Глава 42. И тонкая лодка взмывает вверх

назад, Глава 41. ...И с отблеском солнца летит по ней... : http://www.proza.ru/2017/09/15/458


Глава 42. ...И тонкая лодка взмывает вверх.

                – Сын мой, – сказала Гильраэн, – твоя цель слишком высока даже для
                потомка многих королей. Ибо эта госпожа – благороднейшая и прекраснейшая
                на земле. Да и не может смертный сочетаться с Эльфами узами брака.
                – Однако мы родственники, если только правдивы предания моих праотцев, –
                отвечал Арагорн.
                – Они правдивы, – сказала Гильраэн, – но то было давным-давно и в другую
                эпоху этого мира – задолго до увядания нашего народа. И потому я боюсь;
                ибо без покровительства господина Элронда род Исилдура придет скоро
                к концу. Но не думаю, что Элронд будет покровительствовать в этом деле.
                – Тогда горьки будут дни мои, и один обречён я скитаться в глуши, –
                сказал Арагорн.
                – Воистину такова судьба твоя, – отвечала Гильраэн, но, хоть и
                обладала, как весь её род, даром предвиденья, не сказала сыну ничего
                больше о своих предчувствиях и никому не говорила о том, что поведал он ей.
                Дж.Р.Р. Толкиен, «Сказание об Арагорне и Арвен»


    – ...Ведь вы же понимаете, о чём я... И что теперь говорить много слов?.. Эх, если бы я могла летать!.. Или хотя бы была не такой большой – тогда бы Чакай отнёс меня туда... – рассказ Бобрилианы медленно затихал, завершая своё течение, а внимательно слушавшие её и как-то враз притихшие Бобровия и Бобритур одновременно вздохнули.
    Рассказ был и радостным, и грустным – как, впрочем, и всё здесь, на земле.
    – Ты думаешь, что если ты будешь маленькой, он заметит... – начал было Бобритур, явно не зная, что сказать, чтобы...
    – А я знаю, что делать, – вдруг перебила его Бобровия, и интонации её голоса были такими, что Бобрилиана и Бобритур, ещё не зная, что она хочет сказать, посветлели лицом. – Нужно отправить ему письмо! Знаете, как это бывает, когда путешественник, попав на необитаемый остр...
    Закончить фразу она не успела. Просто, понимаете, очень трудно говорить, когда тебя хватают и расцеловывают, орошая притом ещё слезами.
    – Бровка, милая, ты чемпион по придумыванию выходов из безвыходных ситуаций! Какая же замечательная! Это просто здорово! – Бобрилиана пела и ликовала, кружась по комнате, и не могла нарадоваться, а Бобровия улыбалась так, что даже как-то стало светлее.
    Но, как обычно, тут вмешалась проза жизни.
    – Да, всё это так... Конечно, здорово ты придумала – с письмом... – прищурившись и пристально глядя в воцарившуюся сразу и удивлённую тишину, сказал Бобритур.
    И здесь кто-нибудь, случайно проходивший мимо этого загадочного, на первый взгляд, разговора мог бы сказать, что всё это очень даже понятно – всё-таки Бобритур был бобр, и настоящий, ну, по крайней мере, почти Бобриан. А не какая-то там бобриха. Ну, вы помните, как это бывает.
    – ...Но откуда же можно знать, что он найдёт его? – закончил свою фразу опытный полководец и гениальный стратег и, с великой печалью и нескрываемым превосходством посмотрев на два погрустневших неразумных создания, нашёл необходимым добавить: – И к тому же как то, в чём вы отправите его, останется целым, когда водопад... – он даже договаривать не стал.
    – А зачем обязательно знать? – надувшись, буркнула Бобровия. – Ты когда соседской бабушке воду приносишь, тоже обязательно хочешь знать, как она тебе благодарна, да?
    Но старшая и даже без слов чувствовавшая изменения настроения своих друзей, одной лишь прохладой интонации легко и просто остудила забрезживший пламень:
    – А что? – вздохнув, сказала Бобрилиана единодушной ей Бобровии. – Он прав. Нужно придумать для письма подходящую упаковку...
    Бобровия раскрыла рот, не зная, фыркать ей или смеяться, ну а Бобритур только лапами развёл.
    Но через несколько минут (совершенно невозможно было удержаться) он уже чертил какие-то схемы и планы, а девчонки, перемигиваясь и подталкивая друг друга локтем, заглядывали в них из-за его плеча.
    – ...Но, вообще-то, – произнёс он, откидываясь на спинку стула и вытирая со лба пот, – я ведь вам говорил тогда... что так будет. Помните?
    А две секретницы, заискрив глазами, явно уже придумали, как ему что-то ответить, но... пришлось это оставить на потом – заглянувшая к ним в комнату мама Бобрия позвала всех обедать, и всё остальное тут же было забыто.
    И на следующий день они отправили письмо Бобрисэю. Звенящие воды унесли вниз, в Тёмную долину, драгоценный водонепроницаемый ковчежец, сокрывавший в себе всего несколько слов – Бобрилиана трудилась всю ночь, но только и могла написать, что... Впрочем, я не имею права выдавать чужих секретов.
    Они ещё некоторое время стояли, глядя вслед ему, пытаясь проникнуть сквозь дымку лёгкого тумана, окутавшего в это утро пространство над Тёмной долиной.
    – Идёмте, – сказала Бобрилиана, и Бобровия, обернувшись, увидела, что в глазах у той что-то блеснуло.
    И после этого они не раз замечали, как среди их весеннего веселья Бобрилиана вдруг замирала, словно настигнутая какой-то мыслью, и отворачивалась, скрывая лицо. А они всё равно знали, в чём дело.

    ...А потом заболел Ветробобр.
    Бобритур ходил весь потерянный, молчал, иногда что-то беззвучно шепча и сам не замечая того; не слышал обращённых к нему вопросов или отвечал невпопад; если у него что-нибудь просили – давал не то, что нужно, если ему что-нибудь давали – ронял; спотыкался о ступеньки там, где раньше пролетал пулей, не замечал, какие вкусные на завтрак были оладьи или какой на редкость брусничный был пирог к чаю, – в общем, типичная картина печальной переживательности. Или переживательной печальности – как хотите, дела это не меняет.
    Но главное было не в самой по себе болезни, а в том, что Ветробобр молчал. То есть он таял на глазах, было видно, что страдания его сильны, но что с ним и – особенно – как его лечить, он не хотел сказать.
    – Дед о чём-то переживает или чего-то опасается, что может случиться, и потому болезнь его не проходит... – сказал как-то в разговоре Бобритур и тут же насторожился – в глазах Бобрилианы что-то зажглось. – Ты что-то хочешь сказать? – быстро спросил он, но та только покачала головой, уже опустив глаза.
    Однако, как он и понял, этот разговор не прошёл даром.
    На следующий день заметили, что её нигде нет. Бросились повсюду искать, но ни в одном из укромных местечек, столь любимых ею, не обнаружилось даже её следа. Уже не знали, что и думать, и решили спросить её неизменного друга – Чакая, но и его никто не мог нигде найти. И вот тогда-то о том и задумались, что не простое это отсутствие или какая-то прихоть, которых, кстати, у Бобрилианы никогда и не было.
    – А я знаю, где она, – сказал тогда Бобритур. – Наверняка пошла в Дальний лес, больше негде ей... – и тут он прикусил язык, и на все расспросы отвечал только глупой улыбкой да хлопал глазами.
    Но когда к вечеру того дня исчез и Бобритур, да в придачу ещё с Бобровией, город уже переполошился не на шутку.

    ...Прошло уже три дня, и родители Бобрилианы забыли, что такое сон, а брат её Бобришторм просто рвал и метал. Точнее, готовился это сделать, «когда этот балбес Бобритур вернётся». А вот Бобреус и Бобрия, родители маленькой Бобровии, как ни странно, выглядели совершенно спокойными. И Бобреус на все расспросы с лёгкой улыбкой отвечал:
    – Она столько раз одна была в лесу, что... Да и вы помните, Добрибобр... раз проявивши к ней такое внимание, не думаю, чтобы стал он отступаться...
    И никто ничего не мог ему возразить. Но всё равно город пребывал в волнении.
А вот когда они вернулись, почему-то никто не удивился. И даже более того – все сделали такой вид, как будто всё так и должно быть. А всё потому, что дети принесли из Дальнего леса лекарство. Никто из горожан ведь так и не смог решиться идти их туда искать, а они вот были там и вернулись.
    – Что? Рад, что я не могу встать с постели и хорошенько задать тебе на орехи? – сказал Ветробобр (и понятно, в чей адрес), когда они появились на пороге его хатки.
    – А вот и нет! – буркнул сразу надувшийся Бобритур и выпалил: – Если бы я был рад, то я не принёс бы тебе лекарство!
    – Лекарство? – брови Ветробобра медленно поползли вверх. – Это ещё что за... Эх, – крякнул он, помолчав секунду, – так я и знал! – И со вздохом закончил: – Ну ладно, садитесь вот тут... Бобритур, поставь чайник! Там, в печке, картошка в чугунке, раздуй там уголья... Рассказывайте теперь... затейники!..
    И это было для них выше всяких похвал.
    – Как вы себя чувствуете? – сразу усевшись, спросила Бобровия.
    – Я ведь сказал «рассказывайте», а не «задавайте вопросы»! – проворчал дед. – Ну ладно... Как вам показался дальний лес? Не видели вы там Нямняма? – и он хитро посмотрел на них из-под кустистых бровей.
    Бобритур фыркнул:
    – Нет, ни Нямняма, ни Хлюхлюпа, ни даже Чмокчмока мы там не видели!
    – Вот, не зря говорят: «Молодо – зелено», – покачал головой дед, а Бобровия как можно незаметнее для него под скамейкой пнула Бобритура. – Знал бы, о чём я говорю – не стал бы смеяться...
    – О... «чём»? Не о «ком»? – удивилась Бобрилиана.
    – Ну-у... да-а... – как-то нерешительно протянул Ветробобр. – Никто толком так и не знает, что это такое – существо или явление... Одно было всегда ясно: если кто-нибудь после встречи с ним оставался жив – то этот человек, то есть, бобр, настоящий храбрец и даже герой. Ну, а в общем-то без помощи Человека, насколько я знаю, никому ещё остаться целым при встрече с этой штукой не удавалось... Однако хорошо, что вы его не встретили – значит, Дальний лес теперь становится чище... Я слышал от Добрибобра, что вся эта темень, словно магнитом, стягивается в Тёмную долину. Должно быть, и этот Нямням где-то там и поселился – там ведь хватает болот и тёмных мест, а именно такие он и любит. Впрочем, на охоту может выходить и в другие... Ну ладно. И хватит о нём. Так что, как вы нашли туда дорогу?
    – Мне кажется, – улыбнулась Бобрилиана, – что это не мы дорогу, а она нашла нас... Но, вообще-то, мне сильно помог Чакай... Он поднимался над деревьями и потом, опустившись ко мне, показывал путь... Он ведь очень много где бывал и знает многое такое, что... В общем-то, я и раньше ещё слышала, что Самое необходимое лекарство растёт именно в Дальнем лесу, и...
    – А от кого же ты это, интересно знать, слышала такие вещи? – вдруг перебил её Ветробобр.
    И действительно, подобные сведения в Боброцке обычно широко не разглашались во избежание... ну, не то чтобы злоупотреблений, а, скажем так, неумелых употреблений.
    Но Бобрилиана, словно не заметив вопроса (хотя и чуть покраснела и склонила голову), продолжала:
    – Ну вот... Дошли мы с Чакаем до Дальнего леса, а дальше что делать – ни он, ни я, – не знаем, – улыбнулась она. – Ходили мы с ним, ходили, только зря время потратили, а тут и вечер настал. Темно стало, страшновато как-то... Ночевали мы на дереве.
    У Бобритура при этом загорелись глаза, как если бы ему друг показал какой-нибудь заветный секретный кинжальчик, привезённый отцом в качестве военного трофея из-за дальних морей, где живут одни только пираты и крокодилы. Ну, может быть, ещё акулы. А больше ничего-ничегошеньки нет. Кроме, конечно, несметных гор сокровищ. В общем, как говорится: «У-ух ты-ы!..» Он даже слюнки проглотил. А Бобрилиана продолжала:
    – Но под утро я с дерева, конечно же, свалилась. Чакай еле нашёл меня в крапиве, а я пошевелиться там боялась...
    Ветробобр, деликатно не ставший настаивать на выяснении источника секретных сведений о лекарстве и довольно хмуро её слушавший, теперь заулыбался:
    – Что ж, я вижу, вы хорошо потрудились...
    – И вот так мы наткнулись на Бобритура... – ещё сказала Бобрилиана, а тот при этом от досады даже лапой по коленке себе хлопнул.
    – А что тут такого? – вмешалась Бобровия. – Что было, то и было, что тут стесняться-то? – и она объяснила Ветробобру: – Сначала мы шли спокойно и дорога совсем не плутала, а потом... Нам показалось, что кто-то за нами идёт, но сколько мы ни оборачивались – никого не видели... И даже очень быстро оборачивались – чуть шеи себе не свернули... – дед, с большим вниманием и даже напряжённо это слушавший, чуть улыбнулся, – ...Но всё равно никого не было... И вот после этого дорога стала убегать от нас, и мы зашли в какую-то такую непроходимую крапиву, что ни назад ни вперёд... А потом нам Бобрилиана на голову свалилась...
    – Ну, вот уж и неправда, – фыркнула та. – Вы сами от меня на дерево полезли... Наверное, подумали, что я этот... как его... Нямням!
    – Да-а... – веселился дед. – Здорово!
    – Ну вот, – закончила Бобрилиана. – А потом, когда Чакай снял их с дерева (полный негодования и праведного гнева взгляд Бобритура), Бобровия легко нашла нужное растение, и мы пошли назад...
    Вообще, надо сказать, что Бобровия лучше знала лес и природу. Бобрилиана же скорее была созерцатель, чем практик. Но, как вы знаете, в этих вещах одно без другого не бывает.
    – ...А без Бобритура я дорогу туда не нашла бы – нет, ни в жизнь! – покачала головой Бобровия.
    Тот скромно стал смотреть куда-то в сторону.
    – В общем, все пригодились! – лицо у Ветробобра стало совсем светлым. – Ну, хорошо... Если так, то я согласен воспользоваться вашим лекарством... Только вот то ли вы сорвали, что нужно, а?
    – То, дедушка, то, вы не сомневайтесь, я знаю! – махнула лапой Бобровия. – Мне... – хотела она ещё что-то добавить и осеклась, бросив испуганный взгляд на своих друзей.
    Но дед опять проявил деликатность и словно бы ничего не заметил:
    – Так! Бобритур, доставай картошку и завари быстро чаю! А мне дай-ка вон ту большую книгу с полки и очки... Где ваше растение?
    Бобровия бережно достала из кармана фартучка небольшой свёрток.
    – Да... – лицо деда светилось радостью. – Это оно... Ну что ж, Бровушка, сбегай-ка теперь за своей мамой...
    Она с опаской посмотрела на Ветробобра, а тот засмеялся:
    – Да не бойся ты, просто она лучше всех теперь может варить это лекарство – я-то сам, видишь, немощный совсем...
    Так и возникла та редкая дружба между семействами, которая укрепляет собой целые города. И что странно – и Ветробобр, и Бобреус с Бобрией и прочим семейством всегда держались как бы на отшибе – и вот теперь так просто они стали близки...
    И вот наступил торжественный день: Ветробобр встал на ноги и, опираясь на Бобритура, смог выйти во двор своей хатки. Бобреус, хоть и сам хромой да калечный – а тоже пришёл порадоваться вместе с ним. Пришла, конечно, и Бобрия, ну а Бобровия-то и так пропадала здесь целыми днями.
    – Да, вот так-то... – улыбаясь, говорил Ветробобр. – На старости лет завёлся вокруг меня детский сад...
    И когда мама Бобритура и Бобрия, отойдя в сторонку, стали обсуждать метод приготовления того самого лекарства и прочие кулинарные секреты, а подростковая команда стала запускать сооружённого на досуге дедом воздушного змея, вот тут-то и остались вдвоём Бобреус и Ветробобр, и старец тогда спросил старца, взглядом провожая парящее в ликующем воздухе весеннее чудо:
    – А что, Бобреус, это ведь ты сказал ей?..
    И это был скорее не вопрос, а утверждение, и трудно было догадаться, что хотел сказать этим Ветробобр. И Бобреус тогда только молча опустил голову, и Ветробобр больше ничего о том не сказал.
    Но всё равно он был ещё очень слабым, только выходить посидеть на завалинке мог.
    И Бобрилиана часто приходила посидеть с ним, и он много ей рассказывал про былые времена, про всё устройство этого прекрасного мира, и про горные травы и лекарства, и про Тёмную долину, и про Острова налаков и Дальние Сиреневые горы, и про Добрибобра...
    А Бобровия с Бобритуром всё это время только и знали, что воздушных змеев запускать. Весна же, как-никак.
    И никак не получалось у деда пройти больше, чем до завалинки. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
    А случилось это так.
    Не знаю точно, какие уж там были секретные совещания у нашей молодой команды, а только явно они опять что-то стали замышлять. Но Ветробобр, убаюканный весенним благорастворением воздухов, ничего, как кажется, даже не подозревал. И однажды утром... Когда Бобритур с уже знакомым нам звякающим мешком на цыпочках спустился с крыльца хатки Бобритура... Тихонько и незаметно, как мешок с картошкой пронёс его мимо своего дома... И дошёл уже почти до дома Бобрилианы, как вдруг... Ветробобр, вмиг забыв про все свои хвори, подобно ревущей ракете, выскочил на крыльцо.
    – Господи, помилуй! Да что же это такое! – вопиял дед. – Где этот Бобридур?! Мешок!.. Чтоб у него на стуле вечно крапива росла!..
    А тот в это время уже удирал, сигая через заборы. Ну, в смысле, не мешок, а Бобритур. Хотя от такой грозы, я думаю, и мешок, если бы не сидел на плечах у Бобритура, и тот бы через заборы запрыгал.
    И не желая терпеть такого юношеского легкомыслия и такой мечтательной опрометчивости, дед погнался за ним. И так мчались они городскими огородами, перепрыгивая через все заборы. Но всё-таки молодость взяла верх. И Ветробобр, уже не в силах мчаться (они в это время нарезали третий круг вокруг города), остановился и упал на какую-то завалинку, бессильно грозя кулаком удирающему внуку:
    – Ну, погоди у меня ещё, попадёшься мне, неделю сидеть не сможешь!
И сам засмеялся комичности происшедшего.
    Вот таким был последний момент его выздоровления. Как говорится – клин клином вышибают.
    И поэтому восстановили-таки мосто-лифт, и Ветробобр больше ничего не сказал против. Только всё равно было видно, что он переживает, – как бы не случилось опять то, что так страшно потрясло весь их город, едва оставив его в живых...
И, как всегда почти и бывает, произошло именно то, чего он и опасался. Вся молодёжь славного града Боброцка, каким-то образом прознав о приготовлениях наших друзей, сама собралась идти в новый поход.
    Но главой всего этого дела был избран, конечно, не кто-нибудь из наших горячих ревнителей, однако же на опыте ничего не знавших, а тот, кто уже был в Тёмной долине и смог вернуться живым – те несколько Бобриан, среди которых был и брат Бобрилианы Бобришторм.
    И вот здесь, честно говоря, Бобрилиана и пожалела о том, что так неразумно она не сокрыла своих чувств.
    – ...Представляешь, – сказала она Бобровии, – что может теперь случиться и сколько ещё человек могут пострадать... из-за нас?..
    – Но теперь ведь ничего не изменишь... – помолчав в некоторой растерянности, ответила та.
    – Да, – вздохнула Бобрилиана. – Но тогда мы тем более должны быть среди них...
    И Бобровия не спросила её, почему «тем более», потому что это и так было ясно.

    Особенно важным для собиравшихся в новый поход было то, что неизвестной осталась участь освобождённых из болотной темницы, и вообще неизвестно, сколько таких ещё там темниц... И, я думаю, одна из собравшихся к сказанному мысленно добавляла: «...и где-то там, в горах и пещерах, скрывается ещё Бобрисэй...»
    И был ещё один важный мотив к тому, чтобы вновь приблизиться вплотную к приведшей к такому потрясению и ужасу ситуации – это то, что иначе, чем вот так, она, как и выявленное ею малодушие, не побеждается. Как сказано о том у одного из древних: «Не ленись в самую полночь приходить в те места, где ты боишься быть. Если же ты хоть немного уступишь сей младенчественной и смеха достойной страсти, то она состареется с тобою. Но когда ты придёшь в те места, вооружайся молитвою...» И прочее, – желающий всегда может прочесть это в подлиннике.
Ветробобр, обнаружив, что намерения юных серьёзны и к приготовлениям они отнеслись со всей основательностью, нимало им не препятствовал, наоборот, он постоянно был среди них, всем, чем мог, старясь помочь. Но и ему, и Бобреусу, с робкой решительностью пришедшему на сборный пункт в своих старых, но ещё прочных доспехах, как и некоторым другим, они отказали.
    – Вы должны остаться, отцы, – сказали они, – с нашими матерями. Ваши силы уже не те, а лишнюю кровь проливать для Боброцка теперь роскошь...
    Отшествие было назначено по истечении первой осьмерицы мая, в пять часов и пятнадцать минут утра.
    С вечера было приготовлено всё, что не успели приготовить за эти дни. Матери, жёны, дети и сёстры тайком утирали глаза, но на глазах своих драгоценных воинов держались спокойно и бодро, не желая расслаблять их своими слезами. Бобрилиана и Бобровия тоже приготовили оружия и доспехи, и никто им, как ни странно, не воспротивился и не сказал им: «Зачем?» И это их не насторожило, и, как потом выяснилось, напрасно.
    Рано утром, когда Бобришторм собирал свой походный узел, Бобрилиана вместе с ним стала собирать свой. Он посмотрел на неё углом глаза, закусил губу и ничего не сказал. Но, когда они уже должны были выходить из дому, он вдруг хлопнул себя лапой по лбу:
    – Малыш, прости, ты не сбегаешь в подвал, я забыл там флягу с водой...
    И она помчалась туда, два раза стукнувшись локтем и один раз коленкой, желая как можно быстрее выполнить поручение брата, с которым они сейчас выйдут... И о, ужас! Дверь подвала, когда она с флягой в лапах стала подниматься назад, в дом, оказалась запертой на засов! Она пыталась докричаться до кого-нибудь, чтобы её открыли, ведь сейчас все уйдут, а она... Но никто не слышал. И она в отчаянной ярости стала выгрызать угол калёной двери, почти уже не надеясь успеть.
    Когда юный витязь Бобровия Бобриана пришла на сборный пункт возле мосто-лифта (собственно, ей надо было пройти несколько шагов), то обнаружилось, что Бобрилиана Бобридогги, её верный товарищ, не явилась. И Бобровии тогда сказали:
    – Смотри, она ведь мудрее тебя. Если она решила не идти, чтобы не ослаблять мужества отряда своим невольным малодушием, которое девчонки не могут не проявить, то не правильнее было бы и тебе остаться?
    Но она всё ещё колебалась. Тогда ей сказали так:
    – Сходи к ней сама и спроси.
    И она помчалась, брякая слишком длинным мечом о гладкий камень городской мостовой и придерживая лапой наползавший на глаза шлем. Добежав до дома Бобрилианы, она увидела на дверях корявую, сделанную второпях куском угля надпись: «Она в подвале». В ужасе она слетела по ступеням в подвал и отворила засов. Угол калёной двери был почти отделён, осталось сделать лишь несколько надрезов. Оттолкнув в сторону Бобровию, Бобрилиана что было лап помчалась к мосто-лифту, а та, ничего не понимая, побежала за ней.
    Но так есть.
    Когда они достигли края надводопадной скалы, мосто-лифт уже скрывался от них, ускользая в утренний туман над изгибом падающей воды. Они ушли без них.
    На земле они заметили записку с надписью: «Бобрилиане». Открыв её, Бобридогги прочла: «Бобрилиана, прости меня. Ты ведь знаешь, что я никогда не подводил тебя и не обманывал. Но теперь я боюсь, что если пойдёшь ты, то я не смогу удержать Бобровию... А это для меня страшнее смерти. Ещё раз прости. Твой друг и – решусь сказать – брат Бобритур».
    И теперь стояли они на краю скалы, глядя вслед уходящему от них мосто-лифту, и ревели, одна вся растрёпанная и с обломанными краями резцов, а другая в дурацком наползающем на глаза шлеме и со слишком длинным мечом. Потому что было ясно теперь, что мосто-лифт внизу будет закреплён на тормозной рычаг, чтобы не смогли они уже поднять его наверх и спуститься вслед за ушедшим отрядом.
    Вот так и получилось, что новый поход, начавшись с них, совершился без них...

дальше, Глава 43. И сделалось безмолвие на полчаса...: http://www.proza.ru/2017/09/17/925