Еврейка в концлаге

В сумерки я всегда смотрю в даль. Мне кажется, что там далеко за горизонтом, где скрылось солнце, люди счастливы. Они не голодают, у родителей не отнимают детей, небо над головой голубое и есть шанс дожить до глубокой старости. Однако здесь и сейчас у нас нет ничего. У недолюдей с лысыми головами и клеймом на левой руке нет ни будущего, ни настоящего, ни прошлого. В этом мерзком месте жизнь останавливается, ты перестаешь существовать.

У меня есть право злиться на этот мир, на тюремщиков, на эту войну, на свою семью и саму себя. И кроме этого у меня больше нет никаких прав. Для меня существует лишь один закон, это закон смерти. Такие как я должны умереть. Я ненавижу то, что я еврейка. Если бы мои волосы были светлыми, а глаза голубыми, возможно сейчас я бы не сидела у забора с тысячью такими же кареглазыми узниками, и не молила бы солнце о том, чтобы завтра утром я его увидела вновь. Я ненавижу себя ха эти мысли. Наверно смерть это лучшее что сейчас может со мной случиться. Я имею ввиду смерть во сне, а не газовые камеры или дуло у виска.

Кто-то рядом со мной хрипит, я не знаю кто это мужчина или женщина. Этот человек слишком худой и понять по лицу практически невозможно. Мне кажется, что это мужчина. Он один из нас, и видимо смерть пришла за ним. Лежа в судорогах, хрипя, он потянул ко мне руку, и я взяла его ладонь не раздумывая. Поглаживая мужчину по голове, я сказала, что он будет счастлив, совсем скоро он будет со своими родными и больше никогда паршивый нацист не отберет у него то, что он больше всего любит на свете – семью. Я сказала это так, словно сама верила в эти слова. Мужчина попытался улыбнуться, я увидела в его последнем взгляде благодарность и рука, освободившегося от боли узника, обмякла. Я закрыла его глаза и продолжила смотреть в даль. Стало совсем темно, мне хотелось плакать, но не было сил даже для одной слезы. Труп останется лежать рядом со мной до утреннего пересчета. И уверенна, что он не единственный кто умрет этой ночью.

В лагере я потеряла маму и сестру. Еще в первые дни нашего прибытия маму сразу отправили в газовую камеру, как слабую и больную. Нас с сестрой отправили на работы. Я была младше на год, но выглядели мы как одногодки. Вначале мы пытались просто выжить, помогали друг другу, поддерживали морально и физически как могли. Моя сестра как старшая брала на себя больше работы, она помогала мне и отдавала часть своей баланды. И эта любовь ко мне её убила. Она умерла, прижавшись ко мне на шконке в бараке, молча и с мокрыми глазами от слез. Тогда я, помню, хотела уйти вместе с ней, но почему-то судьба решила иначе, и я здесь сейчас совсем одна. Ненавижу себя за это.

Стало совсем темно, смотрю в даль и мне вдруг почудилась птица. Она летела ко мне на встречу и чем ближе она подлетала, тем яснее мне становилось, что это был самолет. Значит ли это, что у меня появится теперь будущее?

Продолжение следует