3 Митькин приход

На дворе  за хмарью  солнце  бледным пятном  марится,   распыленная сырость  тут же каплями на ресницах.
  Бедолаги   носилки с Альтером тащат: скользят драные  обмотки, чреватые ледяные  кочки ноги  подворачивают.
 Вот, поскользнулся  тощий зек, взбрыкнул коцами:  уронил носилки  да и плюхнулся тощим телом на  Альтера, и покатились два тела по ледянке.  Митька подхватил доктора, уложил заново,  и сам нести  взялся.

 В санчасти Климкин стену подпирает. Дышит часто,  по-рыбьи воздух ртом прихватывает, глаза навыкате, лицо, что серая простынь  топчанная.
Альтера на кровать.  А Митька к вору. Тут же,  толстой  иглой ему в подреберье; к резиновой трубке  с клапаном приткнул её и в банку с кипяченой водой. Забурлила жидкость, окрасив стекло  ало. И вроде быстро сделал манипуляцию, а как к Альтеру снова…
Умер доктор.

 Оцепенел Митька.  Так, не ведая сколь времени и просидел у тела, сжимая пальцами  мертвое  запястье. И спроси, что виделось ему за прошедшие минуты - не рассказал бы.
Очнувшись, утер  слезу с лица, раздел труп и, внимательно разглядывая кровоподтеки, ссадины, раны, описывал их подробно в истории болезни.  Затем, разгладил чистый лист белой бумаги и аккуратно вывел: «Прокурору…»
Рядом, на кровати откашлялся Климкин.

- Чего удумал, доктор? – спросил отдышавшись.

- Тебе какое дело, - прошипел Митька.

- А такое, - просипел вор, - сейчас ты и себе и невинным людям приговор  рисуешь, - Климкин прислонился  спиной  к стене, вздохнул шумно, поглядывая на бурлящую красную жидкость в банке.

- Ежели прокурор твоей  малявой  не подотрется  - даст  ход  по делу о  клевете на представителей власти.  Заметь,  о твоей клевете. Разбор будет недолгим. Красноперые найдут десяток свидетелей, и те подтвердят,  мол,  еврей сам раз двадцать падал и тут же  забирался на второй ярус, покуда не устал.
 А чтобы усугубить картинку, среди свидетелей  отыщется  очевидец, что  укажет  на тех, кто  «помогал»   ему  руками-ногами  и «спускаться», и «влезать» на шконку.
Ты, Петрович, с этой  бумажкой  себе  лет пятнадцать отмеришь, остальным  восьмерики отпишешь.

Климкин застонал, прилег на здоровый бок, подозрительно разглядывая торчащую из груди иглу.

Митька развернулся лицом  к вору, коснулся стетоскопом его грудной клетки и долго прислушивался к слабому дыханию, будто желал расслышать подтверждения сказанному.
«А и верно,- прошипел внутренний голос, - начальник  открытым текстом тебе заявил: «Альтера в штрафном изолятора не было». Вот и думай фершал, думай…»
Митька ненавидел это корявое слово, часто произносимое в народе, от чего, вдруг, и обозлился на самого себя.
«Ну, ну, - промолвил голос, - ты, на свое  глупое желание  обратиться к прокурору,  злись»

 Митька слил из банки кровавую жижу, заполнил чистой жидкостью  и застучал пальцами  по воровской груди, прислушиваясь  к  то’нам.

- Лёгкое расправляется, до утра с дренажем пролежишь, - и разорвал лист с  заявлением на мелкие части.

- Ты и от истории болезни избавься, - назидательно  промолвил Климкин.

- Не твое дело, - озлился фельдшер.


Через два часа, лишь тело Альтера снесли в мертвецкую, дверь санчасти распахнулась шумно и двое крепких зеков  внесли  тело. Тут же бледный Карась нарисовался.  Глазенками моргает часто, мнет шапку суетно, длинные ноги в коленях полусогнуты.

- Доктор,  спасай,   доктор, - запричитал  по-стариковски. Утёр   пот с лица, - Христом Богом прошу, спасай!

На носилках Щука, измаранный кровью, на животе его отрубленная рука с застывшими грязными пальцами, будто взять чего желает.
Стонет вор, губы прикусывая и, лишь Митьку рассмотрел за пеленой жестокой боли, прошептал страдальчески: «Помоги, доктор…».
Не доводилось  Митьке  с эдакой  травмой встречаться,  и вполглаза  вживую не видел операции, что сделать предстояло, да и не учили его, фельдшера, такому.
 И тут же, вроде  учебник  перед ним  открылся. Видит он в цветных картинках  как сосуды-нервы выделить, и   кровотечение остановить. Вот бы где Альтеру рядом встать, да подсказать,  направить.
И вдруг! Вот он! В белом халате.  Глянул из-под круглых очков и спокойно прошептал: «Приступаем, коллега».

Короткий  обрубок  плеча  разбух от введенного новокаина,  распустившись  кровавыми  лепестками  рваных  мышц. Сокращались они с каждым  Митькиным  прикосновением, будто боялись его и прятали в кровавом  месиве щукинскую  смерть. Белая   кость щерилась  раздробленной поверхностью  и, опалесцируя костным мозгом, вроде насмехалась над оператором.

- Жгут ослабьте, Дмитрий Петрович, -  спокойно промолвил Альтер, - артерия и покажется. Вот, теперь зажимом её. И погрубее с мышцами прошейте. Хорошо. Узлом покрепче: вторым, третьим…

Пот глаза Митьке заливает, а ни смахнуть, ни вытереть. О плечо свое лоб промокает, а руки знают  какие  движения делать.

- Вот и все, - Альтер улыбнулся, - хороший гемостаз. Формируйте культю, доктор, - и, обратившись  еле видимым облачком, исчез в открывшейся двери.
На пороге майор звездой на погоне блеснул, приблизился к столу, глянул на кровавое месиво, побледнел лицом, закатил глаза,  и громко бухнулся на пол костлявым  мешком.  Фуражка покатилась,  пьяно  виляя  козырьком, остановилась у Митькиных ног, глянула желтой кокардой удивленно и улеглась добрым котом,  прикрыв  фельдшерский  ботинок.

Лейтенант из майоровской свиты  тут же присел у тела начальника, глянул   на Митьку с руками в крови по локоть, и  не понять его взгляда.
Шлепает по щекам  обморочного, а тот и  не подает признаков жизни. Митька последним швом кожу Щучью стянул, прикрыл салфеткой,  взмахнул  открытым  пузырьком  с нашатырём у оперского  носа, а тот и не вздрогнет. Приоткрыл веки начальственные, а  правый зрачок шире левого.

- Инсульт. Кровоизлияние в мозг, - прошептал невидимый Альтер, - как и у меня. Бываю же совпадения…

- Беги в дежурку, - Митька толкнул лейтенанта, - вызывай немедленно скорую. Майора срочно в больницу.

Загудела зона в свете прожекторов. От санчасти  до выхода,  охрана  встала.  Сотрудники  с майором на носилках   вдоль   краснопогонного строя к  выходу бегом устремились. И лишь больного за пределы лагеря вынесли, тишиной зашлась зона. 
Желтый фонарь грустно рассматривал свое отражение в ледяной корке  замершего плаца, а то, качнувшись скрипливо на набежавшем ветерке,  с завистью поглядывал на яркие прожекторы, освещавшие периметр.


 Митька остался на ночь при больных в санчасти, то и дело осматривая  тяжелого ампутанта.
Щука  тихо стонал в бреду, и молча  шевелил сухими, бледными губами.

- Кровь нужна, иначе экзитус леталис, - Митька перебирал пузырьки с реактивами, - пойду к дежурному, донора найти нужно.


Дежурный капитан  позвякивал чайной ложкой в стакане с чаем и щурился под ярким светом настольной лампы.

- Доктор, ты в своем уме? При нынешнем раскладе, чтобы ночью и по баракам  -  роту охраны поднимать нужно. Да и к чему?  Сдохнет и сдохнет.  Не  первый и не последний. Знать, на роду так написано.

 Не впервой  подобные  рассуждения Митьке слышать. Привыкнуть к подобным заявлениям нормальному человеку  никак нельзя, а  убедить в обратном    сапогасто-погонного  не возможно. В этом  адовом мешке  жизнь на страхе держится. И как оказывается, он  для всех и разный.

- Щука лагерь в руки взять должен, отлучить блатных от власти. Тема серьёзная и не им самим выдуманная, чуешь, капитан. А как свернет он ласты и провалится оперативный план,  кого обвинят? Правильно – тебя.

Иэ-х, глянул бы Митька на себя со стороны!  Нос завострился,  губы тонкой ниткой, глаза иголисто   буровят  дежурного  -  ну чем не новый кум?

Расслабился видать капитан, а быть может своя у него игра какая, ведь не мог не знать он этого расклада. Чиркнул спичкой,  затянулся глубоко папиросным дымом  и,  выпуская  сизые клубы,  кликнул помощника.

- Возьми трех человек,  и вот, - указал на Митьку, - с ним в барак к «автоматчикам» идите.

 С кровью к полуночи управился Митька. Донору  стакан сладкого чая налил и пачку папирос сунул.

- Добрый, ты, доктор, - зло усмехнулся Климкин, - эту суку добить, а ты его с того света тащишь. И, думаю,  совпади  твоя кровь со щукинской,  поделился бы.

- От  чего  ты,  решил,  что   заслуживаешь спасения, а другие нет? - возмутился Митька.

 Тут и глянул вор  хитрым глазом! Показалось юноше, вот-вот о деньгах и напомнит.

- Щука - мразь. Он нас предал вчера, а завтра  ваших резать будет.

- А ты не будешь?- усмехнулся фельдшер.

- Буду, -  согласился Климкин, - коли в беспределе власть.

- А тех, кто не во власти, что не в согласии отдать бандитам последнее,  кровное, тоже  резать будешь, Климкин?  Гнилая   философия твоя,  гнилая:  что не по-твоему - то и беспредел.

- Ох и  глуп  ты, доктор, -  Климкин закашлялся, ухватившись за больной бок, - да,  среди братвы беспредельщиков хватает,  как впрочем,  и среди ваших. Это жизнь, а  с ней уметь играть  нужно.

- Ваших, -  хмыкнул  Митька, -  здорово ты Мир поделил. И как просто вышло-то:  «ваши-наши».

- Он давно и не мною поделён. Не повидал ты ещё жизни Дмитрий Петрович. Вот, встретимся лет,  эдак,  через двадцать…  И на последок, - Климкин присел в кровати, прижался спиной к стене, - это для развития  твоего  жизненного опыта.

- Бабка, что в твоем общежитии полы мыла – Щукинская мать. Старуху на тот свет спровадили, обвинив моих людей в её смерти  -  чтобы Щука не «дремала». Для меня такой расклад х уже смертного приговора. Никогда по моей указке невинного и пальцем не трогали, а здесь…  Вот и прикинь,  кто « из здешних» старуху жизни лишил? А с тем и о беспределе подумай.

И «поплыли мозги» Митькины парафином. Вор в тюрьме расклады  знает вольные, будто на свободу по вечерам гулять выходит!  Загадки-тайны оперские  щелкает, что орехи кедровые, о противниках и врагах своих  ведает, как начальник штаба Армии при вездесущей фронтовой разведке!
Холодком меж лопаток повеяло, страх зуданул в животе  противно, и побежал  с молодой кровью к  голове мозги «плавить».

« Повязаны они все! Незримыми нитями сплелись в неосязаемый канат, что  без начала и конца. И вьется он змеёй по Миру,  вбирая в себя и правых и виноватых,  и не разобрать в демоническом отливе змеиной кожи кто  более  из них преступник». И теперь  ужас Митьку охватил!
« Быть такого не может! Видать прав Климкин, по неопытности своей жути на себя я нагнал, от незнания Жизни».

Митька ежился, как от январского мороза и  ощущал себя ледышкой в бескрайнем Ледовитом океане, где темные воды с каждым всплеском, увеличивали её объёмно.

- Ты передай своей женщине, - Митька глянул в  глаза вору, - деньги, что передала мне, забрать должна.

Прищурился Климкин, встретив ясный  взгляд Митькин.
- Какие деньги, Дмитрий Петрович?

И не определить по лицу воровскому в удивлении  он  от отказа  эдакого,  или же не ведает о чем речь идет.

- Не прикидывайся Николай Алексеевич, твоя  «дачка», - и вдруг с лица сменился фельдшер. Вспыхнули щеки румянцем ярким, - или  твоя женщина не только твоя? – и поразился юноша своей провокации: «Хуже теперь Лаврентия Палыча он, или лучше?»

- Да-а, -  Климкин прикрыл глаза,-  здорово ты напитался оперского, здорово. За такой базар  с тебя спросить  бы…

- Брось, Шрам, я не из твоей своры и не по сроку здесь звонка жду. Охолонись!  Знаю теперь: востро ухо держать с вашим братом следует. Должна меж нами  межа быть, которую ни ты,  ни я перешагивать не должен. Вот, вроде и не обязан я тебе ничем,  и по закону поступаю, клятву чту, а тебе, чую, этим и воспользоваться всласть.  Не буду я твоим  человеком, Климкин – не надейся.

Замер вор, лишь веки тенями длинными отражением на стене подрагивают, и расхохотался вдруг! Хрипло, со стоном, вперемешку с кашлем. «Кипит» в банке водичка, плещется бледно-алая с каждым вздохом Климкиным, да вдруг и застыла мениском на стеклянных стенках.

- Всё, лечение закончено, - Митька салфетку с йодом к игле приложил и извлёк её стремительно, - прижмите плотнее  место инъекции, пациент. Минут на пять.

- Легкая рука у вас, доктор, - Климкин вздохнул полной грудью, - и душа чистая. Человек, словом. Не держи на меня зла, Дмитрий Петрович. Хоть и разные наши пути-дорожки, а век тебя поминать  добрым словом  буду.  А деньги,..  что деньги. Мне иначе никак не отблагодарить. Обратно их не возьмут. Поступай, как сердце велит.

Митька бинтом  туго перетянул   воровскую грудную клетку, указал на лекарства: «Выпей порошки. Возможно, завтра придется пункцию  сделать»

- А я подумал, грешным делом, вы, Дмитрий Петрович, меня обратно в изолятор сошлете, - Климкин улыбнулся, - да, и по закону, доктор, вы должны  рапорт хозяину составить за мастырку-то мою.

- Не блажи Шрам, - Митька устало прикрыл глаза, - не моё это дело.


Утром, лишь Митька перевязку Щуке закончил, лейтенант  явился. Улыбнулся, высокомерно глянул на фельдшера медным глазом и, вращая ключом на пальце, сообщил: « К начальнику, фельдшер, немедленно»
«Нужно полагать не за наградой» - подумал Митька, снимая халат.
Лейтенант  отстал на пару шагов,  и шел сзади,  вроде сопровождая  арестованного.

 В кабинете начальника  фельдшера  встретил незнакомый офицер.
 Толстомордый,  с круглыми  бесцветными  глазами,  щеткой  ржавых усов на губе, то и дело нервно прыгавшей к носу, от чего подполковник походил на рыжую собаку странной  масти.
 Вальяжно расположившись в кресле,  он глядел  на Митьку  не мигая голыми веками. Щелкнул зажигалкой,  выпустив приятный бензиновый дух,  смешанный с запахом незнакомого одеколона.

- Вчера, у тебя в санчасти пострадал наш сотрудник, - офицер медленно прикуривал папиросу, исподлобья  поглядывая на Митьку, - что ты можешь пояснить по этому поводу?

- Синкопе’, товарищ подполковник, с последующей контузией при падении, по-видимому,  приведшей  к травматическому кровоизлиянию в головной мозг.

- Верно, верно, - офицер смотрел   на лист, сличая сказанное с написанным.

 - Значит,  знал тяжесть состояния пострадавшего сотрудника, а медицинскую помощь не оказал, - толстые пальцы застучали часто о столешницу, - зеку оказал, а своего на произвол бросил.

«И  у этого: «наши»-«ваши»» - печально подумал Митька.

- Вот такая синкопа у тебя вышла. Думаю,  лет на десять строго режима, - офицер вновь щелкнул зажигалкой, - вместо тебя,  ничего не ведающий  в медицине лейтенант  помощь оказывал, а ты… Тебя на костер  бы, - мрачно заявил подполковник, глядя на пламя, - но при наших гуманных законах придется  лишь посадить, к сожалению.

 Офицер вышел из-за стола с улыбкой  идиота, овладевшего заветной игрушкой.

- Покуда напиши объяснительную по поводу своего  пре… проступка. Я буду настаивать на возбуждении уголовного дела. Думаю, прокурор не откажет, - и указал  на стол
.
« Ну вот, приехали,  - хохотнул внутренний голос, - а с твоей  ненаписанной   заявой, нынче как раз бы четвертачок нарисовался.  Хороший срок - круглый».
Митька в две  минуты объяснительную оформил.

 Подполковник лишь глянул написанное, так с лица и  сменился: верхняя губа запрыгала часто,  шлифуя нос рыжей щеткой.

- Ты чего написал, клистир в белом халате!?  – лист бумаги дрожал в начальственных руках, будто к ним  электричество подали.

- Как было, так и изложил, - отчеканил фельдшер, - для оказания помощи таким больным санчасть не предназначена, от того, своевременно и была вызвана  бригада скорой  медицинской  помощи. А  лейтенантское отхаживание  майора руками по щекам, вполне могло  привести к усугублению внутримозгового кровотечения. И не один ваш оперативный сотрудник этого не опровергнет, а эксперт, которого привлекут к  делу, подтвердит моё утверждение
 Я, товарищ  подполковник, в юриспруденции не сведущ и не смогу предположить какой срок себе нарисовал ваш сотрудник,  сознательно ли, или нечаянно,  угробив своего начальника. И заявлю прокурору  о   попытке  намеренного   сокрытия  вами действий вашего  подчиненного, приведших  к тяжким последствиям для  жизни и здоровья  Лаврентия Павловича.

Видимо, из всего сказанного, на подполковника более подействовало грозное имя-отчество.
Красномордый, с выпученными  глазами, он  ухватил телефонную трубку и, молча указал  на дверь.
 -Вон, - тявкнул, сорвавшимся голосом.

 В коридоре Митька встретился с начальником колонии.
- Будь здесь, я тебя вызову, - на ходу предупредил полковник.

Яркое солнце слепило приятно, разогревая ароматы наступившей весны. Хотелось лета со свежей зеленью и теплой речки в спокойном течении.

- Тебя начальник вызывает, - дежурный ладонью  хлопнул Митьку по плечу.

Юноша вошел в кабинет.

- Присаживайся, - начальник,  улыбаясь,  указал на стул, - здорово ты особиста, здорово! И мне от него досталось.  Не будем зла на подполковника  держать – работа у него такая. Шукаян-то выживет?

- Будем надеяться, -  безразлично ответил Митька.

- А Климкин? – полковник плеснул из графина воды в стакан, - нужно бы оформить его «болячку» как  умышленное нанесение вреда здоровью, доктор.

- Не знаю,  Анатолий Иванович, не ведаю, как образовалось тяжелое ранение. Пусть оперативники выясняют. Я лишь подробное заключение смогу написать о характере повреждения.

- Ну, ну, - полковник звонко щелкнул пальцем по стакану, - а что Дмитрий Петрович, если я вам, предложу поступить  в наше учебное заведение?  Из тебя толковый опер выйдет. Поверь моему опыту.

 « Вот, как ты востребован Митька! -  мурлыкнул  внутренний голос,- и ворами и нашими нарасхват». 
И тут же, картинками лагерные  лица перед Митькой промелькнули. И к разным одним мигом и жалость, и уважение, и ненависть испытал.

 - Нет, не по мне это.  В мединститут   решил  поступать  в этом году.  Не будете возражать?

- Не буду, доктор, - начальник протянул руку.
« А и ладно, - подумал хозяин, - неуправляемый тип. И откуда к такому возрасту, столько сообразительности? Голова-то мозговитая, но  характер, понятия…  Не перековать… Уж лучше во врачи ему к халатам  глаженным».

Через неделю Шрама отправили на этап,  бескровно обезглавив «правильных» воров.


Продолжение.http://www.proza.ru/2017/09/19/1052