Папины лапти

Мы жили в отдаленной деревушке, расположенной между невысоких покатых холмов. По ее окраине текла тихая река, в которой всегда было много рыбы - и летом, и зимой. Мне так нравилась наша деревенская жизнь, что я не представляла себе жизнь вне ее. Любила я очень нашу деревню, наш дом, моих братьев и сестер, - нас в семье семеро было, нас две сестры, я и Глаша, и пятеро братьев: Коля, Архип, Вася, Семен и Еремушка – младшенький наш.
  Мы никогда не ссорились. Не знаю, почему. Любили друг друга от всей своей деревенской души. Мне казалось, так все жили в наших краях.
  Папа делал лапти. Он делал их много лет, его знали как хорошего лапотника, не только в нашей округе. Каждое утро он шел в свой сарай, где находилась его маленькая мастерская, там сперва молился, читал Святое Евангелие, потом приступал к работе. Хотя в те времена лапти делали многие, каждый знал, как их плести, но в папиных была какая-то особая черта. Лыки он в чем-то отмачивал, сушил, потом опять мочил, делал комбинированные лапти, не только с березовых лычек, - на носок и пятку он делал лыки с одного дерева, на серединку – с другого. Они были и мягкими, и крепкими, и носились дольше остальных. Если мужику на неделю хватало одной пары обычных лаптей, то папины лапти носились три, а то и четыре недели. Для большей мягкости папа подшивал мягкие стельки из кожи, но такие лапти он продавал дороже. И за ними приезжали с дальних деревень и даже городов, приходили все: простые старенькие бабушки-дедушки, зажиточные селяне. Кожу ему заготавливал наш Семен-безродник (нашли родители его маленьким на болотах, завернутым в мох, так с нами и жил, нянчили его всей семьей, братиком мне стал), а лыки и все остальное – старшие два брата мои – Коля и Архип. Матушка моя работать не могла, слегла после последних родов, постоянно хворала. Папины лапти кормили всю семью.
Всем, кто приходил, папа показывал и читал Евангелие – один горожанин, папин давний друг, дядя Гавриил, часто бывавший в нашей деревне, - в городе у него была торговая лавка, - рассчитался с папой за семнадцать пар лаптей этой святой Книгой, радости нашей не было предела – это ж надо, печатное Евангелие! В нашем доме! В городах у немногих такое счастье в доме было Евангелие иметь. А тут у нас. Мы в тот вечер сделали пир, гостей пригласили.
Папа служил в Церкви проповедником. Люди любили его проповеди – они всегда были теплыми и ободряющими. И с тех пор, как дядя Гавриил подарил папе святую Книгу, Евангелие всегда украшало церковную кафедру, когда папа говорил.
Однажды в деревню приехали какие-то люди. Одеты они были как-то странно, сердитые, грубые, похожие на бандитов. Они застрелили нашего сельского старейшину на срединной улице, у всех на глазах, за то, что он отказался снять крест с груди. Нескольких мужчин связавши, они загрузили в обоз, и папу нашего с ними. Пошли по домам. Отбирали все, что им приглянулось. Старший брат побежал в дом за Евангелием, взял его и скрылся в лесу. Несколько человек побежали за ним, стреляли несколько раз, но не догнали, и брат Коля скрылся. К нам тоже зашли. Но ничего не взяли, только папины лапти все забрали – все, что были готовы. Увидев маму, лежавшую в горячке, они молча вышли. Мне тогда еще показалось, что не все они были такими злыми.
  Когда они убыли, вся деревня собравшись на срединной, у тела нашего старейшины, все плакали, даже дети. Мы не знали, что нам делать. Страх охватил всех.
Вечером никто не гулял, все сидели по домам. Не слышно было песен. Мне казалось, что темнота проникала в наш дом. Мы молились всей семьей за папу и остальных наших, никто не знал, куда их забрали.
  Мама, все это время лежавшая дома, стала спрашивать, чего, мол, папа ваш домой не идет? Мы не знали, что ей сказать. Семен рассказал. Мама попыталась подняться, руки у нее затряслись, но не смогла, слегла опять, и заплакала. И мы все тоже. Только старшие братья сидели молча. Старались взрослыми быть.
  В эту ночь мама ушла к Господу. Она просто перестала дышать, и к утру совсем охладела. Мы похоронили ее. Брат Коля, вернувшийся днем из леса, сам копал могилу, сам сколотил крест, и сам читал строки из Евангелия, когда деревня провожала маму в последний путь.
  Прошло с тех пор десять лет и два месяца. Все мы в своих сердцах отпустили папу и не надеялись увидеть его живым. Хозяйством занимались сами, - конечно, вся деревня помогала нам, мы не чувствовали себя сиротами. Каждый вечер мы были вместе, читали, пели, гуляли по реке в лодке. Но грусть временами приходила, и тогда мы плакали. И после этого мы становились крепче. Я чувствовала это.
Братья выросли, почти все женились, я и Глаша вели хозяйство, все мы все так же были вместе. И однажды случилось чудо.
  Я вела наших двух коров по окраине деревни, и увидела обоз. Я узнала дядю Гавриила, он так радостно махал мне издалека, что сердце мое почему-то забилось чаще. Рядом с ним стоял кто-то и смотрел на меня. Так пристально… Я махала рукой в ответ. Поравнявшись с обозом, я увидела седого мужчину со светлым знакомым взглядом, он стоял рядом с дядей Гавриилом. Это был мой отец. Увидев папу, я почувствовала, что ухожу в обморок, но быстро пришла в себя. Я так обняла его и плакала. И плакали все, кто был в обозе.
  Тот день стал днем радости и грусти - вся деревня наша праздновала возвращение папы. Несколько семей, узнав от папы, что их отцов нет в живых, плакали, и мы с ними. Вечером все собрались в Доме молитвы. Папа достал то самое Евангелие и стал проповедовать. Конечно, спокойно мы слушать не могли, плакали все.
  За веру в Бога папе на допросах раздробили оба больших пальца на руках, потом их просто ампутировали. Он отказался отречься от Христа и сохранил веру в Бога. Десять лет он провел в заключении. Он очень исхудал, по лицу его пролегли глубокие морщины, седина окрасила его голову, но взгляд его, излучающий свет, улыбка – все осталось прежним. Но он не мог больше делать лапти, без больших пальцев. И от этого грустил.
  Несколько дней он уходил в свой сарай, где была его мастерская, и молился, проводя там почти весь день. И вот что я увидела на закате пятого дня: новая пара лаптей, висящая на косяке двери. Я не поверила глазам, взяла в руки – папины лапти, его работа, я их не спутаю с другими. И папа, загадочно улыбающийся, сидящий за столом с Глашей и братьями.
- Как, папа?
- С Божьей помощью, доченька. Господь пришел и помог, - отвечал папа и таинственно улыбался.
  С того дня папа не выходил из своей мастерской, только на завтрак, обед и на ужин. Ну и ночевал, конечно, с нами, в доме. Заготовками для лаптей, как и раньше, занимались Семен, Коля и Архип.
  Уходил он туда, едва светать начинало, а выходил, когда совсем темнело. Постепенно люди, узнав о том, что папа жив, возвратился домой и вернулся к ремеслу, стали опять стекаться в нашу деревню за папиными лаптями. Но он ни к кому не выходил, все работал в мастерской. Никто из нас не знал, как папа делал лапти, ведь это было невозможно. Он закрывался изнутри, окошко задергивал занавеской, и только свет от лампы, пробивающийся сквозь занавеску, говорил о том, что папа работал. Пошли заказы из городов, дядя Гавриил часто приезжал.
Так прошло несколько месяцев. Однажды папа не пришел на обед, и я пошла позвать его, - думаю, ну заработался. Подойдя к его мастерской, я увидела, что занавеска не задернута, как обычно, и заглянула внутрь.
  То, что я увидела, сперва заставило меня думать, что мне мерещится, а потом я испытала дрожь по всему телу от увиденного: папа сидел и плел лапти, а позади него сидел Кто-то другой, Светлый, и помогал папе Своими руками, как отец, когда учит сына держать вожжи. И работа у них шла. Увидев рваные раны на руках у этого Человека, я отпрянула назад, поняв, Кто это! Я развернулась и побежала домой, рассказать Глаше о том, что я увидела. Когда мы вернулись с ней туда, дверь в сарай была открыта, на его пороге стоял папа, улыбался и смотрел на нас.
- Заработался я, про обед забыл!
Мы подбежали и обняли его.
- Папа, я видела! Это Иисус?! Это Господь, Он тебе помогает?!
- Я же вам говорил, доченька, не поверили? - улыбаясь, спросил папа. - Не рассказывайте никому, не надо, - И мы обе молча закивали.

  Папа прожил долгую и интересную жизнь, полную Божьих чудес. Он рассказал нам, что там, где ему пришлось отбывать срок, умирало много людей от холода, голода и тяжелых работ,но тем не менее он проповедовал и молился за людей, и там осталась целая группа верующих людей, которые продолжили его труд в неволе.
  Спустя двадцать семь лет он ушел к Господу так же тихо, как и мама, во сне. Но перед этим он еще много лет жил, воспитал внуков и правнуков, говорил людям о вере и делал лапти. По сей день эти лапти, которые ему помогали делать Чьи-то пронзенные руки, висят у меня на косяке. Как память о папе. Как свидетельство человеческой верности и Божьей любви.