Медленное

День не задался с самого утра. Папа нажрался, как всегда. У них была заутренняя рыбалка с приятелями, откуда его забросили домой уже уверенно бухим, как тушу полудохлого сома. А дома он немного отошёл и ещё догнался чекушкой. Но не буянил, и то хорошо хоть, а спокойно храпел в спальне под включённый телевизор, познавательную передачу про диких животных. Спи, скотина.

Но мать… Та тщательно подготовилась за неделю, когда Дина избегала её, проработала речь, и, наконец, перешла в субботнее утро в атаку по всем идеологическим фронтам. Началось ещё за завтраком, это момент, когда есть подходящая расстановка фигур на кухне и достаточное время, чтобы прополоскать мозги. Дина аккуратно кушала свои мюсли с йогуртом и выслушивала:

— Я желаю тебе лучшего! Как мама может дурного посоветовать своему ребёнку? Поверь моему жизненному опыту. Что ты вообще понимаешь?

И, после первоначальной моралистской обработки, понеслось. Работы нет. Денег нет. Дома ничего не делаешь полезного. Зачем тебе этот универ? Ты никогда особо талантом не блистала. Факультет не тот. Будущего у тебя нет. И чего это ты так вырядилась? Ходишь, словно пугало огородное. Поэтому парня нормального у тебя нет. И мужа тоже не будет. А если и будет, то точно такой же негодяй. И когда ты уже съедешь от нас? И, одновременно — с кем и где ты вечно пропадаешь, почему не звонишь вовремя? Абсолютно всё назидательным тоном, как пятилетней девочке.

В конце обязательный приговор:
— Я тебя не для того рожала! Я ведь только для тебя и жила все эти годы. А ты злая и жестокая! Ты выросла чудовищем! Наплевать на всех! Совсем обо мне не думаешь, не жалеешь.

И в слёзы. Ну хватит уже. Сцену стало невозможно терпеть, так скоро и Дина заревёт, уже подкатила невыносимая обида и округлым комком забила горло. Прошло то время, когда она слепо подчинялась назиданиям. Но и скандалить так и не научилась. Не тот характер, не выдерживает психологического давления. Чаще всего она просто сбегала от ругани. Не можешь драться — беги. Скорей бы съехать отсюда, хоть куда-нибудь, хоть на край света. А лучше вообще перестать быть. Нет никаких сил.

Дина написала Косте — спросила, чего тот делает сегодня. Разумеется, ничего. Костик продолжал уверенное шествие ко дну, а там, в этом прекрасном придонном обитании всегда ведь появляется множество свободного времени. Кстати, а почему у Дины все друзья взрослые мужчины, где подружки? Компенсация вечно пребывающего в бутылке папы, видать. К тому же, с ними легко психологически — они ничего от тебя не ждут и не требуют, уже потёрты жизнью, как камни и бутылочные осколки морем. Отшлифованы бритвенно-острые грани и дурные углы молодости, могущие поранить другого. Взрослые ребята — циники в хорошем смысле, без розовых жевачек идеалистичных псевдо-ценностей. Они более терпимые, они действительно ценят дружбу или хотя б добрые отношения. Ровесники же какие-то тупые самовлюблённые идиоты, несущие чушь в режиме нон-стоп.

Собралась. Накрасила губы чёрным. Всё у неё и так чёрное — и волосы стриженные под каре с косой чёлкой, и глаза (правда, это такие контактные линзы), и губы, и ногти, и браслетики, и блузка, и джеггинсы, и куртка. Лишь скулы теперь выделялись пурпурно-розовым. Доехала на такси. Костик, всегда приветливый шатен среднего роста с узким вытянутым лицом, которое можно было бы назвать приятным, если бы не заметные мешки под глазами, красноватые воспалённые веки и нелепо торчащие уши — встретил её посреди ремонтирующейся уже который месяц квартиры. Жильё надо было доделать, продать и отдать деньги жене. Ну, бывшей жене. Костя развёлся, детей уже отдал ей, теперь отдавал имущество. Но ремонт затягивался, потому что денег на него опять же не было. Костя забросил свой утонувший в кризисе бизнес и страдал различной ерундой — от видеоигр до подпольных партий. Вот тут у него и проходили собрания. Дина присела на кухне, а он начал готовить свой фирменный омлет “На пяти яйцах да на пяти сальцах”. Дина угостилась лишь молоком. О её бедах, зачем припёрлась — не спрашивал. Как и всегда. Умница. Болтали на посторонние темы.

— Что будешь? Быстрое? Медленное? — спросил Костя после получаса абстрактной болтовни и ритуального обмена новостями о знакомых.

Развлекаться и напрягаться совсем не хотелось. Хотелось ощущать тонкие, более тёмные эмоции, покатать их, как карамельку во рту, прочувствовать. Побежнадёжить. Успокоиться. Поэтому медленное. А Костя всегда выбирал быстрое. Он ведь сангвиник. Нюхнули.

На Костике висело несколько крупных долгов — всё что осталось от бизнеса. Даже машину пришлось продать. Но он был невероятным оптимистом. Никакие неудачи, казалось, не могли его надломить. Его предпринимательский энтузиазм лишь сменил род деятельности: с легального на криминал. Говорит, что там маржа больше значительно, есть шанс восстановить капитал и опять заняться обычным бизнесом, магазинчик открыть. Но это опасная жизнь. Костя рассказал кого посадили в последнее время — достаточно многих. Но это лучше работы. Креативнее, изобретательнее. Подпольней. Высокий риск заставлял думать и всматриваться в людей, верно оценивать их. Нужно самому продумывать каждый шаг, ни на кого не надеясь. Никто тебе не подскажет что делать, ни на каких форумах не напишут инструкцию “10 шагов”. И, главное, свободы значительно больше. Вот сейчас надо съездить по небольшим делам и можно дальше весь вечер развлекаться.

Позвонил и через часик заехал Олег — неизменно выглядящий подозрительным тридцатилетний чувак, как будто первый раз встретивший собравшихся, но вполне интеллигентного вида, в очках и в бундесовке. На самом деле Дину он знал давно. Но в этом бизнесе каждый должен ручаться за каждого. Они втроём поехали за город, где воздух был заметно холоднее городского, поэтому даже в курточке было нежарко. Из дальнего тайника в деревне, в сыром затхлом доме, где жила еле ковыляющая старушка, которой они закинули немного простой еды — несколько буханок хлеба, крупы и консервы, они перевезли запас в ничем не примечательную серенькую, крытую шифером дачу-склад поближе к городу. А оттуда взяли с собой совсем небольшой локальный запас, уложили в бумажный пакет из фастфуда и поехали обратно. Но перед этим ещё раз нюхнули.

Этот приход придавил Дину на заднем сиденье в уютную комфортную ямку самочувствия, устланную тёплым мягким мехом. Время исчезло. И она, блаженно щурясь, как кошка от тепла, наблюдала мелькание вечерних огней за окном. Картинка замедлилась, смазалась, став меланхоличной акварелькой. Было похоже на замедленные кадры музыкального клипа: всё такое насыщенное и наполненное цельностью, всё можно подробно рассмотреть — снаружи себя и внутри, подумать об этом, каждая мелочь важна в мире, каждое пёрышко. Парни впереди тёрли о чём-то своём весь обратный путь, спорили и посмеивались, на их словах трудно было сосредоточиться. Мысли больше не имели конкретного смысла и переливались, перекатывались разноцветными шариками в голове. Все тревоги и недавние проблемы трансформировались в мягкий грустноватый лаунджевый фон.

Стемнело. Костя и Олег созвонились с кем-то. Встретились с другой машиной в малосвещённом дворике. Вышли, минут пять покурили с незнакомым ей типом, пообщались. Передали бумажный свёрток. Пожали руки. Она наблюдала за ними, не вылезая из машины. Поехали дальше.

Подкатили к старому двухэтажному дому, явно аварийному. На первом же этаже повернули налево. Длинный коридор, заставленный разным хламом. Тут их встретил бородатый крепкий хозяин жилища в спортивном костюме — Колючий был на самом деле ещё вполне молодым, но борода прибавляла ему лет десять — пригласил располагаться. Можно не разуваться, конечно. Внутри было на удивление жарко, натоплено. В просторной комнате немного утлой мебели: тумбочка с лэптопом, несколько разномастных расшатанных стульев, квадратный низкий стол и обширный старый разбитый диван, на который Дина тут же плюхнулась. Вскипел металлический чайник, стали пить чай, болтать, болтать, болтать.

Спустя некоторое время в гости заглянул Рома, похожий на гангстера из Центральной Америки. Лысый, смуглый, по-зековски худющий, с маленькими усиками, весь в жирных татуировках, кривых партаках, когда снял куртку и остался в майке. У Дины тоже имелись татуировки — контурные листочки с цветами на обоих плечах, уходящие вниз вьющейся лозой по тоненьким бледным рукам. Рома сделал насчёт рисунка скомканный комплимент, как умел, выдал максимум учтивости.

Парни ещё покурили травы на кухне и приступили к своему любимому занятию в последние года три — настольной игре. Надели компактные прозрачные MR-очки из коробки набора, оживляющие игровое поле и карточки событий, раздали карты и начали увлечённо рубиться. Прямо на поверхности стола вырастали голографические города и замки, драконы атаковали рыцарей, порхали валькирии, пираты стреляли из пушек. Дина попробовала с ними, но быстро вылетела. Эти профи не дали ей никаких поблажек для девочек. Они вообще относились к ней, как к равной. Даже уважительно — за её медицинские, биологические познания прежде всего. Спрашивали советы. Часто глупые вопросы — “А правда ли что бывает, когда..?” (далее следовала некая народная глупость). Про болячки, дозняки-отходняки, проверку качества. Про фармакинетику, так скажем. Но Дина старалась всё научно терпеливо объяснить. Шарит!

Но никто из них не усматривал в ней сексуального партнёра. Относились как к младшей сестрёнке, как к талисману что ли. Никто ни разу не домогался. Возможно, к лучшему. А может в ней и усматривать было нечего. Анорексичная тощая фигура, депрессивный макияж, странноватое незрелое лицо, молчит, не улыбнётся ни разу. Она посидела с ребятами, слушая музыку, пока окончательно не отпустило. Исчезла скрывающая прорехи жизни нежная фиолетовая дымка. И возобладала обычная скудность, а точнее паскудность бытия.

Вернулась домой на такси. Поздняя ночь. Мать спит. У отца мерцает телевизор в комнате. Укладываться в кровать ещё не хотелось. Лучше как можно дольше отложить завтрашний день, растянуть ночь на пару часов. Набрала ванну. Залезла в тёплую воду. Долго лежала, расслабившись. Всегда предпочитала ванну душу. Душ — для быстрых, суетливых, вечно торопящихся куда-то. Душ — дождь, скоротечно пролетающий над землёй. Ванна же — тихое заросшее тиной озеро. Ванна — для медленных лежачих людей-камней. Как она.

На полочке лежали очки для плавания, купленные для бассейна, куда она никогда не пойдёт, стесняясь демонстрировать незнакомым людям своё тело. Но для ванны очки идеально подходят. Дина нацепляла их, задерживала дыхание, зажимала нос пальцами и погружалась на дно. И лежала так. Утопленницей. Прерафаэлитской Офелией. Глядя на занятную, словно стеклянную, поверхность воды снизу. Потом тихо всплывала.

Вода постепенно остыла, сравнявшись с температурой тела. Тела с торчащими отовсюду углами: острыми коленями, локтями, ключицами. Местами были синяки — она постоянно больно стукалась о предметы своими костьми. Вместо груди — торчащие соски на рёбрах. Такое никудышнее, слабое тельце. Но в воде, в любимой стихии, оно точно в невесомости, в амниотической жидкости. Снова убаюкано в первозданном чреве. Вот бы сейчас умереть. Ночью так хорошо и тихо. Стерильное спокойствие. А завтра опять будет мучить мать, не принимающая её за самостоятельную, для которой она вечный ребёнок. Нашла бы мёртвой в ванной — сразу заохала. Только мёртвой она стала бы ценной. Когда её нет.

Почти уснула.

Случайно пукнула в воде. Пузырёк прокатился между тонких бедёр. Запах достиг носа. Какая вонь. А ведь общеизвестно: свои фекалии не воняют. Каждый легко вдыхает аромат собственного дерьма. Но вот газ, пройдя через фильтр воды, лишь совсем чуть-чуть изменил химический состав и сразу стал чрезвычайно мерзким. Чужим. Мы такие эгоисты. Любое отклонение от собственной природы кажется нам гадким. Малейший изъян — решающий. Любая крохотная непохожесть, отклонение — противны. Но многие помешаны на своей личности, а ей хотелось из неё сбежать. Как избавиться от этой зацикленности на себе? Выбраться из глубокого скользкого колодца своих душевных неурядиц? Из собственной пожизненной тюрьмы и ограниченности? Никак.