14. Генеральная репетиция

Как закаленный мой читатель мог заметить, стал я вести повествование несколько небрежно, с некоторой даже истеричностью, двигаясь по сюжету не хронологически, а напротив, описывая более поздние события в начале. Причин тут несколько. Во-первых, сказывается природная моя торопливость, желание поскорее перейти к сути, отложив «на потом» промежуточные подробности. Во-вторых, злую шутку играет память, хорошо зафиксировавшая ленивое и размеренное начало истории, но безжалостно рядящая воспоминания ближе к кульминации. Ну а третьей, главной причиной, является выбранная цикличная структура повествования. Такое спиральное изложение показалось мне подходящим, учитывая особенный характер моей истории. Теперь же, вставая на место человека, пытающегося разобрать ход моих мыслей, понимаю я, что совсем это не просто, следовать за ускользающей нитью повествования, проваливаясь в прошлое, в дальнее ли, в биографическое, чтобы затем вновь вернуться в настоящее, предшествующее провалу. Надеюсь я однако, что пытливый читатель сумел разобраться в скачущей моей методе, осталось которой продолжаться весьма не долго. Вытянется история в строгую прямую, как только завершу я четвертый и последний отрезок своей биографии.

В ту долгую среду, трясясь на пути домой в автобусе, не отпускала меня беспокойная мысль о пропущенном островке в математической модели. Мысль эта билась, словно птица в клетке, я боялся упустить ее, проворонить ускользающее решение. Думалось мне, что если идти стандартным моим вычислительным путем, с постановкой задачи, выписыванием математических формул модели, анализа зависимостей и формулировки потенциальных изменений в программном коде, то потеряю я ключевую идею, забуду подсказку. Перед глазами по-прежнему стоял коричневый осьминог расползающегося чайного пятна на салфетке, как идеальная иллюстрация работы моей функции времени.

Выйдя из автобуса, я на автопилоте заглянул я в продуктовый. Как ни был я увлечен, желудок настойчиво напоминал мне, что в холодильнике пусто.

Я прошел привычным магазинным маршрутом между освещенными рядами с полками, прилавками и холодильниками, складывая в пластиковую корзинку стандартный свой паек: хлеб, жухлая зелень, сыр, пару пакетов кефира; желая только поскорее добраться до дому.

У холодильников с молочными продуктами, из-за высокого соседнего ряда выкатилась грузчицкая тележка, заставленная пластиковой тарой. Представляла она собой низкую платформу с металлическим поручнем на четырех свободно вращающихся колесах. Молодой парень-грузчик в темно-синей спецодежде - штанах и куртке, катился на ней, как на самокате, отталкиваясь ногой. На лице его блуждала неопределенная улыбка. Он затормозил у холодильной витрины и принялся перекидывать пакеты с творогом, сметаной, молоком из привезенных ящиков в витрину. Отчего-то засмотрелся я на эту картину. Вспомнил самого себя, несколько лет назад, подрабатывающего грузчиком в молочном магазине, среди кислых запахов, шелестящих пухлых пакетов и громыхающих ящиков. Была в предсказуемой его работе, в привычных движениях некая уверенность, завершенность, которой никогда не чувствовал я, ни тогда, ни сейчас.

Дома я первым делом включил компьютер. Долгое время это было первое, что я делал, входя в холостяцкое свое жилище, да и раньше, когда жил не один. Теперь зачастую я не подходил к компьютеру вовсе, возился с бумагами либо предпочитал книгу. Сегодня, едва скинув ботинки, и пальто, я вдавил квадратную кнопку включения системного блока и разложил толстую свою тетрадь слева от клавиатуры.

Когда система загрузилась я запустил среду программирования. Это была университетская лицензия, которую вообще-то нельзя было разворачивать на домашних рабочих станциях, однако многие сотрудники университета не пренебрегали такой возможностью. Пользоваться пиратским программным обеспечением в какой-то момент стало не совсем приличным.

Я не притрагивался к программному коду лабораторного стенда месяца три, оставляя его на откуп Анатолия с его лаборантом, и Коли. Но сегодня мне не терпелось забраться в самое нутро модели, казалось мне, что разгадка, сухое пятно в расползающейся луже, скрывается именно здесь.

Пока разворачивался исходный программный код Анатолия, который исправно рассылал он в почте, я заварил чаю, собрал пару бутербродов и прихватил пакет кефира. Ужин получился кривобокий, но на большее сегодня меня никак не хватало.

Набив рот и задумчиво жуя, я полистал страницы программного кода. Анатолий программировал аккуратно, с отступами и короткими комментариями, однако я немедленно утонул в сложных его переходах и циклах, которые загораживали, прятали от меня суть алгоритма.

Я обратился к тетради. Выискал с осторожностью функцию времени, вспомнил каждый шаг ее формирования. Ведь не один же я придумывал ее. Мне помогали Коля с Анатолием. Как же могли мы упустить такой значительный кусок, как итерации обучения нейронной сети?

Я повторил в тетради логику вычисления. Она была сложной и финальный результат, как и прежде, вовсе не очевидно выводился из череды вычислений и интегралов по итерациям смен состояний кубитов. Вот учет метки времени во входных данных, которая может быть пустой. Здесь я учитывал число слоев, зависящих в свою очередь от сложности входного сигнала и числа итераций учителя. Вот хитроумный переход, предложенный мною для интегрирования по числу предыдущих состояний по всем вычисленным вероятностям. Где же, где же терял я тот самый островок?

Я провозился до глубокой ночи. Монитор периодически гас, переходя в спящий режим и я на автомате двигал мышкой, чтобы разбудить его. До программирования я так и не добрался. Добился всего лишь того, что пропечатал вычислительный путь в голове и в коде с четкостью свежего клейма «тавро». Выжатый пакет кефира засыпал в пустой чашке из-под чая.

На часах было около часа ночи. Завтра был четверг, самый нагруженный мой день и требовалось хорошенько выспаться. Кроме того, на пятницу была запланирована репетиция визита министерской комиссии, на которой должен был я представлять свой доклад, существующий на данный момент только в виде плана. Присутствовал некоторый каламбур в том, что сидел я, университетский учитель, не переодевшийся даже в домашнее, и недоставало мне времени, чтобы выявить зависимость функции учителя нейронной сети от функции времени. «Учитель» и «время», все крутилось вокруг взаимовлияния ключевых этих алгоритмов.

Я еще раз посмотрел на формулу функции времени. Все в ней было верно. Все нужные зависимости логически следовали одна из другой, выстраиваясь в интегралы и суммы. Ничего не упущено.

Зевая, я отложил уже ручку, когда подумал собственно об «учителе» - алгоритме обучения сети. Мы правили его, вносили изменения, он учитывал теперь метку времени, но и только. Как мы храним метку времени? Статично, так как все остальные входные данные? А ведь это совсем не верно, время определяет куда больше чем статичный входной параметр. Я схватил ручку и распахнул тетрадь.

Выбрался из-за стола я в пятом часу, возбужденный, без единого следа сна. Я нашел то, что искал и последний час переписывал начисто, передоказывал, перепечатывал в голове драгоценные формулы. Нет, вовсе не в функции времени была проблема моей сети. Функция времени в том виде, в котором вывели мы ее на кафедре физики, была правильной. Мы упустили важнейшее изменение алгоритма учителя! Недостаточно было просто хранить временную метку. Время теперь и входящее, и системное, включалось в алгоритм итеративного обновления квантовых слоев, как ключевой параметр расчета вероятностей состояний сети и, как следствие, результата.

Я поставил будильник и буквально насильно запихал себя под одеяло. Засыпая, думал я о том, что хотя интуитивно и чувствую я, что расчет теперь полноценен и верен, гигантская еще предстоит работа, чтобы превратить исписанные мои тетради в стройные строчки программного кода, Толиного и его стажера.

На следующий день, в промежутке между лекциями, под гнетом двухчасового моего сна, отзывавшегося во мне долгими, тщательно подавляемыми зевами, я пытался отыскать Анатолия. Наши с ним занятия в тот день происходили в разных концах здания, но даже в преподавательской не встретились мы. После второй учебной пары я целенаправленно отправился на его поиски.

Отыскался Толя на кафедре «Вычислительных Машин», в угловой лаборатории. Он сидел в гордом одиночестве, дожидаясь Степанова Артема, аспиранта, с которым вместе они программировали лабораторный стенд. Артем вел занятие в соседней аудитории.

Вошел я заспанный, с бултыхающимися в животе тремя чашками растворимого кофе, которое, оставивши во рту отвратительный кислый вкус, нисколько не помогало в моей борьбе с сонливостью.

Анатолий сидел сгорбившись над клавиатурой и из-за широкой его спины совсем не виден был мерцающий монитор. Я окликнул его от двери, через четыре рада студенческих парт и показалось мне что чуть глубже ушла голова его в плечи.

Толя едва успел поздороваться, как я, невыспавшийся, уже обрушил на него новость, что отыскал я в расчетах наших ошибку, единолично отыскал, глухой вчерашней ночью. Говорил я путано, с послевкусием бессонной ночи, спотыкаясь и хлопая песочными глазами. Еще конечно про Геннадь Андреича хотелось мне поделиться. Чтобы избавиться от несправедливого осадка, будто прогнали мы старого нашего коллегу. Ведь встречался я с ним, и не осталось между нами никакой двусмысленности, и завтра, когда назначил Олег Палыч генеральную репетицию, Геннадь Андреич будет здесь, на кафедре, со своей частью доклада.

Кофейное послевкусие отвратно отзывалось на языке, клейко пристававшем к небу. Мысль свою однако я выразил вполне доходчиво и только теперь начал замечать отсутствие в Анатолии соответствующего моменту воодушевления. Он кивал согласно, следуя как бы моему изложению, но при этом видно было что мысли его далеко, он то поглядывал в монитор, а то по сторонам, задумчиво.

Я поинтересовался, все ли у него в порядке. Он буркнул, что немного устал и усиленно готовится к завтрашней репетиции. Был Анатолий неразговорчив, серьезен и отстранен.

Чувствовал я, что силы мои, ослабленные бессонной ночью, иссякают. На редкость равнодушным и чужим выглядел Анатолий и совсем неподходящим было мое состояние, чтобы доискиваться до причин его настроения. Важной темой однако оставалась завтрашняя репетиция, на которой мы должны были демонстрировать работу нейронной сети.

Наиболее очевидной идеей был эксперимент с изображениями. Мы обучали сеть, отправляя на вход серию растровых изображений, прогоняли итерации учителя, а потом демонстрировали как нейронная сеть восстанавливает поврежденный сегмент картинки. Похожий эксперимент мы использовали во время защиты. Простая подготовка и сразу виден результат. Вопрос был лишь в том, использовать новую модель сети, с функцией времени, или не рисковать и показать тот самый стенд, который применялся в позапрошлом году.

Анатолий, как выяснилось, уже провел тесты на старой и новой моделях. Он отчужденно показал мне результаты обоих экспериментов. Я наметанным глазом сравнил изображения. В них не было ничего особенного, простые геометрические фигуры на белом фоне. Для таких входных данных, разницы между старой и новой моделью не было заметно вовсе. Отличия в качестве теоретически должны были выявиться на более сложных изображениях, например, в фотографиях.

Толя обратил мое внимание, что новую сеть требовалось перезапускать для каждого нового эксперимента, старое состояние нейронной сети не только не сбрасывалось, но и портило новый расчет. Я пустился было в объяснение, что это и есть та самая проблема учителя сети, которую решал я всю прошлую ночь, но наткнувшись на непонятную Толину отстраненность, словно бы напускную, я отступил.

Для завтрашнего мероприятия мы уговорились показывать старую сеть. Мой доклад и недавняя находка Анатолия совсем не интересовали, приглашение на обед Толя отклонил, сослался на занятость. Я попрощался с ним задумчиво.

Чувствовал я недосказанность между нами. Поделать с ней однако в настоящий момент я ничего не мог. Идя по коридору, мимо настенных стендов кафедры «Вычислительных Машин» в голову мне пришла мысль, что расстались мы с ним в последний раз рвано. Он делился походом своим в кино с Катей, я же скомкал, отбросил эту его новость. Планы мои о том, чтобы по окончании учебных занятий посидеть с Толей на кафедре, обсудить последние обновления модели, судя по всему откладывались.

Остаток времени до послеобеденных пар я, с перерывами на борьбу со сном, занимался докладом. С учетом двадцати отведенных на него минут, выбор тем для рассказа был весьма ограничен. Я дописал блок вступления, связанный с перспективами развития искусственных нейронных сетей, подготовил заключение с переходом к демонстрации лабораторного стенда. Была еще часть, предназначенная для Геннадь Андреича, где предполагал я, что блеснет он излюбленной своей высокопарщиной, подходящей для высокопоставленных гостей. Я подумал, и решил на всякий случай подготовить и этот кусок выступления, чтобы избежать сюрпризов. Уж очень нестабильным запомнился мне Геннадь Андреич вчера, на лестничной клетке второго учебного дома.

После лекций, неожиданно взбодрившись, я отправился прямиком домой, где довольно оперативно завершил работу над докладом. Теперь надо было дать себе отдохнуть, проветрить голову, забыть на какое-то время о докладе. Потом, по сложившейся методе, собирался я перечитать доклад вслух, повторить на память, и завтра, на репетиции, рассказать без запинки. Человеком Олег Палыч был ответственным, въедливым, особенно, когда касалось это мероприятий для внешней аудитории, и заранее поставил он условие к репетиции, чтобы каждый выступал максимально приближенно к реальному визиту комиссии.

В этот день решил я приготовить себе настоящий ужин. Идея о конкретном блюде обычно приходила ко мне в процессе готовки, поэтому я поставил на огонь кастрюлю с водой и принялся чистить узловатую картошку. Парой мешков меня ежегодно снабжал отец, у которого в деревне был огород в сорок соток. Для хранения картошки использовался деревянный крашенный ящик в подъезде, однако я, по лени своей, хранил картошку прямо в мешке, в кладовке. Там она мягчела, прорастала, прошлой зимой даже стухла, превратившись в узловатую мягкую жижу, и проветривал долго я квартиру. Но сейчас, когда осень еще не закончилась, все эти маленькие бытовые катастрофы казались мне далекими и несущественными.

Выбрав несколько более-менее приличных картофелин, я взял нож с заостренным концом и, засучив рукава, принялся сражаться с комками грязи и глазками, упорно не желавшими выковыриваться из складок и ущелий клубней. Статистически, алгоритм отбора наиболее приличных картофелин оставлял к весне в мешке всякий мусор и мелочь. Однако другие предложенные методики, к примеру, выбирать не глядя, или же выбирать похуже, в итоге неизменно скатывались к первой.

Перепачканный по локоть, я так увлекся чисткой, что не сразу услышал звонок в дверь. Пара грязных разводов присутствовала даже на моем лице - это я, забыв про грязные руки, почесал себе нос. Бросив недочищенный клубень и нож, я отправился к входной двери.

К своему удивлению в дверном глазке я обнаружил замотанную в шарф Катю.

Катя отрапортовалась, что зашла просто так, без причины, с намерением накормить меня человеческим ужином. Под шарфом и курткой она была в блузке и юбке, видимо приехала прямо из медицинского своего университета. Она принесла с собой продукты, коробки и пакеты, чересчур для меня сложные, которые обыкновенно пропускал я в магазине. Тут были овощи, приправы, курица, печенье. Это было безусловно очень кстати, так как фантазия моя наверняка скатилась бы к вареной картошке, либо жареной, ну может быть еще я налепил бы из давнишнего говяжьего фарша котлет. Катя засучила рукава, вымыла в ванной руки, после чего забрала у меня фартук и отправилась хозяйничать на кухню.

В последний раз она была у меня довольно давно, месяцев пять назад, но в квартире мало что изменилось, поэтому она прекрасно знала где что.

Вот уже за половину истории моей перевалило повествование, а по-прежнему делаю я сноски на недописанные биографические эпизоды. Я продрался сквозь важные вехи моего взросления, коснулся начала научной деятельности, да и непосредственных участников истории перечислил практически всех, однако до сих пор преследуют сюжет мой провалы. В данном случае это касается моих отношений с Катей, которым в значительно степени посвящена будет четвертая и последняя биографическая глава. Как уже делал я раньше, придется мне частично приоткрыть эту завесу, чтобы восполнить пробел.

В однокомнатную квартиру ленинградского проекта, в которой проживал я в настоящее время, переехал я года через полтора после того, как наши с Катей отношения закончились. Как упоминал я, расстались мы мирно, по обоюдному, так сказать, согласию. Удалось нам сохранить дружбу, если только отношения со мной можно называть дружбой, равно как браком то, что было у нас с Катей. С тех пор, как жил я один, Катя иногда приезжала ко мне, просто так, по-дружески. Не знаю какие чувства управляли ею. Вела она себя по крайней мере, как заботливая мать или сестра, зная прекрасно об ограниченной приспособленности моей к полноценному бытовому существованию. Проверяла и подсказывала мне, в какой части квартиры требовалась... кхм... уборка и стирка, дополняла холостяцкий мой холодильник существенным блюдом, которое растягивал я потом на неделю. Периодически Катя с мамой звали меня к себе, хотя довольно давно заглядывал я в последний раз. Старался я избегать этих визитов, чувствовал себя почему-то виноватым перед Катиной мамой. Разговоры с ней, даже на общечеловеческие темы, словно бы подталкивали нас с Катей к мысли о том, как опрометчиво и глупо поступили мы, разойдясь.

Пока Катя хозяйничала, я послушно слонялся за ней. Первым делом она придирчиво оглядела квартиру и надавала мне ценных указаний по наведению порядка. Затем Катя переместилась на кухню, где развела кипучую деятельность. Со стороны это должно быть выглядело забавно, как подруга моя, налетевшая как тайфун, отвешивает командирским тоном распоряжения. Мы и сами посмеивались, по мере того, как весь дом мой вовлекался в уборку.

После того, как внимание Катино сосредоточилось на стряпне, и я стал ограниченно предоставлен сам себе, мне пришла в голову мысль о завтрашнем выступлении. И вправду, глупо было не воспользоваться присутствием нового человека. Собрав в охапку наметки мои на кафедральный доклад, я перебрался на кухню репетировать.

Слушателем Катя была отличным. Помнил я это еще со времен кандидатской своей диссертации. Она следила за содержанием, давала советы по упрощению, указывала на слабые места. На основной части, где Геннадь Андреич должен был напустить в глаза пыли, дать историческую справку, я споткнулся. Часть эта, совсем по духу мне не близкая, вышла у меня корявой. Принялись мы с Катей ее править и провозились над этим с полчаса. После этого я вкратце рассказал, какой предполагается демонстрировать эксперимент, и перешел к заключению.

Его пришлось экстренно прервать, потому что приготовился ужин, в виде сложно тушенных овощей с курицей, который принялись мы немедленно поглощать, обжигаясь и подшучивая. Блюдо получилось, как бы его получше охарактеризовать, взрослым, такие готовят в больших семьях, явно не холостяцкий упрощенный перекус. Как обычно, Катя настряпала большую сковороду, на неделю вперед.

После застолья я заварил чаю и принялся мыть посуду. Вернулось ко мне ощущение, что Катя пришла неспроста, она тушевалась, мешкала, будто не решалась начать разговор.

- А остальные готовы к завтрашней репетиции? - спросила Катя.

Этого я не знал, конечно. Я свою-то часть готовил второпях, после многократных напоминаний Олег Палыча. Я сказал, что виделся сегодня с Толей, он показал мне результаты эксперимента на старой и новой моделях. Получилось один в один.

- Как Толя? - поинтересовалась она.

- Не знаю, если честно. Сегодня отстраненный был какой-то.

Мы замолчали. Я налил нам крепкого чаю в большие белые чашки и открыл пачку печенья, которую принесла Катя. В затянувшуюся паузу я собрался уже продекларировать заключение своего доклада, когда Катя снова заговорила:

- Мы с Толей в кино ходили в субботу.

Она выжидательно посмотрела на меня. Я снова почувствовал немой вопрос к себе, как тогда с Анатолием. Я уткнулся в чашку с дребезжащим отражением кухонной лампы.

- Да, Толя говорил мне. Даже название вроде бы сказал.

Катя смотрела на меня, а я в чашку. Собственно, ведь ничего не было в том, чтобы двое друзей сходили вместе в кино. Даже если знакомы они были через кого-то третьего, которого с ними в кино не было.

- А я не помню даже, что делал в ту субботу.

Помнил я прекрасно субботу ту пасмурную, и как ходил я одиноко по скверу с полуголыми озябшими деревьями и заснеженными скамейками.

- Толя... - начала Катя, но осеклась. - Мы говорили про ваше новое сооружение, функция времени, как вы его назвали.

Я ухватился за эту лазейку, желая скорее закончить разговор о походе в кино, в которое ходят вовсе не затем, чтобы обсудить математические формулы.

- Сооружение наше по-прежнему недосооружено. Я вчера еще возился до трех ночи с ним.

Катя отпила чаю.

- Помнишь наш разговор пару недель назад? Про то, что Толя очень неуверенно чувствует себя с новой твоей моделью?

Я кивнул. Будто-бы я уверенно себя чувствовал с новой формулой.

- Так вот, он стал всерьез задумываться о том, чтобы оставить работу над новой моделью, - она прерывисто вздохнула, - Вернее, как порядочный человек, хочет закончить свою инженерную часть, программистскую, но потом заняться чем-то своим, может быть вернуться к вашей прежней работе по интерполяциям и развивать ее.

Это было серьезной новостью. Кризис самооценки Анатолия оказывался серьезнее, чем относился я к нему изначально.

Я молчал, хотя наряду с известием, крутилась в моей голове злая мысль о том, как глупо все-таки, что говорю я об этом с Катей, играя в сломанный телефон, а не напрямую с Анатолием, с которым проработали мы бок о бок кучу лет.

- Но ты не подумай, пожалуйста, что он меня попросил об этом рассказать, - Катя заметила на моем лице смену выражения и заговорила быстро-быстро. - Он поговорит с тобой сам, но сделать это хочет попозже, после ваших министерских комиссий. А я не смогла держать это в себе и вот приехала. Не знаю, я действительно не знаю, что тут можно сделать. Может быть смягчить как-то известие, ты ведь можешь очень быстро сжечь мосты, а я этого меньше всего хочу. Я говорю ему, что делает он глупость, и большое будущее у вас и функций ваших сложных. Он вроде бы соглашается, для виду, но я вижу, что решил он все для себя уже, не верит он в то, что есть в нем какая-то ценность в исследовании кроме инженерной. Может быть ты, как непререкаемый Толин авторитет, уговоришь его?

Она перевела дух и в глазах ее я увидел отчаяние.

- Я... попробую, - выдохнул я задумчиво.

Мысли мои скакали, я думал о том, что Толя здорово освобождал мне руки своей обязательностью и расторопностью, что теперь, скорее всего, придется мне дописывать наш лабораторный стенд с помощью одного только Коли. Как не вовремя случилась наша размолвка неизвестного свойства, а может быть известного и вполне очевидного, начавшись с незаконченного, подвисшего разговора о походе в кино.

- Вот ты уходишь в себя, Боря, и снова оставляешь меня в глупой неопределенности, и не могу я ничего поделать, - услышал я всхлип Кати.

Остаток ужина я успокаивал Катю, обещая сделать все возможное в ситуации, в которой похоже сделать было ничего нельзя. Потом я провожал ее до автобуса, и по дороге, когда улеглись основные страсти, рассказал ей все-таки заключительную часть доклада, содержащую намек на то самое моделирование человеческой памяти, к которому поступательно приближались мы, усложняя квантовую нейронную сеть. Она уехала в полупустом автобусе успокоенная разве только тем, что выслушал ее кто-то и разделил горечь.

Я вернулся домой, и, в условиях окончательно рассеявшейся моей сонливости, заварил еще чаю и приступил к тому, что собирался сделать еще вчера — посмотреть в программном коде Анатолия на функцию учителя нейронной сети. Не было теперь у меня уверенности, что Толя останется со мной до конца реализации.

Странное дело, но утром, после второй подряд бессонной ночи, с украденными парой утренних часов, я чувствовал себя гораздо лучше чем вчера. Повисла где-то между висками, охватывая область затылка, тяжесть в форме подковы, но она будто бы не мешала мне, может быть только ощущал я легкую вялость. Защитный механизм моего организма словно выключил из моей памяти прошлый вечер и полночную возню с программным кодом. С болезненной сосредоточенностью думал я о только докладе и еще, частично, об Анатолии, и предстоящем нашем с ним разговоре.

Я приехал в университет ко второй паре, на практическое занятие. По дороге, в автобусе, я прокручивал в голове главные тезисы доклада.

Ситуация несколько поменялась, со времени первого объявления о министерском визите. Комиссия не желала более видеть пожилой, бывалый кафедральный состав, а просила наряду с ректорами и деканами, привлечь к участию новое поколение преподавателей и научных сотрудников. Особенной молодежью кафедра наша похвастаться не могла, поэтому сконструировали мы некоторый компромиссный вариант.

Олег Палыч собрал нас в своем кабинете в начале обеденного перерыва. В тесном помещении, уставленном мебелью - шифоньером, письменным столом и книжным шкафом, - мы собрались, в составе пяти человек, стиснувшись и распределившись кто как между полированными углами. Присутствовали: я, Анатолий, рыхлый и широкий Вадим Антоныч Удальцов, со светлой, густой шевелюрой, и Рашид Эдуардыч Сафин, неподвижный как статуя, облокотившийся спиной о шифоньер, скрестивши на груди руки. Сидел один только Олег Палыч, за своим столом, остальные стояли, скорее из вежливости друг к другу, так как в кабинете было еще два стула.

Я немного нервничал из-за Геннадь Андреича. Звонил ему домой и на кафедру, но так и не дозвонился. Вспоминал я дрожащее его подавленное состояние позавчера.

С Толей мы поздоровались как обыкновенные коллеги по работе.

Олег Палыч оглядел нас придирчиво и открыл собрание. Как водилось у Олег Палыча, первые десять минут он перечислял все обстоятельства мероприятия, предыдущие договоренности и планы. Делал он это без малейшей насмешливости, которая с моей точки зрения очень соответствовала потемкинскому характеру действа, а напротив, подчеркивал важность события и необходимость ответственнейше к нему подготовиться.

Затем Олег Палыч приступил к подробнейшему изложению плана министерского посещения.

Предполагалось, что начнется все в восемь утра, когда прогуляется комиссия по нашему седьмому зданию — сходит в деканат и осмотрит наиболее презентабельные наши коридоры с новейшими настенными стендами. Навестит несколько кафедр: «Вычислительных машин», «Прикладной математики», хорошо спонсируемую и оформленную кафедру «Иностранных языков» и, в последнюю очередь, «Автоматизации и Информатики». Декан факультета и заведующие кафедр дадут статистику по абитуриентам, выпускникам, научным работам и так далее. Эта формальная часть обговорена с ректором, задачи распределены и о ней беспокоиться нечего.

По окончании первой пары, комиссия отправится в столовую, которую по случаю приберут и нарядят. Там утомленных контролеров напоят чаем со свежеиспеченными пирогами.

Далее комиссия проследует на лекцию к доценту Удальцову по дисциплине «Экспертные системы». Выделена для этого Вадим Антонычу крупнейшая аудитория здания, со ступенчатыми рядами учебных парт, на манер амфитеатра. Сделано это однако не затем, чтобы порадовать Вадим Антоныча, который прежде проводил свои занятия в гораздо более скромных помещениях, а исключительно из-за удобства размещения входов и выходов аудитории. Занимала аудитория два этажа, в связи с чем войти в нее можно было как снизу, к первым учебным рядам, преподавательской кафедре и доске, так и сверху, к последнему ряду учебных мест. Лазейку эту планировалось использовать для прибытия и отбытия комиссии, чтобы не нарушать ценнейший учебный процесс.

После этого комиссия возвращалась в крыло нашей кафедры, где их встречал Сафин Рашид Эдуардыч, чтобы рассказать про лаборатории и оборудование. Рассказать откровенно, с критикой, что недостает де, хорошего обеспечения для качественного проведения образовательных работ. Сделал тут Олег Палыч многозначительную паузу и поглядел на Рашид Эдуардыча, мумиеподобного нашего доцента. Тот оставался невозмутим, только мотнул головой согласно, мол, все готово у него.

После долгих этих перемещений, случалась наша с Толей часть. Многолюдную толпу, возглавляемую ректором и замминистра по высшему образованию, в составе до двадцати человек, в зависимости от того, кто увяжется с ними на заданную дату, планировалось привести в крупнейшую кафедральную лабораторию, где рассядутся начальники за учебными столами, на скамейках со спинками, и будет перед ними проведено представление из трех актов. Первым выступит Олег Палыч, с вступительным словом об общей научной деятельности на кафедре. Плавно перейдет он к одной из перспективных научных тем, которой занимаются многообещающие молодые сотрудники — Анатоль Саныч Ростовцев и Борис Петрович Чебышев, в теснейшем взаимодействии с кафедрами «Вычислительных машин» и «Технической физики», изобличая условность границ научного знания между разными специальностями. После славного такого вступления, на сцену выходил я со своим докладом. В середине доклада передавал я слово Анатолию, который демонстрировал эксперимент, после чего возвращал слово мне, и я заканчивал доклад под аплодисменты ни черта не понимающей в нейронных сетях публики.

Ну и в последнюю очередь, ввиду наступившего обеденного часа, комиссию провожали в столовую, в отдельную ее подготовленную банкетную залу, чтобы избежать сутолоки и конкуренции с голодными студентами и преподавателями. После трапезы счастливая и удовлетворенная комиссия разъезжалась.

Таков был план в изложении Олег Палыча, один пересказ которого занял сорок минут времени, практически лишив нас обеда. Об этом впрочем мы условились заранее.

После нескольких уточняющих вопросов по деталям плана, мы приступили к следующей, интерактивной части репетиции. Надлежало нам повторить путь следования комиссии, точнее ту его часть, что имела к нам непосредственное отношение — начиная с лекции Удальцова до препровождения комиссии на обед. Обязательной частью маршрута выступала демонстрация заготовок будущих выступлений.

Мы вышли с кафедры и поднялись на четвертый этаж, ко входу в многоступенчатую аудиторию. Здесь наш заведующий кафедры, жестикулируя и тыча пальцем то в главную дверь лектория, а то в потолок, где на пятом этаже размещался запасной вход, разъяснил Вадим Антонычу, в какой момент следует ему ожидать «внезапного вторжения», чтобы вовремя готов он был переключиться на заготовленную, «интересную» часть лекции. Помещение в настоящий момент разумеется было занято, поэтому для декларации «случайного» отрывка лекции, обязанного зажечь затвердевшие чиновничьи сердца, мы прошли по коридору в лекционное крыло, где как правило водились свободные аудитории.

Таковую мы нашли достаточно быстро. Комната была скромной, шесть рядов длинных, на шесть-восемь мест учебных столов со скамьями, выкрашенные в черный цвет. Большие окна аудитории, до самого потолка, открывали с четвертого этажа вид на город, старую его часть, малоэтажную, пронзенную кое-где неуместными многоэтажками и иссеченную провисшими проводами.

Все, кроме Вадим Антоныча, первого докладчика, расселись за парты.

Спотыкаться мы стали с самого начала. Вадим Антоныч, вместо того, чтобы читать подготовленный кусок лекции, принялся заискивающе выспрашивать у Олег Палыча, какой-же темой занять ему опытную комиссию, чтобы не заскучала она во время его занятия, будто бы не ему Олег Палыч поручил подготовить для репетиции такой кусок. Пререкаясь, взялись они листать методическое пособие Вадим Антоныча, которое тот предусмотрительно прихватил с собой. Как на зло, наиболее интересные лекции, об искусственном интеллекте и проблематике экспертных систем, были уже прочитаны, ноябрьские лекции были сугубо технические, многоформульные, под конспект, что безусловно не могло особенно порадовать комиссию желающую видеть, как вовлечен и увлечен средний студент в процесс. Вспоминая особенности занятий Вадим Антоныча со времен собственного моего студенчества, задача представлась мне нерешаемой. Удальцов тем временем осторожно настаивал, что сети доверия и диаграммы влияния, под определенным углом, - весьма интересная тема, натыкаясь на глухое непонимание со стороны Олег Палыча.

Сошлись они в итоге на последней лекции курса, о тенденциях развития экспертных систем, что по словам раскрасневшегося Олег Палыча могло вызвать хоть какой-то отклик в занятых думами о благе образования чиновниках. Вадим Антоныч, отлично улавливавший градус нервозности начальства, и не решаясь более спорить, торопливо вышел к доске и минут на пятнадцать зачитал отрывок лекции, обращаясь изредка к методическому пособию, и даже вывел на доске несколько формул, предназначенных к оседанию в студенческих тетрадях. То ли тему определили ошибочно, то ли читал Вадим Антоныч совсем не зажигательно, непрерывно ища реакции в пунцовой физии Олег Палыча, только завкафедрой наш не дослушал его и отправил на доработку, чтобы «посовременнее» стало, и чтобы показал Вадим Антоныч «минимальный диалог со студентом». После комиссии пусть хоть справочник конспектируют, но продемонстрировать требовалось интерактивный учебный процесс высшей несуществующей пробы.

Несмотря на состоянии отчужденности, не могли мы с Анатолием не переглядываться. Уж больно комично выглядел берущий под козырек Удальцов с нервически вздыбленными усами и левитирующей над сосредоточенным лицом пшеничной шевелюрой.

Раздухарившись, Олег Палыч возглавил стремительное наше возвращение в кафедральное крыло. Шли мы индейской тропой, чуть ли не след в след друг за другом. Впереди возбужденный Олег Палыч, за ним невозмутимый Рашид Эдуардыч, потом мы с Анатолием, и замыкал вереницу пыхтящий Удальцов с вывернутой наизнанку методичкой на странице нужной лекции.

На кафедре пришлось нам прерваться, потому что не уложились мы конечно в отведенное время. Обеденный перерыв закончился, у меня и Толи начинались занятия, Олег Палыч тоже торопился. Он коротко и безапелляционно отдал указание всем собраться через одну пару в большой лабораторной аудитории. Там полагалось нам продолжить и, в идеале, закончить генеральную репетицию.

Перед учебной парой, я еще раз позвонил на кафедру «Технической физики». Геннадь Андреича снова не оказалось, и я расстроенный направился было на занятие, когда вдруг увидел его, пыхтящего и безнадежно опаздывающего, в коридоре. Потен он был, суетлив, извинялся, что не успел к обеденному перерыву, до самого последнего момента меняя и корректируя главную докладческую часть.

Я решил взять Геннадь Андреича с собой на прием курсовиков, который обыкновенно длился не долго, чтобы перед вторым актом репетиции просмотреть его часть доклада. Сегодня впрочем, студентов было побольше, ноябрь подстегивал студенческого брата. Сдающих было двое, еще с десяток пришли с вопросами. Я провозился в общей сложности минут сорок, и все это время Геннадь Андреич, в углу аудитории, сопел и шелестел большими неудобными листами формата А4, на которых расписал он размашисто тезисы, и теперь кропотливо подправлял их, покрывая многочисленными помарками.

Последние полчаса занятия мы сидели рядом и обсуждали куски доклада. Геннадь Андреич меня не разочаровал, принес то, что требовалось. Я не стал даже доставать текст, подготовленный на случай его отсутствия.

Наступило назначенное время, я запер аудиторию, сдал ключи, и с Геннадь Андреичем мы первые встали у двери крупнейшей кафедральной лабораторной. Коридор был полон студентов, они шныряли туда-сюда, гоготали, перекрикивались. Вскоре подтянулся Анатолий, вслед за ним, из преподавательской, выступил Рашид Эдуардыч. Отчего-то стояли мы молча, не разговаривали, только глазели по сторонам, уворачиваясь от суетливых стаек молодежи. Появился Вадим Антоныч, решил видимо приподнять самооценку за счет разноса, который несомненно устроит нам Круглов. Он присоединился к молчаливому нашему ожиданию. Рашид Эдуардыч какое-то время бесстрастно взирал на нас, сиротливо топчущихся у двери в окружении галдящих студентов, потом безмолвно удалился и вернулся с ключом.

Про лабораторную аудиторию стоит сказать несколько слов. Размещалась она, в отличие от большинства компьютерных классов, собранных на этаже вычислительного центра, прямо на кафедре, через три двери от преподавательской. Помещение было просторное, величиной со средних размеров лекционный зал, гибкой планировки, то есть под разные кафедральные нужды переставлялись в ней столы и рабочие станции в подходящем порядке. Доставлялись порой со складов дополнительные устройства, сканеры, плоттеры, для демонстрации работы с периферийными устройствами. В настоящее время посреди аудитории разместился островок учебных парт со скамьями для студентов, а по периметру стояли столы с настольными компьютерами и задвинутыми стульями. Погашенные дисплеи смотрели матово и серо, словно с укоризной.

В дальнем углу, загораживая часть окна возвышалась глухая пластиковая ширма, в обычное время сложенная и придвинутая к стене. Не знаю, когда в аудитории появилась ширма, но применение ей находилось довольно часто. То кафедральному сотруднику требовалось загородиться от студенческой практики, иногда за ширму прятали локальный ремонт. Сегодня развернутая ширма по неизвестной причине прикрывала два угловых стола с рабочими станциями.

Пронзительно холодно было в помещении. Рашид Эдуардыч невозмутимо пересек комнату и затворил огромное открытое окно в серебристой металлической раме.

Через минуту явился Олег Палыч. Геннадь Андреичу он не удивился, предупрежденный мною заранее. Они по-свойски поздоровались, хотя и непривычно зажат был Геннадь Андреич.

Рашид Эдуардыч вышел к доске. Олег Палыч не успел еще усесться за партой, когда Сафин безэмоционально, с каменным выражением лица, принялся монотонно декларировать состояние кафедральных аудиторий и матчасти. Впечатление было, будто читает он текст без знаков препинания. Нет, все в докладе было точно — и числа, и годы, и месяцы, минувшие с последних, важнейших закупок и приобретений; совершеннейше правильно подготовил Рашид Эдуардыч материал, но настолько было это тускло и однообразно, что не слушался доклад Сафина вовсе.

Мы все, включая Вадим Антоныча и Геннадь Андреича, затаились, ожидая реакции завкафедры. Олег Палыч несколько минут стоически пытался сосредотачиваться на числах, потом решительно остановил докладчика. Видел я, что подбирает Круглов слова, чтобы правильно донести до Рашид Эдуардыча, что подача материала имеет едва ли не большее значение, чем собственно содержание. В итоге сорвался он частично на эмоцию, которая не возымела на Рашид Эдуардыча никакого воздействия, по крайней мере внешнего. Сафин бесстрастно пообещал поработать над донесением материала.

Олег Палыч распорядился Удальцову и Сафину сделать следующую репетицию в понедельник. Вадим Антоныч, считавший, что его доля претензий на сегодня исчерпана, снова конфузливо раскраснелся, Рашид Эдуардыч же остался невозмутим.

- Теперь, значит, моя часть, - сказал Олег Палыч и выпростался из-за стола.

Вышел он к доске и сделал вступление научного блока конференции. Сделал он это непринужденно, легко, виделось мне что не готовился он вовсе, всего лишь опыт его, непрерывных комиссий, встреч, докладов, вывел давно его в новое качество, где речи с хорошо известными предпосылками и выводами, выдавались импровизационно, безо всякого над собой усилия.

В завершении, осуществил Олег Палыч дивертисмент в нашем с Толей и Геннадь Андреичем направлении. Произошло это настолько гладко и внезапно, что я не сразу осознал, что наступила моя очередь отчитываться. Я засуетился, выбираясь из-за стола. Хоть и выступал я регулярно, чуть не ежедневно читал лекции, а все-таки всякий раз смущался, боялся сбиться и ладони мои потели.

На всякий случай я прихватил с собой распечатанный исчерканный текст доклада. Для министерской комиссии предполагалось, что выучу я его наизусть, но сегодня допускались подсказки.

Начал я стандартно, с избитого предложения о сложности открытия нового научного знания в четко огороженных технических дисциплинах, однако же огромных перспективах на стыках наук.

Олег Палыч кивнул согласно, отчего настроение мое улучшилось.

Обратил я тут внимание на угол аудитории, загороженный ширмой. Показалось мне будто за ширмой шевельнулось что-то.

Проигнорировав этот признак, я вернулся ко вступлению, где снова повторил тезис о том, что ключевой аспект успеха научной деятельности это открытость и вовлечение экспертов из смежных областей, отличным примером которой является тема квантовых нейронных сетей, модель которой совершенствуем мы совместно с коллегами нашими с кафедры «Технической физики».

В этом месте начиналась часть доклада Геннадь Андреича, которую оценил я вполне в духе необходимой высокопарщины, требуемой высокой комиссией. Я собрался уже передать слово коллеге с кафедры физики, когда шевеление за ширмой усилилось и послышалось мятое бормотанье.

Взоры наши обратились туда, где теперь уже очевидно какой-то человек ударялся о парту, громыхал стулом и шевелил ширму. Он кряхтел и мычал, демонстрируя вполне определенное свое нетрезвое состояние, и по голосу его, а также кафедральному опыту, совершеннейше ясно становилось нам, что имеем дело мы с Хамовским Максим Игоричем, замечательным нашим доцентом, много лет сражающимся безуспешно с зеленым змием.

Анатолий подскочил к ширме и отодвинул ее. За ней на широком столе возвышался администраторский компьютер: большой монитор и многоэтажный системный блок. У толстого коврика для мыши разместился эклектический натюрморт: рядом со стопкой вложенных друг в друга белых пластиковых стаканчиков, стояла порожняя бутылка недорогой местной водки и непочатая бутылка шампанского. У подножия стола, на полу, хватаясь за ножки стульев, возился в пыльном костюме Максим Игорич. Он издавал звуки, словно бы борясь с остатками сна. Анатолий подхватил его, поднял и усадил на стул. Почувствовав мощь Толиного захвата Максим Игорич перестал шевелиться и мутно посмотрел на нас.

- То-толь Саныч, ты? - взгляд его синусоидой облетел помещение. - И Олег здесь. Павл-вл-влыч.

Удальцов нервно рассмеялся. Олег Палыч глянул на него укоризненно.

- Черт побери, Максим! - сказал он скорее расстроенно, чем с претензией.

Он поспешно выскочил из-за стола и, подойдя к входной двери, выглянул наружу. Из коридора немедленно донесся студенческий гогот.

Круглов закрыл дверь и повернулся удрученно.

- Полон коридор народу. У Яшиной коллоквиум еще на час, не меньше. Не уведешь теперь Максим Игорича.

Яшиной являлась возрастная дама, доцент нашей кафедры, стабильно много лет читающая дисциплину «Базы данных». Любила она устраивать затяжные приемы студенческих долгов глубокими вечерами, неизменно собирая аншлаги.

Принялись мы приводить в чувство Максим Игорича. Толя сбегал к секретарю, принес воды. Максим Игорич, обвислый, худой, возился на стуле, издавая протяжные сморкающиеся звуки. Выпив стакан воды, он успокоился, затих и только глядел виновато исподлобья. Почувствовали мы теперь характерные запахи, источаемые Максимом Игоричем, и понятным сделалось предусмотрительно распахнутое лабораторное окно. Мы снова приоткрыли его.

Репетиция наша совсем схлопнулась. Олег Палыч сидел рядом с Максимом Игоричем, что-то объяснял ему, тот вяло кивал. Толя углубился в компьютер, на котором собирался показывать нейронную нашу сеть. Удальцов с Геннадь Андреичем разговорились на постороннюю тему, а Рашид Эдуардыч смотрел задумчиво на доску.

- А давайте-ка не будем терять времени! - сказал вдруг Олег Палыч громко и поднялся. - Мы тут оказались в своего рода заточении еще на полчаса-час. Поэтому возвращаемся к репетиции.

Мы поглядели недоверчиво на смущенного и вялого Максим Игорича, однако последовали взвешенному начальственному указанию и снова рассыпались по аудитории. Я отправлен был повторить вводную часть доклада.

Вот уже рассказал я неуверенно про стыки наук, про вовлечение экспертов, замечая, что привлекаю внимание в том числе Максим Игорича, как снова пришлось прерваться моему выступлению.

Дверь в аудиторию распахнулась и вошла Лилиана. Она была как тогда у общежития, простоволосая, в пальто-шинели с двумя рядами серебристых пуговиц. На ногах ее были сапоги на высоком каблуке, с каплями уличной мокроты, уходящие под черную полу.

Я замолчал, ожидая, что немедленно последует объяснение, рекомендация. Лилиана закрыла за собой дверь после чего коротко, по свойски, кивнула присутствующим. Не дожидаясь ответа, она прошла к партам, по ходу расстегивая и снимая пальто. Привычно сложила его вдвое, через локоть, и бросила на боковой стол. Я отметил уже знакомые мне юбку и пиджак. С видом кафедрального завсегдатая, знакомого с присутствующими черти сколько лет, Лилиана села на крайнее учебное место и только потом встретилась со мной взглядом.

Заметил я, что Олег Палыч поздоровался с Лилианой несколько сконфуженно, бросив стыдливый взгляд на Максим Игорича. Голова Геннадь Андреича, при виде Лилианы осела в плечи, и даже во взгляде Анатолия углядел я искру узнавания. Рашид Эдуардыч повернулся одними плечами и снова воззрился на меня, и лишь Вадим Антоныч с некоторой продолжительностью посмотрел на гостью, хотя и не особенно долго, видимо поддавшись общему спокойствию.

- Продолжайте, продолжайте, Борис Петрович, - сказала Лилиана. - Извиняюсь за опоздание.

- С вашей занятостью я удивляюсь, что вы нашли время, - ответил Олег Палыч.

Такое расшаркивание с Лилианой, с которой, в моем понимании, связан были исключительно мой опыт, лишило меня дара речи. Пришла моя очередь зигзагообразно и ошарашенно озирать аудиторию, отыскивая под ногами твердую почву, как же вышло так, что не вызвала Лилиана, неизвестный, чужой кафедре человек, ни малейшего удивления, недоумения. Я обратился с умоляющим взглядом к сидящему за рабочей станцией Анатолию. Он оставался невозмутим, погруженный в подготовку стенда к демонстрации, не реагируя на присутствие посторонней яркой женщины на исключительно внутрекафедральном мероприятии.

Геннадь Андреич выбрался тем временем из-за стола и вышел ко мне. Остался в подвешенном состоянии вопрос - каким образом с Лилианой, которая, в утомленном моем сознании, образовалась месяц назад из дождя и тумана на трамвайной остановке, знакома половина моей кафедры.

Геннадь Андреич расправил свои смятые, исчирканные листы и принялся за речь. Начал он неуверенно, спотыкался, вспоминая родоначальников искусственных нейронных сетей - Мак-Каллока, Розенблатта и Петрова. Часто косился он на Лилиану, будто бы она здесь принимала решение о пригодности доклада. Постепенно, видя, что выражение картинного лица ее выказывает подобие одобрения, Геннадь Андреич приободрился, голос его окреп. Он указал на важность квантового моделирования и эмуляции, приближающих нас, во-первых, к моделированию неявной логики, когда прямое математическое вычисление будет чрезвычайно затратным, а, во-вторых, к новому пониманию работы нейронов головного мозга. Последний, как известно, уступает современным компьютерам в скорости детерминированных вычислений, но неизменно выигрывает, когда речь идет о принятии нелогичных, обманчивых или основанных на образах и опыте решениях-рефлексах. Хотя и делаем мы в этом направлении лишь первые шаги, но результатами уже можно гордиться и крепкую закладывают они основу как для дальнейших исследований так и в целом для научной школы.

Высокопарно изложил Геннадь Андреич, однако подумалось мне, что найдет это нужный отклик в затверделых сердцах вельмож от образования.

- Загнул ты, Геннадь Андреич, - усмехнулся Олег Палыч и тоже глянул на Лилиану. - По-моему, лишнего. Не колесо все ж мы изобретаем здесь, а развиваем уже оформленную научную работу, по которой защитились наши коллеги — Борис с Анатолием. Давай-ка поубавим пафоса. Покажи-ка мне свою часть.

Олег Палыч вышел к нам, к доске и принялись они с Геннадь Андреичем двигать по столу мятые бумаги и чиркать на них. Геннадь Андреич конфузясь, протестовал. Я тем временем, подошел к Лилиане.

- Здравствуйте, Борис Петрович, - она не стала дожидаться моего обращения. - Я понимаю ваше удивление, но давайте отложим этот разговор. Сегодня у нас еще будет возможность. Главное - исполнить то, ради чего все собрались.

Она поднялась и прошла мимо меня к Олег Палычу и Геннадь Андреичу. Они послушно расступились, после чего принялись обсуждать доклад уже втроем. Видно было, что мнение ее ценят маститые университетские педагоги высочайше, они слушали ее, соглашались.

Я обошел парты и приблизился к Анатолию. Толя то, мой старательный товарищ, почему не удивляется неизвестной женщине?

- Какова! - присвистнул Анатолий мне навстречу.

- А ты знаешь ее?

Он кивнул. Оказалось, Лилиана появилась на кафедре в начале недели, назвавшись высокопоставленным представителем министерства образования. Толя даже должность ее озвучил — руководитель комитета административного обеспечения. Интерес к обеспечению, ясное дело, наш университет имел величайший. Высокопоставленная чиновница имела несколько долгих разговоров с Олег Палычем. Собирала она декана и руководителей других кафедр, вызывала докладывающих сотрудников - Вадим Антоныча, Рашид Эдуардычем и его, Анатолия. Меня тоже как будто пытались привлечь, но я был то ли на занятии, то ли еще где. Не дозвались, в общем.

Покосился я на Максим Игорича, который меланхолично глядел на носки свои, сохраняя несвойственное ему в таких случаях молчание. В прошлом приходилось мне быть свидетелем двух обнаружений опьянелого нашего доцента. Неизменно бывал он говорлив, порывист, принимался торопливо, заикаясь, корить себя, унижаться. Сегодня Максим Игорич был непривычно молчалив и подавлен.

Лилиана с компанией тем временем закончили кромсать доклад Геннадь Андреича и тот приступил к повторению. Они подрезали часть про работу нейронов человеческого мозга, добавили ссылку на существующую научную работу и упомянули перспективные направления применения в производстве, которых в прошлой итерации Геннадь Андреича не было. В таком формате доклад Геннадь Андреича был одобрен.

Настала моя очередь и я уже без прежнего своего смущения коротко перечислил основные нововведения модели: динамический объем сети, переработку алгоритма учителя и гибкую функцию определения значимой вероятности состояния нейрона. Закончил я переходом к демонстрационной части, где предлагалось комиссии рассмотреть одну из наиболее популярных задач искусственной нейронной сети — восстановление поврежденного изображения.

Все повернули головы и воззрились на экран монитора, за которым сидел Анатолий.
Как заранее мы условились, во избежание непредвиденных ошибок, Анатолий показывал старую, проверенную модель. Он отобразил на экране несколько изображений. Затем последовательно отправил их на вход лабораторного стенда в качестве обучающих. Показал поврежденное изображение, сегмент которого заменял пустой фон. Отправил на вход нейронной сети. После короткого вычисления, сеть выдала нам рисунок с восстановленным куском. Толя подчеркнул, что изображения подававшиеся на вход в качестве обучающих, отличались от переданного на обработку. Нейронная сеть демонстрировала принятие решения на основании похожего, но не идентичного опыта. Такой была короткая речь Анатолия, сопровождаемая отображением на экране рисунков с простыми геометрическими фигурами на плоскости.

Лилиана подняла руку.

- Спасибо, Анатоль Саныч и Борис Петрович. Разрешите сделать рекомендацию?

Она обвела всех взглядом, в том числе и Олег Палыча, как владельца мероприятия, подчеркивая, что рекомендация эта носит совершеннейше распорядительный, недискуссионный характер.

- Предложенный эксперимент понятен и удовлетворяет необходимым требованиям. Однако, в том или ином виде, он уже демонстрировался раньше. Я рекомендовала бы постараться и продемонстрировать нечто новое, более сложное. Говоря чуть более конкретно, я хотела бы, чтобы уважаемые ученые продемонстрировали эксперимент на основе последней своей квантовой модели, которую значительно обогатили, с применением новой функции времени.

Повисла пауза. О функции времени знали в аудитории единицы. Точнее, только я, Анатолий да сама Лилиана. Геннадь Андреич разве только слышал краем уха.

Я замотал головой.

- Простите, Лилиана, но мы находимся только в начальной стадии разработки, в модели масса нерешенных проблем...

- Ну не скромничайте, Борис Петрович, - перебила меня Лилиана, - С сегодняшним экспериментом новая модель справится уже сейчас. А с учетом недавнего нашего разговора и ваших достижений последних дней, я полагаю вы можете продемонстрировать кое-что поинтереснее. С меткой времени.

Я не сообразил сразу о каких достижениях последних дней она говорила. О глупом разлитом чае в аудитории третьего дома? О моих полночных калькуляциях?

Олег Палыч хмурился, понимая связанный с таким заказом риск. Бесспорно он также являлся важным лицом, принимающим решение. Заведующий кафедрой морщил лоб и молчал.

- Требуется убедиться, что новая модель работает, - пробормотал нерешительно Геннадь Андреич.

- Не имею ничего против, - ответила Лилиана. - Однако знаю, что на уровне данного эксперимента Анатоль Саныч лично проверял ее, не так ли. А с учетом последних изменений, внесенных Борис Петровичем, я уверена, что все получится как надо и произведет нужный эффект.

- Да о каких изменениях речь-то? - вспылил я. - Вы же понимаете прекрасно, что между теорией и реализацией, особенно в программировании, проходит значительное время, требуемое на четкий, стройный алгоритм, на отладку, на эксперименты, в конце концов!

- Ну, например, изменения, которые собственноручно вносили вы в модель вчера, - ответила она с холодным спокойствием.

Я с некоторой ошарашенностью попытался вспомнить, что за изменения внес я вчера в модель? Разве я вообще программировал вчера? Я перебирал в голове события вчерашнего вечера: Катю, автобус, курицу в овощах. А дальше, что было дальше?

- Ты сам стал программировать? - покосился на меня Анатолий и услышал я в его голосе неприятные нотки.

Вмешался тут Олег Палыч, который с учтивостью метрдотеля пообещал Лилиане удовлетворить пожелание высокой комиссии, отметив при этом необходимость убедиться, что модель работает исправно, для чего соберет он отдельную встречу со мной и Анатолием. Он отправил всех назад за столы, после чего с места стал подводить итоги. Каждый получил порцию указаний и доработок, за исключением разве что Генадь Андреича, речь которого, после произведенных над нею вивисекций признана была удовлетворительной.

Вадим Антоныч немедленно сбежал, потому что были у него планы на вечер, сдвинувшиеся совсем уж непозволительно. Оставшимся требовалось решить, что делать с безвольным и печальным Максим Игоричем, ушедшим в себя не глубину недостижимую. Он не реагировал даже на имя свое и потрясывание плеча. Пока соображал Олег Павлыч, как поступить, учитывая что до сих пор толпились в коридоре студенты, слово взяла Лилиана.

В первую очередь она подчеркнула, что при всем смятении, связанным с недостойным состоянием Максим Игорича, очень рада она отметить помощь, сочувствие и взаимовыручку между университетскими коллегами. Пообещала Лилиана, что эпизод этот не станет достояниям министерской общественности. Ну а во-вторых, ввиду того, что был у нее персональный разговор ко мне и Анатолию, как центральным звеньям предстоящей демонстрации, предложила она Олег Палычу, Геннадь Андреичу и Рашид Эдуардычу отправляться домой, а сама она, Анатолий и я доставим Максим Игорича до дома на ожидавшей ее, Лилиану, министерской машине.

Выказал Олег Палыч умеренное сопротивление, ведь Максим Игорич являлся его личной головной болью, а вовсе не кафедральной молодежи и министерского начальства, но Лилиана настояла на своем. Уж не знаю, что убедило Олег Палыча, решительный ли тон ее, высокий ли чин, однако, переглядываясь и бормоча, университетские наши старожилы ушли. Замыкал шествие невозмутимый Рашид Эдуардыч.

Заметил я, что Анатолий, оттаявший было к середине доклада, снова замкнулся. Должно быть подействовало на него известие, что тронул я беспардонно программный код нашей модели, хотя по-прежнему не отзывалось во мне это заявление сопутствующим воспоминанием. Повисла в лаборатории неловкая пауза, словно бы не один Максим Игорич ушел в себя, а все присутствующие.

Тук, тук, тук. Точно бой старинных часов, каблуки Лилианы отстукивали по полу. Она неторопливо обошла островок учебных парт и подошла к столу администратора, за спиной Максим Игорича. Там она взяла непочатую бутылку шампанского и стопку пластиковых стаканов.

Взгляды наши, блуждавшие задумчиво по аудитории, прилипли к ней и ее действиям. Лилиана аккуратно вынула четыре стакана из стопки и расставила квадратом. Потом с ловкостью и силой плохо соответствующим ее тонким рукам, порвала фольгу, открутила проволоку и громким хлопком откупорила бутылку. Под игривый дымок, она разлила шампанское по стаканчикам.

Тоненько зашипел водоворот пузырьков и пены.

- Итак, коллеги ученые, - возгласила Лилиана с чуть насмешливой улыбкой. - Генеральная репетиция, пусть и не без шероховатостей, но прошла. Считаю недопустимым не воспользоваться гостеприимством Максим Игорича, и не поднять маленький тост за научные открытия. В особенности за те редкие из них, ценность которых оценивается много позже слез, пота и бессонных ночей, потраченных на первые слабые их шаги.

Лилиана подала стаканы Максим Игоричу и Толе, сидящему рядом с ним. Никто не отказался, несмотря на полнейшую абсурдность ситуации, даже ватный Максим Игорич стиснул дрожащими пальцами рифленый белый пластик.

Потом она подошла ко мне, сидящему на другой стороне учебного островка и подала стакан. Я взял его, не сводя недоверчивого взгляда с ее красивого лица с подведенными серыми глазами.

Она огляделась победоносно, убеждаясь, что все мы с «бокалами» в руках ждем. Кивнула одобрительно, подняла свой стаканчик и выпила. Мы послушно повторили вслед за ней. Игристое белое вино щекочущей пенной волной прокатилось по небу и ушло внутрь, оставив сладковатый вкус.

Я опустил руку со стаканом на стол.

- Что теперь? - спросил я устало и тихо.

- Ведь вы уже догадались, Борис Петрович, - ответила она, и в прямом взгляде ее я прочитал подсказку.

- С-ступень номер три, - вздрогнув, прошептал я.

- Именно, - она понизила голос. - Но перед этим, короткое замечание. Вы ведь, Борис Петрович, выстроили определенную теорию, гипотезу о ступенях посвящения. Связали это с той одолженной Библией, с хронологией ее и закладками. Вполне разумное умозаключение, найти в нем можно логику, связать события в общую цепь. Месопотамия, Египет, Земля Обетованная. Так вот, я позволю себе поломать вашу теорию, - взгляд ее сделался острым. - Третья ступень посвящения - Империя Вэй.