальная возможность (по блату) уехать после выпуска на службу в Южную группу войск (которая, если кто забыл, стояла в благодатной Венгрии). У Фаины Петровны в генштабе служил какой-то близкий родственник и мог похлопотать о таком удачном назначении. Андрей, с презрением относившийся ко всяким знакомствам и «блатате», горячо отказался: «Будем служить там, куда отправят». Поскольку вопрос был задан как-бы ради интереса (во всяком случае ему так показалось), он, по наивности молодости, подумал, что родственники оценили его принципиальность.

На самом же деле всё было совсем не так. Не принципиальностью мужа гордилась жена, а досадовала по поводу его упёртости и «тупорылости».

Молодой лейтенант прибыл в суровый край, где из-за сопок день короче, а из-за отдалённости тёплых морей зима длится пять, а то и шесть месяцев. Он приехал один, но его, как «женатика», поселили в коммуналку для семейных (большая четырёхкомнатная квартира на три семьи в панельном доме).

По заранее достигнутой договорённости жена-студентка получала от мужа-лейтенанта каждый месяц телеграфными переводами восемьдесят рублей советских денег на проживание. Кто жил в те времена, тот помнит, что это было в два (если не в три) раза больше студенческой стипендии. Андрюша, наверное, искренне любил свою первую женщину (хотя, скорее всего, просто сильно был привязан) и делал всё, чтобы ей было хорошо. Он писал ей письма, она отвечала не так подробно и часто, как в училищные годы, а пореже и посуше, ссылаясь на напряжённый ритм учёбы.

Наступил 1982 год. Шёл памятный «парад» генсеков. В феврале лейтенант поехал в свой первый армейский отпуск. Татьяна как раз отдыхала на зимних каникулах дома и ждала мужа.

Несколько раз Таня и Андрей умудрялись уединяться днём в пустой квартире родни, когда все: тёща, тесть и золовка были на работе. Татьяна была сторонницей «классики», но в этот раз, в каком-то порыве вожделения решив попробовать «нетривиал», она завалила мужа в кресло, сунула ему в руку презик и, скинув трусики, безумно эротично села на мгновенно отвердевший «нефритовый стержень». Андрей глянул туда, где он входил в лоно, наслаждаясь райским зрелищем.

– Больше не смей туда смотреть! Никогда, слышишь? – вдруг звонко взвизгнула она и соскочила. Раздался звонок в дверь. Таня зло дала понять, чтобы Андрей быстро застегнулся и оправился, потому что, скорее всего, пришли на обед.

Поздоровавшись, он прошмыгнул в туалет, чтобы снять и выкинуть презерватив. Резинки на «положенном» месте не было! Не было её и в штанинах. Похолодев от ужаса, открыв дверь, прошмыгнул в комнату их с Татьяной греха. «Изделие номер два» предательски валялось рядом с выходом из комнаты никем пока не замеченное.

Однажды Таня во время какого-то разговора невзначай назвала Андрея Славиком и, немного смутившись, сказала, что до свадьбы у неё был друг-партнёр по танцам – очень близкий ей человек.

Для полноты картины поведаю один поучительный случай. Таня любила время от времени похвастать перед окружающими своей начитанностью. Однажды она заговорила с Андреем об античном святом мученике «Янтуарии». Понимая, что латинское название месяца января может быть как-то связано с этим латинским именем, Андрей предположил, что он не «Янтуарий», а всё-таки – «Януарий».

– Что?! – вспыхнула вдруг в жене спесивая гордыня.

– Скорее всего, этого святого звали Януарием. – как можно тактичнее повторил Андрей.

– Ладно. Я проверю. – снова заносчиво, но уже без первоначальной запальчивости отпарировала она. То, что муж может быть прав, было для неё явным откровением и не очень приятным сюрпризом. Поглядев в энциклопедию, она убедилась в его не меньшей, чем её, эрудиции.

Отпуск быстро закончился. Надо было уезжать на службу.

Настало лето. В первые летние каникулы Таня приехала к мужу погостить. Ещё ранее он на лейтенантскую получку купил в военторге диван-кровать светло-бежевой обивки. Но покупка с явным смыслом как-то не сработала – всё кончалось почему-то очень быстро. Обозвав мужа обидными эпитетами, жена уехала. Зимой следующего года всё повторилось так же до обидного тоскливо.

К его соседям по квартире давно уж прибыли их супруги, успели даже устроиться на работу или службу.

Однажды замполит бригады вызвал лейтенанта в кабинет и сказал, что, поскольку жены до сих пор в гарнизоне нет, он, лейтенант, должен съехать в общежитие для холостяков, чтобы освободить жилплощадь для других нуждающихся семейных пар.

Андрей понимающе кивнул и в тот же день переселился со всем своим скарбом, взяв в грузчики несколько бойцов из своего подразделения. Кроме складного дивана у него была радиола на деревянных ножках с набором прекрасных пластинок и два чемодана разного барахла. Туда же с собой он захватил пятилитровую банку лично им замаринованных маслят свежего урожая.

Ближе к зиме в казарму прибежал посыльный из штаба бригады и передал ему распоряжение срочно прибыть к командиру. Озадаченный Андрей прибыл быстро, и дежурный указал ему на дверь тактического класса.

С волнением войдя в помещение, он увидел слева от входа стоящие в ряд несколько сдвинутых столов, накрытых зачем-то кумачовой бархатной скатертью. За столом сидело почти всё бригадное начальство: комбриг – хамовитый полковник, которого все отчаянно побаивались, замполит, начальник штаба и секретарь парткома. Там же сидел командир дивизиона майор Воронов.

Лейтенант вытянулся по струнке и чётко доложил о своём прибытии.

– Садись, Андрюша. – неожиданно мягко, по-отечески сказал полковник и указал ему на стоящий по центру стул. Тот сел.

Комбриг кивнул замполиту и тот спросил:

– Скажите Андрей Петрович, какие у вас отношения с женой?

Оправившись от неожиданности вопроса, Андрей ответил:

– Всё нормально…

– Тогда прочтите вот это, – он с мягкой отеческой улыбкой протянул молодому офицерику два тетрадных листка, сложенных так, как складывают их, чтобы поместить в почтовый конверт. Андрей встал, подошёл к столу, взял листки, исписанные чётким ученическим почерком, почерком его жены, его Танюхи. Он стал читать про себя буквально следующее:

«Уважаемое командование! Прошу Вас повлиять на Вашего офицера NN, который ничем не помогает жене-студентке, которой приходится жить впроголодь в чужом городе…», и тому подобная чушь на четырёх страницах рукописного текста. Заканчивалось письмо так: «Лейтенант NN позорит и дискредитирует своим поведением высокое звание советского офицера и коммуниста; прошу принять в отношении него самые суровые меры воздействия».

Андрей тупо разглядывал пасквиль и ничего не понимал. Из ступора его вывел голос командира:

– Андрюша, ты что действительно не отправляешь жене денег на пропитание?

– Да вы что?! – возмущённо воскликнул тот, – каждый месяц, телеграфом, восемьдесят рублей! – судорога перехватила на миг горло. Сглотнув «комок», он с жаром добавил:

– Да у меня и квитанции все есть! Я вот только в этом месяце на неделю задержал – в нарядах был.

– Верим, верим, Андрюша. – успокоил комбриг и вздохнул (весь ареопаг понимающе переглянулся). – Ладно, идите, товарищ лейтенант.

Медленно вышагивая в сторону КПП, Андрей обдумывал всё то, что ему только что пришлось узнать и услышать. Не хотелось верить, что это не сон, а реальность: его жена, его Танюша, его первая зрелая привязанность, его первая женщина предала его пошло, подло и низко. А главное – глупо!

Он готов был поверить, что эти грубые эскапады нашёптывает ей его тёща, её мать, лицемерная и беспринципная, с примитивным пониманием роли жены в семье.

Через неделю Андрей получил очередное письмо от жены, которая, как ни в чём не бывало, снова писала о каких-то студенческих заморочках: коллоквиумах, семинарах, поездках на практику и уборку урожая в колхоз. Андрей ответил прямо и в лоб о том, что ему показали её письмо к командованию, и что он больше не желает с ней общаться.

Таня замолчала. Через несколько месяцев Андрея перевели в другую часть, в другой город, в другой род войск. Душевная рана постепенно стала затягиваться. По здравом рассуждении он понимал простую истину: «если невеста уходит к другому, то неизвестно, кому повезло». Хотя ему и продолжали изредка приходить её письма, какие-то покаянные и тоскливые, он больше не хотел иметь дело с тем, кто его бросил. Однако эта решимость как-то постепенно сошла на жалость, и он решил попробовать что-то восстановить в их отношениях. Ведь всё же это по-прежнему была его жена, его первая женщина – таким не попускаются без серьёзных оснований. В августе 83-го его отпустили в очередной отпуск. Узнав, что она поехала к знакомым в Ленинград, он написал, что приедет. Таня сообщила адрес, по которому они живут со своей подружкой по группе. Озадаченный не меньше читателей и автора этих строк, Андрей отправился самолётом на рандеву с ней.

Прилетев в Пулково, он без труда добрался до Васильевского острова. Разыскав нужный адрес, поднялся по гулким чугунным ступенькам на второй этаж и позвонил. Таня с одногруппницей были дома. Законная супруга встретила мужа холодно. То, что между ними уже всё кончено, было очевидно. Ночь в отдельной комнате не добавила ничего нового к этой очевидности. Что-то, а точнее – кто-то определённый уже незримо стоял между ними настолько реально, что они даже не прикоснулись друг к другу.

На следующий день Тане надо было уезжать. А её товарка молдаванка Клавдия, стройная и симпатичная смуглянка, осталась с Андреем наедине. Впрочем, то, что между ними вспыхнуло на краткий миг, никак не повлияло на их взаимоотношения – молдаванки считают, что мужчине отказывать нельзя, такой обычай: не больше, не меньше.

Впрочем, это уже совсем другая история.

На следующий год Андрей получил сухое и короткое письмо, в котором Таня «милостиво» предлагала ему подать на развод и вернуть все её фотографии. Развели их очень быстро, потому что у них не было детей.

4. «Вальс цветов».

Горькая разлука делает бедных любовников решительно немыми.

Уильям Шекспир

Без тебя моя жизнь – зал ожидания.

Фредерик Бегбедер.

С любимыми не расставайтесь!

Александр Кочетков




С Лилией его познакомил его товарищ по взводу Серёга Стрелков. Он по линии художественной самодеятельности занимался в гарнизонном доме офицеров в танцевальном ансамбле. Стрелков великолепно владел искусством классического танца, так как в суворовском училище его преподавали как одну из дисциплин. А Лиля была его партнёршей.


В Лиле ничего какого-то особенного не было, кроме больших, светлых и каких-то грустных глаз.


Они сидели в гостях у Лильки. «Стрелок» сыпал пошлыми анекдотами и историями из военной жизни, а она тайком поглядывала на Андрея. Их глаза иногда встречались, и тогда оба тут же отводили их в стороны.


Стрелков накануне рассказывал Андрюхе о неудавшейся попытке овладеть своей партнёршей, вбившей в голову «глупые» правила целомудрия. Он же не считал эти правила глупыми.


Курсантикам надо было возвращаться в училище, и они неспешно засобирались. Он с трудом поборол желание оглянуться при выходе, хотя чувствовал затылком, что она на него смотрела.


Андрей иногда видел Лилию на репетициях, но обмениваться мимолётными взглядами им больше не доводилось. К тому же его в далёком Луцке ждала наречённая…


Будучи уже лейтенантом, Андрей заехал во время отпуска в альма-матер. Посетив училище, пообщавшись со знакомыми, он побежал в дом офицеров. Так как до поезда было ещё много времени, он захотел увидеть Лилю.


Зайдя в знакомые двери, Андрюха взлетел на второй этаж и вошёл в опустевший зрительный зал. На сцене репетировали артисты и он, перекинувшись с ними парой фраз, как бы между прочим, спросил: где сейчас Лиля Трокаль?


– А она только недавно куда-то ушла, – ответила одна из девушек-артисток. – Что ей передать, когда она придёт?


– Передайте, что я заходил, хотел с ней встретиться.


Выйдя на заснеженную улицу, Андрей пошёл, оглядывая знакомые места города, ставшего ему родным на целых четыре года. Он сел в троллейбус, который понёс его на окраину, к родителям однокашника Сашки Железкина – во время учёбы они тесно общались.


Проведав милых стариков, рассказав о своей службе и жизни, обменявшись новостями, часа через два, он снова, оказался у входа в дом офицеров. И снова зашёл в зал.


Кто-то сказал ему, что Лиле передали, что её разыскивал Андрей, она тут же пулей принеслась, но его не застала. Прождав минут сорок, она… ушла, наверное, домой…


Поезд вёз Андрея по заснеженной тёмной равнине. Глядя в ночную бездну, он грустил и, по-видимому, знал, отчего. Он не помнил лилиного адреса, он не представлял себе, кто ему его может дать, он не мог себе ответить на вопрос: готов ли он к решительному шагу, а, самое главное, готова ли Лилька? В конце концов, засыпая, он подумал, что это судьба, и под стук колёс провалился в осторожный сон…


5. Вальс Дварионаса.

Просто встретились два одиночества, Развели у дороги костёр.
А костру разгораться не хочется…

Ф.Я. Лаубе

В разлуке три четверти горя берёт себе остающийся, уходящий же уносит всего одну четверть.

Ибн-Хазм


В 1984-м году Андрей, освобождённый от моральных обязательств (с женой его успешно развели), пустился, как говорится, во все тяжкие. Познакомившись в поезде с одной проводницей-хохлушкой, он стал по графику бегать к ней на свиданки. На проходящем поезде он вечером садился в её вагон, добирался до конечной станции, а утром, в пять часов с «копейками», возвращался домой.

Он жил опять в одной квартире с семейными парами, с одной из которых подружился, так как знал их ещё с лейтенантства. Однажды, возвращаясь с одной из таких секс-сессий, он почувствовал что-то неладное: по дороге от КПП в сторону жилого городка бежали посыльные бойцы с красными повязками и при оружии. Андрей, как был, в парадной шинелке припустил через весь гарнизон до своего дома. Когда он зашёл, его сосед и товарищ Серёжа уже собирался по тревоге; его жена Тамара хлопотала на кухне, на скорую руку готовя мужу завтрак.

– Что стряслось? – спросил Андрей Сергея, расстёгивая шинель.

– Тревога. – буднично ответил тот, натирая бархоткой яловые сапоги.

В просторный коридор «вышла» дородная Тамара:

– Ах ты, б*ядёныш! – хитро улыбнулась она. – Ты где это всю ночь шастал?

Изобразив не менее хитрую улыбку, тот ничего не ответил и, скинув ботинки, ринулся в свою комнату переодеваться в полевую форму.

– Завтракать будешь? – крикнула она ему через дверь.

– Буду. – ответил он гулким эхом.

Вскоре в библиотеке бригадного клуба был организован вечер поэзии, и Андрея, как умеющего петь и играть на гитаре, заведующая пригласила исполнить романс на стихи Сергея Есенина под аккомпанемент фортепиано. На репетиции за инструментом сидела миловидная, молодая женщина. Лет ей было 25. Красивые, прямые русые волосы были заплетены в тугую косу, которая свисала до самого пояса и ниже. Она улыбнулась Андрюше очень обаятельной и мягкой улыбкой. Глаза её были немного грустными и чуть потерянными. Заиграв без предисловий «Письмо матери», она кивнула ему, чтобы вступал. И он запел нежно и мелодично: «Ты жива ещё, моя старушка…». Библиотекарь, Наталья Павловна, прослушав, дала добро на исполнение и сказала, когда прийти.

После поэтического вечера они познакомились поближе. Чем-то она его зацепила. А она и не пыталась как-то отстраниться от него, и тот интуитивно понял, что Наталья свободна. Она работала преподавателем в музыкальной школе, где обучала музицированию дочь заведующей библиотекой. Именно поэтому, а ещё и потому, что Наташа была неплохим педагогом, её и пригласили поиграть.

Вскоре она приехала к нему в общагу. К тому времени он, как разведённый, в квартире уже не жил (дежавю с замполитом повторилось и на этот раз). Они договорились, что она подъедет на такси на КПП, а он встретит её и покажет, свою «берлогу». На ней было красивое чёрное приталенное зимнее пальто с серебристо-чёрной лисой и норковая «таблетка», с шиком надетая с наклоном вперёд. Из-под очков глядели голубые глаза. Непослушные «соломенные» прядки, выбивавшиеся из-под шапочки, чуть прикрывали лоб, расходясь к аристократично утончённым розовым ушкам. Волосы были собраны сзади в стильную плетёную кичку, на которой и восседала гордая «таблетка».

В комнате на пружинной кровати они обошлись без особенных прелюдий. Было видно, что мужчина у неё был очень давно и неудовлетворённое женское начало прорывалось наружу блаженным стоном.

Когда Наташа собралась домой, Андрей вызвался проводить её. На такси они доехали до самого её дома сталинской постройки. Наталя жила в посёлке при крупном заводе. Отец её был одним из руководителей на этом предприятии, поэтому его семья проживала тут, в ИТРовском доме, как его называли местные жители.

Поднявшись на второй этаж, они вошли через массивные и высокие двери в просторный вестибюль, слева от которого был вход в маленькую уютную кухню. Справа двустворчатые двери, выкрашенные белой эмалью, со стеклянными полупрозрачными вставками прикрывали вход в довольно просторный зал, окна которого выходили на живописный сквер. Из зала показался пожилой, но ещё довольно крепкий отец в чёрных брюках и клетчатой фланелевой рубашке с подвёрнутыми рукавами; густая с проседью чёрная шевелюра волнистых волос была зачёсана назад; круглое лицо с гордо посаженным орлиным носом было приветливым, но улыбка была сдержанной – для первой встречи. Он протягивал ладонь для рукопожатия.

Показалась мать – пожилая женщина невысокого роста со светлыми вьющимися волосами и небольшим курносым носом. Она вышла в прихожую, сдержанно поздоровавшись, предложила гостю раздеваться и проходить в большую комнату. А сама упорхнула на кухню, из которой доносились запахи готовящейся еды. Её «осиная» талия была опоясана цветастым фартуком.

Натальина четырёхлетняя дочь Катерина была похожа на мать: те же красивые, но кудрявые светлые волосы, тот же аккуратный носик и не выдающиеся в стороны, а скорее прижатые к голове ушки. Рассматривая незнакомца, она глядела, чуть повернув и наклонив голову, а светло-карие глазёнки – на объект «изучения». Лукавый взгляд глаз и милая, немного капризная улыбка от пухленьких щёчек придавали её облику флёр лёгкого и почти взрослого кокетства. По-детски припухшие веки чуть прикрывали глаза, делая их немного похожими на азиатские. Было ясно, что в этом доме её любят без ума.

Катюша сразу же взяла гостя в оборот, отведя его в свою комнату и показав игрушки, книжки и… фильмоскоп с набором плёнок с детскими фильмами.

Надо ли говорить, что через двадцать минут они сидели при выключенном свете и плотно зашторенном окне, и дядя Андрюша, направив луч проектора на натянутую на шкафу простыню, читал сказки.

Пригласили к столу. Будущая тёща Вера Николаевна достала из загашников разные вкусности; будущий тесть Василий Иннокентьевич распечатал по случаю знакомства бутылку «Столичной». На горячее к столу вынесли картофельное пюре с биточками.  Тонко нарезанное сало, копчёная колбаса, маринованные огурчики и помидорчики, квашенная капустка, брусничный морс в стеклянном кувшине – всё это придавало столу какую-то особенную праздничность.

И холостяк «поплыл»…

Возвращался он последним «семнадцатым» в своё общежитие около полуночи. Назавтра надо было рано вставать – понедельник!

Андрей стал ездить к ним регулярно. Катерина понемногу прикипела душой к нему и однажды, как бы невзначай, назвала его «папой». Наталья слышала это (она имела абсолютный музыкальный слух) и была немного обескуражена, на миг замерев и немного покраснев. А Катька, как ни в чём не бывало, продолжала расчёсывать своих кукол и менять им одёжки.

Иногда по выходным Андрей с Катюшей гуляли в парке, посещали аттракционы. Он что-нибудь рассказывал из жизни, а Катя внимательно слушала.

Она очень любила качели. В парке были и небольшие качельки, для маленьких, и огромные гондолы с тормозной системой, в которые могло поместиться человек десять. Тётенька дежурная забирала билетики и они, раскачиваясь, по полчаса летали над землёй.

Андрей, по сути и сам ещё будучи большим ребёнком, нашёл отдушину в детской душе, и дитя платило ему «той же монетой». Однажды во время демонстрации диафильма, после пятой или шестой плёнки Андрюха капризно пожаловался Катерине, что он уже устал читать.

– Почему? – наивно спросила она.

– Ну, потому, наверное, что я и кручу, и смотрю, и читаю, а ты только слушаешь.

Она на немного задумалась:

– Па. А давай: ты будешь крутить и читать, а я буду смотреть и слушать.

Её такие милые и наивные перлы он стал записывать в специально заведённый блокнот в твёрдом переплёте, точно так, как это делал их с братом и сестрёнками отец.

Сложнее дело обстояло с отношениями Натальи и Андрея. Она не любила его, не видела в нём настоящего сильного и самодостаточного мужчину.

***

Летом 1985-го она с дочкой по профсоюзной путёвке поехала отдыхать в Сухуми, а он, движимый болезненной страстью, как ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку, взял отпуск и разыскал их там по обратному адресу на письме. Он поднимался по ступенькам между двух, поросших тропическими диковинами газонов, к главному корпусу, а навстречу ему шли они с Катюнькой, взявшись за руки. Он увидел их раньше, она, близорукая с детства – чуть с опозданием. От неожиданности Наталья настолько явственно сделалась пунцовой, что Андрей понял: за эффектной красавицей-блондинкой настойчиво «ухлёстывают» местные ловеласы. От неожиданности растерялась и Катюшка – она видела возле мамы этих курортных мачо.

Наташа много позже, тогда, когда дело их развода после девяти совместных лет уже было решённым, призналась Андрею в том, что его неожиданный приезд её ко многому обязывал. Она видела его отношение к дочери, её привязанность к нему, её – совсем не помнящую беспутого отца. Она до поры гнала мысли о браке – первый семейный опыт сделал её более осторожной и прагматичной. Её вполне устраивал их гражданский брак: без взаимных обязательств, без особых поводов для беспокойства о будущем…

Однажды они остались дома одни: Андрей отдыхал перед нарядом, у неё занятия планировались только после обеда. Она, движимая желанием, сказала, чтобы он зашёл в спальню через минуту.

Чуть подождав, он вошёл. Наталья лежала под лёгким одеялом на мягкой пружинной кровати. Андрей, раздевшись, лёг с ней рядом. Нежные поцелуи очень быстро подвели к соитию.

Когда он пытался сбросить одеяло, она мягко возвращала его на место – он знал наверняка, что она стеснялась своих широких бёдер. Но он всё же, в то время, пока она от удовольствия закрывала глаза, успевал бросать вожделенные взоры на то, что занимало его, как партнёра: он видел её лоно, покрытое светло-русой «растительностью» и «губки», украшенные крохотной изящной «розочкой» в ажурных складочках.

Он никогда не откровенничал с ней о её интимных особенностях – он знал, что она была воспитана патриархально и подробности анатомии её раздражали.

Они некоторое время лежали рядом, лаская друг друга, когда его член под её рукой, к его немалому удивлению, снова был в полной боевой готовности и тогда, впервые в его жизни, он… сделал дубль.

Наталья не просто стонала, она исступлённо кричала и, возможно, в первый раз испытала подлинный оргазм одновременно с мужчиной! Даже подруги на работе заметили, что она была необычно хороша и счастье струилось из её глаз.

Но, к сожалению, такое в их совместной жизни получилось в первый и последний раз.

***

В декабре Андрея перевели на новое место службы. Город, в котором ему предстояло послужить находился не так далеко, всего около ста километров от её дома. Наталья иногда приезжала по выходным, и тогда он договаривался с соседями по комнате о том, чтобы они «обеспечили» им ночь на двоих. Но чаще Андрей сам в субботу вечером, если не было дежурства, шёл на станцию и поездом нёсся к ней…

Они давно уже жили, как муж и жена. И летом 86-го она, наконец, после полутора лет знакомства, решилась на брак. Скромную свадьбу они справляли дома. Андрюха-примак удочерил Катерину. Теперь она была его законной дочкой. Вскоре его перевели в обратном направлении, в тот же город, из которого он ненадолго отлучался.

В первом браке у Андрея детей не было, хотя он очень желал этого. Однажды Наталья вынуждена была уехать в командировку куда-то за Урал на пару недель. Через неделю он получил от неё письмо, которое она написала прямо в поезде. Письмо было проникнуто нежностью и любовью. Она писала, что уже несколько дней она знает, что беременна; она писала: «Любимый Андрюшенька, я ни о чём не жалею!». Андрей был на седьмом небе от радости и счастья!

Но через несколько дней после приезда, она сказала, что ребёнка не будет – врачи, опасаясь последствий порока сердца после перенесённого ревматизма, рекомендовали избавиться от плода…

***

Наталья не любила дома играть на фортепиано – ей хватало занятий в школе с «бестолковыми неучами». Никто «недорослей» учиться особо не старался заставлять (колхоз – дело добровольное), но родители платили деньги, а потому приходилось переступать через собственное желание и «вспахивать эту дернину тупым плугом».

И сами педагоги время от времени подвергались аттестациям и тогда Наташа отрабатывала обязательные и не очень обязательные задания дома.

Пианино было качественное ГДРовское тёмной полировки с тремя латунными педалями и красивым звуком. Виртуозные этюды Кабалевского и вальсы Шопена звучали настойчиво и методично по нескольку раз к ряду для лучшей отработки сложных моментов. Андрей любил слушать классическую музыку и всегда тихо восхищался наталкиной игрой, тем более, что она не особо его этим баловала. Однажды она открыла ноты и начала какой-то простой и довольно красивый вальс, которого он никогда не слышал до этого.

– Что это за вещь? – спросил он, когда она закончила.

– Это вальс Дварионаса; школьная программа. Его ученики пятого класса играют. – сказала она с ироничной улыбкой, показывая пальцем в ноты.

Сказать, что Андрей и сам музицировал, было нельзя. Хотя он когда-то в юности ходил в музыкалку. Однажды юный Андрюша самостоятельно разучил первую часть «Лунной сонаты» и иногда играл её для себя. Наталья обычно тактично уходила в другую комнату, потому что играл он плохо.

У неё был абсолютный музыкальный слух. Она, повернувшись спиной угадывала, какую ноту, какую клавишу Андрей нажимал на пианино.

Несмотря на то, что совместная жизнь их совсем не устраивала (он – романтичный, порывистый и немного безалаберный; она приземлённая, чуть эгоистичная и в меру деспотичная), они продолжали жить, ездить к его родным, на море, гостить у её родственников в Макеевке, ходить изредка в рестораны, на концерты, участвовать в корпоративных вечеринках, ругаться из-за всякой ерунды, а чаще всего, помогая родителям – мотаться на дачу или в гараж, который служил погребом для хранения овощей (притом, что машины у них не было!).

Девчонка потихоньку подрастала. В девять лет у неё открылись явные способности к иностранному языку. Занимаясь с дочерью уроками, Андрей сам много нового и полезного почёрпывал из школьной программы, того, что пропускал, в своё время, мимо ушей и внимания. Отношения между ними, по-прежнему, были нежными, хотя дочь, взрослея, становилась всё более самостоятельной и вредной.

***

В середине 1990 года Андрею было предложено послужить за границей, в Германии. Надо ли говорить, как престижно было для офицера опробовать себя в совершенно новых условиях частей постоянной боевой готовности. Надо ли говорить, как вожделенна была поездка за кордон в культурную Европу для советского человека; как желанна была она, особенно для жён и детей; сколько неизведанного и интересного таила она в себе.

1-го июня он пересёк границу СССР. Ночная Польша, утренний Франкфурт на Одере, пересыльный пункт и непривычно маленький, словно игрушечный поезд до Фюрстенберга в штаб 2-й Гвардейской танковой армии.

Всё вокруг, такое чистое и аккуратное, казалось каким-то чудом! Получив предписание в штабе, расположенном в живописном городке (в немецком стиле фахверк) на берегу голубого озера, окружённого зелёными перелесками, Андрей с двумя чемоданами вечером добрался до крохотного, как поезд, вокзальчика. Там уже кучковалась группа таких же, как он, молодых офицеров. Узнав у земляков, что поезд будет только утром, он огляделся в поисках зала ожидания, но, оказалось, что на маленьких станциях таких услуг немцы не предоставляют.

На перроне, заставленном офицерскими чемоданами и прочим скарбом, было две или три лавчонки, на которых сидели люди. Поставив свои вещи тут же рядом с остальными, Андрей пошёл прогуляться и осмотреться. «Mitropa», прочитал он вывеску и заглянул в вокзальный ресторанчик с круглыми столиками, устеленными белоснежными скатертями. Он присел на стул. Скоро сон сморил его, поскольку было уже поздно и он, положив голову на сложенные пирамидкой кулаки, задремал.

Разбудил его работник станции, который, что-то лопотал по-тамошнему, указывая на дверь и приглашая выйти, поскольку заведение закрывалось. Стряхнув личину сна, Андрей вышел снова на перрон. Безветрие и прохлада. Станционные часы показывали «два», на пустынной заасфальтированной площадке было… пусто, его чемоданы одиноко дожидались своего хозяина. Где-то в отдалении за путями в темноте мелькал фонарик обходчика и раздавался глуховато-металлический звук молоточка по буксам колёсных пар.

Опешив от неожиданности, Андрюха оглянулся по сторонам, потом походил туда-сюда в надежде встретить кого-нибудь. Через пять минут на перроне наконец показался немец в брезентовом плаще, с горящим тусклым светом шахтовым фонарём в левой руке и молоточком на длинной деревянной ручке – в правой. Он был выше среднего роста, худощав, с круглым лицом, украшенным густыми усами.

– Скажите, а где все? – наивно обратился Андрей к железнодорожнику-иностранцу.

Пожилой немец, по-видимому, предвидя, благодаря своему жизненному опыту, такой поворот, без переводчика понял, чего хочет русский парень в форме капитана.

– Russische Offiziere dort, in Waggons*. – ответил он, показывая своим молотком в сторону скрытых темнотою путей и чуть виднеющихся вдалеке, на фоне городских огоньков, пассажирских вагонов.

*Русские офицеры там, в вагонах. (нем.)

Ничего толком не понимая, Андрейка, тем не менее, взял свои пожитки и пошёл, переступая через рельсы, в указанном направлении. Вагоны стояли на пятом или шестом пути и выглядели совершенно безжизненными. Только в одном окошке Андрей в свете какого-то дальнего прожектора вдруг заметил прислонённую к стеклу офицерскую фуражку, а под ней – часть лица с закрытыми глазами. До неопытного (!) наконец стало доходить, что ночью у германцев пассажирам разрешается отдыхать в вагонах. Он дёрнул железную дверь, которая без усилий поддалась. В плацкартной темноте было тихо, только мерное сопение спящих людей едва раздавалось отовсюду. Найдя свободное купе, Андрей пристроил на полу свои чемоданы, не раздеваясь, прилёг на коротенький двухместный полужёсткий диванчик, положив ноги на противоположное сиденье, и уснул.

Прибыв в пункт назначения, живописный Гарделеген, Андрей стал наконец полноценным военнослужащим группы советских оккупационных войск в Германии.

Вскоре он получил контейнер с домашним скарбом и обставил свою комнату в небольшой аккуратной квартире на две семьи в ожидании своих девчат. 

Наталья прибыла через две недели после вызова. Она приехала одна, без дочери, намереваясь сначала устроиться и решить вопросы со школой.

Новые яркие впечатления на время оживили их взаимоотношения. Они по выходным ездили в Стендаль и Магдебург, гуляли по живописным улочкам и набережным, угощались в многочисленных открытых кафе немецкими сосисками и свежим пивом, заходили в лютеранскую кирху – наслаждались звуками органа, и мотались на окраину города в огромный, похожий на большой ангар, магазин сниженных цен.

Громом среди ясного неба стало известие о том, что советские войска больше объединённой Германии не нужны. Артиллерийский дивизион как раз находился в летнем лагере Хоттендорф недалеко от города, когда 20-го августа кто-то привёз весть о скором выводе войск обратно в Союз…

Как будто туча налетела на городок. Как ни трудна была служба в боевой части, всё же это была мечта многих – служить за границей. Каждый воспринимал эту командировку не только как синекуру, но и как возможность получить бесценный опыт для дальнейшей карьеры. И вот, с лёгкой руки политиков и дипломатов, всё рушилось, как карточный домик, и летело в «чистое поле», в палаточные городки средней полосы, в пустые прилавки магазинов, блат, хамство, беспросветность, неустроенность.

Наташа уехала раньше мужа сразу же после нового года, когда стало ясно, что удержаться и остаться в Германии ещё на какой-нибудь срок уже не удастся. Возможность была, и вполне реальная, но вмешался несуразный случай, и всё рухнуло в одночасье. На каком-то очередном построении командир полка грубо и обидно обозвал его при всех за какую-то недоработку, и он, не сдержавшись, возмутился. В Забайкалье такое спровоцированное пререкание с командиром сошло бы с рук, но у кадровиков было негласное указание «центра»: «прореживать ряды»…

В апреле 1991 (аккурат после павловской реформы) Андрей вернулся к семье. Он, конечно же, привёз из-за «бугра» такие диковины, о которых в ту пору советские люди только мечтали: японский телевизор с пультом, видеомагнитофон, стереофонический двухкассетник, турецкую кожаную куртку; девочкам – косметику, а Катюшке – две куклы Барби: брюнеточку и блондиночку, предел её мечтаний!

Тем не менее, Наташа, не отошедшая ещё от той «скоропостижной» эвакуации, при любом удобном случае корила «непутёвого» за несдержанность, которая так дорого им обошлась.

***

«Хруст» стоял не только в Германии, Венгрии, Чехословакии, Польше – по всему Советскому Союзу расформировывались войска, военные толпами увольнялись на гражданку; советская армия выводилась из Монголии. Воспользовавшись обстановкой и случаем, Андрей, наконец, осуществил давнишнюю мечту – служить в военном комиссариате.

Занявшись наконец любимым делом, делом, к которому имел явную и безусловную склонность с детства, он буквально расцвёл и возмужал. Ощущение собственной самодостаточности придавало ему ещё больше сил. Его стали отмечать в приказах, чего раньше не бывало. Это только подстёгивало его рвение; энергия буквально фонтанировала из него! В это время они с Натальей переселились в однокомнатную квартирку на проспекте в чистенькой, ухоженной «хрущёвке».

Несмотря на налаженный быт и устоявшийся ритм жизни, Андрей с Натальей всё больше осознавали, то, что отношения стремительно сходят на «нет»; остатки взаимного уважения куда-то улетучиваются; сексуальная неудовлетворённость, как едкая кислота, разъедает стальную нить прежней привязанности. И эта нить, вполне предсказуемо, «лопнула», нагруженная сверх всякой меры.

Давно почувствовав, что они друг для друга стали совершенно чужими людьми, они позволили себе, наконец, броситься в «омут» новых увлечений.

Андрей красиво пел, аккомпанируя себе на гитаре, он сочинял стихи, был заводилой на корпоративных вечеринках. Неудивительно, что преимущественно женский коллектив военкомата так благоволил своему новому сотруднику.

Неудивительно и закономерно и то, что он влюблялся и в него влюблялись. Эти всплески страсти разрастались в ощущения, казалось бы, серьёзной влюблённости, но сдерживаемые голосом разума порывы быстро сходили на уровень простой, но нежной дружбы…

6. Румба.


Работайте так, словно деньги не имеют для Вас никакого значения. Любите так, словно Вам не угрожает риск быть отвергнутым. Танцуйте так, словно на Вас никто не смотрит.

Марк Твен

Румба – танец, во время которого кавалер следует за дамой в поисках соприкосновения бедрами, а дама старается этого избежать. В этом танце дама как бы является объектом дерзкого ухаживания и старается сдержать страсть своего партнёра. Возможно из-за этого за румбой и закрепилось название – «танец любви».

Википедия


Одним из таких удивительных увлечений Андрея стала Лариса. Её, стройную, симпатичную, живую, умную и очень весёлую девушку невозможно было не выделить из всех. Ей было 24, ему – 33, но этой разницы он не ощущал, поскольку чувствовал себя молодым.

Поначалу это была всего лишь симпатия, ничем не отличающаяся от тех милых взаимоотношений, которые складываются, сплошь и рядом, в коллективах, в которых бок о бок работают мужчины и женщины; где витает дух особого братства, скреплённого «раствором» серьёзной и, порою, весьма напряжённой работы.

Тогда, в июле 1993 года совпали два незначительных события: Андрей с Натальей подали, наконец, заявление о разводе; и военкомат только что «отработал» очень трудную командно-штабную игру.

Все радовались команде «отбой учениям» и, по этому поводу, пили чай в 4-м отделении. Из кассетного магнитофона звучала музыка; девчонки накрыли скромный «стол». Разобранная картотека лежала по командам стопками на столешницах. Никто разбирать её сегодня не торопился – всё, по умолчанию, переносилось на завтра. Андрюха, как главное действующее лицо, радовался вместе со всеми хорошей оценке. Лариса «сыпала» разными историями, забавляла и тормошила подруг.

Потом она встала и пригласила Андрея на танец.

Они медленно кружились под красивую мелодию. Она смотрела ему в глаза и улыбалась. Её тонкая изящная фигурка была настолько рядом, что захватывало дух. Он разглядывал её милое лицо, тронутое веснушками и едва угадываемыми монголоидными чертами, любуясь светло-карими глазами и прелестными ямочками на округлых щеках. Постепенно, кружась, они оказались в смежном помещении.

– Знаете, что мы танцуем, Андрюша? – спросила она.

– Танец…

– Это румба. Его ещё называют «танцем любви».

Андрею было как никогда приятно и легко двигаться, потому что Лариса была лёгкая и податливая, как бабочка. Незаметно кружение становилось всё более быстрым. Они отталкивались от пола одной ногой, кружа на другой. Они ничего не замечали вокруг. Они смотрели друг другу в глаза – он чуть-чуть сверху, она – снизу, когда она буквально на мгновение прижалась к его губам неожиданно страстным и опьяняющим поцелуем.

Когда кружение сошло на нет, она продолжала глядеть ему в глаза своим лучистым взором. Потом тихо сказала, как будто ничего не случилось:

– Пойдёмте к столу.

Чего там говорить – он давно ждал этой минуты, не надеясь, однако, что она когда-нибудь настанет.

Они начали встречаться после работы. Однажды он пригласил её к себе домой, просто на обед. Она просто сказала: «Поехали!».

Дома они «поклевали» его холостяцкое варево. Она загадочно улыбалась, черпая гороховый супчик. Ситуация для первого свидания t;te-;-t;te* складывалась забавная.

*Лицом к лицу; с глазу на глаз; тет-а-тет (фр.)

– Спасибо. – сказала она, иронично улыбнувшись, и выпорхнула из кухни.

Андрей сполоснул посуду и вышел в зал. Лара лежала на ковре в своём светлом приталенном платье на правом боку лицом к нему, положив голову на вытянутую руку и глядя куда-то впереди себя. Чуть улыбнувшись, она повернула глаза в его сторону. Тогда Андрей лёг рядом на спину, раскинув в стороны руки и озирая потолок.

Они лежали так, не проронив ни слова, минут десять. Глянув на часы, Андрей сел и сказал:

– Ну чё, Ларис? Пойдём? – обеденный перерыв заканчивался.

Он думал о том, что прошёл не очень сложный тест. О чём думала она, он не мог, да и не пытался узнать. Возможно, всё же, что она хотела, чтобы он её поцеловал, а, может быть, просто любила полежать на полу, устеленном мягким туркменским ковром. Он благоразумно не желал торопить события; он боялся рассеять этот хрупкий романтический образ, существовавший, возможно, ещё только в его воображении. Ему было очень, просто божественно, хорошо оттого, что она была с ним рядом, так близко. Он понимал, что, скорее всего, грубым натиском он бы, наверняка, разбил то «тонкое и хрустальное», что зарождалось между ними.

Он пришёл к ней в гости через парочку деньков, неся в руках три пышных букета: для неё, для её матери и для бабушки. В аккуратной трёхкомнатной квартире на третьем этаже панельного дома кроме них жила ещё и её сводная сестра. Лариса была старшей.

Судя по всему, эти четыре человеческих существа были связаны какой-то не совсем радужной судьбой. По мимолётным полувзглядам и полуфразам, проскакивавшим то и дело между ними, он понял, что мама была в замужестве два раза и оба раза неудачно (с обывательской точки зрения). Лариса ревновала, конечно, мать к младшей сестре. Было видно, что той в жизни досталось больше тепла и ласки. Было ясно, что роль Золушки Лоре была горька и, тем не менее, мать – школьного педагога – она чтила и к её мнению старалась прислушиваться.

Несколько дней Лариса с удовольствием принимала знаки внимания от Андрея…

Но однажды Андрюша почувствовал что-то неладное: Лариска избегала встречи с ним, каждый раз как-то виновато отводя взгляд. На просьбу объясниться она с плохо скрываемой под напускным оптимизмом горечью сказала, что у них с ним ничего не получится, что она уже обручена, что у неё скоро состоится свадьба и прочее… Андрей понял, что его статус «женатика» может безжалостно сломать то, что так романтично начиналось. Властная и «правильная» мать, скорее всего, «вправила мозги» «неправильной» дочери в том смысле, что она разбивает чужую семью!..

– Лора! Ты что, любишь его? – грустно спросил Андрей.

– Нет. – простодушно ответила она. – Андрюша, у тебя же семья.

– Да нет уже никакой семьи, Лариса! Мы скоро разводимся, уже заявление подали.

– Да ладно, Андрейка! Всё у вас наладится, вот увидишь!

– Но ты же его не любишь… – совершенно безнадёжно пробормотал он.

– Ничего. Стерпится-слюбится! – нарочитая бравада не смогла скрыть нотки горечи в пошлой формуле, прозвучавшей в её устах.

Он встретил её через месяц случайно на трамвайной остановке. Она заметила его, стоя в обнимку с каким-то «качком» в малиновом пиджаке и засаленных джинсах. Но повернула к своему спутнику лицо, деланно улыбаясь. Трамвай подошёл. Андрей проводил взглядом изящную красавицу, заходящую в вагон в обнимку с толстозадым «быком» в стоптанных туфлях. С наигранной улыбкой она заглядывала в лицо своему «избраннику» и что-то ему рассказывала.

Жалкое зрелище Андрюху ошеломило, тем более, что с Натальей они уже неделю или две как официально развелись.

Лариса больше никогда не появлялась в его жизни, уволилась с работы и куда-то переехала, не общалась ни с кем в социальных сетях. Говорят, что жёны «новых русских» и бандитов часто не доживают до естественной смерти…

7. Ёхор (хатар наадан).*

Нужно прочувствовать ёхор, прочувствовать его магическую энергию.

Д. Ж. Бадлуев

Самая короткая ночь перед расставаньем,
Самый горький вестник — рассвет. Кто-то, пожалев обо всём, скажет: «До свиданья!»,
Но дороги в прошлое нет…

Сергей Трофимов

Читая объявления в городской «сплетнице», он наткнулся на странный текст: «Познакомлюсь с мужчиной со знаком зодиака «Рак», рождённым в год «Мыши». Они созвонились. Договорились о встрече.

Аюна** разговаривала сдержанно, сдержанно улыбаясь и с любопытством рассматривая собеседника. Она работала предпринимателем: продавала и перепродавала, зарабатывая на жизнь и учёбу дочери.

Умная и улыбчивая молодая азиаточка понравилась ему сразу же. Они посидели в кафе, и он пригласил её к себе на квартиру на ужин. Не став притворно «ломаться», она согласилась, потому что, судя по всему, их желания совпадали.

Она, насаживалась на его «стержень» и вновь возносилась над ним, с загадочной полуулыбкой Джоконды рассматривая его лицо; два упругих конуса с тёмными сосками касались его груди, и чёрные густые волосы щекотали его лицо, когда она наклонялась, чтобы поцеловать его; её облик в свете ночника напоминал лик индийской богини. Ощущение нереальности происходящего приходило к нему каждый раз, когда после прилива сладострастия и небольшого перерыва всё начиналось вновь и вновь, как будто впервые.

Насладившись друг другом до полной истомы, они катались по кровати, целуясь, играя и дурачась, как дети. Она встала, включила свет и, сев в самой откровенной позе, попросила его приблизить к «йони» лицо и рассказать, что он там видит. Испытывая вновь и вновь приливы лёгкого возбуждения, он рассказывал ей её «устройство», и она слушала, мягко улыбаясь. Казалось, что она слышала обо всём впервые, хотя, может быть, только делала вид…

Он видел ярко алый вход в «пещеру удовольствия», обрамлённый тёмного цвета, как у негритянки, аккуратными упругими губками, покрытыми ажурным рисунком мелких складок. Место их схождения на самом верху было украшено таким же смуглым, покрытым тонкой блестящей кожицей клитором.

Он прикоснулся к нему большим пальцем, самым кончиком, и стал дразнить его, пока Аюнка не начала стонать от удовольствия. Тогда он осторожно, продолжая лёгкие прикосновения, нащупал указательным пальцем эту волшебную точку*** внутри набухшего влажного влагалища прямо напротив клитора, легко сдавливая пальцами лобок и постепенно увеличивая нажим.

Тело женщины извивалось под идущими сплошной чередой волнами надвигающегося оргазма. Стон, с каждым порывистым вздохом всё усиливающийся, постепенно перешёл в крик, и она «кончила», изогнувшись дугой в сторону «пальцев-повелителей», и затем бессильно опустилась с блаженной улыбкой на смятую простыню. В момент её наивысшего наслаждения он почувствовал, как зев матки вытолкнул густую слизистую «пробку», открывая путь семени в глубь чрева, чтобы зачать новую жизнь…

Они заснули под утро в объятиях друг друга, счастливые и усталые.

– Андрюха! Ты чем ночью занимался? А? – Ленка Сальникова, его подруга по совместной работе, улыбаясь своей «фирменной» открытой и чуть насмешливой улыбкой, спросила его на следующий день, заглядывая лучистыми красиво подведёнными очами ему в сонную физиономию.

Андрюха ничего не отвечал, а только устало улыбался, глядя плохо соображающими глазами в бумаги, разложенные перед ним на столе. Он ещё был… там, с НЕЙ…

То, что случилось вчера, было с ним впервые. Ещё совсем недавно он поставил «жирный» крест на своих способностях, как любовника, но вчерашняя ночь, похожая на чудо, перевернула мир с головы на ноги. Аюна как будто открыла какую-то потайную дверцу, как будто вдохнула в Андрея совершенно другую парадигму, перепрограммировала его.

Он был горд и счастлив как никогда в жизни. Он глядел на себя другими глазами.

Первая женщина для мужчины остаётся первой навсегда. Первая женщина, которая помогла мужчине раскрыться и поверить в свои силы, остаётся в памяти прочно и основательно.

Она пришла вечером, такая же спокойная и улыбающаяся, по-прежнему загадочно рассматривающая его: то ли изучающе, то ли подозрительно.

Удивительная ночь повторялась для него снова. Было видно, что Аюна вновь получает удовольствие, но уже сдерживает эмоции, продолжая смотреть ему прямо в лицо. Когда Андрей сказал, что она похожа на индийскую богиню, она, улыбнувшись ответила:

– Врёшь.

– Точно, точно! – повторял он с жаром.

Она улыбалась, иронично глядя на него.

– Что означает твоё имя? – спросил Андрей.

– Звезда…

Она пошла принять душ, и они снова стояли под струями, покрывая друг друга поцелуями. Наконец она повернула переключатель и выключила горячую воду. Ледяной поток прикоснулся к андрюшкиным ступням; тогда Аюнка, вроде бы заигрывая, стала поливать его пригоршнями, потешаясь над тем, как у него захватывало дух от холодных брызг. Она закрыла слив пробкой и стала набирать воду.

Андрей вылез и начал тереть себя махровым полотенцем.

Когда звук льющейся струи стих, он снова вошёл туда, где плескалась она. Сидя в ванне, Аюна, не торопясь ладонями гнала волны на свою грудь. Она повернула голову к нему и улыбнулась, а затем долго смотрела через воду на его руку, которой он ласкал её ТАМ… Вода была ледяная…

Они с Аюной, дочерью шаманского рода, встречались ещё несколько раз, и каждый раз она казалась ему всё более холодной и отстранённой.

Движимый страстью, однажды он в промозглый октябрьский день после работы пришёл к ней домой. Аюна встретила его приветливо, но с едва угадываемой досадой. Взгляд её тёмных, как ночь глаз как бы недоумённо говорил: «Зачем?». В съёмной квартире она была не одна: её подруга Туяна, с которой они снимали жильё и дочь – четырёхлетняя Саяна.

Они, не раздеваясь, прилегли на разложенный диван лицом к лицу, как будто у них уже не было сил, на самом же деле – отдавая дань ещё не прошедшей до конца нежности, и проговорили до ночи, прикрыв дверь комнаты. Она рассказала о том, что чувствовала, когда они встретились впервые: вначале ею двигало любопытство, но не каждый способен переступить через бытующие в социуме пережитки. Будучи, как она выразилась, «националисткой», она сделала над собой усилие, пойдя на близкий контакт с представителем другой расы, другого народа. С самого начала она пыталась, по мере возможности, не допустить, чтобы их отношения поднялись до уровня «безумной» страсти. Любопытная и смелая от природы, она всё-таки не смогла пересилить довлеющие стереотипы поведения в окружавшей её с рождения общности. Сильная личность оказалась незащищённой в этом плане и… сдалась «демону» бытовой традиции. В это время он уже познакомился с другой женщиной, успел с ней поссориться и вот пришёл снова к Аюнке и рассказал ей об этом.

– Андрейка, не переживай, всё у вас сложится. – сказала она, заставляя его поверить в то, в чём была не уверена сама…

Когда глубоко за полночь Туянка осторожно приоткрыла дверь, она увидела, что «любовники», обнявшись, прямо как были, в одежде, крепко спят на неразобранном одеяле…

***

Он некоторое время ещё тосковал по ней, но постепенно успокоился. Андрей, зная её независимый характер, был уже уверен в том, что она сразу же о нём забыла, вновь «занырнув с головой» в сделки, логистику и реализацию товаров. Так было нужно, потому что в противном случае расставание превратилось бы в бесконечное мучение для обоих.

И всё же он через все последующие годы пронёс чувство благодарности женщине, которая одарила его уверенностью в своих силах. Хотя слово «благодарность» не очень подходит к обозначению чувства, которое он испытывал, того чувства, которое остаётся в подсознании надолго, ну, во всяком случае, до того, пока другая, пылкая и любящая душа не заменит его собой.

*Ёхор (бурят. Ёохор) — народный танец-хоровод у бурят. В настоящее время термин ёохор употребляется как общенациональное название танца-хоровода. У западных бурят, в частности у эхирит-булагатов, он популярен под названием наадан (букв. «игра») или хатар наадан («танец-игра»).
**Аюна (бурят.) – бурятское женское имя с множеством значений: мудрость, бирюза, светлая, чистая, прозрачная, девственная, единственная, заботливая, талантливая, умная, медведица, изумруд, игра, шаман, цветок, сахар, глаза, камень, звезда. Единого мнения о происхождении этого имени у учёных нет. (прим. авт.).
*** «…эту волшебную точку…» – пятно Грефенберга (точка G) – одна из главных эрогенных зон у женщины. (прим. авт.)

8. Диско.

На чердаке жил котёнок по имени Гав. Когда соседский кот узнал, что… котёнка зовут Гав, он почесал спинку о трубу соседского дома и сказал:
– Я бы не советовал котёнку с таким именем спускаться во двор. Во дворе котёнка с таким именем ждут одни неприятности.

Григорий Остер. «Котёнок по имени Гав»

«Я в вашей власти, делайте со мной, что хотите, где хотите и когда хотите».

Ги де Мопассан. «Милый друг»

Алина в переводе с греческого означает: «светлая», «несущая свет», «солнечная». Алина – символ вечной женственности. Она как бы лишена возраста. В юности её занимают «взрослые женские» проблемы, а в старости она продолжает ощущать себя почти такой же юной, как в давние годы. Но Алина способна проявить гибкость ума, если речь идёт о достижении цели, которую она перед собой поставила.


Когда «вопрос» с Аюной ещё не был окончательно «снят с повестки дня», Андрей продолжал искать. Жить в неродном городе в полном одиночестве – это было не по его характеру. И он снова вернулся к рубрике «Знакомства».

Определись слёту, что тебя ожидает в лице очередного «соискателя», было, в общем-то, не сложно – достаточно для этого прочитать текст. Андрей всегда любил умных женщин, а объявления, как правило, указывают на присутствие этого качества у их авторов (или отсутствие).

Два «проходных» свидания ни к какому результату не привели – как сказал бы какой-нибудь лирик, «искра не проскочила» ни с той, ни с другой стороны.

Объявление Алины не было подписано, но содержало номер домашнего телефона: «Молодая, симпатичная женщина, рост 170, познакомится с мужчиной не старше 50 лет для постоянных взаимоотношений. Гарантирую приветливую улыбку, вкусные обеды и незабываемые ночи».

И холостяк «поплыл»… Он позвонил в этот же день.

Не то, чтобы он умирал без вкусного обеда и «незабываемых ночей» – сам слог повествования был на сколько пронзителен по сути, на столько же свеж и оригинален по форме.

Мелодичный голос с характерным чисто женским тембром приветливо отозвался: «Аллё».

Он, поздоровавшись, назвал цель своего звонка; завязался разговор, в итоге которого они договорились о встрече.

Было 28 октября 1993 года; погода стояла мерзкая: холодная и ветреная. Асфальтированные тротуары были тут и там покрыты лужами, небо сплошь затянуто серыми косматыми облаками. Андрей хотел купить цветы, но в это вечернее время на рынке уже ничего путнего не было. Он вышел на улицу. Он не подумал о том, что, наверное, это судьба – всех двух или трёх предыдущих женщин он встречал красными гвоздиками, и эти свидания приводили лишь к расставанию. Эта мысль пришла к нему уже намного, очень намного позже, когда совместная их с Алиной супружеская жизнь подходила к своему серебряному юбилею.

Уже смеркалось. Андрюха запрыгнул в трамвай, он успевал к назначенному сроку. Сойдя на остановке, перешёл через пути и двинулся в сторону анфилады киосков, торгующих всякой мелочёвкой. Увидев за стеклом, увешанным газетами и журналами, разрекламированные «в хруст» шоколадные батончики, купил «Сникерс» и сунул в карман шинели.

Алина по телефону описала, в чём она будет одета. Андрей тоже немного рассказал о себе. Он увидел её сразу: высокую и стройную, в серо-пятнистом пальто, такой же фетровой беретке, из-под которой свободно опускались на плечи чёрные волнистые волосы; в бежевых австрийских сапогах на огромной шпильке она, казалось, парила над толпой, близоруко оглядывая местность через очки.

Потом уже она рассказывала, что искала кого-нибудь выше 170 сантиметров, потому что считала, что претендент возьмёт поправку на каблук. Наивная! Для мужиков ведь все юбки одинаковые, зато отвёртки разные!

Андрей подошёл и спросил: не Алина ли она?

– Алина, – ответила Алина, с немного смущённой улыбкой глядя на него сверху вниз.

– А я Андрей, – представился он, немного смущаясь.

– Очень приятно. Пойдём? – без обиняков перешла она на «ты».

– Пошли.

– Если ты не против, прогуляемся до моего дома, здесь недалеко?

Они миновали переход и через четыре минуты подошли к её подъезду. Это была обычная брежневская пятиэтажка с пристроенным с торца овощным магазином. Они поднялись на третий этаж.

– Подожди, попросила она и открыла дверь.

Минут через пять Алина вышла на полголовы ниже ростом. В простых советских замшевых «горках на манке» она выглядела намного милее и… ближе.

– Я готова.

Они гуляли по вечерним улочкам, о чём-то болтали. Было довольно холодно и промозгло, и он, вспомнив про шоколадку, предложил ей согреться. Она не отказалась, но выдвинула встречное предложение: поехать к ней и поужинать. Так Андрей в первый раз оказался у Алины дома и познакомился с её родителями, симпатичными, интеллигентными и ещё довольно, с виду, молодыми.

Через много лет она признавалась, что в тот вечер Андрей нарушил всё, что можно и не можно было нарушить, и это до сих пор является темой для самых уморительных семейных историй. Во-первых, она терпеть не может «Сникерс»; во-вторых, Алина не думала, что Андрюша будет небольшого роста («Ты что, читать не умеешь? Я же написала, что рост 170, но ты поправку на каблуки взять не догадался!», – смеясь укоряет она его).

– Ну, думаю, – рассказывает Алинка, – если он ещё и лысый!..

Когда Анрюха разделся, чтобы пройти в зал, она заметила на его макушке в окружении тёмных волос… круглую белую «тонзуру».

На большом цветастом ковре, озадаченно и с любопытством поглядывая на гостя, бегала по кругу маленькая рыжеволосая и курносая, с круглыми щёчками девчушка лет четырёх. Андрей уселся в кресло и стал наблюдать. Девчонка Даша «нарезала» круги ещё минут десять, а потом, «выпустив пар», подошла к нему и начала рассказывать последние «новости».

 Ужин был очень даже кстати – гуляя Алина с Андреем пристыли; их продрогшие члены требовали подкрепления, подкрепления в виде варёных сосисок и обжаренной на масле некрупной картошки, предварительно сваренной в мундирах.

– Может – по стопочке? – предложил глава семейства.

– Давайте, – без смущения согласился гость; он был не любитель спиртного, но знакомства ради был только «за».

Очень скоро психологическое напряжение, свойственное моменту первого общения, сменилось расслабленностью и взаимной симпатией.

Хрупкий мир, державшийся пока ещё на действии «горячительного», чуть было не нарушился, когда отец после третьей-четвёртой рюмки стал рассказывать, как дружно они живут «одной командой» и, почему-то, настойчиво акцентируя внимание на том, что он бурят, видимо стараясь сразу расставить все точки над i в вопросе будущих их взаимоотношений и гипотетических недоразумений. Отец Алины действительно – потомок двух народов – имел не очень ярко выраженные, но определённые азиатские черты. Папа его, представитель титульной нации, а мама – исконно русская, прибывшая с Поволжья в тридцатых годах, как тогда было принято, по распределению после медицинского института.

Отец Арсения Николаевича (так звали его) был по профессии литератором и в конце тридцатых попал под пресс сталинских репрессий. Его спасло от гибели только то, что он страдал открытой формой туберкулёза и дни его были сочтены. Его спасла его будущая жена и мама их будущего сына – хирург-фтизиатр. Эта история потрясла Андрея, но его будущий тесть решил перестраховаться и проверить будущего зятя, как говорят, «на вшивость».

– Мне нет никакого дела до вашей нации, – с достоинством отпарировал Андрюха, дед же продолжал наставлять и про их сплочённую компанию и про то, что внучка Даша для них всё, и они её в обиду ни за что никому не дадут… Дочь с женой, Лилией Евгеньевной, после определённых усилий, деда урезонили и сняли напряжённость, переключив разговор на отвлечённые темы.

Было довольно поздно, когда Андрей засобирался домой. Ему надо было добираться трамваем на другой конец города – там он временно проживал в квартире тёщи своего сослуживца. После развода с женой жильё на проспекте пришлось оставить.

Через парочку дней он пригласил Алину на день рождения хозяйки квартиры Раиды Власьевны, которая была очень радушна и приветлива. Свою новую знакомую он заранее презентовал ей, и получил от неё, «для дамы», официальное приглашение.

После ужина при свечах (на котором кроме хозяйки присутствовали: друг и соратник Лёшка (большой и улыбчивый прапорщик с пышными усами), его жена Ольга (худенькая, небольшого роста говорунья) и их дочь – красивая и стройная топ-модель Ксюша (как будто только что сошедшая с обложки рейтингового таблоида). Гости стали танцевать под хиты в стиле диско.

Шедевры «Би-Джиз», «Бони-М», Африк Симона и «Иррапшн» разогревали круче вина. Алина вертелась и заигрывала, вовлекая в свой «водоворот» Андрея, который сбивался с ритма и никак не мог поймать кураж. Она не знала, что с танцами у него всегда было сложно. Ему стало скучно. Его раздражало, что его заставляют делать то, что ему не нравится; его мутило от душного запаха пота; и ему захотелось поскорее оставить затянувшуюся вечеринку.

На следующий вечер, желая сменить формат свиданий, он пригласил Алину в кино на американский боевик. Ему нравился экшн, он с восторгом следил за тем, как герой Стивена Сигала «крошит в мелкий салат» террористов, захвативших поезд. Алина, не любившая такие зрелища, скучала.

Возвращались они довольно поздно. Андрей проводил Алину до самой квартиры. Прощаясь, он вдруг сказал ей обидные и жестокие слова о том, что они больше никогда не будут встречаться, что у них ничего в жизни не получится, а если и получится, то он всегда будет жалеть об этом, и что, в общем, она не в его вкусе и всё в таком роде…

Она смотрела на него злыми глазами, полными слёз и досады. Он пошёл вниз по лестнице, а она, постояв немного, открыла дверь квартиры.

Алина, не раздеваясь, ходила взад и вперёд по коридору, когда из зала вышел отец:

– Что случилось? – спросил он опрометчиво.

– Исчезни!! – впервые в жизни повысила дочка голос на своего папу…

Впервые в жизни, он ничего не ответил ей, а только тихонько скрылся обратно за стеклянной дверью. Она «извергала искры»!

Прошло несколько дней. Андрей работал в своём кабинете, делая своё обычное дело. Всё это время он, как ни в чём не бывало, общался с коллегами и изредка почитывал объявления в газетёнке, не находя… ни-че-го!

Зазвонил телефон и он, взяв трубку, привычно доложил свою фамилию. Знакомый голос мелодично проворковал: «Привет».

– Привет, – повторил он, опешив от неожиданности.

– Андрей, я хочу, чтобы ты сводил меня в театр. – мягко сказала Алина. Он немного помолчал, потом пришёл в себя и ответил, удивляясь своим собственным словам:

– Пойдём…

Они снова встретились вечером. В театр они так и не сходили, а просто гуляли, болтая ни о чём.

Вскоре Андрей получил комнату в общежитии, и съехал от добрых друзей, давших ему прибежище, не желая дальше их стеснять. Накануне он купил обои, кисти и клей и решил обновить своё новое жилище. Помочь в ремонте в ближайший выходной он пригласил… Алину.

Андрюшка молча намазывал обойным клеем нарезанные листы, и вставая на табурет, прикладывал их к стене. Алина помогала ему, лихорадочно думая: «Господи! Зачем я это делаю?».

Когда одна стена была почти готова, Андрюха пристроил кисточку к ослизлому ведру и, подойдя к Алине, стал расстёгивать брюки. Она смотрела на него круглыми глазами, а он повернул её к подоконнику и, задрав юбку, опустил трусики. Он вошёл в неё сзади своим могучим прибором, уже испытавшим радость безграничного обладания. Она громко стонала от удовольствия в такт энергичным движениям...

Они стояли, обнявшись, рядом с окном, выходящим на осенний сквер. Она покрывала поцелуями его покрытое испариной лицо, и он делал то же самое, прижав ладонь к лону, покрытому тёмной и лоснящейся от хорошего здоровья растительностью. Алина, сжимая и разжимая, держала в руке твёрдое, как камень андрюхино «орудие». Опустившись на корточки, она взяла его в рот и стала ласкать.

Сколько времени продолжалось это блаженство, они не могли бы сказать. Андрюша предложил Алине повторить… И всё завертелось по новой!

Ремонт любовники всё же закончили… на следующий день.

Они продолжали встречаться. Комнатка в общаге стала их тайным пристанищем. Однажды он проводил Алину домой, остался на ужин и, когда собирался уже ехать к себе, дедушка Арсений Николаевич сказал ему:

– Андрей, куда ты поедешь на ночь глядя!? Я тебя не отпускаю.

Андрей для порядка покочевряжился немного, но «сдался». Им с Алиной отвели маленькую отдельную комнатку, в которой они пол ночи предавались любовным утехам на постеленных прямо на пол матрасах.

Вскоре, проходя с Алиной мимо Дворца бракосочетаний, Андрюха неожиданно для себя и для неё, твёрдо произнёс:

– Или я веду тебя в ЗАГС, или мы с тобой больше не увидимся…

Он диктовал своей избраннице свои условия «на том простом основании, что он – мужчина». А она и не возражала…

***

Свадебное платье и великолепные золотистые туфли для невесты они выбирали вместе. Кольца он покупал сам.

Церемония бракосочетания была назначена на середину января 1994 года в том самом Дворце, где Андрей и Алина подали заявление. В тот день яркое ослепительное солнце светило так, что, казалось, оно смеётся, просто заливается счастливым смехом!

Позже Алина призналась: когда по репродуктору объявили их очередь, она «выключилась» и ничего не воспринимала, как будто вместо неё по строгим коврам торжественного зала ходила под руку с Андреем в окружении многочисленных родных и друзей не она, а её оболочка, а душа парила где-то в высоких эмпиреях астрала.

Алина была красивее и ослепительнее всех. Её густые чёрные волосы были уложены с изяществом и блеском и украшены великолепным узором из мелких белоснежных цветков. Белые гепюровые перчатки на тонких руках и ослепительная счастливая улыбка дополняли этот изумительный «ансамбль» и делали его классически законченным.

Андрей просто весь светился от гордости и счастья обладания такой великолепной женщиной.

Перед торжественным ужином молодые катались на машине по городу, потом поехали на природу, где их давно (настолько давно, что шампанское в хрустальных бокалах замёрзло) дожидались друзья.

Их встретили ликованием! Молодёжь уже достаточно промёрзла на крепком сибирском морозце и была рада наконец согреться и повеселиться.

Подвели конную повозку на деревянных полозьях, запряжённую тёмной кобылкой, и в эйфории Алинка вдруг подошла к лошадке и погладила её покрытую инеем морду.

Много позже Алина вспоминала, что всегда если не боялась, то с опаской обходила лошадей стороной, а тут и сама от себя не ожидала такой беспримерной нежности.

Они покатались на санях под мерный перестук копыт и поскрипывание полозьев по снежному накату. Когда она, наконец, продрогла в своей лёгкой шубейке, процессия собрала провизию и выпивку и двинулась в сторону военкомата – надо было потянуть время до начала застолья.

Дежурный, немного ошалевший Андрюхин сослуживец, радушно задвинув в сторону ненадолго свои служебные дела, поддерживал весёлую компанию своими шутками и подколками. Ребята веселились в дежурке, когда Алина с Андриком поднялись на второй этаж и он открыл свой кабинет. Два стола, железный сейф, шкафы с документами. Она оглядывала его рабочее место с интересом. Она заметила на столешнице между стопок бумаг перекидной календарь. Она открыла его на 15-м числе, взяла авторучку и написала широким почерком: «Андрюшенька, милый! Люблю тебя! Я».

А та комнатка в малосемейной общаге стала убежищем для их первой брачной ночи.

Через неделю она пришла к нему, когда он был на дежурстве, и на этом столе, прямо на бумагах, они любили, глубоко и искренне, проникая друг в друга и не имея возможности насытиться любовью!



***

Молодые вскоре переселились к родителям Алины. Простые ватные матрасы, были положены на пол в небольшой комнатушке, отделённой от остальной квартиры расположенными в ряд: кухней, ванной и туалетной комнатой. Застеленные белой простынёй, они познали столько радости супружеских утех, столько «изощрённых» поз, столько счастливых вздохов и стенаний, сколь не видали они со времён сотворения!

Новоиспечённые супруги просто растворялись в любви, даря друг другу истинную радость и наслаждение.

Медовый месяц закончился как-то внезапно и грустно. Андрей увидел на лице Алины слёзы и красные заплаканные глаза. Он не любит это вспоминать, но помнит, что Алина вдруг заговорила с укором, голосом полным обиды и отторжения. Она вдруг припомнила ему те обидные слова, сказанные в подъезде возле квартиры; она уверяла, что он не любит и никогда не любил её. И ещё много чего обидного и, во многом, несправедливого.

Письмо в распечатанном конверте, подписанном незнакомым почерком и адресованное ей, Андрей увидел случайно в недрах открытой дамской сумки. Он показал его Алине, вопросительно глядя ей в глаза.

– Да, – ответила она с вызовом, – этот человек меня по-настоящему любил и любит!

– А я?! – он говорил в волнении и растерянности, – Я разве не люблю тебя?!

– Я не чувствую твоей любви, Андрюша. – произнесла она уже помягче, как бы с жалостью, но холодно и отчуждённо…

Они сидели в своей комнатушке, освещённой только уличным фонарём с соседнего двора. Она не раздевалась; он зябко ёжился в армейской трикотажной пижаме. И тут он понял, что что-то светлое и надёжное, что составляло их бытие последнее время, начало меркнуть и давать «трещины». Тоска, такая смертная, вдруг взяла его за горло и не давала продохнуть. Понимая, что наступает что-то непоправимое, он вдруг… завыл, невидимые в полутьме слёзы потекли из глаз, его душил спазм; он подполз к стене и, стоя на коленях, стал исступлённо колотиться о неё головой…

Успокоившись, Андрей лёг, уткнувшись лицом в цветастые обои и закрыл глаза. Мягкая рука жены гладила его по голове. Алина плакала. Он повернулся и притянул её к себе. Они долго лежали лицом к лицу, обнявшись и всхлипывая.

Алина рассказала Андрюше свою горькую историю:

«История Алины.

С Сашей она познакомилась за несколько лет до нынешних событий. Высокий и красивый спецназовец был покорён её естественной красотой, жизнерадостностью и непосредственностью. Они влюбились друг в друга с первого взгляда. Служба и её работа не давали возможности встречаться часто, потому ещё, что он служил в другом городе. Расстояние в двести с лишком километров, однако, не было препятствием для встреч влюблённых.

Он был женат.

Со своей законной супругой он уже давно потерял какой-либо контакт, и они жили в одной квартире просто по инерции и просто потому что квартира была одна на двоих.

Алина, как могла часто, приезжала к Саше и тогда, снимая комнату в гостинице, они любили друг друга нежно и горько. Александр давно уже подал на развод и теперь дело воссоединения любящих душ было лишь делом времени.

Искрилось и сияло знойное лето 1992 года. Они с подружкой Ольгой гуляли в городском парке, о чём-то оживлённо тараторя, когда к ним подошёл странный дедушка и глядя на Алину сказал: «У тебя будет большое горе».

– Какое горе? – немного растерявшись спросила она.

– Не знаю, – просто ответил старик, прикоснувшись рукой к седой бородке, – но если я прав, то, не доходя до дома, сегодня ты споткнёшься на правую ногу.

– Что ты его слушаешь?! – наклонившись к подруге тихонько сказала Ольга. – Бред какой-то!

Старик повернул к ней лицо и сказал ей следующее:

– А ты ни в коем случае не должна пить последнюю рюмку, а то – быть беде, можешь лишиться ноги.

– Пошли отсюда, – сказала Ольга (она вообще не любила спиртное и пила очень редко и мало: «Какая ещё там последняя рюмка?!»). И девушки продолжили свой путь. Отходя от этого места, Алина оглянулась – старик исчез, как будто испарился. Настроение было немного подпорчено неприятным инцидентом, но вскоре о нём они на время забыли.

Они сели на трамвай и проехали две остановки. Они направлялись к Алине домой. Не доходя до своего подъезда метров 50-60, Алина зацепилась правой босоножкой за выбоинку в асфальте и чуть не потеряла равновесие. Подружки, немного помешкав, не сговариваясь ускорили шаг.

Дома всё было как обычно. Они позвонили родителям на работу, убедившись, что с ними всё в порядке. Младший брат Олег, как всегда сидел в туалете с книжкой, пёс Митька радовался хозяйке. Алина машинально глянула на конверт, который она достала из почтового ящика, поднимаясь домой.

Не разобрав мелкого шрифта казённого штампа, она вскрыла письмо. Внутри лежала повестка в военную прокуратуру, был напечатан адрес, дата явки и номер телефона…

Какой-то кругленький, лоснящийся, ухоженный тип сидел за столом в глубине кабинета, когда Алина, постучавшись вошла. Следователь, сально улыбаясь, предложил Алине присесть и без предисловий спросил, в каких отношениях они находятся с неким Александром N?

Почувствовав что-то неладное, Алина выпрямилась и гордо с вызовом сказала:

– Мы любовники. А что, это запрещено? А что, собственно, произошло??

– Ваш любовник обвиняется в убийстве жены. – спокойно сказал следователь.

Саше дали десять лет. Обвинение в ходе суда переквалифицировали в «неосторожное…повлекшее смерть…в состоянии сильного душевного…» и т.д., хотя он пытался оправдаться тем, что пришёл с работы и застал её в ванне то ли захлебнувшейся, то ли задушенной. В общем, ему мало кто верил, потому что мотив у него был. И этим мотивом была Алина.

Алина же была из тех немногих, кто понимал, что, желая воссоединиться с любимой, Саша бы не пошёл на такой дикий шаг, тем более, что до официального развода оставалось совсем немного времени… Но следователю судья поверил больше, понимая, что резонансное преступление всё равно надо было на кого-то «вешать». Не «вышка» ведь, и пусть радуется, что ещё легко отделался!..

На зоне в Белозерске Саша был в авторитете. Блатная почта донесла до смотрящих, что «чел чалится порожняком»; да и он, имея крутой характер, сильные трицепсы и могучий рост, умел постоять за себя.

А что до Ольги, то предсказание загадочного деда сбылось и у неё.

Через несколько дней Ольга с мужем были приглашены к родственникам на какое-то торжество. Было уже довольно поздно, и они стали собираться домой. Но родня ни в какую не отпускала их, не выпивших на посошок; как они ни пытались отказаться, им всё же пришлось отступить и принять на грудь по рюмашечке.

Они вышли во двор. Стояла летняя ночь. Такси не вызывали, пошли пешком, благо идти было недалеко.

Когда выбрались на шоссе, она держалась за его левую руку. На свет фар, появившийся сзади они внимания не обратили; шли по обочине. Какая-то чёрная легковушка ударила её в левую ногу. Ольгу отбросило вперёд. Машина умчалась дальше по дороге, даже не притормозив. Оля кричала. Нога превратилась в что-то бесформенное, распухшее и набухающее внутренними кровоизлияниями.

Когда Ольгу доставили в травматологию, была уже глубокая ночь. Разглядывая рентгеновский снимок, врачи содрогались – кости были поломаны в мелкие фрагменты и напоминали паззл. Если бы каблучок ольгиной туфельки в момент удара не попал в трещину в асфальте, она, возможно, отделалась бы ушибом или вывихом.

И всё же ей повезло! В ту ночь в хирургии дежурил врач-новатор, активно внедрявший аппараты Илизарова; поэтому, когда коллеги предложили ампутацию, он угрюмо сказал персоналу, чтобы готовили пациентку к операции.

Операция шла очень долго. Такого количества спиц аппарат Илизарова ещё, наверное, с роду не видел; каждый отломок был возвращён на своё место. Несколько месяцев Ольга потом ходила на костылях, но нога выздоровела, молодые кости срослись. И сейчас почти ничего не напоминает ей и её родным о том, что она в ранней молодости могла стать инвалидом, и про ту историю с загадочным стариком.»

После того, как Александра этапом доставили в колонию, он написал письмо Алине полное нежности и любви… Этих писем потом было много и Андрею приходилось в своих с Алиной взаимоотношениях считаться и с этим обстоятельством, как и с тем, что у жены, как ни крути, подрастает дочь.

Андрей удочерил Дашу почти сразу же. Она носила фамилию и отчество дедушки, и тот поначалу ревниво воспринял решение Андрея. Но потом решил, что так будет лучше для всех.

В жизни этой удивительной семьи было всякое. Но что-то более сильное, чем непонимание или озлобление, испытывавшие на прочность этот союз, не давало разойтись в разные стороны этим таким разным и таким одинаковым одновременно людям. Да они-то скучать друг другу и не давали никогда – что правда, то правда!

***

Вместо послесловия.

Работая с героями этого повествования, автор испытывал настоящее сексуальное наслаждение.

Все действующие лица этой повести выдуманы. Любые сходства с реально существующими персоналиями случайны…