Соглядатай и совесть

Великий писатель был для власти фигурой неудобной: то громко выскажется против смертной казни, то поднимет голос в защиту духоборцев, то подвергнет резкой критике земельные отношения в России или затеет издавать какой-то журнал…

В верхах никогда не знали, чего от него ждать. А узнать очень хотелось, поэтому охранка не прекращала попыток внедрить своего человека в ближайшее окружение Льва Николаевича.

Вокруг Толстого всегда было множество людей. Самых разных: восторженных гимназистов и пылких студентов, склонных к философии зрелых мужей, находящихся в поиске смысла жизни, и умудренных опытом старцев, подпавших под притяжение идей писателя. Сегодня мы назвали бы их фанатами, хотя это не совсем точно – у многих из них было, кроме слепого поклонения мировому авторитету, собственное «я», выражавшееся в делах, поступках, мыслях. Что, собственно, и делало таких людей интересными для Льва Николаевича. Но проявленный писателем интерес к тому или иному «пришельцу» не означал его  автоматического вхождения в узкий круг общения Толстого, и уж тем более – в его семью, заботливо охраняемую Софьей Андреевной и ее близкими. А ведь только там соглядатай мог почерпнуть необходимую его работодателям информацию о делах и намерениях объекта слежки.    

Ближе других агентов охранки подойти ко Льву Николаевичу удалось студенту по имени Симон. Он ловко вступил в контакт с сыном писателя Ильей, завязав с ним разговор где-то на дороге близ яснополянского дома Толстых. Рассказал, что с невестой и ее матерью приехал «на дачу», поселился в избе одного из дворовых людей, пригласил заходить на чай. За несколько дней Симон настолько очаровал нового знакомого, что они, как признавался позже Илья Львович, сделались большими друзьями и встречались ежедневно: молодой Толстой бывал у студента чуть ли не ежедневно и подолгу засиживался в гостях. Завязавшиеся приятельские отношения укрепила просьба Симона стать шафером на свадьбе. Илья тогда отпросился у родителей на весь день, он очень гордился этой ролью. После церкви обедали у молодых, пили наливку за их здоровье…

Софья Андреевна не могла не заметить странной дружбы и сказала сыну, что порядочный человек обязан познакомиться с родителями мальчика, которого приглашает в гости. Илья передал эти слова Симону. Тот немедленно явился к Софье Андреевне, представился ей и принес извинения за то, что не сделал этого раньше. Познакомился он и с Львом Николаевичем, после чего стал бывать в доме Толстых, помогать писателю в полевых работах. «К нему привыкли и принимали его просто и ласково, как своего человека», – отмечал Илья Львович.

Так продолжалось до осени. А перед отъездом Симон явился к Льву Николаевичу с покаянием: дескать, был подослан Третьим отделением для наблюдения за писателем и его окружением, но, ближе узнав Толстого, проникся его взглядами и искренне захотел сам жить такой жизнью. По другой версии, агент Симон сделал свои признания Льву Николаевичу не лично, а в письме, которое до нас не дошло. В любом случае, история эта весьма любопытна хотя бы тем, что ярко иллюстрирует притягательную силу, которую имели в обществе идеи Толстого – по крайней мере, в те времена. Не потому ли тщетными оказались все усилия охранки завести надежных соглядатаев близ Толстого?! И даже о таком важном событии, как уход Льва Николаевича из Ясной Поляны, власти стало известно не сразу: только через два дня тульский губернатор отправил в Ясную Поляну сыскного чиновника для негласной проверки слухов об отъезде писателя…

Между прочим, Симон сдержал-таки данное Льву Николаевичу обещание начать новую жизнь. После разрыва с охранкой он, бросив учебу, уехал с семьей куда-то в Уфимскую губернию помощником лесничего и на 80-летие писателя прислал Толстому открытку  с оригинального содержания: «Искренне желаю еще много лет чувствовать Ваши удары по нашей совести».