йош

     В далекие, сказочные еще времена, когда людские поселения были наперечет, а деревья шелестели вполне разборчиво (то есть, доступно пониманию зверя и человека), жил в нашем лесу, вместе с прочими, замечательно пушистый народ. Семейство зверьков «Йо!», которое гордилось прекрасным мехом. В густой траве разгуливали лунные, серебристые особи, с огненной и радужной шкуркой, попадались экземпляры цвета ни на что не похожего. Встречные не могли сдержать восторга.
     – Йо! – восклицал кто-нибудь из древних людей, пораженный красотой зверя, размером в два человеческих кулака, и готовил стрелу, чтобы не упустить редкую добычу.
     – Йо! – восклицал другой наш предок, и торопился взмахнуть копьем.
     Красивый мех ценился дорого, зверькам приходилось убегать и прятаться всю короткую, полную опасностей жизнь. 
     Однажды семья «Йо!» спасалась от охотников. Звери отступали по полянам, сквозь заросли. Серебристый папа, мама лунного цвета и совсем молоденькая безволосая девочка «Йо!».  Девочке исполнилось три дня. Не научившись убегать, она изо всех сил ковыляла, подталкиваемая родителями. Папе и маме было нелегко еще и потому, что в течение недели после рождения ребенка в семействе «Йо!» – мех его родителей светился от счастья особенно ярко, вполне ослепительно. Именно это время считалось лучшим для охоты на зверьков ценной породы.
     – Прячься под елку, малышка! – скомандовал папа «Йо!».
     – Под колючими ветвями можно спастись! – успела произнести лунная мама, мягким движением задвигая малышку в сплетенье ветвей.
       Погоня пронеслась мимо. Никто из охотников не обратил внимания на безволосый клубочек, полуслепой от кромешного ужаса.
      –  Пожалуйста, тише… – прошептала ель, погладив малышку хвойной лапой.
     Ель была деревом чутким, переживая чужую боль, как свою. Множество дней и ночей она заботилась о малышке «Йо!», которая подрастала в глубинах ароматной, непроходимой хвои, у самого елового сердца  – возле стройного ствола.
     – Твой-ре-бе-нок… – лепетала малышка, когда училась произносить слова, – …единственный, любимый! Я!
     – Тише, пожалуйста… – поглаживая ее хвойной лапой, шелестела в ответ ель, которая и в самом деле раз и навсегда почувствовала себя вполне матушкой.
     Когда однажды вечером малышка появилась на поляне, никто из жителей нашего леса не удивился коротким, жестким иголкам-шипам – на ее боках, голове, спине, – все дети похожи на родителей.
     – Привет, ш-ш-шипастая «Йо!», дочь ёлки! Здравствуй, Йо-ш-ш! – придумал имя малышке кто-то первый из жителей леса, и остальные согласились: ёж.  «Йо!» поменяли на «ё», так короче. А серьезную букву «ш», заменили на звонкую «ж», потому что многие в нашем лесу шипят в случаях крайних – при нападении и защите.   
     Шипов-иголок у ежа оказалось несколько тысяч! Это были самые лучшие иголки, которые только могла подарить своему ребенку матушка ель – густое, смолистое дерево, со стройным стволом. Дар добровольный и самоотверженный. Сбросив иглы в таком количестве, ели начинают сохнуть.
     К слову сказать, наблюдательные люди знают: до сегодняшнего дня большинство деревьев – добры безгранично, частенько во вред себе. Вместе с прочими – чуткая ель, которая, переживает чужую боль, как свою. Не случайно скрипки итальянских мастеров Амати и Страдивари сделаны из ели. Но это так, к слову…
     А наша история  о том, как в далекие, сказочные еще времена, когда людские поселения были наперечет, появился в нашем лесу первый йош… еж, ежик, «ежечка». Малышка, воспитанная матушкой елью. Ребенок единственный и любимый.