Я сейчас приду

    Одно из главных событий в моей жизни произошло тогда, когда я понял, что у меня есть отец и он находится где-то здесь. Папы бывают разные: хорошие, плохие, строгие, добрые, пьяные. Главное, чтобы они были.
    Про моего родителя одни говорили, что он настоящий талант; другие - гений; третьи его очень любили за то, что он любил женщин; четвертые говорили, что он очень добрый и хороший; пятые - что он практически настоящая дрянь; шестые - что он все забывает; седьмые - еще что-нибудь; а восьмые вообще ничего не говорили и не говорят до сих пор. Я был девятый. Девятым очень повезло, так как они никогда не думают, почему их отцы именно такие по мнению тех, кто занимает, например, третью или, скажем, шестую позиции.

    Случай, о котором сейчас пойдет речь, очень короткий и непримечательный, хотя именно он характеризует моего отца в полной мере, даже не как большую личность, которую все обязаны уважать и ценить, а просто как человека со своими обычными житейскими очертаниями.

    1 января конца 20 века, мы с Валентином Учебловым сидели на кухне в доме моего отца по улице Горького и смотрели в стену, которая возвышалась над газовой плитой. Анатолий Дмитриевич или просто дядя Толя (имя моего папы и героя данного рассказа) здесь редко появлялся потому, как был очень занят на четырех или пяти работах, чтобы прокормить несколько семей - родную и ряд неродных.
   Я приехал сюда пожить, благо здесь было все необходимое для холостяцкой жизни, полной творческих мечтаний, а именно: пианино "Волга", телевизор "Рекорд" и холодильник "Саратов". В дальнейшем ко мне присоединился и тоже стал мечтать в этом направлении Валентин. Но на самом деле мы мечтали редко, всего два или три раза в день, когда встречались на кухне почаевничать, все остальное время мы пытались быть музыкантами. Учеблов вознамерился стать гитарным виртуозом - эквилибристом, я кое-что наигрывал на фортепиано. Но это совершенно не важно.
    А важно то, что первого января мы сидели на кухне и ничего не делали, даже не разговаривали, а просто смотрели в стену.
    Вдруг раздался звонок, и я пошел открывать дверь:
- Опять нижняя! - запаниковал я.
Помню, как-то я очень долго занимался, и кто-то позвонил в дверь. Это была соседка с нижнего этажа, которая была не довольна моими успехами на инструменте:
- Сколько можно! Целый день одно и тоже! Прекратите немедленно, а то милицию вызову или, что еще хуже, мой муж придет разбираться. Имейте совесть! - негодовала она.
    Я стоял перед ней, как плохой ученик и во всем соглашался. У меня с детства была дурацкая привычка, которая мешала мне делать ощутимые успехи в музыке, а именно, всегда пытался войти в положение соседей и моему состраданию не было предела. Соседка этим пользовалась и периодически устраивала мне сцены управдома с неблагополучным жильцом. Но этот театр для нее продолжался недолго, то есть, до поселения моего друга в нашем скромном жилище. Успехам Валентина она тоже была не рада и позвонила в дверь.
- Сколько можно! Целый день одно и тоже! У меня сын тоже играет на гитаре, но он в отличие от вас имеет чувство меры.
На что Валентин отпарировал:
- Передайте, мамаша, своему сынку, что из него никогда ничего путного не получится. А вам я советую забыть сюда дорогу навсегда!
Дорогу, правда, она на следующий день вспомнила и пришла с полной тарелкой свежеиспеченных пирогов. На этот раз, мы ничего не имели против.
    Странный рассказ получается. Обещал рассказать о своем отце, а получилось опять о себе. Но ведь без себя тоже ничего хорошего не бывает.
    Итак, первого января кто-то позвонил, и я пошел открывать дверь. Но вместо надоедливой соседки и запахов пирогов с малиной в дверях стоял Анатолий Дмитриевич со своим неразлучным виолончельным кофром за спиной. Мы очень обрадовались и стали накрывать на стол, благо у нас после новогодних торжеств осталось много чего.
- Ну, вы даете, ребята, откуда у вас столько закуски? - радостно поинтересовался Анатолий Дмитриевич.
- Тебя все ждали, вот и наготовили, - ответил я, не менее весело.
- Так, давайте разливайте, а я сейчас приду, только спущусь на две минутки к подъезду, позвонить срочно надо.
Телефона дома не было, поэтому приходилось ходить каждый раз на улицу, из-за какой-нибудь ерунды набирать на автомате чей-то номер.
    Прошло пятнадцать минут, но отца еще не было.
- Замерзли, наверное, телефоны, вот и пошел по «Горького» искать работающий автомат,- сказал Учеблов.
- Наверное,- согласился я.
Но его не было и через час. Так просидели мы с другом целый вечер вдвоем, бесполезно прождав Анатолия Дмитриевича или просто дядю Толю. Он не пришел ни на следующий день, ни через неделю.
    Помню, примерно, через полгода я шел по Покровке и увидел мчащегося куда-то отца с виолончелью по противоположной стороне улицы. Тут я его окликнул:
- Привет, пап!
- Ой, привет, привет! Как ты?
- Я - ничего, а ты?
- Я тоже. Ну ладно, созвонимся, - закончил он разговор и убежал.
     Звонить было некуда. Там где мы жили - телефона не было, а где он проживал - никто не знал.
     Я смотрел на удаляющуюся фигуру отца с инструментом за спиной, и меня вдруг наполнило чувство смирения и некой упорядоченности. Людская толпа поднималась вверх по Большой Покровской, а в центре нее был отец. Толпа преобразовывалась в моем сознании в поток бесконечной энергии, неся с собой тысячи миров, бросая их в пучину событий для неведомой никому высшей цели и некой предопределенности. Но есть ли она - эта высшая цель? Не знаю. Мне в этот момент показалось, что есть просто беспрерывный, отчасти бессознательный поток, но не где-то высоко во Вселенной, а именно сегодня и сейчас - в данную минуту, на Покровке.
    Но долго стоять и размышлять об этом было бы нелогично, так как это противоречило бы моим новым умозаключениям. Это значит - быть вырванным из всеобщего движения жизни и потери только что неожиданно приобретенного смысла.             Поэтому я, повернувшись в противоположную сторону удаляющегося отца, двинулся в
направлении площади Минина.


                (в ночь с ноября на декабрь 2009)