Маска. Мопассан

В Элизе-Монмартр в тот вечер был костюмированный бал по случаю средопостья. Толпа бурлила, как вода в шлюзах, в освещённом коридоре, который вёл в бальную залу. Чудовищный шум оркестра раздавался, как музыкальный гром, разрывал крышу и стены, выливался на улицу и будил во всём квартале непреодолимое желание прыгать, горячиться и развлекаться, которое дремлет в каждом человеческом существе.
Люди приходили со всех концов Парижа: люди разных классов, любящие шумное веселье, немного распутные дебоширы. Это были служащие, сутенёры, девушки в самых различных нарядах – от простого хлопка до самого тонкого батиста, старые богатые девы в бриллиантах и бедные шестнадцатилетние девушки, горящие желанием праздника, желанием быть среди мужчин и тратить деньги. Чёрные элегантные костюмы в поисках свежего тела, хотя и растлённого, но соблазнительного, рыскали среди разгорячённой толпы, искали, чуть ли не принюхивались, тогда как маски казались особенно возбуждёнными желанием развлекаться. Уже кадрили собрали своими  прыжками плотное кольцо зрителей. Живая колышущаяся изгородь из людей, мужчины и женщины собрались вокруг 4-х танцоров, словно обвившаяся змея, и то отступали, то придвигались в зависимости от движений артистов. Две женщины, чьи ноги, казалось, были приделаны к телу резиновыми пружинами, выделывали невероятные движения. Они выбрасывали ноги в воздух с такой силой, что, казалось, те улетят к облакам, затем раздвигали их так сильно, словно собирались сесть на шпагат, и садились на пол быстрым прыжком.
Их кавалеры прыгали, вытягивали ступни, махали руками, словно беспёрыми крыльями, и под их масками на лице угадывались капли пота.
Один из них, который танцевал в одной из самых известных кадрилей и занял место отсутствующей знаменитости, красавчика «Думай-о-девчонках», и старался противостоять неутомимому «Останови-телёнка», выделывал такие странные па, что публика хохотала и отпускала шуточки.
Он был худым, щеголевато одетым, с красивой лакированной маской на лице, к которой были приклеены светлые завитые усы и букли.
Он был похож на восковую фигуру из музея Гревэн, странная и фантастическая карикатура на очаровательного светского молодого человека, и он танцевал с усилием, но неловко и комично. По сравнению с другими он казался заржавевшим, пытаясь имитировать их прыжки, казался разбитым параличом, похожим на дворняжку, которая играет с гончими. Насмешливые крики «Браво!» из публики вдохновляли его, и он, пьяный от пыла, скакал с таким неистовством, что внезапно, сделав неосторожный прыжок, прыгнул головой прямо в стену из публики, которая расступилась, чтобы пропустить его, а затем вновь сомкнулась над бессознательным телом, растянувшемся на животе.
Его подняли и унесли. Кто-то крикнул: «Врача!» Врач тут же представился. Это был молодой, очень элегантный мужчина в чёрном костюме с жемчугом на рубашке. «Я – профессор на факультете медицины», - сказал он скромно. Его пропустили, и он прошёл в маленькую комнатку, полную картона, словно кабинет дельца, где бездыханный танцор лежал на стульях. Доктор хотел первым делом снять маску и обнаружил, что она была очень сложно прикреплена множеством металлических нитей, идущих до самого парика и закрывающих всю голову каркасом, секрет которого надо было знать. Даже шея была обёрнута фальшивой кожей, продолжающей подбородок, и эта резиновая кожа, раскрашенная в натуральный цвет, прикреплялась к воротнику рубашки.
Всё это пришлось срезать большими ножницами, и когда врач сделал большой разрез от плеча к виску и снял эту конструкцию, он увидел старое, измождённое, морщинистое лицо. Изумление среди тех, кто принёс эту молодую завитую маску, было так велико, что никто не засмеялся и не произнёс ни слова.
Наконец, к мужчине вернулось сознание, но он казался ещё таким слабым и больным, что доктор заподозрил серьёзное осложнение.
- Где вы живёте? – спросил он.
Старый танцор рылся в памяти, затем вспомнил и назвал улицу, которую никто не знал. Надо было расспросить поподробнее. Он вспоминал мучительно и медленно, с нерешительностью, которая проявляла, как трудно ему было думать.
Доктор сказал:
- Я сам вас отвезу.
Его охватило любопытство узнать, кто был этот странный весельчак и где он жил.
Вскоре фиакр привёз их на другую сторону Монмартра.
Жильё находилось в высоком доме бедного вида с грязной лестницей, одном из тех домов, в которых живут самые непроцветающие люди.
Доктор, касаясь рукой липких перил, поднял на 5-й этаж старика, к которому возвращались силы.
Они постучали, дверь открылась, и показалась женщина, тоже старая, опрятная, в ночном чепце, обрамляющем костистую голову, с резкими чертами – добрую и грубую голову труженицы и верной жены.
Он воскликнула:
- Бог мой! Что с ним случилось?
Когда ей рассказали о произошедшем в 20 словах, она успокоилась и успокоила врача, сказав, что такие приключения часто случались раньше.
- Надо уложить его, сударь, больше ничего не поделаешь, а завтра он и не вспомнит.
Доктор сказал:
- Но он же едва разговаривает!
- О, ничего страшного, просто выпил немножко. Он не ужинал, чтобы быть гибким, а затем выпил 2 стаканчика ликёра, чтобы воодушевиться. Видите ли, от ликёра его ноги лучше двигаются, но он начинает хуже думать и говорить. В его возрасте не нужно так танцевать. Нет, это действительно ужасно, его никогда нельзя отговорить.
Удивлённый врач настаивал:
- Но почему он так танцует в своём возрасте?
Она пожала плечами и покраснела от гнева, который постепенно начал охватывать её:
- Да, почему? Чтобы его считали молодым под его маской юноши, чтобы женщины считали его пижоном и нашёптывали гадости ему в ухо, чтобы тереться об их голые тела со всей их пудрой, помадой и духами… Ах, хорошенькое дело! Сударь, я терплю такую жизнь с тех пор, как мне исполнилось сорок… Но надо уложить его, чтобы он не заболел. Вы поможете? Когда он бывает в таком состоянии, я не могу справиться одна.
Старик сидел на кровати, его длинные седые волосы падали на лицо.
Супруга смотрела на него увлажнёнными рассерженными глазами. Она вновь начала:
- Посмотрите, разве он не красив для своего возраста? Когда он переодевается озорником, его принимают за молодого. И не из жалости! Не правда ли, у него красивое лицо? Подождите, я покажу его вам, прежде чем уложить.
Она подошла к столику, на котором стояла миска, кувшин с водой, мыло, расчёска и щётка. Она взяла щётку, вернулась к кровати и придала спутанной шевелюре вид локонов, спадающих на шею, от чего красивое лицо запросилось на холст. Она отошла, чтобы полюбоваться эффектом:
- Не правда ли, он красив для своего возраста?
- Очень красив, - подтвердил врач, которого эта ситуация начала забавлять.
- Если бы вы видели его, когда ему было 25! Но нужно уложить его, иначе ликёр ударит ему в голову. Потяните за рукав, сударь… выше… вот так… хорошо… теперь брюки… подождите, я разую его… хорошо. Теперь держите его стоя, пока я расстилаю… кладите… если вы думаете, что он сейчас подвинется, чтобы дать мне место, вы ошибаетесь. Мне придётся ночевать в каком-нибудь углу. Ему это безразлично. Ну и весельчак!
Едва мужчина почувствовал мягкий матрас и простынь под спиной, он закрыл глаза, затем вновь открыл, вновь закрыл, и всё его довольное лицо выражало непоколебимую решимость заснуть.
Врач, изучавший лежащего с возрастающим интересом, спросил:
- Значит, на всех костюмированных балах он рядится молодым?
- На всех, сударь, и с самого утра приводит меня в невообразимое состояние. Видите ли, его ведёт туда сожаление, именно оно заставляет его надевать картонное лицо поверх своего. Он сожалеет о том, что больше не таков, каким был прежде, и что больше не имеет такого успеха!
Теперь он спал и начал храпеть. Жена смотрела на него с сочувствующим видом:
- А как его любили женщины! Вы даже не поверите, сударь. Больше, чем певцов и генералов.
- Правда? Чем же он занимался?
- О, это вас сначала удивит, потому что вы не знали его в молодости. Когда я встретила его впервые, это тоже было на балу. Он часто их посещал. Я влюбилась с первого взгляда, попалась, как рыбка на крючок. Он был так мил, сударь, что хотелось плакать при взгляде на него, у него были завитые волосы цвета воронова крыла и огромные чёрные глаза. Да, это был красивый парень. Он увёл меня в тот вечер, и с тех пор я не расставалась с ним ни на день. О, он заставил меня узнать тяжёлую жизнь!
Врач спросил:
- Вы женаты?
Она ответила просто:
- Да, сударь… без этого он бы бросил меня, как других. Я была его женой и служанкой – всем, чем он хотел… и он заставлял меня плакать… но я не показывала слёз! Он рассказывал мне о своих похождениях – мне!.. сударь… он не понимал, как мне больно было это слушать…
- Но кем же он был по профессии?
- Ах, да… я забыла вам сказать. Он был лучшим работником у Мартеля, равных ему не было... артист за 10 франков в час, в среднем…
- Мартель? Кто это?
- Парикмахер, сударь, великий парикмахер в Опере, к которому ходили все актрисы. Да, самые знаменитые актрисы делали причёски у Амбруаза и в благодарность оставляли столько денег, что он составил себе состояние. Ах, сударь, все эти женщины одинаковы. Когда им нравится мужчина, они предлагают себя. Это так легко… и об этом так больно узнавать. Он всё мне рассказывал… он не мог молчать… нет, не мог. Такие вещи доставляют столько удовольствия мужчинам! Возможно, им даже больше нравиться говорить о них, чем делать.
Когда я видела, как он возвращается вечером немного бледный, довольный, с сияющими глазами, я говорила себе: «Ещё одна. Я уверена, он подцепил ещё одну». Тогда мне хотелось расспрашивать его, это желание горячило мне сердце, но, одновременно с ним, мне хотелось не знать, хотелось заставить его молчать, если бы он начал рассказывать. И мы смотрели друг на друга.
Я хорошо знала, что он не будет молчать, что он скоро перейдёт к делу. Я чувствовала это по его виду, по смеху, который говорил: «У меня был хороший день, Мадлен». Я притворялась, что не замечаю, не догадываюсь, и приносила суп. Мы садились за стол.
В такие моменты я чувствовала, будто мою привязанность к нему ударили, словно камнем по телу. Это больно. Но он ничего не замечал, не понимал, ему нужно было рассказать о своём приключении, похвастаться, показать, как сильно его любят… Тогда… Надо было сидеть, слушать и пить это, как яд.
Он начинал есть и говорил:
- Ещё одна, Мадлен.
Я думала: «Так и есть. Бог мой, что за мужчина! И надо же было мне его повстречать!»
Он продолжал говорить:
- Ещё одна, да какая шикарная!...
И эта была малышка из Водевиля или из Варьете, а также самые известные дамы из театра. Он называл мне имена, всё, всё, сударь… Подробности разрывали мне сердце. А он опять начинал сначала, довольный тем, что я смеюсь, а я смеялась, чтобы не сердить его.
Возможно, это всё было неправдой! Он так любил бахвалиться, что мог всё придумать. Но могло быть и правдой. В такие вечера он притворялся уставшим и хотел ложиться сразу после ужина. А мы ужинали в 11 часов, сударь. Он не мог возвращаться раньше из-за вечерних причёсок.
Когда он заканчивал рассказ, то курил, прохаживаясь по комнате, и был так красив со своими кудрявыми волосами и подвитыми усами, что я думала: «Всё-таки он рассказал правду. Раз уж я схожу с ума по этому мужчине, то почему другие не могут?» Мне хотелось плакать, кричать, убежать, броситься в окно, убирая со стола, а он всё курил. Он зевал, широко открывая рот, чтобы показать мне, как сильно устал, и повторял несколько раз, ложась в постель: «Ну и крепко же я буду спать этой ночью!»
Я не сердилась на него, потому что он не знал, какую боль мне причинял. Нет, он не мог знать! Он любил хвастаться победами, как павлин. Он думал, что все смотрят на него и все его хотят.
Когда он постарел, стало трудно.
О, сударь, когда я впервые увидела у него седой волос, у  меня дыхание перехватило от страха, а затем пришла радость – злорадство! Я сказала себе: «Конец… конец…» Мне казалось, будто меня только что выпустили из тюрьмы. Значит, теперь он будет только моим, другие его не захотят.
Это было утром, в постели. Он ещё спал, а я наклонилась над ним, чтобы разбудить поцелуем, когда заметила в волосах на виске серебристую нить. Какое удивление! Я не могла поверить своим глазам! Сначала я решила вырвать этот волос, чтобы он не видел, но, приглядевшись, я заметила второй. Седые волосы! Он поседеет! У меня колотилось сердце и пот выступил на коже, но в глубине души я была очень довольна!
Плохо так думать, но в то утро я с лёгким сердцем занималась хозяйством, я не будила мужа, а когда он открыл глаза, я сказала:
- Знаешь, что я обнаружила, пока ты спал?
- Нет.
- Я нашла у тебя седые волосы.
Он вздрогнул и сел на кровати. Он сказал рассерженно:
- Это ложь!
- Это правда. На левом виске. Их 4.
Он вскочил и побежал к зеркалу.
Он их не нашёл. Тогда я показала ему один, самый нижний, кудрявый, и сказала:
- Это не удивительно, учитывая твою жизнь. Через 2 года ты поседеешь полностью.
И мои слова сбылись, сударь. Через 2 года его было не узнать. Как быстро стареют мужчины! Он был ещё красивым, но потерял свежесть, и женщины перестали домогаться его. Ах, для меня настали трудные времена! Он стал жестоким! Ничего не нравилось ему, ничего. Он сменил профессию с парикмахера на шляпника, и доходы упали. К тому же, он хотел быть актёром, но у него не было таланта, и он начал посещать публичные балы. У него хватило здравого смысла сохранить остатки сбережений, и мы жили на них. Нам хватало, но по сравнению с тем состоянием, которое было у него раньше, это было ничто.
Теперь вы видите, что он делает. В него словно вселился дьявол. Ему надо быть молодым и танцевать с женщинами, от которых пахнет помадой и духами. Бедный старый щёголь!

Она смотрела на своего старого храпящего мужа и была готова расплакаться. Затем, тихо подойдя к нему, она поцеловала его в волосы.
Врач встал и приготовился уходить, не находя слов для странной пары.
Она спросила:
- Не дадите ли вы мне свой адрес? Если ему станет хуже, я позову вас.

10 мая 1889
(Переведено 17 сентября 2017)