О Великих и Ничтожных

               
Они так долго ждали этой встречи, что не могли поверить в то, что она произошла. Всего два часа было в их распоряжении, а позади серой тенью громоздился год одиноких блужданий и инертного супружества.

Они познакомились в санатории: трогательно-безобидная история, в которой не было ничего интимного. Он называл её в небесных полетах души "Прелесть". Вряд ли она могла бы оценить вдохновение в придумывании ей нового имени (вообще-то её звали: Наталья) и поэтому, в общении, Глеб отдавал предпочтение своеобразному сокращению "Нат", в которое вкладывал особый смысл отчаянной, можно сказать, безысходности.

Как он относился к ней? Об этом вряд ли стоит говорить, потому что найти нужные слова невозможно. Нет таких слов. Он её боготворил. Мечтал посвятить ей жизнь – и сделал бы это без раздумий, лишь представься такая возможность. Однако у него не было шансов. Изначально. Ни единого.

Нат была замужем – не в первый раз, к слову, но её повторный выверенный выбор пал на мужчину, который исключал, даже потенциально, поиск других претендентов. Наталья ценила мужа и была ему верна. Глядя со стороны, их союз казался идеальным. Но... Она сама себя не понимала, запутавшись в чувствах, которые с течением времени становились всё острее. Всё-таки, чего-то ей не хватало дома – это недостающее звено нашлось извне.

Его звали Глеб. Нат не знала точного возраста своего избранника и никогда не расспрашивала его об этом, равно как и он её. Годы шли, никак не влияя на их любовь. Впрочем, на любовь ли?

Уезжая из санатория, Наталья оставила ему свой почтовый адрес. Они жили в разных городах, на довольно приличном удалении – иногда переписывались, соблюдая удручающую конспирацию. При таких обстоятельствах свидание, рано или поздно, должно было произойти, ведь родственные души – не хамы, они верны друг другу до конца.

*                *                *


Плебейского вида квартиросдатчик, по дешёвке сторговавший им комнату для "романтических встреч" на неходовое время – днём, первым делом указал на широкую, прочную кровать. При этом он плотоядно ухмыльнулся, вполне себе представляя, что в скором времени здесь произойдет. На уровне своего скудного развития владелец жилья был прав (ЭТО обычно в комнате и происходило), но он ведь  ничего не знал об особенностях взаимоотношений Глеба и Нат.

– Мы заговорщики? – с грустной иронией спросила Прелесть, обводя глазами жилище после ухода хозяина.

– Даже хуже, – подавлено ответил Глеб.

Они сели на табуреты перед старомодным круглым столом с нелепо изогнутыми ножками. Квартира производила унылое впечатление: всё кругом было замызгано и раскурочено. Лужа пролитой тёмной жидкости липко присыхала на полу.

Однако внешние декорации их не волновали. Глеб и Наталья очень соскучились и смотрели друг на друга безотрывно. Что-то между ними могло Быть. Но ничего не Случалось. Незаметные слезинки в уголках глаз прятались, чтобы не выдать себя прежде времени.

Влюблённые понимали, что свидание ничего не изменит, только разбередит прошлые раны. Но эти два часа... При определенных обстоятельствах, после года разлуки, минуты казались частицами вечности. Ради этого стоило ждать. И стоило жить. Даже умереть, пожалуй, стоило.

Прелесть нисколько не изменилась за прошедший год. Одета она была просто, но изысканно. Темные, вперемешку со светлыми прядями, волосы лежали на её плечах, оттеняя бледное лицо. Глаза у неё были цвета моря. Она словно стыдилась своей природной красоты и старалась запрятать её глубже.

– Помнишь, на лесной поляне я залез на дуб? – спросил Глеб, одиноким всполохом нарушив молчание.

– И упал, когда спускался вниз, – подтвердила она грустным голосом. Конечно, она помнила – невозможно забыть.

Глеб не посмел рассказать ей о том, как это время жил. О том, что не было ни дня, ни ночи, чтобы он её не вспоминал. Не мечтал о Ней. Насколько пустой и бессмысленной ему казалась жизнь!

Словно дети-близнецы они понимали друг друга по наитию: плохая история, ничего нельзя изменить. Внешне неразличимая обреченность невидимой паутиной оплетала их глаза и руки.

У Натальи на дне её сердца занималась ноющая боль. До невыносимой степени, прямо даже до безумия, ей хотелось остаться здесь, но и вернуться к мужу – то и другое одновременно. Она презирала себя за слабость и за то, что мечтает о невозможной идиллии. В буреломе непроходимых мыслей она обоснованно упрекала себя в том, что не оборвала отношения с Глебом вначале, когда всё зависело от неё. На такой шаг она не решилась, посчитав, что им будет легче. Ему будет легче. Но она ошиблась. Последующий год надежд, образно говоря, разбил сердца их обоих  вдребезги.
               
*                *                *


 – Отдай это ничтожество мне, и я его изведу! – злобно сказала госпожа, имя которой Влюбленность.

Они с собеседницей находились на небесах, имея статус "Боги, а не люди", и поэтому на земной мир поглядывали с некоторой иронией, сожалением. Однако симпатию к нему имели, так как непосредственно были привязаны – иначе и быть не могло.

Повелительницу пламенных чувств обычно отличало милое цветущее лицо, но сегодня бледная тень исказила её дряблую кожу, по-рыбьи жирно блестели выпученные глаза, а раскинутые шлейфом волосы, которые наивные поэты превозносили неизменно как "локоны", скорее были похожи на сбившуюся в комья паклю.

– Интересно, а чем он тебе не угодил? – со спокойной размеренностью, подтекст которой пока был неизвестен, поинтересовалась госпожа Судьба.

– Тем, что не умеет любить! – От ядовитости накатившего гнева госпожу Влюбленность скоробило.

– Любить!.. Как колоритно ты выражаешься. Это значит пропитывать потом простыни? Или кого-то лобызать? Или перед кем-то любезничать? – тон собеседницы по-прежнему оставался отдаленно-скучным, не имеющим заинтересованности.

– Любить – это значит посвятить себя другому человеку и раствориться в нём без остатка! Познать ответное чувство – и во имя его жить!

– Ну и?.. Может быть, ты перейдешь к делу? Ведь именно для этого мы встретились, – в голосе госпожи Судьбы проявилось нетерпение: ей было неприятно выслушивать догмы, которые по обыкновению преподносила "хранительница чувств". 

– Отдай его мне! – настойчиво повторила гостья, постепенно распаляя в себе гнев. – Ведь он мешает,  как заноза, жить другим людям. Притом, лезет к тем из них, кого сам не достоин – даже к избранным подбирается!.. Но ведь он – плевел на цветущем поле, его надо искоренить!

– Ты поделила людей на избранных и недостойных? На элиту и чернь? А кто тебя наделил таким правом? – От удивления госпожа Судьба даже немного приподнялась со скалы, на которой сидела.
   
– А разве ты сама поступаешь иначе? Или это, может быть, не твоя тактика – оберегать одних и с безразличием относиться к другим?
   
– Я вынуждена это делать, в отличие от тебя. Ведь на всех людей, так или иначе, меня не хватит. И только некоторые из них, напомню,  подходят для судьбоносных дел. Если я их не уберегу... Зачем, в таком случае, я нужна и вовсе? – госпожа Судьба произнесла это сухо, повторяя, наверное, в пятидесятый раз. Ей было скучно. И противно. И гадостно в глубине самой черной глубины.

В какой-то мере они были сёстрами – если верить основополагающей идее сотворения Мира. Однако это было давно, а ныне ничего не меняло по вполне объяснимой причине – сёстры были не дружны. Положение госпожи Судьбы оценивалось как несоизмеримо более высокое – право принимать важные решения было предоставлено именно ей. Влюбленность же, хоть и пыталась это скрыть за напористостью характера, только лишь излагала свою просьбу собеседнице – ничего более.

Спор пора было прекращать: обе сестры, невзирая на величие и внешнее сходство, не могли в полной мере вообразить чувства и эмоции отброшенных на задворки мироздания людей – их мысли, мотивацию поступков.
   
– Уходи и продолжай осыпать цветами свою фаворитку! – решительно разорвала паутину недосказанности госпожа Судьба. – Оставь за ней право самой делать выбор и определять мужчин, которые для нее подходят. Что касается моего опекуна по имени Глеб... – Она помедлила, словно борясь с сомнениями, но непреклонно заключила: – Он относится к категории Великих, обособленных – и поэтому ты его не получишь!               

– Великий?! Не слишком ли громкий эпитет для обычного земного обывателя? – попыталась защититься опешившая от эмоционального удара госпожа Влюблённость.
 
– Совсем не громкое. Пусть это тебя не тревожит. Я знаю, что он себя реализует – рано или поздно. Даже и на сегодняшний день он уже воплотил около десяти творческих проектов, а ведь впереди ещё значительная часть жизни!
 
Разговор действительно был окончен. С судьбой бесполезно спорить – она неумолима. Погасшая в одно мгновение госпожа Влюбленность ушла, лишь сожалея о том, что не в силах помочь своей фаворитке.
   
Однако оставшаяся в гордом одиночестве повелительница судеб тоже была далека от триумфальных эмоций. Не чему ей было радоваться. Госпожа Судьба понимала, что задетое самолюбие сестры вскоре начнет мстить, отыгрываясь за сегодняшнее поражение на слезах и разбиваемых сердцах людей. А ей, в свою очередь, с целью выправить отрицательный баланс, неизбежно придется коверкать многие человеческие судьбы.
    
"И это вместо того, чтобы действительно помогать людям и стремиться сделать их счастливыми! Вместо того, чтобы вспомнить, зачем мы посланы в этот мир и наделены полномочиями им управлять!" - тягостные мысли у госпожи Судьбы рождались непроизвольно. Черная ночь зажигала их как одинокие звезды.

*                *                *


Два часа пролетели как одно мгновение.

Наталья едва удерживала себя от слёз на исходе тайного свидания. "Бесконечный злополучный день", – думала она.  Её муж, наверное, управился с делами и возвращается домой. "Значит, мне тоже надо торопиться!" – Она пыталась себя подстегнуть, но ничего не получалось. На самом деле её совсем не тянуло домой. Она ловила себя на пугающем желании остаться здесь – с чужим, если вдуматься, человеком.

"Я испортилась? Я перестала уметь любить?" – Бокал с легким вином в её руке едва заметно дрожал. – "Довлюблялись! Не будет больше  никаких свиданий – достаточно, что сегодняшнее меня убило. Почти убило. Я ведь мертва" – Словно безумная пчела она жалила саму себя, пытаясь заглушить совесть.
 
Внешне Глеб был спокойнее – почти безразличен. Мужчина должен уметь держать себя в руках. Плач души будет долгим и болезненным – но потом. Ни в коем случае он не должен был выглядеть нюней. "Женщины любят сильных. Я останусь таким в её глазах и памяти" – Он повторял это про себя, держась за мысль, как за опору.

Расставаясь, они понимали ЧТО теряют, но улыбались через силу, стараясь хоть немного подбодрить друг друга.

А потом Глеб сел в поезд – и всю дорогу, прижавшись лбом к стеклу, сидел без движения, отрешенно глядя в окно. Скучные монотонные  пейзажи проплывали снаружи отдаленным напоминанием о недоступной красоте. О Прелести. Впереди его ждал обезличенный дом и пресыщенная скукой жизнь.

Он не проявлял своих чувств, считая их недостойными мужчины. Он прятался за маской безразличности.

И только оказавшись дома, в темноте, которая не могла его выдать, спрятавшись с головой под одеялом, укрывшем его даже от темноты, Глеб задал себе вопрос, который, приходя извне, выглядел как наваждение: "Я – Великий?".
   
Такое допущение было сравнимо с абсурдом, тем более при нынешних плачевных обстоятельствах: без Натальи и, скорее всего, без надежды на новую встречу. Но распростёртая в смутных очертаниях темноты жизнь, как женщина, манила его к себе. На ночной гостье был длинный, скрывающий очертания силуэта, плащ. "Ты – Великий! Тебя любят!" – уходя, напоминала Жизнь укоризненно и повторяла это несколько раз, чтобы он не забыл.

А за много километров от этого места, совсем при иных обстоятельствах, в ослабших объятиях мужа, который тут же уснул после сближения, поникшая и уставшая, с распахнутыми бессонницей глазами, всматривалась примерно в такую же темноту Прелесть – обычное земное чудо по имени Нат.

Однако темнота не доверяла ей – и опасливо откатывалась от кровати.

– Меня любят? Я живу не напрасно? – в глубине комнаты слышался её тихий шепот.

Но плакала она совсем по другой причине.
 
 
Август, сентябрь 2002

*редактирование: сентябрь 2017

(из сборника "Динамит")

*подбор иллюстрации: автор