Кое-что из "Дневника писателя" показалось мне не только весьма интересным, но и применимым ко дню сегодняшнему, как, впрочем, и ко дню любому - ведь есть такие наблюдения, такие описания нравов, которые касаются НЕПРЕХОДЯЩЕГО в самой сути человека. И для Достоевского это, конечно же, не исключение, а правило. И все же особое чувство бывает, когда замечаешь, как на первый взгляд внешнее описание вдруг явственно перекликается с какой-то почти трансцендентной материей нашего человеческого бытия.
Вот, к примеру, описание бала, наполненное емкими и точными картинками современной писателю публики. Тут и об умении (вернее, неумении) носить костюм, и о напускном веселии, да и о собственно умении танцевать. Один "зверски вертящийся офицер" чего у Достоевского стоит! К тому же, рядом с описанием "искусства" этого доблестного офицера, стоит фраза, стоящая многого в литературе: "Танец - это ведь почти объяснение в любви ...". Впрочем, Достоевский не был бы Достоевским, если бы все его наблюдение сосредотачивалось только на внешней стороне происходящего. И мы встречаемся с совершенно замечательной по своей духовной глубине мыслью. Не могу не привести как можно более полную выдержку:
"И пришла мне в голову одна фантастическая и донельзя дикая мысль: "Ну что, - подумал я, - если б все эти милые и почтенные гости захотели, хоть на миг один, стать искренними и простодушными, - во что бы обратилась тогда вдруг эта душная зала? Ну, что если б каждый из них вдруг узнал весь секрет? Что если б каждый из них вдруг узнал, сколько заключено в нем прямодушия, честности, самой искренней сердечной веселости, чистоты, великодушных чувств, добрых желаний, ума, - куда ума! - остроумия самого тонкого, самого сообщительного, и это в каждом, решительно в каждом из них! Да, господа, в каждом из вас всё это есть и заключено, и никто-то, никто-то из вас про это ничего не знает! О, милые гости, клянусь, что каждый и каждая из вас умнее Вольтера, чувствительнее Руссо, несравненно обольстительнее Алкивиада, Дон-Жуана, Лукреций, Джульет и Беатричей! Вы не верите, что вы так прекрасны? А я объявляю вам честным словом, что ни у Шекспира, ни у Шиллера, ни у Гомера, если б и всех-то их сложить вместе, не найдется ничего столь прелестного, как сейчас, сию минуту, могло бы найтись между вами, в этой же бальной зале. Да что Шекспир! тут явилось бы такое, что и не снилось нашим мудрецам. Но беда ваша в том, что вы сами не знаете, как вы прекрасны! Знаете ли, что даже каждый из вас, если б только захотел, то сейчас бы мог осчастливить всех в этой зале и всех увлечь за собой? И эта мощь есть в каждом из вас, но до того глубоко запрятанная, что давно уже стала казаться невероятною".
Так о чем же здесь? Неужели только о том, что и вправду много в каждом человеке скрытых талантов, которые только по причине его собственной скованности и незнания себя не раскрываются иной раз и во всю его жизнь. Да ведь тут подумать надо - каковы же эти подлинные таланты души человеческой. Не один ведь только ум да обольстительность, хотя и ум, конечно же, вещь весьма недурная.
Нет, тут есть нечто поглубже - искренность сердца, чистота и великодушие помыслов, добрые желания. А это уже не просто голый ум, который, признаться, далеко не всегда используется нами во благо себе и другим. Здесь, если верно понимать Достоевского, речь идет о тех самых заповедях блаженства из Нагорной проповеди Христа. И воистину, исполнение этих заповедей не есть труд неподъемный для души человеческой, напротив - "иго Мое благо, и бремя Мое легко". Нужно лишь обрести правильное вИдение, чтобы понять, что есть собственно человек, а что есть только навязанная ему миром оболочка, стоящая как некий мифический Цербер на пути человека не только к миру и к ближним, но и к самому себе. С таким вИдением и пониманием враз покинули бы нас все суверенитеты и условности, прекратили бы раздуваться самомнения и растворилась бы в пространстве гордость и взаимная подозрительность. Каждому стало бы совершенно очевидным, что все, чем он "обладает", есть богатство, доставшееся ему от всех прочих людей - живших прежде и ныне живущих. А раз так, то и делить-то, собственно, нам всем нечего. И какие уж тут преграды для совершенно открытого и искреннего общения!
И пусть не смущает нас немного игривый реверанс писателя в конце главы:
"И неужели, неужели золотой век существует лишь на одних фарфоровых чашках? Не хмурьтесь, ваше превосходительство, при слове золотой век: честное слово даю, что вас не заставят ходить в костюме золотого века, с листком стыдливости, а оставят вам весь ваш генеральский костюм вполне. Уверяю вас, что в золотой век могут попасть люди даже в генеральских чинах. Да попробуйте только, ваше превосходительство, хотя бы сейчас, - вы же старший по чину, вам инициатива, - и вот увидите сами, какое пироновское, так сказать, остроумие могли бы вы вдруг проявить, совсем для вас неожиданно. Вы смеетесь, вам невероятно? Рад, что вас рассмешил, и, однако же, всё, что я сейчас навосклицал, не парадокс, а совершенная правда...".
Ведь заканчивается он опять-таки предельно проницательным наблюдением - "А беда ваша вся в том, что вам это невероятно". Так и выходит, что причина гротескного автопортрета человечества кроется в его застегнутом наглухо сюртуке ложно понятой респектабельности и собственной значительности.
И разве можно не вспомнить здесь другое, прозвучавшее из уст киногероя и гораздо более близкое к нам во времени, но тоже ставшее классикой:
"Я понял в чем ваша беда! Вы слишком серьезны! Умное лицо - это еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!"
Хочется только уточнить: улыбайтесь друг другу!
Прислушаемся к Достоевскому...
© Copyright: Дмитрий Новиков Винивартана, 2017
Свидетельство о публикации №217091702205
Свидетельство о публикации №217091702205
Рецензии
ПСИХОЛОГИЯ ВЕЛИКОРОССА.
Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчётами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчётливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадёжное и нерасчётливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось. В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днём, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет ещё укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму.
Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдём такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.
С другой стороны, свойствами края определился порядок расселения великороссов. Жизнь удалёнными друг от друга, уединёнными деревнями при недостатке общения, естественно, не могла приучать великоросса действовать большими союзами, дружными массами. Великоросс работал не на открытом поле, на глазах у всех, подобно обитателю южной Руси: он боролся с природой в одиночку, в глуши леса с топором в руке. То была молчаливая чёрная работа над внешней природой, над лесом или диким полем, а не над собой и обществом, не над своими чувствами и отношениями к людям.
Потому великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами. Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда ещё не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьётся некоторого успеха и привлечёт внимание: неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с. тактом и достоинством выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своём величии.
Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума. Словом, великоросс лучше великорусского общества. Должно быть, каждому народу от природы положено воспринимать из окружающего мира, как и из переживаемых судеб, и претворять в свой характер не всякие, а только известные впечатления, и отсюда происходит разнообразие национальных складов, или типов, подобно тому как неодинаковая световая восприимчивость производит разнообразие цветов. Сообразно с этим и народ смотрит на окружающее и переживаемое под известным углом, отражает то и другое в своём сознании с известным преломлением.
Природа страны, наверное, не без участия в степени и направлении этого преломления. Невозможность рассчитать наперёд, заранее сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший, больше оглядываться назад, чем заглядывать вперёд. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с непредвиденными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчёт искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем задним умом. Поговорка русский человек задним умом крепок вполне принадлежит великороссу.
Но задний ум не то же, что задняя мысль. Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идёт, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны прямо летают, говорят великорусские пословицы.
Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского просёлка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу. Так сказалось действие природы Великороссии на хозяйственном быте и племенном характере великоросса.
В. О. Ключевский. " Исторические портреты"
Наина 14.07.2018 06:50 • Заявить о нарушении
Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчётами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчётливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадёжное и нерасчётливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось. В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днём, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет ещё укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму.
Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдём такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.
С другой стороны, свойствами края определился порядок расселения великороссов. Жизнь удалёнными друг от друга, уединёнными деревнями при недостатке общения, естественно, не могла приучать великоросса действовать большими союзами, дружными массами. Великоросс работал не на открытом поле, на глазах у всех, подобно обитателю южной Руси: он боролся с природой в одиночку, в глуши леса с топором в руке. То была молчаливая чёрная работа над внешней природой, над лесом или диким полем, а не над собой и обществом, не над своими чувствами и отношениями к людям.
Потому великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами. Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда ещё не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьётся некоторого успеха и привлечёт внимание: неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с. тактом и достоинством выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своём величии.
Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума. Словом, великоросс лучше великорусского общества. Должно быть, каждому народу от природы положено воспринимать из окружающего мира, как и из переживаемых судеб, и претворять в свой характер не всякие, а только известные впечатления, и отсюда происходит разнообразие национальных складов, или типов, подобно тому как неодинаковая световая восприимчивость производит разнообразие цветов. Сообразно с этим и народ смотрит на окружающее и переживаемое под известным углом, отражает то и другое в своём сознании с известным преломлением.
Природа страны, наверное, не без участия в степени и направлении этого преломления. Невозможность рассчитать наперёд, заранее сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший, больше оглядываться назад, чем заглядывать вперёд. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с непредвиденными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчёт искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем задним умом. Поговорка русский человек задним умом крепок вполне принадлежит великороссу.
Но задний ум не то же, что задняя мысль. Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идёт, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны прямо летают, говорят великорусские пословицы.
Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского просёлка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу. Так сказалось действие природы Великороссии на хозяйственном быте и племенном характере великоросса.
В. О. Ключевский. " Исторические портреты"
Наина 14.07.2018 06:50 • Заявить о нарушении
Спасибо, наблюдления очень интересные и примечательные. Здесь Ключевский осмысливает наш русский этногенез, пользуясь методом, который вполне можно назвать этносоциальным ламаркизмом. Действительно, характерообразующие факторы природной и общественной среды сделали русский народ таковым, каков он есть. Впрочем, это же относится и к любому другому народу.
Есть, однако, очень тонкая грань соприкосновения стихийного народного характера и собственно человеческой духовности - той области, в которой человек только и предстает именно как человек. То есть, как существо (творение Божие), призванное выйти за пределы "плоскости" борьбы за свое физическое существование. Очень интересно было бы хорошо рассмотреть эту грань. Но тема сия, конечно, не уместится ни в какой обмен комментариями.
Дмитрий Новиков Винивартана 14.07.2018 17:56 Заявить о нарушении
Есть, однако, очень тонкая грань соприкосновения стихийного народного характера и собственно человеческой духовности - той области, в которой человек только и предстает именно как человек. То есть, как существо (творение Божие), призванное выйти за пределы "плоскости" борьбы за свое физическое существование. Очень интересно было бы хорошо рассмотреть эту грань. Но тема сия, конечно, не уместится ни в какой обмен комментариями.
Дмитрий Новиков Винивартана 14.07.2018 17:56 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.