2. В Пещере Каменной. Два Одеяла

      Девочек, как я сказал, в этой дыре, в Гончарово, оказалось всего две: сибирячка Света и Дина из Израиля. Я разглядывал их в электричке,  незаметно,  делая вид,  что смотрю в окно,  за которым мелькали  незнакомые платформы:  Рощино, Лейпясуо - дальше Зеленогорска я по этой ветке еще не ездил. И с сибиряком был знаком только с одним, с молчаливым якутом  Бадмой из общежития на Детской. А уж израильтяне и вовсе казались мне инопланетянами. Нет, евреев я знал немало, но одно дело еврей или русский с Фонарного переулка и совсем другое - скажем, из Калифорнии.  Это уже не могли быть такие же,  как мы, ребята или девушки - у них наверняка какое-то свое, особое устройство.               
      Впрочем, об устройстве девушек у нас, вчерашних школьников, было, как правило, весьма приблизительное представление. Большинство из нас, семнадцатилетних, оставалось профанами в этих делах. Рассказы более опытных товарищей казались нам не совсем  правдоподобными и вызывали чувство странное,  похожее на отвращение.  Разумеется,  я всегда был готов сделать первый шаг.  Но от второго,  а особенно третьего меня всегда что-то удерживало.  Какая-то робость пополам с брезгливостью - наверное, именно это не позволило мне принять ошеломившее меня предложение там, в приемной комиссии, где мы толпились, просматривая списки поступивших.               
      Симпатичная сероглазая девушка  с круглым улыбчивым лицом в золотистых локонах  спросила меня,  поступил ли я и представилась:  Зина.   Я показал в ответ на свою фамилию.  Откуда я?  Из Тбилиси.  Где собираюсь жить?  Пока не знаю, оставаться у деда не очень удобно, присмотрю что-нибудь.  И вдруг я услышал:               
      - А давай, если хочешь, живи у меня!               
      Я опешил.  То есть, если бы сидел в этот момент на велосипеде, точно свалился бы.  Согласиться?  Хотелось, но что-то не давало - робость и, конечно, неопытность.            
      Нет-нет, у меня это все будет совсем по-другому!               
      Я отшутился, чтобы скрыть смущение - и отказался.  Я вообще не понимал,  как на мое появление могут посмотреть ее родители.  Через пару дней я узнал, что родителей у нее не было - погибли в автокатастрофе, что живет она вдвоем с сестрой, тоже студенткой,  в опустевшей внезапно квартире на Петроградке,  в большом мрачноватом доме на Каменноостровском...               
      ... Тут, в Гончарово, проспектов не было.  Не было и наружного освещения.  Сибирячку Свету в первую же неделю прибрал к рукам наш сокурсник  Слава - из кладовки  недостроенного дома он соорудил что-то вроде супружеского  гнездышка.  Это произошло так внезапно и так естественно, что никто даже не удивился.               
      Удивительным было другое. Когда в первый же вечер выяснилось, что одеяла нам не выдали, а спальников нет ни у кого - не в поход же нас повезли! - стало непонятно, как вообще дожить до утра, не замерзнув.  Я уже говорил, что у меня было с собой Два Одеяла? Одно из верблюжьей шерсти, рыжее, толстое, а второе - тоже шерстяное, коричнево-желтое, с полосочкой? Ну вот, просто невежливо, показалось мне, не предложить их двум замерзающим девушкам. Вместе с собою, разумеется, в придачу.               
      Как ни странно, девочки согласились сразу. Мы сдвинули две кровати, матрацы  положили поперек них, чтобы лежащий посередине не оказался на железной раме, и я заранее, дабы не было потом ненужных споров, занял центральное место. А то - знаю я их по походам! - натянут мои одеяла на себя и пытайся всю ночь прикрыться хоть краешком!               
      Вся компания пока еще веселилась, а я уже почти засыпал, когда в комнату ввалились парни. Настрой у них был серьезный: в первый же вечер - и умудриться увести  обеих девчонок! За это полагалось - я точно знал, что именно полагалось и поэтому заржал. Нет, не от радости, конечно. Просто развеселило, что я их так достал - всех сразу!               
      Именно это меня и спасло: увидев, что я смеюсь, рассмеялись и остальные. И, в конце концов, разве реально было, что тут замешано нечто большее, чем просто Два Одеяла?               
      Одеяла  нам на следующий день все же выдали. И через неделю, когда Света перебралась уже к Славику, а Дина из Израиля осталась одна, я сделал вторую, уже настоящую попытку. Ночью добрался до ее постели, лег рядом.               
      - Сашенька, не надо! - услышал я и ... не стал настаивать. Разве знал я тогда, что если девушка назвала тебя Сашенькой, то - надо! Очень даже надо!               
               
      ... Мы сидели с другом в ресторане - прошло уже десять лет после первой нашей встречи в электричке на Выборг, в вагоне, где всем нам было по семнадцати и казалось, не только вагон пружинит и мчит нас  - сами мы готовы оторваться от Земли и парить над нею...               
      Перед нами желтыми, зелеными, бордовыми озерцами лежали в блюдах, судках и тарелочках сациви и пхали, подливки и зелень. Две бутылки "Цинандали" десятилетней выдержки украшали стол. Невольно вспомнилось совсем другое застолье, когда бутылок бывало гораздо больше, а еды не бывало почти совсем, когда собирались мы то у одного, то у другого, подгадывая, чтобы не оказалось дома родителей, а чаще всего - у нас, потому что жили мы с другом одни, или встречались все там, на Петроградской, в большом мрачноватом доме на Каменноостровском, в квартире со старинной мебелью и тяжелыми,  туго накрахмаленными скатертями, чудом уцелевшими в этой новой безалаберной жизни.               
      - А что сталось с Зиной? - спросил я у друга, -  давно уже не видел никого из наших.               
      - Неужели я тебе не рассказывал раньше? Лето, очередная вечеринка. Зинка пьет шампанское, подходит к окну, садится на подоконник. И спрашивает собравшихся за столом:               
      - А может, мне прыгнуть?               
      Кто-то засмеялся, большинство не расслышало. А она взяла - и спрыгнула. Бросилась на холодный асфальт такого далекого двора - если смотреть с четвертого этажа огромного старого дома.               
               
      - ЗИНА! "Зиночка - скорая помощь"!