Глава 2 - Портреты и натюрморты

       Очень много людей появилось и исчезло за более чем десять лет, но  запомнились не очень многие:  например, наш первый   секретарь , Эмма, которую я узнала, поработав в офисе важного европейского банка на Остоженке. Она вышла замуж за итальянца-строителя, они уехали в Салерно и она родила   двойню.  Голубоглазая Эмма с роскошными волосами до талии  была шустра, говорила по-итальянски и была похожа на Орнеллу Мутти. Долго я держала с ней связь, но к сожалению,  видно сменив телефон, она пропала бесследно. Однажды будучи проездом в Москве после своего замужества, Эмма подарила свое фото на фоне табло в аэропорту. Это был стильный снимок, поэтому я отдала увеличить его, вставила в рамку и повесила над ее бывшим рабочим местом - в память и в назидание будущим поколениям.
 
       Все мельчает со временем (кроме гигантизма в строительстве и цифр в Форбсе). Если во времена моей молодости обитель секретарш называли "секретариат", то в  Ореоле сотрудники спонтанно стали называть такое место "секретарской"- по аналогии с "дворницкой", вероятно.  Было в этом куда меньше уважения к профессии.  Когда новички, робея, спрашивали, тыча в портрет: "А кто это?", я отвечала "Наш генеральный секретарь!"  Они не въезжали поначалу и вообще подозревали, что это тайная хозяйка фирмы...

      На смену Эмме пришла череда секретарей: всего за историю их оказалось четверо, а потом от них отказались вообще, - справлялись общими силами.  Второго секретаря я нашла чуть ли не по объявлению в газете. Таня была противоречивой натурой:  в компьютере разбиралась с мужской сноровкой, зрение имела стремящееся к нулю, нервы - тоже.  Она могла решить любую головоломку по делопроизводству, сдать документы в архив: и это - в те, еще дикие годы!  Совсем, между прочим, не шутка для тех, кому нужно найти следы своей трудовой биографии, например, для оформления пенсии. Периодически Таня устраивала истерики протеста против окружающих, мешающих жить , но я ее ценила и старалась не осложнять ей существование. Однажды она сообщила, что зрение больше не позволяет ей работать с компьютером, и упорхнула. Когда на спонтанных проводах я необдуманно сняла и протянула ей на память часы, выданные мне итальянцами, (вероятно, с каким-то намеком), она затряслась и дико заорала, что никогда их не возьмет! Мне было невдомек  ее суеверие: мне же дарили часы не раз, я принимала - и ничего!

      Потом я нашла Юлю. Искала какой-то аналог Тани: компьютерные проблемы возникали то и дело, нужен был компетентный человек.  У Юли тоже было высшее образование, но с уклоном в информатику, поэтому она была идеальной кандидатурой. Внешне она была типичная акселератка: высоченный  инфантильный ребенок.
   
      С ее приходом место генерального секретаря очистилось от хаоса, завала бумаг и стало предельно аккуратным. Мы  обзавелись локальной сетью, потом интернетом.  С прогрессом мы всю дорогу шли в ногу:  ввели компьютерный учет, раньше всех стали сдавать отчеты в налоговую по интернету.

      У Юли были свои сильные, но и слабые стороны. Гормоны однажды одолели ее и она подсела в интернете на какого-то виртуального египетского араба, к которому была готова сбежать от живого мужа. До этой истории ее, конечно, тоже одолевали иногда различные мании. Она видела и знала, что я занимаюсь фотографией, снимаю моду для родной фирмы. Ее, как я думаю, поразили цифровые камеры.  То была эпоха Фотосайта. У меня там тоже была страница, где я делала первые шаги по освоению цифрового пространства.  Но для меня это было, скорее, шагом назад, и я старалась максимально соответствовать своим собственным эстетическим критериям. Со временем это было даже замечено в потоке жуткой вампуки. Юля купила очень недурной фотоаппарат и стала бесконтрольно стрелять им во все стороны. Она обосновалась на том же Фотосайте и поместила там штуки четыре шедевров типа: "Мой подъезд", "Детская горка" и "Дерево".  Время от времени она спрашивала меня мнение о своих работах. Что я могла сказать? В Египет она все же уехала, сгинув там безвозвратно.  На Юле история секретарей завершилась.

     Еще одной колоритной категорией были охранники. Я их не выбирала: это было заботой Гарика с его доступом к дешевым отставным кадрам каких-то непростых структур.    Так пришел и пробыл с нами почти до последнего дня Игорь: маленький, коренастый, круглоголовый, абсолютно молчаливый.

     Он жил в Обнинске с матерью, больной раком. Все длинные новогодние праздники соглашался дежурить только он. Я так сочувствовала, что как-то завезла ему на праздник торт-мороженое. Самое смешное было то, что я, вероятно, только чудом не накрыла там яркую порно-сцену.  После тех длинных праздников наш маленький холодильник оказался раздавленным, и это отлично монтировалось с картинками и адресами борделей, найденными случайно в его телефоне любопытными девчонками офиса.  При том Игорь обладал удивительной доброй и тонкой бессловесной улыбкой человека, понимающего все глупости окружающих и мира вообще.

     В одного красавца–охранника однажды влюбилась моя собака, которую я оставляла на работе на время отъезда. Он проработал у нас не долго: зарплата была минимальной.  Были охранники смешные и серьезные, разных возрастов и сообразительности, никогда не застревавшие надолго и развлекавшие своей быстрой сменяемостью женскую часть фирмы.

      Еще одна песня - бухгалтеры. Давая мне наставления при открытии фирмы, итальянцы велели: "Никаких бумаг: у тебя должен быть пустой кабинет. Бухгалтер должен быть приходящий: сдавать балансы - и все!"   Я подчинилась.  Нашла по объявлениям надомницу, живущую в Филях, близко от моего дома. Мы проболтались год в каком-то странном режиме. Потом я должна была провести аудит, потому что мы были совместным предприятием. Я попросила ее найти аудиторскую фирму, она нашла.... Бог мой!  Эта жалкая контора состояла из бывших советских ревизоров.  Они, словно прокуроры, составили чудовищный отчет. Я предъявила претензию бухгалтеру, которая обрушилась на меня с обвинениями: "Вы cами  дали мне плохие документы!". Потом она поставила нас на штраф: попросила мужа сдать наш баланс, а муж забыл баланс дома на холодильнике (на месяц). Штраф вылился в астрономическую сумму, и мы расстались навеки. Подозреваю, что она срежиссировала свое увольнение, потому что не хотела ни с кем связываться надолго и делить ответственность.

      Потом я искала бухгалтера через кадровое агентство, и нашла господина N.  Он получил максимальный бухгалтерский оклад для своей категории, который только можно было найти в Москве. Перед ним стояла амбициозная задача выправить все косяки предыдущей дамы и сделать наше лицо идеальным перед налоговыми церберами.
 
      Слава, слава господину Брониславу N! Он рьяно принялся за работу. В первый же год он стал просить разрешения поработать в выходные. По надрывным интонациям я должна была делать вывод, что он горит на работе. Знание человеческой натуры не позволяло мне верить  в эту легенду: я разрешала, но не реагировала никак.
Время показало, что славный Бронислав пахал на нашем рабочем месте на пять или шесть фирм. Я не лезла в  его компьютер.  Первая кошка пробежала, когда он на корпоративе, в подпитии заявил:

   - Я же отлично работаю, правда?
   - Аудит покажет, - ответила я, - единственное, что мог ответить директор на моем месте.

     Бронислав не показал вида, но выяснилось, что он затаил обиду. Он долгое время был и при кассе, при налетах ОБЭПа был идеальным товарищем по несчастью.  Но... Настало время, когда у нас образовался филиал, а в этом гнездышке у славного Бронислава возникла любовь.  Будь он открытым, мы бы прожили ещё век бок о бок, но они с пассией скрывались из кожи вон.  Это и вызвало подозрения: имея контакт они могли, в принципе, манипулировать выручкой и складом.  Я резко прикрыла вероятную схему:  взяла кассу под свой контроль, а славному Брониславу предложила подыскать другую работу.

      Потом пришла скользкая и хитрая дамочка,  успевшая похоронить немало фирм. Она слиняла за полгода до нашего закрытия, почуяв конъюнктуру. Тут и наступил правильный баланс: я нашла, наконец, фирму молодых и грамотных бухгалтеров, которые с нами практически не контактировали, но делали все как надо, - профессионально, о чем я всегда мечтала.  Вероятно, просто нужно было, чтобы прошли годы и сформировался такой сервис.   Но тут как раз нам и пришло время закрываться...

      Песня за песней: очередная из них - помощники менеджера! Первым помощником была торгпредская крыса Анна, навязанная бездарной подружкой. Помощнику полагалось быть правой рукой продажника-менеджера, уметь погладить, пришить пуговицу, правильно сложить тряпку, отнести ее в нужное место и знать, где найти ее,  избавлять окружающих от хаоса, отдавать вещи в реставрацию, если  клиенты, примеривая, вырывали из них клоки и нитки, получать и отправлять грузы, бегать по таможням и разным инстанциям, а также еще массу необходимых вещей, из которых складывается тряпичный,  бабский и бюрократический мир. Именно потому, что крыса-Анна не была создана для этого тонкого мира, она покинула его с другими толстыми неформатными приятельницами.

      Пришедшая смена была сильна, колоритна, разнообразна и незабываема.  Первой была Тамара - темпераметная татарка с высшим техническим образованием - жертва перестройки, приведенная Наташей.  Именно с ней мы ползали в тот сюрреалистический вечер по ковру на четвереньках, разбирая украшения Валентино.  Тамара была как огонь, пролетела как комета, проработав пару месяцев, свернула горы и умчалась ввысь, на огромную зарплату к радужному будущему.

      Потом я нашла по газете рукодельницу Ольгу Ивановну, ласковую и обходительную сеятельницу сплетен и раздоров, средневековую интриганку и сладострастницу, любительницу турецкого массажа. Она даже сделала в нашей фирме головокружительную карьеру, став под конец менеджером, что, вероятно, дало ей возможность слить нашу клиентскую базу конкурентам.

      Яркой звездочкой сверкнула на нашем небосводе Олечка Уланова. Кажется, она пришла через кадровое агентство. Юная красавица родом из Астрахани жила в Москве на птичьих правах, была абсолютно наивным ребенком  и отличилась тем, что в начале двухтысячных послужила мне фотомоделью в еще доцифровую эпоху: я сняла на ней наши первые коллекции, купленные во Франции, что было резким броском прочь из кризиса конца девяностых. Олечка уговорила меня взять щеночка Басю, таксенка с шелковыми ушами, поклявшись, что во время моего отъезда все будут о ней заботиться. Ещё Олечка обожала древний Египет - не знаю почему: был ли тут замешан какой-нибудь современный араб, или это было действительно детской мечтой. Вокруг нее часто можно было заметить на том или ином предмете рисунки из древних пирамид. И еще у нее был природный танцевальный дар, как у  кубинки, хотя и была она голубоглазой блондинкой.

      Крупные, чистые детские слезы Олечки мы однажды  увидели, когда она вернулась из обменника с двумя фальшивыми купюрами: ее отправили поменять казенные деньги. Уже спустя время после ее ухода она однажды позвонила и предложила пойти в театр Розовского с ее друзьями. Я пошла - причин для отказа не было. Спектакль был серым.  Друзей было много - человек восемь. Они молчали. Мне было не по себе. Мы распрощались, - оказалось навсегда.

      Самая громкая песня этой главы-концерта - менеджеры.   Так после революции девяносто первого стали называть продавцов.  Поначалу их у нас не было. Первая, кого притащила Наташа, была Элина - загадочная молчаливая алкоголичка и нимфоманка, что стало известно не сразу. По ее словам, покинуть предыдущее место работы ей пришлось из-за домогательств. У нас ей таковые не грозили, но, как оказалось, их-то ей как раз и не хватало.  Вкус у нее был отменный - но это всплыло тоже позднее.  Она получила в свое ведение целый кабинет с сокровищами, - украшениями Валентино, и задачу продавать их.  За два месяца результат был нулевой. Дальше маячил конец. Вот тут напряжением  воли и фантазии, я сочинила звонок люберецкому ангелу…

     Смешным приобретением была менеджер Инна Владимировна. Нашла я ее в газетных объявлениях (интернета ведь еще не было). Бывшая школьная учительница музыки обладала бесконечным кругом знакомых, по большей части среди своей диаспоры. Как рассказывали охранники и случайные свидетели, после моего ухода работящая дама надолго задерживалась на работе со своими клиентами, потом долго рвала какие-то бумаги, а поутру сдавала мне выручку. Я стала нумеровать накладные, так что порвать их стало проблемой.

      В то осеннее время мне вдруг позвонил бывший клиент по переводам, Аркадий. Он занимался контрабандой тряпок через Римини, сдавал их на реализацию, и по его словам, не знал, куда девать себя от избытка свободного времени, потому был готов пойти к нам коммерческим директором и предоставить свои связи в торговом мире.
Я согласилась, дала ему ту зарплату, которую он хотел: полторы тысячи баксов (у меня и у Гарика была только одна).  Аркадий развил за два месяца бешеную деятельность: одежду сдал в "Люкс", украшения - в "Ирландский дом".  Все это было на кабальных условиях того времени, но рынок был еще бедноват, и продажи вскоре начались. Закрутился товарооборот, появилась пара-другая живых контрактов.  Аркадий ринулся на завоевание коллектива: в дальнем кабинете красавицы  Элины  стали ежевечерне происходить возлияния, сновали курьеры с шашлыками.  Все балластные  проходные персонажи момента собирались там, на оппозиционные сходки. Я оказалась посторонней, Аркадий всех успел купить: кого спиртным и закуской, кого - результатами продаж, как Элину  с ее бижутерией: ведь суммы выручки  шли ей в зачет.  Долго я бы еще присматривалась к ситуации и, скорее всего, применила бы свои рычаги, но в ноябре нагрянули итальянцы.  К тому моменту я начала погашение их инвестиции, во многом благодаря закрученному Аркадием товарообороту.
   При встрече Джанни пустил слезу:

   -   Ты совершила чудо!

Я не сказала ему, что вы-тоже…  чудо-вища!  Вы же в суд на меня собирались подавать!  Они провели в Москве неделю, и однажды, прийдя в офис вечером, застали шашлычный дух и веселые звуки, несущиеся из обители красоты.

   -    Что это?! - заорал Джанни,  -    Почему эта вонь в офисе и почему она пропитывает благородную итальянскую одежду?
   -    Людям питаться нужно иногда, - пояснила я.
   -    Чтобы завтра этого Аркадия духа здесь не было, - заорал инвестор.

   На следующий день я призвала Аркадия на ковер и заявила об увольнении по требованию учредителей.
Аркадий визжал, как свинья, требовал объяснить, за что.

   -    Не понравились вы!
   -    Что я сделал?
   -    Ну, как минимум, не надо было попоек с шашлыками устраивать в офисе при инвесторах.

      Я не стала говорить ему о том, что дурное впечатление он создал еще при знакомстве: когда я представила его итальянцам, он сходу пошел в атаку, заявив о своем главенстве на фирме.  Им это не понравилось: в пешки они выбрали меня, а не его. В ту секунду его судьба была решена.

     В течение доброго часа Аркадий стоял в моем кабинете перед письменным столом, продолжая настаивать, что он не уйдет, потому что не согласен. Мне оставалось лишь повторять приговор: дуралей не понимал, что я - подневольная директриса.
     Наконец, устал и он. Больше мы не виделись.

     Центральными героями нашей трагикомедии были дурацкий округлый подиум,  гигантский стеклянный стол овальной формы и яркая неподъемная ширма на колесиках в стиле Мондриана.  Лишь они безотказно работали, стараясь вылепить приличный имидж нашей фирме. Все остальное работало на его разрушение: курящая толпа сотрудников на крыльце или балконе,  протекающий потолок, плохая вентиляция и низкие потолки.  И все же  футуристический стол поражал воображение и отвлекал от признаков бедности.   Не зря именно его тщетно пытались воспроизвести нарождавшиеся клоны-конкуренты.   С годами он покрылся густой сеткой царапин – следами авралов и рекордных продаж.  За ним отмечались дни рождений и праздники, писались протоколы проверок  и весело всем миром клеились этикетки с описанием.  Неподъемное четырехметровое стекло покоилось на паутине серой стальной арматуры.  Такая же паутина была каркасом шести стульев с серыми кожаными подушками.  Все это вместе воздушно парило в пространстве и было шедевром итальянского мебельного дизайна, когда-то украшавшим чей-то миланский офис.  Печальна была судьба серых подушек, неведомым образом искореженных охранниками, властвовавшими во дворце по ночам.
   
     Не менее печально сложилась жизнь мондриановской ширмы, которую, роняя при каждом праздничном застольи,  лишили загадочности и лоска:  отколовшиеся куски  вскрыли ее прозаичное тело: густо шпаклеванное дерево, покрытое яркими лаками, а оторвавшееся колесико  окончательно превратило в инвалида.  В жерновах «Ореола» быстро портилось и гибло все материальное: красивое убивалось, полезное кралось  Поняв, что небрежность, с которой его обитатели губили все, что попадалось под руку, - это данность,  я нашла убежище в нематериальном, но это иная тема…

     Наиболее анекдотична история серого коврового подиума.  С одной стороны, он был порождением итальянского бреда, с другой – единственным вещественным доказательством нашего статуса шоу-рума, или демонстрационного зала, как было записано официально.  Пытаясь оправдать его предназначние  я силилась вначале устраивать на нем композиции из манекенов, но жизнь скоро снесла их: недостаток пространства превратил подиум в универсальную примерочную – гардеробную – приемную.  Спустя пару лет  я догадалась о его мобильности,  и  прислонив его вертикально к стене по моей команде, охранники открыли новый этап в нашей жизни.  Освободилась масса места, стена приобрела необычный дизайн.  На ее ковровом полукруге появились постоянно меняющиеся инсталляции, которые помогали продажам лучше, нежели иные менеджеры.  Он внес в наши будни еще один элемент творчества (его, надо сказать, было немало в той казалось бы низменной торговой жизни). Стеклянный стол занял более логичное положение. Дела фирмы пошли в гору.  При налетах разных проверок я все же могла гордо предъявить подиум, объясняя, что он действует как подъемный мост,  опускаясь при показах.

      Было у нас и еще несколько заморских диковинок: две белые колонны-витрины с деревянными лаковыми дверцами, в которых были прорезаны причудливые оконца-четырехлистники. При закрытых створках из окошек лился загадочный свет.
Входящего с улицы поражала изящная ореховая консоль, опирающаяся на тонкую бронзовую ногу то ли цапли, то ли лани.  Хрупкость ее была несовместна ни с лицами охранников, которым она была назначена для важности, ни с грубой действительностью,  которая быстро выломала выдвижной ящик, отколола там и сям щепки от полированного ореха и не справилась лишь с медленно зеленеющей металлической ногой.

      Сохранились записанные на видео свидетельства экзотического быта и праздников странной фирмы “Ореол”.  Это было по-своему достаточно уютное место с  окнами, утопающими в цветах,  зеркальными стенами, раздвигающими пространство, интересными придумками на витринах,  неожиданными электронными игрушками под Новый год и Хэллоуин,  постерами и альбомами, которые я сама снимала и делала к каждому сезону.

Продолжение: http://www.proza.ru/2017/09/22/1782