Какой невоспитанный!

     Наутро,  после  похорон отца, в окно  постучали, да так требовательно,   будто  пришли с ордером на обыск.
     Смотрю – сосед рукой машет, выйди, мол.  Вышел, поздоровались. Он взор  потупил, стоит, вздыхает, вроде как пришел соболезнование выразить. Молчим оба. Да  что  говорить, и так все понятно.
     У меня на душе муторно  и за маму страшно: она сердечница, лежит в своей комнате  с приступом, уже два раза  скорая  приезжала.
 
     Рань несусветная, только-только  горизонт заалел, на улице ни души, какой-то проспавший петух вдали надрывается. Ночь  была  очень тяжелая, не спал ни минутки.
     Вчера весь день, до позднего вечера,  приходили люди, чтоб  разделить с нами боль утраты.
     Отца уважали  за  мастерство, безотказный характер, душевность. Я даже не ожидал, что столько  народу  придет. Кроме  родственников, друзей, знакомых,  соседей, сослуживцев  были   и  совсем    незнакомые мне   лица, с которыми папа по жизни пересекался и, видимо, оставил добрую о себе память. Хорошо, что двор есть, было,  где всех разместить…

   - Слышь, я что пришел-то!- оторвал меня от своих мыслей сосед.-   Ты молодой, еще неопытный во многих делах, надо бы тебе помочь  в трудную минуту, добрый совет дать.

     Такое вступление   несколько насторожило.
     Чeловeк  этот  никогда в приятельских отношения ни с отцом, ни со мной не состоял, вел себя  всегда  с нами  высокомерно. Правда, это не мешало ему обращаться к  моему родителю с разными просьбами: то мебель починить, то  окно  сделать, то  веранду смонтировать. Отказа  он  никогда ни в чем  не получал, но папа держался с ним всегда, соблюдая  дистанцию. А для меня это показатель.

   - Так вот,- продолжил ранний визитер. – Перво-наперво, ты должен наши обычаи соблюсти. К  примеру, дать каждому  пришедшему в дом  что-то на память  об  усопшем. Тогда люди скажут, что ты достойный сын своего отца…

   - Спасибо,  Карим-ака,  учту,-   прервал  я его, удивившись, что с таким советом  пришел   в общем-то чужой  для нашей семьи человек, да еще в пять утра после  похорон.

     В обед  Карим-ака  снова  зашел , «чтобы узнать, не нужна ли какая-то помощь».
     Я, помятуя  об утреннем разговоре, вынес заранее приготовленную новую, нераспечатанную еще, рубашку, которую  покупал для папы, и  подарил  «на память».

     Тот принял подарок и, немного замешкавшись, сказал:
    -Я бы хотел  еще и точило. Всегда  отец  твой  ножи мне на нем затачивал. Не пожалей, отдай его, сынок!  Инструмент этот будет  постоянно напоминать о золотых руках  мастера.

     Увидав, что я  буквально онемел от такого  предложения,  он торопливо продолжил:
    -Да ты не беспокойся, побудь возле матери, ей сейчас особенно   внимание нужно. Я, чтоб тебя не отвлекать в такую скорбную минуту, сам в мастерской поищу. Ладно?
     И, не дождавшись  ответа, уверенным шагом двинулся  в кладовую, где  хранился  папин  инструмент.

     Приезд  машины скорой помощи, которую в очередной раз пришлось  вызывать  для мамы, отвлек меня.
     Когда  через полчаса я вышел проводить врача до ворот, то увидел  Карима-ака, который  поспешно   уходил   с  нашего  двора, держа в одной руке  точило, а в другой - тисочки  и  деревянный чемоданчик, в котором у  отца  хранились наборы  стамесок, резаков и сверл. Пакет с подаренной  рубашкой  он   нес в зубах, руки-то были заняты.

     Я  окликнул  улепетывающего во всю  прыть  соседа:
   - Эй,  Карим-ака,  вы забыли  кое-что!

     Тот  на бегу остановился, как вкопанный, медленно развернулся, чтоб не растерять весь свой груз, и  когда спросил: «Что?», пакет с рубашкой, который  он держал в своем «клюве», упал.

   - Совесть,  свою совесть забыли дома! – отбросив всякую дипломатичность, рубанул  сходу  я.

   - Ай-ай-ай, какой невоспитанный молодой человек! Какой невоспитанный!- причитая  так,  сосед  быстро  скрылся  в   переулке, оставив  мой  подарок в память об отце  валяться  в пыли.