Лысая Иришка

Ох, и жестокое название у рассказа получается. Но такой мы встретили ее на пороге нашего интерната и сразу стало понятно, что девочка особенная. Это был год, когда правительство взяло курс на постепенную ликвидацию школ-интернатов и развитие семейных детских домов. Но где же взять их столько сразу, домов семейного типа – вот и начали пока с укрупнения школ-интернатов. Что и говорить – для детей это было трагедией. И так несладко, а тут еще привыкай к новому месту.

Нам повезло особенно – в основном из расформированных школ-интернатов пополнились выпускные, восьмые и девятые классы. Что это было за тревожное время. Конечно, и побеги, и конфликты. Но – справились, поверили дети, что плохо им здесь не будет.

Иришку привезли на две недели позже, когда все уже понемногу прижились. Доставили работники милиции. Перед нами стояла рослая круглолицая девушка, совершенно лысая со взглядом волчонка. Не плакала, но лучше бы плакала, столько ненависти было в ее взгляде. На вопрос о прическе сотрудники уклончиво заметили, что она сама расскажет. От ее подружек  мы знали , что  в своем бывшем интернате она пребывала по принципу «сбежала, привезли, опять сбежала, опять привезли…» А стрижку делали в наказание, вот и сейчас подстригли, надеясь, что не побежит в таком виде сразу.  Дикий способ, да? Дичайший. Да и не способ вовсе. Но что же делать, когда ребенок готов уходить и днем и ночью в самые опасные для жизни места.

И вот мы с Ириной наедине. Настолько потрясла ситуация, что и поговорили и поплакали вместе. Очень привязана к дому, к родным, только для нормальной жизни нет у них условий – пьянство, разруха.  Выяснили, куда ей надо все время бежать, договорились, что найдем способ, чтобы она законно иногда виделась с родственниками. Убегать никак нельзя, это очень опасно, живут далеко.

Дети к Ирине относились хорошо, но было такое чувство, что попала она как птица в жестокую непривычную неволю, настолько ощутима была ее маята.
Приближались каникулы. Ирина смотрела с надеждой, ведь мы обещали. Она была уже на «старте», но слава богу, ждала все-таки сигнала. Знали, что если не отпустить, она пойдет пешком в другой конец области, будет ехать попутными машинами, зная, что в поездах и электричках ее могут задержать.

Обзвонила я всех ее взрослых сестер,  службы, занимающиеся несовершеннолетними детьми по  месту ее жительства – наконец, по нашей большой просьбе разрешили провести каникулы у старшей сестры под контролем местных властей.

 Как мы провожали Ирку – с тормозками, с добрыми напутствиями, посадили на поезд, дали денег, договорились о дне возвращения, о встрече. Глаза светились, ведь первый раз  так нормально, как все люди, не прячась, едет. Все каникулы пребывание Ирины были на контроле. Конечно, волновались – вернется ли. Вы знаете, вернулась. Это было такой победой! А сама она как гордилась этим.

И все. Дальше была «игра в одни ворота». От каникул до каникул. Мы находили возможность, созванивались, брали разрешения, провожали, но больше она никогда сама уже не возвращалась.
Это стало моей дополнительной работой – возвращать Иришку. Угрожать, что больше не пустим, было невозможно. Когда проходили все сроки обещанного возвращения – обычно по телефону ( хорошо, хоть отвечала) она ссылалась на то, что вот кто-то там из родни деньги получит, тогда… , я вставала рано-рано утром и ехала на другой конец области забирать свое дитя. Ничего страшного, три пересадки автобусных и где-то часам к двум дня я добиралась до развилки, на которой надо было искать машину, чтобы добраться до села, где она жила. Как-то так получалось, что милиция мне не могла помочь, то сотрудников не было, то транспорта. Каждое возвращение было неповторимо. Однако всегда  Ирине было стыдно и всю дорогу она не разговаривала. Я не упрекала, смысл?

Так было и в очередной  раз. Только объезжать в поисках ее мне пришлось все село. Машина была какая-то совсем левая, мужчина за рулем уже нервничал, когда я называла очередной адрес. И вот мы подъезжаем к полуразрушенному дому – знаете такое интересное разрушение – трехэтажный дом без угловых квартир, но лестницы сохранены и в центре дома есть жильцы.  В области много таких мест – полуразрушенные шахтерские поселки.

 И вот я захожу по лестнице, попадаю в какую-то открытую дверь на третьем этаже. Среди полного беспорядка в одной из комнат нахожу там девочку лет семи, спрашиваю, почему она здесь и одна. Оказалось, родители на работе. Бррр….  Потом я звонила в сельсовет, интересовалась ситуацией. Спрашиваю про Ирину, девочка говорит, что она на втором этаже в квартире напротив.

Спускаюсь. Впервые меня посещает мысль о том, что никто не знает, куда я и с кем поехала – я в милицию на сей раз, экономя время , не заезжала. Вот так и сгинуть можно, и с таким тревожным чувством я толкаю дверь на втором этаже и попадаю в задымленную со специфическим запахом мусора квартиру – там разглядываю лица, такие ужасные лица очень пьющих людей – мужчины, женщины, я не знаю, сколько их там. Я бодро так говорю, что мне нужна Ирина. Она, и правда, мелькает там в глубине и быстро говорит – это за мной. И ведь с сумкой уже, то есть готова, ждала. Может, специально так делает, чтобы за ней приехали. Со мной начинают проводить беседы ее, очевидно, родственники – кто вы такая, она никуда не поедет, ей там плохо. Перегар, невнятные выкрики, но вот мы с Ириной на улице.

- Я там не жила, я честно там не жила – только и сказала она. Потом мы  молчим, на автобус опоздали , добираемся в свой город совсем поздно. Где-то перекусываем, посещаем туалеты и я совсем не боюсь, что Ирина сбежит.

Уже перед школой Ирина останавливается:
-Я сказать хочу, подождите.
-Говори, - ну, думаю, прощения будет просить.
- Я сказать хочу, что вот когда вы вошли туда, ну где я была, вы такая были – ну совсем не как они все – такая молодая, светлая, вы так отличались. Я даже загордилась, что вы такая вся. И еще я очень боюсь в группу идти, мне стыдно.
- Я пойду с тобой, не бойся. Тебя  ждут.

Все было в порядке, Иру в группе ждали, и ужин оставили. И потекли снова дни. И в самодеятельности Ирина участвовала, и училась со всеми, и общалась, а меня избегала.  Я видела ту жизнь, а она с замиранием сердца ждала каникул, зная, что я ведь все видела.

Я не знаю, кем я была для нее, мне казалось, напоминанием о том, что есть черта, выбор. Иногда она не желала это признавать, тогда опять смотрела волчонком. Иногда… вот, например, на выпускном - была красивой и счастливой девушкой, тогда и в глаза смотрела открыто.

В училище, в которое устроили, учиться не стала, уехала опять в свои родные места, стала жить с парнем, родила ребенка. Мы звонили, уговаривали приехать забрать вещи, съездить в училище, там ей положена была стипендия, писали в службы. Ничего она не стала делать.
А ведь у той маленькой девочки из разрушенного дома тоже будет такая судьба