Я напишу тебе письмо

Людмила  Игнатьевна  раздражённо ткнула кнопку и отключила мобильник. Она сама прервала разговор с человеком, когда-то горячо любимым ею.  Давно, в юности. Он, слава Богу, нашёл свою половинку, живет с ней в мире и согласии, вырастил сына и, наверное, вполне счастлив теперь.
От прежних браков  у него тоже  есть дети, уже совершенно взрослые, семейные.
Вряд ли он в состоянии  понять её, долго живущую в одиночестве.

Они не виделись целую вечность. Она звонила ему в день рождения, он поздравлял её с Новым годом. И вдруг прошлой осенью  стал настойчиво звать  в гости: "Мы приглашаем. Приезжай". Она сказала "подумаю",  хотя точно знала - не поедет. Объяснить - почему,  не пыталась даже себе.

И вот сегодня опять его звонок:
-Так. Ты к нам не едешь - я приеду сам. Я хочу тебя видеть.
Людмила  Игнатьевна опешила от  его слов,  почуяв  смутную угрозу  привычному течению  своей жизни. Молчала, а он продолжал:
-Да, хочу видеть. Когда мы последний раз встречались?  Двадцать? Тридцать лет назад? Ты не приезжаешь, я сам приеду в гости к тебе. Ты когда бываешь дома? Я могу только  в первой половине дня.
Людмила Игнатьевна едва успела ответить,  что ложится под утро, в три-четыре часа,  поздно встаёт, как услышала:
- Ты спишь в это время? Тогда вечером после  восьми. Ты какой чай пьёшь? Чёрный, зелёный или лучше кофе?
Голос звучал властно -  как у человека, не терпящего отказа.
-Нет, не приезжай, - воспротивилась   она , -  ничего я не пью. В ней нарастало возмущение его  настойчивостью.
-У тебя нет сахарного диабета?
Не давая  возможности ответить,  заключил:
-Тогда сладкое привезу.

Она пыталась  собраться с мыслями - как бы поделикатнее  дать ему понять,  что не может разговаривать в таком тоне.  Он не командир,  она не его подчинённая.  Никто не в праве  нарушать её уединение, да ещё так бесцеремонно.

Но  голос  собеседника  звучал по-прежнему непреклонно:
-И не надо мыть голову.  Не надо изображать из себя молодую хозяйку.
Да,  мелькнула мысль  у Людмилы Игнатьевны,  голову надо вымыть.  И готовить что-то придётся.
-Ты опять  будешь откладывать на месяц, полгода, год. Сама говорила - всякое может случиться.
-Не раньше, чем через неделю, - успела вставить она.
А он всё говорил, говорил...  Перебить  его почти не удавалось.

Людмила  Игнатьевна пыталась что-то объяснить, сказать, что не готова к встрече, а его настойчивость  пугает.  Что она в растерянности  и  ей надо подумать...
Он сминал   возражения,  перекрывая  её  бормотание всё нарастающей громкостью.

И тогда она,  не в силах остановить его, выкрикнула:
-Всё ! Я отключаю телефон и иду пить таблетки.

*****

Людмила Игнатьевна бродила по квартире  и никак не могла  успокоиться. Разболелась голова, видно,  давление подскочило. Отчаяние захлёстывало.  Конечно, она сама  недавно сказала ему, чтобы  звонил почаще. Старые  оба стали,  разменяли  седьмой десяток.  Ведь бывает так, что уже некому ответить на звонок. Но в гости не звала.  И такого натиска не ожидала.

На улице бушевал ветер, ломился в закрытые окна, невольно вызывая ассоциации с только что прерванным разговором.

Хотела ли  встречи с ним?  Людмила Игнатьевна не знала ответа.
В памяти хранился  его образ из  того июньского дня, когда впервые  оборвалось  её  сердце.  Прошли десятилетия, прежде чем ей удалось  справиться с этой любовью.  Теперь  их связывают дружеские отношения, которыми Людмила Игнатьевна дорожила - не так много осталось тех, кто помнил  её юной.
Пару лет назад  нашла его фото в Интернете. Все  такой же худой,  постаревший, но совершенно узнаваемый.
Она тоже постарела, поседела, пополнела.  Приняла возраст как неизбежное, но желание показываться ему в таком виде отсутствовало полностью.  Свой образ - тоненькой шестнадцатилетней девчушки  с распахнутыми  глазами никуда не исчез из памяти.

Раздражение постепенно сменялось чувством вины. За что так резко оборвала его? Ведь он наверняка искренне желал встречи. Теперь казалось,  что  в  голосе звучали не только  властные,  но и ласковые  нотки.
Вдруг  пугающая напористость   лишь   проявление   боязни, что Людмила Игнатьевна откажет?  Будь в его словах чуть  больше мягкости,  выслушай он её терпеливо, она бы не взорвалась.
И всё же,  насилие,  даже словесное, было невыносимо. С ней так нельзя.

Чуть остыв,  она послала ему смс-ку:
-Извини. Я напишу тебе письмо.

*****

День угасал.  Буря за окнами не утихала.  Подобно ей, в душе Людмилы Игнатьевны  продолжали  бушевать эмоции.  Она хлопотала по хозяйству, ближе к ночи прогуляла Гарта.   При том не переставая мысленно возвращаться  к  дневному разговору.

Людмилу Игнатьевну  уже давно мало что могло выбить из привычной колеи. Долгая жизнь научила  не дёргаться по любому поводу,  не расстраиваться по пустякам.
Она прощала и отпускала без злобы и ненависти - если обижали её. И старалась не причинять боли другим.
Но вот теперь так вышло...

Ей было стыдно. Не совладала с собой. Захлестнувший гнев не  позволил  не переча дослушать до конца - что ещё  ей следует или не следует сделать к приезду незваного гостя.  Возмущение  прошло, осталось одно  желание -  извиниться.


*****

С годами Людмила Игнатьевна не утратила  свойственную ей склонность  к анализу и пыталась понять, чем же так задел   старый  друг. Чем  был  вызван  удушающий  её гнев.

Она никогда и никому не позволяла бесцеремонно вторгаться в своё личное пространство, к коему причисляла и собственную душу. Не признавала диктата и насилия. В неудобных для себя ситуациях старалась найти компромисс.  По сути и с мужем прожила больше  тридцати пяти лет,  до самой его смерти,  благодаря дипломатии.

Проводив в мир иной всех родных и любимых,  Людмила  Игнатьевна с трудом приноравливалась к одиночеству. Постепенно смирилась с ним, потом обнаружила, что оно вполне её устраивает. Стала   дорожить им, находить в нём уют и спасение.  Тем более, что не была уж совсем одинокой и ненужной - рядом с ней жил верный  Гарт.  Пёс познакомил  её с другими собачниками, вынуждал общаться со множеством людей, от которых  зависели его пропитание и здоровье.

Будучи по природе интровертом, Людмила Игнатьевна, тем не менее, без труда находила  общий язык с соседями по дому, продавцами в магазинах,  с детьми из соседней школы.  Со многими  имела  приятельские  отношения,  могла  поддержать  общий разговор.   Но связи эти были довольно поверхностными. 
В  душу ни к кому она не лезла и в свою  пускала очень редко, лишь тех,  кому безоговорочно доверяла.  Друзей из прежней жизни остались единицы.
Она  никогда ни к кому не ходила в гости, хотя, бывало, звали. Предполагала, что ответный визит неизбежен.

Пожалуй,   Людмила. Игнатьевна  даже полюбила  своё  одиночество.   Любое  покушение на него или  непрошеное  вторжение  воспринимала  как  "военные действия", а приход    незнакомых или незваных  людей в квартиру - как "захват территории".
Более того,  не желала задумываться,  чем может обернуться  её стремление к независимости.

Обладая богатым воображением,  Людмила Игнатьевна ,  как бы со стороны, видела  себя диким зверем, волчицей, стерегущей своё логово.  Можно было б посмеяться над собой,  однако...  Она  примирилась с поломкой телевизора,  холодильника и стиральной машины,  не пускала дальше прихожей соцработника , никого и никогда не звала к себе.  Лишь бы не  приходили  в квартиру чужие  люди. Только ветврач  Саша,   давний друг  Гарта,  встречался  с радостью.
Возможно, такая избирательная нелюдимость  была проявлением старческого чудачества,  а может с возрастом  не в лучшую сторону менялся характер.  Она не искала причин.

Но как это могло относиться  к  позвонившему сегодня,  когда- то такому родному и близкому.  Понятно, он хочет видеть её. Но что ему стоило сказать - "можно я приеду? " -  и  разговор закончился бы иначе.
Вдруг пришло в голову - создай они тогда семью, по взаимной любви и обоюдному желанию, разбежались бы очень скоро.  Не с её характером подчиняться,  не с его - терпеть возражения.
Видимо в горячке первого  ошеломляющего чувства  не  разобралась,  не увидела в любимом задатки диктатора.
Властные нотки в  голосе,  начальственный   тон,  нежелание слушать   - вот что  покоробило  сегодня  и вызвало внутреннее сопротивление.
Не  было  у неё  иных средств выразить протест,  кроме как отключить телефон. 
 
*****

Людмила  Игнатьевна  промаялась почти до утра  в  привычных  делах  и навалившихся думах,  легла на рассвете.  Недолгий сон  словно отрезвил её -  несомненно,  было ещё что-то,  не позволившее ей вчера  весело и радостно  прокричать  в ответ :  "Приезжай! Я тоже хочу тебя видеть!"

Она готовила еду, прогуливала  Гарта,  мыла собачьи лапы,  кормила  пса, обедала,  мыла  посуду,  ходила в магазин...  И продолжала  раскопки в собственной душе. 
Когда  в её  мыслях появилось  слово " страх",  поняла,  что почти  нашла разгадку .  Она боится этой встречи.
Удивилась самой себе -  какие душевные тайники  сумела вскрыть.
Но теперь следовало  осознать,  почему боится.

*****

Людмила Игнатьевна и в прежние времена, в отличие от мужа, не очень любила принимать гостей. Много работала, часто болела,  а гости  -  не только праздник, но,  прежде всего,  большие хлопоты.
Уборка квартиры,  готовка,  в основном,  были  на ней.  Себя в порядок привести - тоже не скучное занятие.  Угощение  её всегда было щедрым, а она - очень уставшей.

"Не изображай из себя молодую хозяйку" - наверное,  он хотел пошутить.  Но разве может  понять мужчина,  что  неприбранное жилище скажет о ней больше, чем хотелось бы.  Значит, предстоит генеральная уборка - с её-то давлением.
Да и убирай-не убирай,  не скроешь  обшарпанные обои,  старый паркет со слинявшим лаком,  ветхие  шторы, превратившиеся в кружево после стирки,  облупившуюся краску на оконных  рамах и  давно не мытые  стёкла,  щербатую ванну.

Пока  муж  был жив и здоров,  для Людмилы  Игнатьевны  не существовало технических  и бытовых  проблем.  Его "золотые руки" справлялись  с любой из них.
Со смертью хозяина  дом  начал  рушиться - старели  вещи,  ветшало   оборудование в квартире,  ломалась техника,  на замену и  ремонт не было денег.  Все чаще просто  не хватало физических сил  на поддержание не то  что идеального,  но  элементарного  порядка.

Её  гость  поймет,  что сто лет не было в квартире  ремонта, ужаснётся  -  в каких  условиях  она живёт.  Это не нищета, но уже та бедность, которую не хочется показывать.

Людмила Игнатьевна  оторопела  от  собственного  открытия - вот почему она  никого не зовёт к себе. Вот почему  противится  встрече  с давним другом.   Оказывается,  она  стыдилась  и  стеснялась  своего дома.
Его старость  и болезни  от чужих глаз не скроешь.

Не  будучи гордячкой,  она  никому никогда ни на что не жаловалась.  Срасталась с  неудобствами,  постепенно и молча  приноравливалась  к ним.  Не демонстрировала немощь,  не  желая  жалости к себе и  считая её унизительной.
А ведь он пожалеет, непременно.  И за плохо устроенный быт,  и за отсутствие   средств.  За жёсткую экономию. За одиночество.
Он же добрый.
Однажды уже прозвучало что-то похожее.

По его прежним рассказам о себе Людмила Игнатьевна  предполагала, что  он  вполне   благополучен и доволен  жизнью.  Продолжал работать несмотря на возраст. Приобрёл домик в Феодосии и звал её пожить там.
Сожалел, что она давно не была на море.
Она ужаснулась - что за бред? Зачем? Пыталась  втолковать ему, что не переносит  жару,  что ей нельзя бывать на  солнце,  что она не может оставить  собаку.  Он,  будто уже всё решив за неё и не принимая возражений, перебирал  варианты:
- Ну,  можно  поехать в мае или осенью,  когда жары не будет. А понравится,  совсем туда переедешь.
Даже не спросил, а надо ли ей это.
Тогда,  наверное,  впервые  Людмила Игнатьевна  почувствовала покровительственный  тон  в его голосе. 

*****

Самоедство не лучшее качество,  но то, чем занималась теперь  Людмила Игнатьевна,  больше походило на психоанализ. 
Всего один  телефонный звонок,  и второй день  она  ворошит  старые кладовки  своей души,  пытаясь понять саму себя.
Чувствовала,  что до главного,  торчащего занозой  где-то в подсознании, пока не добралась.

Живя в одиночестве,  не претендуя на  мужское внимание  и не собираясь  искать  себе подходящего старичка в партнёры  на старость,  она перестала  краситься,  делать укладку,  маникюр.
Не мой голову, сказал он. Как же. Придётся идти в парикмахерскую и оставить там деньги, отложенные на квартплату.  Но и это не главное.

Никаким мастерством  фитнес-тренера  и даже колдовством  волшебника  не вернуть прежнюю стройность  тела  и летящую походку.  Пудры - кремы не возвратят цвет кожи,  за который подруги  в школе  звали "персиком".
Ухищрения  стилиста  не превратят  поредевшие  седые  волосы   в шелковистые  пепельные  локоны.  Нависшие  веки  давно скрыли необычный разрез глаз.  Да и сами глаза  потеряли   удивительный перелив от серого к темно- синему.
Такой она была в юности,  такой  же,   надеялась Людмила  Игнатьевна, он запомнил её с давней,  последней встречи.

Попыталась представить,  какой  может оказаться новая.
Была уверена - в объятия к нему не  бросится,  от возможного поцелуя уклонится.
При этом чувство неловкости  возникнет у обоих.
Да черт с ними,  разрухой в доме  и   тёмными кругами под глазами,  не модной одеждой и не ухоженными  руками.
Внешность могла отдаленно напоминать прежнюю,  но  они  давно стали  чужими .
А потому она  непременно выпустит  колючки  и подобно  ежу  свернёт в клубок  свою душу.  Не примет  вызова на откровенность.  Ненароком обидит. Не  желая потерять -  вытолкнет из своей жизни.
А в итоге ?  Разочарование?  Разрыв? 
Не будет звонков,  поздравлений.  Уверенности,  что он жив и здоров,  что он просто живёт на свете.

Она достала старые дневники,  принялась рассматривать  фотографии,  оставшиеся в них  со времён юности,  молодости.
Чем дольше вглядывалась  в  лицо  дорогого прежде человека,  тем  яснее понимала   -  теперь она уже  любила не его,  а  свои  воспоминания  о нём.  Он,  сегодняшний,  мог оказаться  совсем другим, не тем,  каким  знала когда-то.  Тот,  которого  любила  пол  жизни,  остался  в прошлом.  Их разделяло время,  прожитое врозь.

 В памяти  вдруг зазвучала  давняя,  из молодости,  мелодия  Таривердиева,  сами собой вспомнились  строки  Вознесенского.  Оказывается и они жили в ней,  а сейчас  всплыли  из тайных глубин:

Не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет. Есть дубликаты - как домик убранный, где они жили немного лет.
Вас лаем встретит собачка белая, и расположенные на холме две рощи - правая, а позже левая - повторят лай про себя, во мгле.
Два эха в рощах живут раздельные, как будто в стереоколонках двух, всё, что ты сделала и что я сделаю, они разносят по свету вслух.
А в доме эхо уронит чашку, ложное эхо предложит чай, ложное эхо оставит на ночь, когда ей надо бы закричать:
"Не возвращайся ко мне, возлюбленный, былых возлюбленных на свете нет, две изумительные изюминки, хоть и расправятся тебе в ответ..."
А завтра вечером, на поезд следуя, вы в речку выбросите ключи, и роща правая, и роща левая вам вашим голосом прокричит:
"Не покидайте своих возлюбленных. Былых возлюбленных на свете нет..."
Но вы не выслушаете совет.

Только теперь,  в конце пути,  ей открылся  глубочайший смысл простых слов:  былых возлюбленных на свете нет...

Людмила Игнатьевна  открыла ноутбук,  нашла запись...  И слушала,  слушала .  До мурашек,  до озноба.

Музыка волновала,  слова  тревожили,  становясь эхом  её воспоминаний.
Она  слушала,  а перед глазами  (словно   кадры старого фильма под названием "Как молоды мы были", автор Людмила Игнатьевна) мелькали,  растворяясь в прошлом,  прежние встречи,  написанные и неотправленные письма,  обиды и ласки...
Лесная просека,  лыжный след в глубоком снегу,  стог душистого сена на солнечной поляне,  первое  робкое  объятие,  первый поцелуй...  Чужая   квартира ,  горячие руки,  сбивчивое дыхание...
 Давно  похороненное  и  забытое - так  думала она.
Оказалось,  всё помнит.
До слёз и сердечной боли.

*****

Она вдруг  осознала в полной мере  и смогла объяснить себе, почему  боялась  встречи с былым возлюбленным.  Почему  интуитивно чувствовала  -  разрушится что-то очень  дорогое  в их отношениях.
Докапываясь до  сути,   искромсала  собственную душу как хирург взрезает тело  больного. Безжалостно,  потому что нужна помощь, и бесстрастно,  чтобы не ошибиться.

Её воспоминания , даже печальные и полные драматизма,  за давностью лет  виделись ей  полупрозрачными  акварелями, светлыми и нежными,  очень хрупкими. Они были бесценны - такие сокровища нельзя реставрировать.   С годами их  ценность  лишь возрастала.  Писать по ним новыми красками - значит  уничтожить  жестоко и безвозвратно.

Прежних отношений нет и не может быть. Те,  что есть, её  вполне устраивают.  Телефона и электронного почтового адреса совершенно достаточно для общения. 
Они не старились  вместе и постепенно,  живя рядом и не замечая изменений в характерах и внешности.
Время неумолимо.
Людмила Игнатьевна  не хотела шагнуть  в пропасть  глубиной  в тридцать  с лишним лет,  не желала  внезапного потрясения от несовпадения  образа человека,  живущего в памяти,  и нового, иного.  Ей незнакомого.
 
Близился рассвет.
Окончательно утвердившись в своём решении,  она  открыла   в ноуте  почту.


Сентябрь 2017г.