Красный диплом

КРАСНЫЙ ДИПЛОМ



Роман



Советский Союз уже начал валиться. Вышла Прибалтика, начались события в Карабахе. На Украине ширилось движение Народного руха за независимость страны. У нас была одна задача – придать этому развалу цивилизованный характер, в соответствии с Конституцией СССР, где было записано, что каждая союзная республика имеет право на самоопределение, вплоть до выхода из Союза.

Леонид Кравчук





1. Москва бурлила. В субботу 10 декабря 2011 года состоялся многотысячный митинг на Болотной площади. Среди выступающих были Борис Акунин и Дмитрий Быков, Алексей Кудрин и Григорий Явлинский. Сюжет о митинге прошёл по НТВ, и ни Сергей Гордеев, ни Константин Волгин не могли усидеть дома. Взяв на работе отпуск за свой счёт, сели в поезд и 21 декабря приехали в Москву. Сожалели, что не смогли увидеть того, о чём все только и говорили. Причём многие сочиняли. Слухи обрастали фантазиями, которым мог бы позавидовать сказочник Ганс Христиан Андерсен.

Столица встретила приехавших по-деловому. Люди куда-то торопились, садились в троллейбусы и в автобусы, спускались в метро. Но никто не митинговал, не стоял с плакатом или знаменем, привлекая к себе внимание, не требовал роспуска Государственной Думы и пересмотра итогов выборов. Как обычно, у стоянки такси толпился народ. Работали магазины, а у выхода на привокзальную площадь стояли парни, приглашая прокатить с ветерком «куда пожелаете». «Пошумели, покричали и разошлись», – подумал Сергей.

– Ничего ты, сынок не увидишь, – говорил ему перед отъездом отец. – Я был свидетелем, когда примерно такое же случилось в июне шестьдесят второго года в Новочеркасске. А чем всё закончилось? Кого-то застрелили, кого-то расстреляли или определили на казённые хлеба и отвезли подальше, чтобы не слышать их криков.

– У нас государство построено на противоестественных законах, – кивнул Сергей. – Беда в том, что те, кто строил его, – не понимали, что творят. Были фанатиками красивой идеи. Цена человеческой жизни у нас очень низка. И пока мы этого не поймём, ничего у нас не изменится.

 – Постепенно все успокоились. Ты до сих пор веришь, что у нас можно что-то изменить? Не маленький уже. Понимать должен. Как говорил Игорь Губерман,


Пусть объяснят нам эрудиты
одно всегдашнее явление:
везде, где властвуют бандиты,
их пылко любит население.

– Батя мне правильно предсказывал, – обратился Сергей к другу. – Ничего мы здесь не увидим и не узнаем. Не будем же мы спрашивать что-то у прохожих. Да и кто что ответит?

– Давай где-нибудь устроимся, а потом пойдём на Болотную площадь, – ответил Константин. – Чего раньше времени гадать.

У выхода из вокзала стояли люди, предлагая жильё.

Они подошли к пожилой женщине со следами былой красоты, в платке и стареньком пальтишке.

– Скажите, пожалуйста, далеко ли ваша квартира? – по-деловому спросил Константин.

– В самом центре, до Красной площади десять минут пешком, – ответила назвавшаяся Луизой Никифоровной женщина. Она с тревогой оглядывалась по сторонам, боясь милиционера, который грозился отвести её в отделение. – Большая светлая комната, телевизор… Надолго ли в Москву?

– На неделю, – ответил Константин.

Квартира была в старом кирпичном доме на третьем этаже, рядом с Управлением ФСБ и сверкающим иллюминацией и рекламой универмагом «Детский мир».

– Это очень хорошо, – улыбнулся Константин. – Он нам и нужен.

В двухкомнатной квартире хозяйка жила одна.

Устроившись и переодевшись, Константин и Сергей вышли из дома, предупредив, что будут не позднее десяти вечера.

– Я раньше двенадцати спать не ложусь, – успокоила их Луиза Никифоровна. – Привыкла, знаете ли. Много лет была театральной актрисой. Раньше одиннадцати приходила редко.

Сергей Гордеев – среднего роста, мускулистый молодой человек с копной волос цвета спелой пшеницы, которые он то и дело резким движением головы забрасывал назад. Его серые, почти бесцветные глаза смотрели на мир с удивлением и интересом. Это он уговорил друга поехать в Москву, посмотреть, что там происходит. Окончив два года назад факультет журналистики Ростовского университета, мечтал написать роман или сценарий. Писал статьи на острые темы, работал в небольшом издательстве «Ковчег», где подобралась компания искренне увлечённых людей. Здесь познакомился и подружился с фотокорреспондентом Константином и его девушкой, редактором и корректором Екатериной Ворониной, пользующейся уважением сотрудников.

– Только в русском языке, – говорила она автору, принесшему в издательство свою повесть, – «чайник долго остывает» и «чайник долго не остывает» одно и то же. А что вы здесь пишете? Вы только прислушайтесь: «Сел в автобус. Стою». Или ваши перлы: «Руки не доходят посмотреть!».

Возвращая рукопись автору, Екатерина просила внимательнее вычитывать текст.

– Вы не обижайтесь. Ваша повесть мне понравилась, но нужно ещё поработать. Задело? – старалась успокоить она автора. Но тот, улыбнувшись, ответил:

– За дело!

– В русском языке много таких примеров: «И дико мне – Иди ко мне», «Мы женаты – Мы же на ты» и, на закуску: «Надо ждать – Надо ж дать!» Но пусть вас успокоит пример Льва Толстого, который вычитывал текст «Войны и мира» более шестнадцати раз!

Константин ухаживал за Екатериной, провожал её до дома, и все в издательстве готовились к свадьбе, а высокомерная секретарша Галина с завистью говорила:

– Везёт же Ворониной. Какого парня заарканила! И главное: сироту! Ни тебе свекрови, ни свёкра! И что он в ней нашёл?! Плоская как доска. Это же нужно: скоро двадцать пять, а она ни разу не красила губы помадой! Не верю! Врёт, конечно… Демонстрирует своё знание поэзии. Недавно даже стишата чьи-то прочитала:

Я ездила по разным странам.
Печаль моя как мир стара,
Какой подлец везде под краном
Повесил зеркало с утра?!

Она, наверное, и в зеркало на себя не любит смотреть.

– Зачем ей краситься, – возражала дизайнер и верстальщица Лариса Владимирова, – у неё губы и без помады красные. Это нам нужно себя штукатурить и подкрашивать. А ей-то зачем?!

Но на предложения Константина узаконить их отношения Екатерина лишь отшучивалась:

– Костя, вспомни слова Авиценны. Он говорил: «Любовь – заболевание головы, вредящее главным образом способности ощущать и мыслить». Что тебя не устраивает? Не торопи события. К тому же дел столько, что не до лирики. Нужно готовить номер в печать.

– Но мне делать особенно нечего, – убеждал он девушку. – Сижу, убиваю время. Снимки к номеру сдал. К тому же выпуск не завтра. Что нам мешает вечером погулять?

– Я не возражаю. Пойдём в филармонию! Там, если память мне не изменяет, сегодня исполняют ростовских композиторов. Концерт для домры с оркестром Анатолия Кусякова и Симфонию номер 1 (переложение для оркестра русских народных инструментов) Геннадия Толстенко. Интересно. Хотя честно признаюсь: больше люблю симфоническую музыку.

– В филармонию так в филармонию, – соглашался Константин. – Как говорил Пушкин, «прошла любовь, явилась Муза». Мне как-то Сергей сказал, что у оркестра есть два золотых правила: вместе начать и вместе закончить. Все равно публике наплевать, что будет посередине...

Екатерина водила юношу по театрам и музеям. Видела пробелы его гуманитарного образования. Да и откуда оно у воспитанника Новочеркасского детского дома № 8? Родителей своих он не знал. Ему сказали, что они погибли в автомобильной катастрофе. В детском доме увлёкся фотографией. Окончив операторский факультет, найти работу по специальности не мог и устроился фотокорреспондентом в издательстве.



Зима в том году была ветреной и морозной.

– Катя должна прилететь послезавтра, – сказал Константин. – Мы решили Новый год встретить в Москве. У неё родственники живут здесь, где-то недалеко от Бородинской панорамы. Пойдём посмотрим на эту Болотную площадь, потом пообедаем где-нибудь.

Ничто не напоминало о том, что проходило здесь недавно. Потом на метро добрались в центр, бродили по Красной площади… Делать было нечего, и Сергей даже думал, что напрасно они приехали.

Обедали в столовой с самообслуживанием, потом пешком пошли на квартиру.

Двадцать третьего декабря, в пятницу, они встретили Катю и проводили к дому родственников. В аэропорту увидели приглашение прийти двадцать четвёртого декабря в два часа дня на проспект Академика Сахарова, где должен состояться митинг «За честные выборы». Договорились встретиться в двенадцать у Панорамы.

– Я захвачу фотоаппарат, – сказала Екатерина.

– У меня же камера, – удивился Константин.

– Фотоаппарат будет не лишним, – поддержал Катю Сергей.

– А вы слышали, – вдруг спросила Екатерина, – что Президент представил Думе план проведения реформы политической системы?

– Медведев? Где ты это читала? – удивился Сергей.

– Слышала в вагоне.

– Болтовня всё это, – грустно заметил Сергей. – Но, так или иначе, завтра идём на проспект Академика Сахарова.

Константин, взглянув на Катю, спросил:

– Может, встретимся сегодня?

– Не глупи, Волгин. Как в первый же день я смогу уйти? Умей терпеть. Или снова зубы болят?

– Зубы болят? – удивился Сергей и взглянул на Константина.

– Как утверждал Генрих Гейне, – пояснила Екатерина, – любовь это зубная боль сердца.

– Доктор! Только вылечишь зубы, сразу начинает болеть душа!

– Только ты не вздумай вырывать этот зуб. Лечить его буду я.

Екатерина поцеловала Константина, потом чмокнула Сергея и скрылась за дверью парадной.

Ребята же прошли к остановке, сели в первый же троллейбус и по Кутузовскому проспекту вернулись в центр.

– У вас всё нормально? – спросил Сергей, видя, как друг огорчился от того, что Катя не захотела провести с ними этот вечер.

– Нормально. Только она всё тянет… – ответил Константин. – Я мечтал об ужине при свечах.

– Это ты брось. На ужине при свечах я – лишний. Числа тридцатого уеду, а вы останетесь здесь встречать Новый год. Вот тогда и будете веселиться при свечах или в полной темноте.

– Я просто неудачник, – грустно проговорил Константин. – Мне не везёт…

– Вечно ты жалуешься на жизнь. Такую девушку подцепил! Скажи что-нибудь весёлое, – сказал Сергей.

– Просто не знаю с чего начать…



Вечером Луиза Никифоровна пригласила их выпить чаю.

– Я всё время одна в четырёх стенах. У меня к чаю и булочки найдутся.

Друзья поблагодарили хозяйку и пошли на кухню. Константин достал из сумки бутылку полусладкого вина и пачку печенья. Сергей – коробку конфет.

– Пировать так пировать…

После двух рюмок и горячего чая пожилая актриса разомлела, и её потянуло исповедоваться. Надеялась, что эти на вид интеллигентные молодые люди её выслушают.

Как оказалось, Луиза Никифоровна приехала из Черновиц. Выйдя замуж за москвича, осталась в Москве. В Черновцах жили её родители и брат. Служила она в театре (она упорно повторяла, что в театре не работают, а служат). Муж её – полковник оперативного отдела Генерального штаба, умер. Погиб и единственный сын в Приднестровье. Она давно ушла на пенсию. А какая пенсия у артистов театра?! И теперь она здесь, а её брат на Украине.

Луиза Никифоровна рассказывала о родном городе с такой любовью, которую Константин испытывал только к Новочеркасску.

– Вот говорят, что родина там, где тебе хорошо. У меня же не так. Раньше я каждый год ездила к родителям. Пройдусь в Черновцах по Театральной площади, по Кобылянской и оттаиваю. Там моя родина, хоть в Москве живу не менее тридцати лет. Черновцы щедро дарили миру талантливых и веселых, трудолюбивых и дельных людей.

В семидесятые годы засобирался в Канаду брат. Его вызвали к КГБ, пытались отговорить. «– Думаете, вам там будет хорошо? – спросил его краснолицый майор пропитым голосом. – Знаете, как говорят: хорошо там, где нас нет!» – «Вот я и еду туда, где вас нет!» – ответил брат. После этих слов ему досталось… но пронесло.

В восьмидесятом году была Олимпиада, которая подарила моему городу асфальтовую дорогу, чтобы пронести по ней олимпийский огонь. Правда, несли его по улице Шевченко, которую не успели отремонтировать.

Город стал другим. Знаете, как писал Булат Окуджава:

Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.

Если в семидесятые убегали от советской власти, то в девяностые – от отсутствия какой-нибудь власти. Зарплата в сто двадцать рублей – это, безусловно, мало, но наступили времена, когда и её не платили. Вот и потянулись люди на заработки, которые для многих плавно перешли в эмиграцию. Да что я вам говорю? Вы это, конечно, знаете.

Луиза Никифоровна взглянула на жильцов и стала извиняться, оправдывать свою болтовню:

– Давно не пила и от вашего прекрасного вина немножко охмелела. Обычно не употребляю даже кефир, в котором, говорят, тоже есть алкоголь. Я слышала, что вы – оператор, – обратилась она к Константину.

– Фотокорреспондент в издательстве и оператор на телевидении. А Сергей – журналист. Мы и приехали, чтобы подробнее узнать, что происходило на Болотной площади.

Луиза Никифоровна какое-то время молчала. Потом снова стала читать стихи. Пожилая, немощная, а голос её звучал так, что Сергей удивился: откуда силы она берёт?

Не осуждай за то, в чём не уверен;
Не обещай, если решил солгать.
Не проверяй, когда уже доверил.
И не дари, планируя отнять.
Молись тогда, когда реально веришь;
Живи лишь с тем, кого ты любишь сам.
Гони прочь тех, кого ты ненавидишь;
И доверяй глазам, а не пустым словам.

– Чьи это стихи? – спросил Сергей.

– Георгия Шелда, – ответила Луиза Никифоровна. – Люблю поэзию. Когда-то сама проводила вечера поэзии. Полные залы собирала…

Потом, словно вспомнив, продолжила:

– А брат никуда не собирается уезжать. Стал украинским националистом. Ненавидит русских и меня называет обрусевшей предательницей. Последний раз я там была в прошлом году. Больше не поеду. И дорого, и тяжело. Да и никого не осталось, кроме могил родителей и воспоминаний. Сейчас это осиротевший провинциальный городок – с базарами, гривнами и баксами, но без души. Впрочем, извините, что заговорила вас. Одна живу. И поговорить не с кем. Была кошка, и та куда-то сбежала. Говорят, они убегают умирать в одиночестве.

Она снова замолчала, а Сергей и Константин боялись шелохнуться. Понимали: старой артистке нужны слушатели. Ей не хватало сцены, аплодисментов – всего, к чему привыкла.

А она, помолчав, тихо продолжила:

– Роберт Рождественский когда-то писал:

Человеку надо мало:
чтоб искал и находил.
Чтоб имелись для начала
Друг – один, и враг – один…
Человеку надо мало:
чтоб тропинка вдаль вела.
Чтоб жила на свете мама.
Сколько нужно ей – жила…

Вот и мне нужно совсем мало… Только дома меня никто не ждёт… А кушать каждый день хочется. Не могу понять, почему жизнь у нас так сильно подорожала?

– Потому что она перестала быть предметом первой необходимости, – улыбнулся Сергей. – Мне очень жаль ваше поколение.

– Мы не жалуемся, но жалости достойны. Вот и сдаю комнату. Прибавка к пенсии. Друзья ушли из жизни. И мне, пожалуй, пора…

Она встала, проговорив тихо, словно извиняясь:

– Давно не пила… Забыла вкус и коварство вина. Спасибо вам за вечер. Я видела, что Сергей искал глазами пепельницу. Вот она.

Луиза Никифоровна поставила на стол тяжёлую хрустальную пепельницу.

– Откройте форточку и курите. Я буду рада. Хотя бы мужчиной будет пахнуть. Муж смолил одну за другой, пачку в день, и умер от рака лёгкого.



2. На следующий день друзья приехали к Бородинской панораме.

– Что делает любовь, – сказал Сергей Константину. – Ночь не спал. Куришь одну за другой. Забыл, что Минздрав предупреждает?

– Когда курил товарищ Сталин, Минздрав молчал. Что же касается любви, ты просто ещё не дорос до того, чтобы рассуждать о ней. Я за брак по расчёту, но в браке рассчитываю на любовь!

– Я же говорю, что ты болен. Зачем притащил Катю в Москву?

– Я её не тащил, и приехали мы не для того, чтобы посмотреть, как претворяют у нас в жизнь демократию и кто предложит переименовать славный город Петербург в Путинбург. Просто мы хотели встретить Новый год в Москве.

Ровно в двенадцать появилась Екатерина. Одним из её многочисленных достоинств была пунктуальность.

– Я и не заметил, откуда ты выпорхнула, – сказал Константин, целуя девушку. – Ты одета не по погоде. Зима на дворе!

Екатерина заметила, что и он уж очень легко одет.

– Так можно не дожить до светлого будущего, – сказала она, поправляя мохеровый шарф на Константине.

– После наступления светлого будущего, – ответил тот, – вспоминают недооценённое прошлое. Но я принимаю действительное за желаемое.

Друзья сели в троллейбус и поехали к Комсомольской площади, находящейся недалеко от проспекта Академика Сахарова.

На площади было много народа. Работали магазины. Ходил транспорт. Никаких ограждений, препятствий движению не было. Только вдалеке стояли автобусы с омоновцами да полицейские встречались чаще чем обычно. В Москву были введены внутренние войска, как объясняли: «Для пресечения попыток возможных несанкционированных акций». Сергей подумал: «Неужели здесь должен проходить митинг, о котором столько говорят?»

Но чем ближе они подходили к проспекту, тем больше было и народа, и полицейских.

«Моя милиция меня бережёт», – подумал Сергей.

Через двести метров им пришлось пройти через рамку металлоискателя. А ещё через пятьдесят метров парень с девушкой предложили им белые ленточки.

– Почему они белые? – спросила Екатерина.

– Белый цвет символизирует честные выборы, – ответила девушка, протягивая ей листовку.

В непосредственной близости от места проведения митинга, от Рязанского проезда и Большой Сухаревской площади до Садовой-Спасской улицы образовалась автомобильная пробка. А народ всё шёл и шёл.

– Идут как на праздник, – заметила Екатерина.

Константин приготовил камеру. Высокий, мускулистый, с лысой головой и острым носом, он смотрел поверх голов, выбирая точку съёмки.

– Нужно стать ближе к сцене, – сказал он.

– Правильно, – одобрительно кивнул Сергей, локтями расталкивая стоящих людей и протискиваясь вперёд. – Чтобы получить место у корыта, надо быть порядочной свиньей.

Настроение у людей было хорошим и задиристым. Казалось, что взрослые дяди и тёти, наконец, получили возможность пошалить. Каких только лозунгов там не было, карикатур, прямых оскорблений. Их читали, улыбались и шли дальше.

 – Чувствую, что этот наш поход добром не закончится, – с тревогой сказала Екатерина. – Вы только не вздумайте влезть в какую-нибудь заваруху. Наше дело послушать и по возможности точно зафиксировать всё, что будет происходить.

– Для истории?

– Для истории. Мне не хватает, чтобы вам здесь дубинками головы разбили. Вы видели, сколько там омоновцев, полицейских?

Сцену украсили растяжки «Эти выборы – фарс» и «Фальсификаторов под суд».

Друзья стояли недалеко от сцены и хорошо видели всё, что там происходило.

Владимир Рыжков посмотрел на часы и, словно бросаясь со скалы в воду, сказал:

– Два часа. Начнём, пожалуй.

Он подошёл к микрофону, спросил:

– Не холодно?

– Не замерзнем. Сейчас жарко будет… – закричали в ответ.

– Тогда начнём! Основным лозунгом нашего митинга является: «За честные выборы!». И символом нашим является – белая лента. В числе поддержавших наши требования к властям России об отмене спорных результатов голосования и первый президент СССР Михаил Горбачёв.

Толпа одобрительно загудела.

– На прошлом митинге на Болотной площади,– продолжал Рыжков, – была принята резолюция, в которую вошли пять требований. Я напомню их вам.

Он достал листок и громко зачитал:

– Первое. Немедленно освободить всех политзаключённых и неправомерно осуждённых. Второе. Отменить итоги фальсифицированных выборов. Третье. Отправить в отставку Чурова, провести расследование его деятельности, расследовать все факты нарушений на выборах и добиться наказания виновных. Четвёртое. Зарегистрировать все оппозиционные партии и провести изменения избирательного законодательства не позднее февраля две тысячи двенадцатого года. Пятое. Провести новые открытые и честные выборы.

Он спрятал листок в карман.

– Они думают, что демократия – это когда выбираешь то, что хочешь, а получаешь то, что дают. За что бы мы ни проголосовали, пройдут те, кого они наметили. Но это уже не выборы, а одна видимость! И не нужно ждать их раскаяния. Каяться они не умеют. Им кажется, что покаяться никогда не поздно, а согрешить можно и опоздать. Жизнь коротка. Боятся, что не успеют наделать ошибок. Создают правила, законы, а живут только по исключениям.

Из толпы послышался гул, выкрики:

– Долой Путина!

– Россия будет свободной!

– Мы придём ещё!

Владимир Рыжков скандировал с толпой:

– Россия будет свободной!

И вдруг зазвучала песня Цоя «Группа крови».

Тёплое место, но улицы ждут
Отпечатков наших ног,
Звёздная пыль на сапогах…
Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне
Не остаться в этой траве,
Пожелай мне удачи…

Друзья слушали пронзительные слова песни и представляли себе Прометея, подарившего людям огонь, чью печень клюёт орёл.

– Мне кажется, образ горьковского Данко был бы уместнее, – сказала Екатерина.

– Что-то я не помню песен о Данко, – откликнулся Константин. – Но молодцы. Здорово придумали.

Потом на сцену поднимались ораторы, сменяя друг друга, требовали отменить результаты выборов и назначить новые. Борис Акунин предложил создать движение «Честная Россия».

К микрофону подошла Элла Памфилова, пользующаяся уважением и доверием. Она доказала, что пышный бюст делает красивой даже умную женщину. Говорила громко, стараясь, чтобы её услышали.

– Самое главное, – почти кричала она, – чтобы власть поняла, что мы не верим многому из того, что она говорит, и из того, что делает. И пусть наш митинг не рассматривают как какой-то экстремизм. Это мирный протест против таких выборов, против того, что делается сейчас у нас в стране!..

Её сменил Алексей Кудрин. Он предложил избрать людей, которые смогли бы сформулировать требования по политической реформе.

– Власть должна прислушиваться к народу, – говорил он. – Как можно управлять страной, не слыша своего народа? Это всё равно что управлять машиной с закрытыми глазами. Мы знаем, что в споре мнений побеждает истина. Но у нас она не побеждает, а лишь рождается. Теперь мы убедились, что власть лжёт! Демократия у нас на бумаге. Основным в демократии являются честные выборы. У нас выборы не являются выборами! В любой самой совершенной системе главным звеном является человек. Но у нас это – слабое звено!

Люди были возбуждены, не стеснялись в выражениях, говорили всё, что думали и о выборах, и о вновь избранных депутатах.

Алексей Кортнев вышел с гитарой и запел песню, которую подхватила толпа:

Выборы, выборы – кандидаты пи..ры.

Когда пытался выступить депутат от КПРФ Илья Пономарёв, его освистали с криками:

– Сдай мандат, жулик!

– Не побрезгуй, возьми себя в руки и помолчи! – крикнул мужчина огромного роста, стоящий рядом с Константином.

– Правду люди услышат, сказанную и шёпотом. А ты шкаф большой, но антресоль пустая.

– Говорите о демократии, – огрызался Пономарёв, – а сказать мне не даёте. Сволочи!

– Не говори, что знаешь, но знай, что говоришь, – возмутился седой мужчина, стоящий неподалёку от сцены. – Природа щедро обделила тебя совестью!

– У тебя в кармане запасная челюсть? За «сволочь» и по зубам можешь получить! – напрягся великан.

– Твоими бы устами да помолчать, – грозно сказал пожилой мужчина.

– Я никому не даю советов и вам не советую. Быть моим врагом – врагу не пожелаю! – огрызался Пономарёв, но все стали так свистеть, что он спрыгнул со сцены и ушёл с митинга.

Пожилой мужчина легко впрыгнул на сцену и взял микрофон, никак не реагируя на жестикуляцию Владимира Рыжкова:

– Сегодня моя зарплата – слёзы! На лекарства не хватает! Бедным быть не стыдно, стыдно быть дешёвым. Всю жизнь работал каменщиком, штукатуром. Раньше получал зарплату день в день. Кто у нас спрашивал, когда продавали наш комбинат? Теперь хозяин задерживает зарплату на один-два месяца. Какого хрена я за такую власть буду голосовать? Да и засчитают мой голос или нет, я тоже не знаю. Нужно установить на каждом избирательном участке контроль. Дело серьёзное. Государство строим!

Одиозная Ксения Собчак тоже вышла под свист собравшихся, но всё же успела прокричать в микрофон:

– Наша победа в том, что мы пришли сюда.

Свист усиливался, и тогда она заявила, что такая оппозиция её тоже не устраивает, и спрыгнула со сцены.

А вот Дмитрия Быкова слушали внимательно. Верили ему. Он был как всегда ироничен и краток, заявив, что «если гражданское общество есть – обратно его не загонишь. История поставила на нас – и положила на них!»

И снова возгласы одобрения, аплодисменты...

Выступления Бориса Немцова, Гарри Каспарова, Алексея Навального были резкими, переходили на личности:

– Не пустим Путина в Кремль! Вор не должен сидеть в Кремле!

– Очистим Кремль от жуликов и воров!

– Бандерлогов ждали, и они пришли. А кто звал, где он?.. Во времена Киплинга не было телевизора и сразу было понятно, кто питон, а кто – маленький трусливый шакал…

Транслировалось обращение Владимира Познера, заявившего, что не согласен, чтобы его считали «быдлом».

Илья Яшин, отсидевший пятнадцать суток, кричал в микрофон:

– Может ли людоед превратиться в вегетарианца? Мы не верим вам, господа в Кремле!

Григорий Явлинский говорил, что закон должен быть одинаков для всех, суд – свободным и неподкупным, собственность – неприкосновенной. Он призвал освободить Удальцова.

Заканчивая митинг, Владимир Рыжков сказал, что очередную акцию они намерены провести после новогодних праздников.

– С наступающим Новым годом вас! – крикнул он и выключил микрофон. И в это время возле сцены возникла заварушка. Демократически настроенные люди схватились со сторонниками националистических движений. Матерная ругань. Замахали кулаками. Полицейские бросились разнимать дерущихся. Кто-то схватился и с ними.

Константин стоял в непосредственной близости от происходящего, стараясь запечатлеть на камеру драчунов, полицейского, разнимающего дерущихся, угощающего их резиновой дубинкой. В это время другой полицейский подскочил к нему и выхватил камеру, желая её бросить на асфальт. Но Сергей схватил его руку железной хваткой и отобрал камеру.

– Камера – общественная собственность. У нас же свобода слова! – воскликнул он.

– А кто вы? Почему нет уведомления, что вы – пресса?

– А мы – не пресса, а любители. Фотографируем всё что хотим? Или нельзя?

Узнав, что ребята не пресса, он снова вырвал камеру, но Сергей успел снова её отобрать и оттолкнул полицейского так, что тот чуть не упал.

К ним подскочили трое, скрутили друзей и повели к машине, стоящей неподалёку.

– Я же просила вас быть осторожными, – запричитала Екатерина. – Товарищ… господин полицейский, заберите отснятый материал и отпустите ребят. Мы же и вовсе не москвичи. Здесь оказались случайно.

– А вы, гражданка, шли бы отсюда.

– А где же мне их искать? Куда вы их везёте?

– Пока в КПЗ районного отдела. Думаю, теперь нескоро вы с ними увидитесь.

Он бесцеремонно отстранил Екатерину, мешающую ему пройти, сел в кабину, и машина уехала.

Екатерина ходила к полицейскому начальству, убеждала, просила, требовала. Пожилой подполковник, внимательно посмотрев на Екатерину, что-то проворчал о том, что журналистика как служба в сапёрных войсках и плохих сапёров не бывает.

– Вы журналисты и должны знать, что любая власть имеет право защищаться. Недовольны? Переизберите власть. Но не устраивайте кулачные бои.

– Так дрались-то не мы. Мы только хотели заснять на камеру борьбу националистов с демократами, – пыталась объяснить Екатерина.

– Вот и засняли. Теперь вас будут снимать, – грустно сказал подполковник.

– Но мы ничего не делали! – воскликнула Екатерина.

– Делали! Незнание законов не освобождает вас от ответственности, а оптимизм ваш – от недостатка информации.

Но потом сжалился и распорядился отпустить Волгина, сделав соответствующее внушение.

– Простите, но я говорила о двух своих друзьях, – взмолилась Екатерина. – Почему же отпускают только Волгина? А Гордеев?

– С ним всё значительно сложнее, – сказал подполковник. – Он активно сопротивлялся полицейским, исполняющим свой долг. Они занимались выявлением и задержанием провокаторов, стремящихся митинг превратить в арену гладиаторов. Один наш сотрудник подошёл к Волгину. Но на предложение спрятать камеру он продолжал съёмку. Полицейский попытался помешать этому, зная, что такие съёмки выкладывают в Интернете. Это вредит имиджу нашей страны. На самом деле митинг на проспекте Академика Сахарова проходил спокойно, без эксцессов. Гордеев же на просьбу прекратить съёмку толкнул полицейского и ударил по голове. А это уже сопротивление власти, которое мы не можем оставить безнаказанным.

– Всё было не совсем так. Мы – журналисты, приехали из Ростова. Ваш сотрудник хотел разбить камеру, бросить её на асфальт. Я уже не говорю, что она стоит немалых денег и является собственностью издательства. Но Волгин сразу же после замечания полицейского прекратил съёмку. Это можно проверить по отснятому материалу. Гордеев лишь взял его за руку и воспрепятствовал его желанию бросить камеру на асфальт.

– Ну да. Лишь воспрепятствовал так, что у полицейского сотрясение мозга. Волгина мы отпустим, а судьбу Гордеева будет решать суд.

Подполковник встал, давая понять, что разговор окончен.

– На вашего Гордеева, – сказал он, – возбуждено уголовное дело по части первой статьи триста восемнадцать УК РФ (применение насилия в отношении представителя власти). И отменить что-либо я уже не могу.

Новый год был окончательно испорчен. Друзья добивались свидания с Сергеем, но им в этом отказали. По словам начальника полиции, тянуть с этим делом никто не будет, и суд состоится сразу после новогодних праздников.

Через месяц они узнали, что Сергей Гордеев был осуждён на год и определён на поселение где-то в Алтайском крае.



19 декабря 2012 года Сергей был освобождён по амнистии. 8 июня 2016 года Верховный суд РФ отменил постановление об аресте Сергея Гордеева.

Между тем резолюции массовых митингов были поддержаны и включены в предвыборные программы многих кандидатов в депутаты в Государственную Думу и в президенты.



3. Тридцать первого декабря 2013 года в Ростове, на удивление, шёл снег. Белые пушистые хлопья его лежали на ветках деревьев, на львах, охраняющих вход в Государственный банк, на газонах. Когда снегопад прекратился, вся эта белизна на солнце вдруг засверкала, делая город сказочным. Дворники, вооружившись специальными лопатами, сгребали его с тротуаров на дорогу, где он таял под колёсами медленно ползущих друг за другом машин.

На Театральной площади, сверкая блёстками и разноцветными лампочками, стояла нарядная ёлка, под которой радовался зиме и Дед Мороз. Детвора с родителями ходили вокруг неё, фотографировались, дарили детям новогодние подарки, делая вид, что их им вручил этот дедушка из пресс-папье.

Новогодние рекламы магазинов светились неоновыми огнями, соблазняя людей заманчивыми предложениями, и люди торопились купить обязательные в этот день подарки, сделать последние закупки к праздничному столу. Девушка в пёстром костюме катала малышей на саночках, в которые была запряжена маленькая лошадка-пони.

Сергей наблюдал эту идиллическую картину, но после всего, что с ним случилось, он скорее чувствовал себя одинокой сосной картины Шишкина «На севере диком». В далёком посёлке Алтайского края, где он был на поселении, после работы часто смотрел на репродукцию этой картины, вырезанную из журнала «Огонёк» и однажды по настроению даже стихи написал:

И одинока, и грустна
На диком севере сосна.
Ей снится юг и пальма тоже.
Над нею стылая луна,
Как ты бледна и холодна,
И светит так в ночи она,
Что изморозь по коже.

Но его утешало, что после зимних холодов обязательно придёт весна, его любимое время года. Что закончится этот кошмар. Горечь обиды за наказание без вины прошло. Время тянулось медленно, но он каждый день, прожитый здесь, зачёркивал в календаре, считая оставшиеся дни, радовался, что их становится всё меньше. Ждал весну как свободу и был уверен, что и она придёт.

Молодой зелёный цвет
На кустах сирени.
Здесь играют в прятки свет
И густые тени.
Всё очнулось ото сна,
Былью стала небыль,
И глубокое, без дна,
Засветилось небо…

Обычно новогодние праздники он отмечал с родителями. Но они уехали в санаторий «Дон», и Сергей принял приглашение Константина встретить праздник вместе. Он был рад, что ему не придётся смотреть который раз фильм «С лёгким паром», который уже знал наизусть.



В трёхкомнатной квартире Ворониных готовились встречать Новый год. Нина Васильевна, сорокапятилетняя худенькая женщина с решительным характером, накрывая праздничный стол, командовала:

– Костя! Доставай из бара вино. Шампанское возьмём из холодильника в последний момент.

Она отошла от стола, глядя, как он выглядит со стороны.

– А ещё жалуемся, что плохо живём, – сказала Екатерина, внося в гостиную тарелки с салатами.

– Десять пробило, а ещё никого нет, – заметила с тревогой Нина Васильевна.

– Придут. Обещали твёрдо. Соня как всегда задержится, а Сергей, увидишь, придёт ровно в половине одиннадцатого.

И действительно, ровно в половине одиннадцатого раздался звонок в дверь. Но к удивлению Екатерины, Сергей пришёл вместе с Соней.

– Какая неожиданность? Вы знакомы? – спросила она, втайне мечтая их познакомить.

– Это событие произошло в лифте, – улыбнулась Соня. – Сначала оказалось, что мы идём в один подъезд. Потом выяснили, что едем на один этаж и в одну квартиру. Вот и познакомились.

– Это не считается, – сказала Екатерина, улыбаясь и помогая подруге снять шубку, – раздевайтесь, и пошли к столу. Самое время провожать старый год. Там я вас и познакомлю…

Соня Сосновская, девушка с пышными каштановыми волосами и голубыми глазами, с ямочками на щеках, была студенткой третьего курса института кинематографии, где училась на режиссёрском факультете. А чтобы добавить какие-то деньги в свой скудный бюджет, по заказу Екатерины писала статьи о культуре. Приехала в Ростов она из Сочи, где жили и работали её родители.

Екатерина, впервые выступая в роли свахи, очень волновалась. Знала, что Сергей мечтал написать сценарий, и думала, что это знакомство будет им обоим полезно. Считала и Соню, и Сергея талантливыми людьми и была убеждена, что делает благое дело, тем более что вернувшийся из заключения Сергей показался ей неуверенным, робким. Это на него не было похоже.

Пока Нина Васильевна возилась на кухне, а Екатерина с Константином приносили всё новые и новые яства, Сергей и Соня сидели на диване и тихо беседовали.

– Наказанием за гражданскую пассивность является власть, которая у нас есть, – сказал Сергей и взглянул на девушку, желая увидеть её реакцию.

– Но и активность должна быть со смыслом, – ответила Соня, – продумана так, чтобы по возможности не пострадали невинные. Наши руководители решили опереться на олигархов. Все поняли: деньги – это власть. С нею бороться трудно.

– Имел неудовольствие в этом убедиться, – кивнул Сергей.

– Должен понимать,– продолжала она, – что когда встречаются два равных права, решает сила…

Наконец их пригласили к столу. Пора было провожать старый год. Говорили о нём без особого сожаления.

– Правда всегда побеждает, – глубокомысленно сказала Нина Васильевна. Она много лет работала на скорой помощи и привыкла не только иметь своё мнение, но и принимать решения.

– То, что побеждает, всегда оказывается правдой, – заметил Константин, разливая вино в бокалы. – Хорошо там, где нас нет. И там это хорошо понимают. Наши враги – тупые. Они думают, что мы – враги. На самом деле, враги – они. Что касается президента, мне хотелось, чтобы он был вершиной человеческого духа и порядочности.

– Этого не может быть в принципе. У него иные задачи, иные приоритеты, иные возможности.

– Вы правы. Короля делает свита, – согласно кивнул Сергей. – Там, на вершине Олимпа, мне кажется, и друзей у него не много…

– Не друзей, а людей, которым бы он доверял…

– Нет! – улыбнулся Сергей. – Выставлять свою кандидатуру в президенты не хочу! Невозможно быть для всех хорошим.

– Что говорить о президенте?! – тут же откликнулась Соня. – Быть руководителем сложно. Как говорится: художник – лжец, но искусство – правда. А её мало кто любит.

– Мы влияем на окружающий мир меньше, чем нам бы хотелось, – скептически заметил Сергей.

– Но гораздо больше, чем нам кажется...

Вошедшая в комнату Катя недовольно заметила, с упрёком взглянув на Соню:

– Мы же договорились: ни слова о политике, о том, что творится в стране. Эти темы всем уже изрядно надоели.

– Обычно Новый год считается семейным праздником, – сказала Сергею Соня. – Вы ростовчанин? Почему не встречаете Новый год дома?

– Родители поехали в санаторий.

– Сейчас в санаторий? – удивилась девушка.

– Летом путёвку не получишь. А здесь подвернулась профсоюзная. В конце концов что за праздник – Новый год?! По мне Новый год, во-первых, не позволяет пока надеяться на перемены к лучшему. А во-вторых, является свидетельством, что мы всё ближе к финишной ленточке. К сожалению, жизнь кончается, и не всегда, когда бы хотелось. Вот приедут из отпуска, и мы все вместе отметим старый новый год!

– Интересное словосочетание: «старый новый». Это только в русском языке возможно такое. Ты меня приглашаешь? – спросила Соня, глядя на Сергея горящими глазами. Этот мускулистый философствующий парень ей нравился.

– А разве ты до сих пор не поняла, что я влюбился в тебя ещё в лифте! – улыбнулся Сергей и утонул в её глазах.

Соня опустила голову и тихо произнесла:

– Я учусь на режиссёра, но такого объяснения не могла себе представить.

– А я журналист, мечтаю написать сценарий. У писателей воображение работает не хуже, чем у режиссёров. А ещё я люблю стихи. Мне кажется, мы с тобой одной крови! Как писал мой приятель… ты можешь его знать: Виктор Мелехов. Он тоже учился в твоём институте.

– Не знаю.

– Интересный, но самое главное – порядочный парень. Так он писал:

Графиня снов и утренних туманов,
у вашего холодного огня
случайно обнаружите меня,
когда от вас скрываться я устану...
И будет свет и день, в который раз
в смятении и тающих рассказах
про то, что в этом мире всё и сразу
бывает лишь случайно и с утра,
хотя ещё почти полны стаканы...
Смотрите же, как наши дни спешат.
Успеем ли догнать, моя душа,
графиня снов и утренних туманов...

– Стихи мне нравятся. Он тоже будет у тебя старый новый год встречать?

– Вряд ли. Живёт в Таганроге.

А Нина Васильевна, держа бокал, сказала:

– Мы будем говорить о надеждах, мечтах, идеях и не будем обсуждать события и, тем более, людей! Давайте выпьем за то, чтобы всё плохое уходило скорее, а хорошее оставалось. И помните: что бы вы ни сделали в жизни, это будет незначительно. Но очень важно, чтобы вы это сделали. Уходи с миром, две тысячи тринадцатый год!

Константин, уже успевший немного выпить, произнёс, поднимая бокал:

– Михаил Светлов утверждал, что хороший человек, когда выпьет, становится лучше, а плохой – хуже.

– Ты, Костя, – хороший человек, – успокоила его Нина Васильевна. – Видит Бог: если бы я думала иначе, я бы не отдала тебе свою дочь!

Она тоже уже была в подпитии, и ей нравились слова Светлова.

– Я в Бога не верю, и Бог об этом знает, – сказал Костя. – Очень рано усвоил, что знать, как что-то называется, и знать, что это такое, – не одно и то же. Говорят – Бог есть Любовь. Но у иных она не в сердце, а в голове или где-то ниже пояса…

– Костя, что это ты всё пьёшь коньяк? – спросила Соня. – Или шампанское не любишь?

– Знаешь, Соня, Нина Васильевна работает на скорой помощи. Она меня научила при отсутствии аппетита пить белое вино. При пониженном давлении – красное. При высоком – коньяк. При ангине – водку. Шампанское только на Новый год.

– А когда ты пьёшь воду? – улыбнулась Соня.

– Такой болезни у меня не было, – ответил Конс-тантин.

Чокаясь, все повторяли: «Пусть уходит с миром».

Когда после застолья все расположились в гостиной, заговорили о литературе, которая переживала непростые времена. Особенно горячился Сергей.

 Чтобы как-то успокоить спорщиков, Соня стала читать стихи Эльдара Рязанова. Все притихли, слушая её. Читала так, что, казалось, они присутствуют на спектакле. Соня играла сразу все роли. Это было очень интересно.

Как много дней, что выброшены зря,
Дней, что погибли как-то, между прочим.
Их надо вычесть из календаря,
И жизнь становится ещё короче…

А если я за день не вспомнил мать,
Не позвонил хоть раз сестре иль брату,
То в оправданье нечего сказать:
Тот день пропал! Бесценная растрата!..

А если я кому-то не помог,
Не сочинил ни кадра и ни строчки,
То обокрал сегодняшний итог
И сделал жизнь ещё на день короче…

Некоторое время все молчали.

Сергей был очарован не только глубиной мысли стихотворения, но и тем, насколько оно было созвучно с его настроением. И он всё время думал, что жизнь проходит, а он тратит её на пустяки.



Когда по телевизору выступал президент, Сергей ловил себя на мысли, что под каждым тезисом его речи готов был подписаться. «Но всё дело в том, что говорят одно, а делают не всегда так, как говорят», – подумал он.

Под бой курантов поздравляли друг друга с Новым годом, желали здоровья и счастья. Сергей пожелал Константину и Екатерине подарить Нине Васильевне внука или внучку, на что Екатерина, чуть смутившись, ответила, что этого не так уж долго ждать.

Нина Васильевна с удивлением взглянула на дочь. Тихо спросила:

– Какой срок?

– Три месяца.

– Куда вы торопитесь? И не пожили всласть. Пойдут дети, узнаешь почём фунт лиха.

– Невинной я была в двадцатом веке. Два года замужем. Пора! – улыбнулась Екатерина. – Люблю цветы. А дети, говорят, цветы жизни. Буду ухаживать, поливать клумбу. Организую домашний детский сад…

– Размечталась. Хорошо, если у вас на молочко им денег хватит…

Пили шампанское, ели многослойный овощной торт. Нина Васильевна с удовольствием делилась рецептом его приготовления.

Константин пресекал малейшие попытки говорить о политике.

– Я же просил, – говорил он Сергею. – Лучше сыграй нам что-нибудь на гитаре.

Сергей не ломался. Взял гитару Константина, который в студенческие годы подрабатывал, играя с друзьями на свадьбах, и, настроив её, запел:

Такое помнит только старожил:
В любой пивной давали к пиву раки.
Я с наслажденьем пиво это пил.
Краснели лица, как в июне маки.
В полях созрели нивы,
К воде склонились ивы.
К воде склонились ивы,
И манят камыши.
А раки лучше с пивом,
А раки только с пивом,
А раки, братцы, с пивом
На диво хороши!..

Стихи Михаила Годова Соня тоже знала, но никогда не слышала этой удивительной мелодии. Спросила:

– А музыка чья?

– Музыку Серёжа сочиняет сам, – ответила за него Екатерина. – Он у нас журналист, а по совместительству и композитор, и сценарист, и даже активный политический деятель…

– Сценарист? – удивилась Соня. – А мне предстоит снимать фильм…

– Как это? – не понял Сергей. – Ты же ещё не окончила институт. Да и откуда деньги возьмёшь?

– Фильм может быть дипломной работой. Правда, бюджет этого фильма куцый. Обычно обходятся своими силами. Дают лишь студию, оборудование, плёнку. Правда, можно и не снимать ничего, а сдать государственные экзамены. Но работу легче найти, если всё же снял фильм. Сначала хотела снимать зимнюю олимпиаду. Я из Сочи. Но, во-первых, это хроника, а я хочу снимать художественный фильм. Во-вторых, на это потребуются приличные деньги, которых у меня нет, впрочем, как и сценария.

– Мне кажется, рано тебе об этом думать. У тебя защита диплома, если я не ошибаюсь, в шестнадцатом году. К тому же можно придумать сценарий, в котором не будет ни натурных съёмок, ни приглашённых актёров. Всё может происходить в одной квартире или в зале. Здесь важно найти сюжет. А съёмки крупным планом, острота сюжета, чтобы заставить зрителя сопереживать герою, – это самое главное… Был такой фильм, «Чисто английское убийство». Но я могу ошибаться…

– Сергей! – воскликнул Константин. – Мы же голосовали не говорить ни о работе, ни о политике… Кстати, в этом фильме впервые при съёмке применялось одновременно сразу три камеры. Действие фильма разворачивается в течение полутора часов в одной комнате, где проходит не совсем обычное… Но мы же договорились…

– Я не голосовал, – возразил Серей. – Мне не хватает общения, а ты ограничиваешь мою свободу. К тому же мы обсуждаем с Соней её дипломную работу.

– У вас ещё будет время пообщаться, а сейчас давайте лучше выпьем за тех, кого с нами нет. За твоих и Сониных родителей, за мою воспитательницу в детском доме. Она старенькая. Муж умер. Сыновья живут вдалеке, а она одна.

– Согласен, – сказал Сергей, перебирая пальцами струны гитары. – Об этом пела Людмила Михеева:

Позвоните, приезжайте, мамы ждут,
Дети, ради вас они живут…
Помните, что мамы ждут всегда
Долгожданного от вас звонка…

И наши родные ждут нашего звонка, хотят услышать наш голос. А я иной раз просто забываю позвонить.

Сергей снова стал петь известную мелодию на слова Асадова:

Они уже простили нас давно
За то, что слишком редко были рядом,
За не звонки, не встречи, не тепло.
Не лица перед нами, просто тени...
А сколько было сказано не то,
И не о том, и фразами не теми.
Тугая боль – вины последний штрих –
Скребёт, изводит холодом по коже.
За всё, что мы не сделали для них,
Они прощают. Мы себя – не можем.

Потом неожиданно прекратил петь, отложил в сторону гитару и, взяв бокал, громко и торжественно произнёс:

– За вас, Нина Васильевна, за ваших родителей, Соня и Сергей. За мою воспитательницу детского дома Татьяну Григорьевну!

Все поддержали его тост и дружно выпили.

Потом пели хором песни, шутили, рассказывали смешные истории.



4. В четвёртом часу ночи Сергей пошёл провожать Соню домой. Она вместе с подругой снимала комнату в начале Будённовского проспекта, недалеко от набережной. В тёмном небе кружили снежинки. Соня, боясь поскользнуться, ухватилась за руку Сергея и продолжала говорить. Ей нравилось, что Сергей умеет слушать.

– Политические убийства существовали испокон веков. Но массовый террор против гражданских лиц – это достижение двадцатого века. И зародился он в России. Боевая организация эсеров в начале века планировала уничтожить дворец в Петергофе при помощи летательного аппарата. А член боевой питерской организации большевиков Наталья Драбкина перевозила взрывчатку на теле собственной четырехлетней дочери…

Сергей был под впечатлением. Соня поразила его не только глубокими знаниями, но и умением признать свою неправоту, если аргументы оппонента оказывались убедительными.

– По-моему, Чаадаев говорил, – задумчиво сказал Сергей, – что Бог создал нас для того, чтобы показать другим народам, как нельзя жить. А у нас, да в ситуации, когда всё покупается и продаётся, надежды, что когда-нибудь будет лучше, уже нет.

Некоторое время они шли молча. Соня думала о том, что в новогоднюю ночь она идёт с красивым парнем, а говорит о политике. Не глупо ли это? Странным было то, что ей с ним интересно. Только познакомились, а казалось, что она его знает уже очень давно. Ей хотелось больше узнать о нём, о сценарии, который он хотел написать, она понимала, что Сергей остро переживает всё происходящее в стране.

– У нас почти по Салтыкову-Щедрину, – задумчиво сказала Соня. – Выбирают самых лживых и подлых и вместе с ними грабят и убивают. А потом на них и сваливают вину за плохую жизнь.

– И Салтыков-Щедрин был прав, – согласился Сергей. – Несколько позже злейший друг Советской России, хитрый и неглупый Уинстон Черчилль сравнивал режим в СССР с фашистским режимом Гитлера и говорил, что у нас он называется «особой русской духовностью». Именно он всеми силами оттягивал открытие второго фронта во время Отечественной войны. Но, увидев, что дальше тянуть нельзя, иначе все лавры достанутся Советам, вынужден был его открыть в тысяча девятьсот сорок четвёртом году.

– О России нелестно отзывались и классики марксизма, – кивнула Соня. – Фридрих Энгельс, например, говорил, что Россия захватывает новые земли под предлогом просвещения и освобождения народов. А Карл Маркс писал, что московская история – это истории Орды и полностью сфальсифицирована. Только они почему-то забывали, что это свойственно всем государствам. США, например, сегодня всем несёт идеи демократии, учит всех, как нужно жить и чему поклоняться. Но мне не хочется об этом говорить. Расскажи лучше о сюжете своего сценария.

– Ты будь осторожнее. Здесь скользко. Что касается сюжета, вся проблема в том, что его ещё нет.

Они медленно спускались к Дону.

– Вот мы и пришли, – сказала Соня. – В этом доме мы с подругой снимаем комнату. Но я не хочу спать. Давай погуляем по набережной, встретим восход. Поговорим о сюжете.

– О чём говорить. Я пока знаю, о чём хочу писать. А сюжета нет. Его придумать нужно, – ответил Сергей.

Газоны, дорога, тротуары стали белыми. Ни ветерка, ни машин, ни людей. Морозец – градусов десять. Под ногами скрипел снег. Небо посветлело, а возле ресторана «Фрау Мюллер» дворник большой деревянной лопатой сгребал снег с тротуара.

– Я давно понял, что мы болезненнее всего переносим здоровый образ жизни, – продолжал Сергей. – Грядут большие перемены…

– Но мы их не дождёмся, – ответила Соня. – Бабочку-однодневку не интересует прогноз погоды на завтра. Для меня важнее то, что происходит здесь и сейчас. Мы уже это проходили. «Завтра, завтра, не сегодня! – так лентяи говорят»! Это немецкая пословица: «Morgen, morgen, nur nicht heute, sagen alle faulen Leute»!

– И всё же к будущему нужно готовиться, – упрямо повторил Сергей. – Не знаю, к чему и как, но мне кажется, что на Украине этот майдан ничем хорошим не закончится. Снова прольётся кровь. А виноваты будут «москали».

– Но мы говорили о сюжете, – напомнила Соня.

– Я и говорю о сюжете. Там возрождается фашизм. Маршируют правнуки эсэсовцев дивизии «Галичина». Героизация Бандеры. Украина расколота, а власть бессильна что-либо изменить. Олигархи создают свои армии, чтобы воевать друг с другом. А хоронить будут простых парней, которые оболванены СМИ. Скоро мы увидим гражданскую войну. Прольётся море крови.

– Не каркай…

– Способность слышать – талант. В Киеве живёт моя старшая сестра. Она говорит, что на Западной Украине рушат памятники. Уничтожают всё, что напоминает о Советском Союзе.

– Так было всегда и везде. Разве у нас не пели:

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем – тот станет всем!

Сергей одобрительно кивнул.

– Привыкли разрушать до основанья, а затем строить на пепелище. Раньше евреев в Украине было много. На улице можно было услышать еврейскую речь. Теперь многие уехали. Но нужен козёл отпущения. Теперь им назначены проклятые москали. Они во всём виноваты.

Соня тихо добавила:

– Меняют названия городов и улиц, как будто этим можно изменить прошлое. Даже День Победы перенесли с девятого на восьмое мая, забывая, что, когда в Европе было ещё восьмое, у нас уже было девятое! По-своему трактуют историю, принижая роль России. Забывая, что Гитлер завоевал Данию за один день. Польшу за двадцать восемь. Всю Европу – за три месяца! А освободила их Россия! США и Великобритания открыли второй фронт лишь в сорок четвёртом году.

Не умаляя ни их помощи, ни их роли, нельзя не признать, что именно Россия свернула шею фашизму. Именно это они хотят забыть. Но мы говорили о сюжете. Писать о том, что происходит на Украине, мне кажется, рано. Кино продолжается.

– Не рано, – упрямо повторил Сергей. – Кричать об этом нужно было давно. Их бесчестная пропаганда зомбирует людей. Причём не только в Украине, но и в России, в Европе.

– Ты думаешь, у нас иначе? Какой-то мудрец говорил, что вести битву честно – значит проиграть её. И всё же, о чём будет сценарий? Меня это интересует ещё и потому, что я должна буду снять фильм. Если ты успеешь написать сценарий, совсем не исключено, что я бы смогла взять его. Фильм, правда, короткий, примерно на час – час двадцать.

– А почему время так ограничено? Что можно показать за час?

– Показать можно многое. Снять полнометражный фильм – дорогое удовольствие. У меня денег нет, чтобы купить плёнку, да и артистами в наших дипломных работах в основном являются студенты актёрского факультета. У них свои заботы. Можно, правда, пригласить двух-трёх актёров из театра, но деканат редко бывает щедр. А кого-то заинтересовать я не могу. Родители у меня – обычные школьные учителя. А у нас за «спасибо» ничего не делается.

– О чём ты говоришь? Мне кажется, многое можно сделать за спасибо.

– Например, сказать: «пожалуйста!» – улыбнулась Соня.

Они спустились к воде. Лёд был тонким, и они не рискнули становиться на него. Соня, ногой пробуя прочность льда, улыбнувшись, добавила:

– Коль утону, прошу – без ликованья.

– А что преподают твои родители? – спросил Сергей. Он очистил скамейку от снега и пригласил Соню присесть.

– Отец – физику, мама – русский язык и литературу. У меня замечательные родители, и я их очень люблю. Но вижу их только по скайпу. Летом они, как правило, едут к бабушке Доре, папиной маме. Живёт она с сыном, братом отца, в Донецке и никуда уезжать не хочет.

– Понимаю. Одни отдыхают летом, другие – там, где лето. В феврале четырнадцатого в Сочи должны состояться зимние Олимпийские игры. Тоже тема. Но я хотел писать иное. Я же говорил об идее написать что-то вроде «Чисто английского убийства». Всё должно происходить в одной комнате или зале. Представь себе: помещение суда. Судья, секретарь, обвинитель и защитник. Присяжные заседатели – зрители! Идёт суд над событиями, что произошли с Октября семнадцатого года… И информационный повод есть: грядёт столетний юбилей со дня октябрьского переворота.

– Объять необъятное нельзя, – заметила Соня. – Я так понимаю, что это что-то вроде суда Истории. Идея мне нравится, но я хотела снимать художественную ленту. К тому же ты представляешь, сколько здесь должно быть портретных гримов? Никакой бюджет не выдержит. Такой многосерийный фильм может стоить не один миллион долларов, а нам дают копейки. Артисты – в основном – студенты, друзья…

– В том-то и дело, что это должен быть фильм-фарс, – сказал Сергей. – Портретного грима не будет. Он никому не нужен. Кого знает в лицо современная молодёжь?! Иные не могут даже сказать, кто против кого воевал в Отечественную войну. А ты говоришь о портретном сходстве! На груди каждого свидетеля (преступника) должны быть нашиты фамилия и имя. Вся прелесть должна быть в остроте споров, в изобретательности защитника и обвинителя, в изворотливости и аргументах обвиняемых. Они валят друг на друга вину. Кто-то скис, бьётся в истерике. Кто-то упорно повторяет, что хотел как лучше.

– Мне нравится идея, что присяжными заседателями должны быть зрители. Но если это как-то можно сделать в театре, как узнать мнение зрителей в кинозале?! Помнишь художественный фильм режиссёра Сергея Микаэляна, снятый в семьдесят четвёртом году по сценарию Александра Гельмана, – «Премия», позже переработанный в пьесу «Протокол одного заседания»? Там в театральной постановке артист обращается к залу. А что можно услышать, если он обратится с экрана?

Сергей некоторое время молчал. Молчала и Соня, размышляя над тем, что, скорее всего, нужно будет ей искать сценарий самой.

Вдруг Сергей сказал:

– А что, если показать происходящее сейчас на Украине. Возрождение фашизма. Показать судьбу смешанной семьи, где он – с Западной Украины, а она – русская, скажем, из Ростова. Её увольняют с работы. Муж переживает, возмущён возрождением фашизма, но и жёстко критикует Россию. У меня будет свободная неделя – поеду в Киев. Посмотрю.

– Такой сценарий должен быть реальным. И тема, и идея мне нравятся. Ты умница! – сказала Соня.

Светало. Снегопад прекратился, а вышедшие на набережную снегоуборочные машины чистили дорогу.

– Прежде чем что-то писать, – сказал Сергей, – я должен узнать больше о том, о чём хочу рассказать. Возьму диктофон. Жить буду у сестры.

– Расскажи подробнее о себе, – попросила она.

– Я – коренной ростовчанин. Мой дед работал на Ростсельмаше. Прадед его строил. Отец и сейчас там работает мастером кузнечного цеха. Мама жила в Валентин Григорьевичнем доме. Судьба и любовь их объединили, и на свет появилась моя сестра Маша, живущая теперь с мужем в Киеве. Они врачи. Он – онколог. Она – кардиолог. Потом у родителей появился и я. У сестры двое деток: Лёня и Лена. Мама – врач-невропатолог, заведует нервным отделением во Второй областной больнице. Раньше это была медсанчасть завода, потом она стала городской больницей номер десять, а теперь – Вторая областная.

В Отечественную прадед воевал. Был награждён орденом Славы и медалью «За отвагу». Эти награды дорогого стоят. Я его не видел, но у нас его всегда ставят в пример. Отец говорит, что он был настоящим коммунистом. В партию ведь вступали или по идейным соображениям, или чтобы легче двигаться вверх по карьерной лестнице. А он как пришёл в сборочный цех сварщиком, так и работал в нём до своей смерти. Его даже начальство побаивалось. На собраниях мог критиковать, несмотря на чины и должности…

– Такие коммунисты были редкостью. Основная масса – болтуны и карьеристы. А жизнь… она всегда в полосочку. Помнишь, как говорил Леонид Филатов:

Жизнь чередует жару и мороз,
Только жизнь состоит из полос…

А что дальше? Школа, университет? Почему ты до сих пор один?

– Детство и школьные годы прошли без особых приключений, если не считать двух-трёх драк, когда я пытался заступиться за девочек. С третьего класса стал заниматься борьбой. Позже увлекался культуризмом и в свободное время читал всё, что попадалось. Никто моим образованием не занимался. Мопассан и Драйзер, Лев Толстой и Тургенев… Очень люблю поэзию. Когда в университете писал очерк, мне преподаватель сказал: «Что это вы в тексте три стихотворения цитируете?» Я ей ответил, что любимый мой режиссёр Эльдар Рязанов в своих фильмах использует и стихи, и песни.

– И что ты получил за свой очерк?

– Зачёт получил. Но у меня есть одна отрицательная черта…

– Одна? – улыбнулась Соня.

– Одна из многих: мне до всего есть дело. В юности любил изречение деда: «Если не я, то кто?!» Вот и получал. Но об этом расскажу как-нибудь в другой раз…

– Когда именно?

– Давай встретимся завтра часов в шесть. Раньше не смогу. Хочу навестить друзей. Обещал.

– Я буду ждать. Дом мой ты знаешь где. А живу я на шестом этаже в квартире шестьдесят пятой. Но ты так и не сказал, почему ты один?

– Хочешь узнать всё и сразу? Ты же знаешь, что меня посадили на год. Этого времени оказалось достаточно, чтобы девушка, на которой я хотел жениться, вышла замуж за моего друга. Обычная история.

– Это точно. Помнишь, как в песенке?

И Соня тихо напела:

В жизни всему уделяется место,
Рядом с добром уживается зло.
Если к другому уходит невеста,
То неизвестно, кому повезло.

– Но мы остались друзьями. Кстати, именно к ним я завтра иду. У них уже дочурке около года. Она просто меня не любила. Да и за что любить? А с некоторых пор я перестал воспринимать нашу власть. Власть можно уважать, даже бояться. Но когда над нею смеются, презирают, жить под её началом не хочу.

– Мне кажется, везде смеются над властью, если за это не сажают в тюрьму. Рисуют карикатуры. Ничего в этом страшного нет.

– Смех бывает разный. Я никогда не занимался политикой. Не был и диссидентом. Понимал, что это – борьба с ветряными мельницами. Сегодня революций не бывает. Случаются перевороты, которые потом объяв-ляют революциями. Окончив университет и став журналистом, я часто публиковал очерки, острые статьи и мечтал написать сценарий о России, но понимал, что знаний мало. Scio me nihil scire.

– Цитируешь Сократа: «Я знаю только то, что ничего не знаю».

– Когда рухнул Советский Союз, я ещё мало что понимал. Но видел, как по-разному к этому относятся люди. Одни с сожалением и слезами. Другие с надеждой, наблюдая, как зарождается новая жизнь и с треском ломается старая.

– Но очень скоро исчезла эйфория девяностых, – добавила Соня. – Разгул преступников, мошенники, взяточники… Чтобы получить справку в онкологическом институте, бабушка моего приятеля отдала треть своей пенсии! Говорили – болезни роста… А в результате – хаос, жизнь по понятиям, путь в никуда.

Сергей посмотрел на Соню. Как всё-таки здорово, что они встретились!

– Всё так, – кивнул он. – Но что самое страшное: усилились центробежные стремления отделиться и жить самостоятельно. Распался Союз. А политики до хрипоты спорят о судьбе страны, кричат о коррупции. При этом не стесняются брать откаты и взятки. Криминальные воротилы пошли в легальный бизнес. И каждый из них имеет отряд бритоголовых головорезов, который помогает им делать свои грязные дела. Таковы реалии.

Сергей замолчал. Потом спросил:

– Можно мне закурить?

– Не знала, что ты куришь. Так и меня угости. Я курю редко и тоже когда волнуюсь.

– Ты сейчас волнуешься? – удивился Сергей, протягивая ей пачку.

– Не буду скрывать. Ты мне нравишься. Наши взгляды удивительно схожи. Но ты же знаешь, что женщина от любви умнеет, а мужчина теряет голову. Я надеюсь, что пока у нас только творческое сотрудничество. Но ты говорил о своём заключении.

– Мне дали год поселения. Это были мои курсы повышения квалификации.

– За что?

– Не дал полицейскому разбить видеокамеру Константина. Засчитали как сопротивление властям. Но не хочу об этом.

 – Ладно. Расскажешь когда-нибудь. Пусть власть не обольщается восторгами и рейтингами. Президент у нас – царь. Отстроил два города, Санкт-Петербург и Москву, как витрину. Остальная часть России нищая и пьяная с плохой медицинской помощью и низким уровнем жизни.

– С высокой смертностью. Ты не совсем права. Сейчас ещё и Сочи отстроили: Олимпиада.

– Я из Сочи. Мои родители боятся выхода на пенсию. Говорят, что летом будут сдавать комнату отдыхающим. Плата за квартиру, воду, электричество забирает у них треть пенсии. Другую треть – лекарства. Вот и живут на треть куцей пенсии. Скоро и за воздух, которым мы дышим, будут брать налоги!

– Я и говорю, – улыбнулся Сергей, – что самая полезная инвестиция – заводить друзей. Враги и вражда являются самыми большими потерями в жизни, инвестиция в глупость.

– И я хочу с тобой дружить, – смутившись, сказала Соня. – Не буду скрывать: мне с тобой интересно…



Солнце взошло, и небо стало белым. Сергей проводил девушку к дому, договорившись, что вечером они обязательно встретятся.



5. Сергей смог полететь в Киев только двадцатого февраля. Из Ростова прямых рейсов уже не было, и он добирался через Минск. Встретил его Машин муж Владимир Леонидович Франкенберг, высокий сорокапятилетний мужчина с большим носом, на котором поблёскивали очки. Чёрные волосы, словно посыпанные солью, обрамляли блестящую лысину. Раньше он жил в Одессе. Когда учился на пятом курсе, его дипломную работу опубликовали в журнале «Онкология», после чего он получил письмо главного врача Киевского онкологического диспансера с приглашением на работу. Так он оказался в Киеве, где работал рядовым хирургом-онкологом. Стал прекрасным специалистом, пользовался авторитетом у коллег. Каждый год ездил в родной город к родителям и бабушке. В Одессе летом на пляже и познакомился с Марией Михайловной Гордеевой, которая гостила у подруги. Девушка ему понравилась, и все последующие дни он усиленно за нею ухаживал. Когда же через месяц объявил родителям, что женится, его дед, известный в Одессе профессор-онколог, спросил внука:

– Жениться нужно обязательно?

– Да! – ответил Владимир.

– Какой позор! – запричитала бабушка. – Неужели нельзя было предохраняться?

– Я люблю эту девушку! – воскликнул обычно сдержанный Владимир. – При чём здесь «предохраняться»?!

– О чём ты говоришь, Поля!? – заступился за него дед. – Какой позор? Ах, ребёнок родится до свадьбы! Так что? Откуда ребёнок мог знать, когда у родителей свадьба?! К тому же они могут и успеть. Женись, Володя. Давно пора!

Оформили свой брак они за три месяца до рождения сына.



– Привет, Серёжа! Рад тебя видеть. Пошли к машине. Через полчаса мы попадём в пробку. Центр города перекрыт. Непроходимость. Ты же слышал: у нас Майдан. Давно пора клизму ставить, да не хватает медицинских кадров.

Они вышли из здания аэровокзала на площадь, где на охраняемой стоянке стояла машина Владимира.

– Как Маша, Лёня, Леночка? – все здоровы?

– Что с ними может случиться? Маша недавно ушла из института. Отказалась преподавать на украинском языке. Она его знает не настолько, чтобы позволить себе кардиологию читать студентам по-украински. Разговорный язык – одно, а лекции читать – две большие разницы. Сейчас работает в больнице рядовым врачом. Они таки больные на голову. Потерять такого специалиста разве это не глупость, я тебя спрашиваю? Всё у нас непросто. Лёня на втором курсе. Недавно девятнадцать ему отметили. Хороший мальчик.

– Ты так говоришь, будто я этого не знаю. Поздравил, даже подарок ему привёз.

– Стипендию получает. Мечтает о хирургии. Устроился работать санитаром на скорой помощи. Точная копия деда. Не только внешне, но и по характеру: такой же рассудительный, основательный. А сейчас влюбился. Переживает.

– Я вижу, и вы с Машей переживаете. Успокойтесь. Настоящая любовь всегда делает влюблённых лучше. А как Леночка?

– Оканчивает учёбу в школе. Хорошая девочка. Она совсем другая: энергичная, подвижная – стрекоза…

– Почему стрекоза? – не понял Сергей.

– Помнишь, у Крылова:

Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.

Так вот: Лёня у нас муравей, а Леночка – стрекоза. В этом году в институт поступать, а ей всё до лампочки. Книжки читает. Ты слышал такого писателя – Шолохов-Алейхем? Читает всё, что попадается на глаза. Даже рекламу в городе на разных языках. Я же говорю тебе: вундеркинд! Знает английский, французский и немецкий, японский и китайский языки!

– Не перегибай. А русского не знает? А украинский? Читать рекламы – не значит знать, – успокоил его Сергей.

– Я понимаю, что говорю, – улыбнулся Владимир. – Реклама – большое дело. Когда курица несёт яйцо, как она кудахчет? Сердце болит от её страданий. А утка несёт их тихо, без единого звука. И результат? Куриные яйца покупают все. А что ты слушал про утиные?! Не было рекламы! Но в Киеве или в Одессе Леночка поступать не хочет. Говорит, что не хочет быть нацменьшинством.

– Русские – меньшинство?!

– А фамилия? Что ты скажешь о фамилии? А переходить на Машину не хочет. Считает, что таким образом поддерживает евреев. Мы думаем отправить её к вам.

– Куда она собирается поступать?

– Мечтает о филфаке университета.

– Здорово. Но, лучше бы шла в журналистику.

Они сели в машину и выехали на трассу.

– Далеко до центра? – спросил Сергей.

– Километров сорок. Раньше я доезжал без проблем, но сейчас в городе такое творится, что по центру мы будем ехать долго. По Грушевского не проехать. Баррикады, палатки на площади Свободы. Жгут костры, автомобильные покрышки. Шикарный магазин вчера ограбили. Просто разбили витрину и всё вынесли из торгового зала. А ты говоришь: «народные волнения». Какие, к чёрту, народные волнения?! Хулиганьё и националисты, которые с лёгкой руки Ющенко выползли из своих нор. Но думаю, что к ужину приедем. К этому времени все будут дома. У тебя командировка? – спросил Владимир.

– Что-то вроде. Приехал посмотреть, что здесь творится. Что требуют люди, и к чему всё это может привести.

По трассе машина ехала быстро. В окне кружили заснеженные поля. Гудел ветер в проводах, подметая трассу, поднимая снежные тучи. Но стоило им въехать в город, как нескончаемые пробки заставили их подолгу стоять или плестись едва-едва.

– И чего они добиваются? – спросил Сергей, желая узнать настроение и позицию Владимира.

– Они, на минуточку, думают, что, войдя в Евросоюз, сразу будут жить как в Европе. Хотят выгнать взяточников из правительства вместе с президентом. Но тогда же никого не останется! Кто же управлять нами будет?! Я таки считаю, что у одесситов точно можно научиться правильному отношению к себе и миру. Не бери в голову. Всё сейчас плохо, но будет ещё хуже. Только мы не будем топить своё горе в вине. И не потому, что вина нет, а потому что и горя нет.

– Пока нет.

– Ты таки прав, чтоб я так жил. Но разве сейчас можно понять, что происходит и чем это кончится? Это как на Ришельевской в Одессе на дверях салона красоты висело предупреждение, чтобы не пытались знакомиться с выходящей из салона красотулей, так как может-таки случиться, что она ваша бабушка! Что мы можем загадывать? Но то, что будет плохо, это к тёте Мане не ходи. Ты только посмотри, что творится! Бензин снова стал дороже.

– Слава Богу, у меня нет автомобиля.

– Но ты же куришь. У тебя же есть зажигалка! Эти малохольные не хотят иметь ничего общего с москалями! Но, как рассказывала у нас в Одессе сводница тётя Муся, она всё расспрашивала клиентку, не понимая, какого жениха и кому она хочет подобрать: «Так что вы хотите? – после долгих уточнений спросила она. – Жениха для дочки? Нет? А для кого? Для внучки? Ах, для себя! Интересно. Так в чём, я вас спрашиваю, проблема? Я же предлагала вам чудесный экземпляр из Якутии. Не подходит? Почему? Любит оленей? Да вы только зарегистрируйте брак, и у него рога будут больше, чем у оленя!»

– Это я знаю! – воскликнул Сергей. – Но как они себе это представляют? Столько совместных предприятий. Производственные, родственные связи. Да и кому нужна их неконкурентоспособная продукция?

– Это всё они понимают. И страшно не это. Страшен рост националистических настроений…

Владимир объезжал заторы по каким-то закоулкам. На Крещатике, на улице Михаила Грушевского было много народа. Люди грелись у костров. Проехать сложно, но и возмущаться было нельзя. Владимир сворачивал во дворы и по закоулкам, медленно пробирался к дому.

– Нам ещё повезло, – говорил он, – мы проехали Крещатик без приключений. Вот съезд уже на Грушевского. Раньше, кстати, она называлась улицей Кирова. Больные на голову. Меняют названия, как будто от этого что-то зависит. Здесь много правительственных учреждений, министерства. Самый центр событий. В двух шагах от нашего Музейного переулка, так что тебе далеко ходить не придётся. Только я тебя прошу, никуда не влезай, а то получишь так, что мало не покажется.

Сергей был поражён. Подумал, что действительно лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.

Они стояли за огромной фурой вот уже минут десять.

– Видимо, впереди авария, – сказал Владимир. – Теперь мы застряли надолго. А ведь до нас не более двух минут при нормальных условиях.

– А как добираются домой Маша, Лёня, Лена?

– Метро, автобусы. От метро пешком до нас пятнадцать минут хода.

Сергей с грустью смотрел, как двое парней тащили сетку старой кровати и старательно укладывали на баррикаду, крича по-украински ругательства в чей-то адрес.

– Неужели их так манит Европа и они думают, что смогут вскоре жить так же, как народы Германии, Франции или Англии? – спросил Сергей.

– Я же говорил: больные на голову.

 Владимир заглушил двигатель. Не хотел даром жечь бензин. Цена его в последнее время стала такой, что он всерьёз подумывал продать машину и ездить на городском транспорте.

– Думают, что там их очень ждут, – кивнул Сергей. – То, что нужно дать по рукам взяточникам, никто не спорит. Но к чему русофобия, пропаганда, внушающая всем, что именно Россия является злейшим врагом Украины?! Я же знаю настроение россиян.

Владимир промолчал. Как надоели ему уже эти разговоры.

– Кстати, – вдруг встрепенулся Сергей, – недавно прочитал, как на примере двух коров один остроумец объяснял, что такое феодализм, социализм и другие формации.

– На примере двух коров? – удивился Владимир.

– При феодализме: у вас две коровы – хозяин забирает часть молока. При социализме: у вас две коровы – одну вы отдаёте соседу. При коммунизме: у вас две коровы – государство забирает их и даёт вам немного молока. При тоталитаризме: у вас две коровы – правительство забирает их, а вас призывают в армию. При диктатуре: у вас две коровы – правительство забирает их, а вас расстреливает. На молоко налагается запрет. При капитализме: у вас две коровы – вы продаёте одну и покупаете быка. Стадо множится, и экономика растёт. Вы продаёте стадо и уходите на пенсию. При американском капитализме: у вас две коровы – вы продаёте одну, а вторую заставляете учетверить производство. Потом нанимаете консультанта, чтобы выяснить, от чего сдохла ваша корова.

– Интересная форма доказательств. – Где вычитал?

– В Интернете…

Наконец, колонна стала медленно ползти вперёд.

Доехав до Музейного переулка, Владимир припарковал машину во дворе четвёртого дома.

– Как вы здесь живёте! – воскликнул Сергей. – Горы мусора. Никто его не вывозит?

– У нас Майдан! Прошу тебя: давай говорить о чём-то другом. У Лёни и Лены извилин пока немного. Их хлебом не корми, только дай поспорить о том, чего они не понимают. При этом имеют нахальство думать, что всё знают.

Сергей взял дорожную сумку, и они подошли к четвёртому подъезду. Поднявшись на лифте на шестой этаж и войдя в квартиру, Сергей оказался в объятиях сестры.

– Боже! Каким ты стал большим! Мужчина! – говорила Маша, целуя брата. – Беспокойная душа! Донская кровь!

В наших жилах –
             кровь, а не водица.
Мы идём сквозь револьверный лай,
            чтобы, умирая, воплотиться
в пароходы,
            в строчки
                и в другие долгие дела, –

с улыбкой ответил Сергей. – И ты выглядишь прекрасно.

– Я выгляжу неплохо, но нечасто, – ответила Маша, отпуская от себя брата. – При нашей жизни никакие диеты и кремы не помогут. Старею, родной. Сорок первый год в прошлом году отметили. Снимай куртку, ботинки и проходи в комнату.

Через несколько минут они продолжили беседу в гостиной. Сергей удивился тому, как повзрослел Леонид. Рослый, мускулистый, он больше молчал. Но если и говорил что-то, был убеждён в своей правде и переубедить его было трудно. Леночка тоже расцвела. Черноволосая, с голубыми глазами, маленьким ровным носиком и алыми губками, она напоминала девушку с персиками на картине Серова.

Темы разговора менялись.

Маша сообщила, что у Лёни уже есть девушка.

– И что удивительного? Двадцатый год! Кстати, забыл вручить подарки. Тебе, Машенька, отрез на платье…

– Серёжа! Кто сейчас что-нибудь шьёт? Покупают готовую вещь. Но спасибо, – сказала она, рассматривая отрез крепдешина. – Боже! Красота-то какая!

–Тебе, Володя, книгу, в которой говорится о психотерапии в онкологии. Мне кажется, может пригодиться. Лёнчику – планшет, а Леночке – смартфон с мощной видеокамерой и большой памятью.

– Ну и ну! Вы, дядя Серёжа, словно капиталист из Америки. Всё это стоит огромных денег.

– Давай не будем об этом. Расскажи лучше о своей девушке. Кстати, твои родители женились, когда им было по двадцать.

– Я и говорю предкам, что мне пора жениться!

– Пора жениться, – передразнил сына Владимир. – А где жить будете? На что? Но я не против. У нас три комнаты. Одна наша с мамой, вторая Леночке, а в этой, где ты спишь, живи с кем хочешь! В тесноте, да не в обиде.

– Вы бросьте делить неубитого медведя! – воскликнул Сергей. – А если это любовь?! В ней не бывает глупостей. Пытаться сделать любовь разумной – всё равно что искать квадратуру круга. Должен вас обрадовать: и я подумываю жениться. Вот только доделаю кое-какие дела – и женюсь.

Леонид посмотрел на Сергея с благодарностью.

– И кто твоя избранница? – спросила Маша.

– Есть на примете. Ты лучше вспомни себя!

Маша промолчала. Потом с сожалением, вздохнув, сказала:

– Я в ранней молодости была прехорошенькой гусеницей. Ну, просто куколка. А с возрастом обабилась. Давайте ужинать.



За столом Сергей спросил племянника:

– Кто же твоя девушка? Чем занимается? Как зовут? Есть ли у тебя её фотография?

– У неё удивительное имя и, что важно, редкое, – ответил за сына Владимир. – Зовут её Любой. Учится с ним в одной группе. Украинка. Родители – чиновники районной администрации. Отец – заместитель председателя, мать – председатель правления банка. Так что проблем у них с жильём, надеюсь, не будет.

– Ой, Володя, что мы можем знать?! – воскликнула Маша. – Ты посмотри, что у нас делается! Майдан!

– И не только у нас!

– Я и говорю: сковырнут Януковича, и все, кто при нём были в чинах, вынуждены будут уйти. Так что на это надеяться не стоит.

– А у тебя, Леночка, есть уже парень? – спросил Сергей.

– Пока нет. Но я об этом подумаю. У меня есть цель, к которой иду. А воздыхателей много, но пока мне это неинтересно.

– Я слышал, что ты собираешься поступать в университет в Ростове? Здорово! Скажи, а как ты смотришь на то, чтобы получить российское гражданство?

– А какая разница? Но если надо, поменяю гражданство. Один народ. Что за ерунда?!

– Пока это ерунда, но мы не знаем, что будет завтра. Я подойду в наше консульство и узнаю, какие документы нужно собрать. Это тоже дело не одного дня. А поступить в университет гражданину России, наверное, легче.

Он попросил сестру приготовить документы Леночки.

Потом ели блины и пили чай.



6. Двадцать первого февраля Янукович пошёл на уступки и подписал с оппозицией соглашение об урегулировании кризиса в Украине. Предусматривались, в частности, немедленный возврат к Конституции 2004 года, формирование правительства национального единства, проведение досрочных президентских выборов…

В тот же день он покинул Киев. А на следующий день Верховная рада приняла постановление, в котором заявила, что Янукович «неконституционным образом самоустранился от осуществления конституционных полномочий». Обязанности президента были возложены на Александра Турчинова. Отправили в отставку и ближайших соратников Януковича. На место Председателя Совета Министров был назначен Арсений Яценюк.



Утром Сергей вышел в город. Погода была хорошей. Мороз и солнце! На улицах и площадях море народа. Все возбуждены, что-то кричат, о чём-то спорят. Кто-то с жёлто-голубыми флагами, кто-то с чёрными знамёнами, с портретами Бандеры, с лозунгами... Майдан!

Многие улицы забаррикадированы. Палатки, костры. Горы мусора. Всюду украинская и русская речь. Каждый говорит всё, что думает о власти, об олигархах… Свобода слова!

А на другой стороне улицы, у костра, вихрастый парень громко читал стихи:

Поговорим о свободе.
Зачем она нам нужна?
Вроде живёшь – не тужишь,
какого ж ещё рожна…

Это были стихи ростовчанина Бориса Вольфсона. Сергей знал автора. Но он стоял далеко от любителя поэзии, и до него доносились лишь отдельные фразы:

…А нам без труда напомнят,
Как все мы до одного
Умели прежде бояться
И точно знали – чего…

Майдан!

Приехавший из Польши мужчина в меховой куртке, с трудом выговаривая слова, кричал, взобравшись на бочку:

– Я говорю тем, кто уже немало дней борется за демократию и пытается проложить себе дорогу в Европу. Знайте! Вы не одни! Польша вас поддерживает!

Его выступление сопровождалось одобрительным свистом и возгласами:

– Слава Украине! Мы – Европа!

 Его сменил мужчина лет тридцати. Кричал он по-украински, но Сергей его хорошо понял:

– Ви подивіться! На наметах тремтять прапори, плакати із зображенням Бандери і батька Махна. Кругом панує пристрасть, ненависть, лють до москолям! Слава Україні!

Сергей подходил к группам людей и слушал. Интеллигентного вида мужчина в шерстяной шапочке, поправляя очки в роговой оправе, громко говорил:

– Янукович сбежал, Азарова отправили в отставку. Наконец-то мы станем жить не хуже других! А что?! У нас всё есть! И чернозём, и промышленность… А самое главное – народ наш работящий! Давно пора было выгнать взяточников и воров.

– Ты совсем глупый или не выспался? – возмутился мужик в стёганой куртке и кроличьей шапке. – Не понимаешь: идёт передел собственности? Одних жуликов прогнали, пришли на их место другие. Ничего у нас не изменится. Только хуже станет…

– Втекли, сволочі! – добавил парень, стоящий рядом с Сергеем. – Тепер де-небудь в Африці чи Південній Америці будуть витрачати накрадене. Не можна було відпускати. Судити їх треба!

– Они были неподсудны. А теперь ищи ветра в поле… – сказала девушка, стоящая рядом с бочкой.

Пройдя к другой группе, Сергей услышал, как говорил пожилой, на вид – интеллигентный человек:

– Всё сделали неправильно! Нужно было судить их, как прописано в Конституции. А так это такой же переворот, какой был в ноябре семнадцатого в России.

– Переворот! А ты, старик, думаешь, они бы иначе отдали власть? Хрена! Как бы это ни выглядело, а мы взяли власть. И это главное!

– Теперь нужно ею правильно распорядиться, – согласно кивнул интеллигент.

 А рядом какой-то парень под гитару пел песню Булата Окуджавы:

Ребята, нас вновь обманули,
опять не туда завели.
Мы только всей грудью вздохнули,
да выдохнуть вновь не смогли.

Стоящий рядом с Сергеем седой старик тихо говорил жене:

– Всё, что здесь происходит, – не революция, а погром… Ты видела, как били парня, который призывал одуматься, не поддаваться на пропаганду. Какая Европа?! Нам жить с Россией! Она – рядом. Мы – один народ! Они сбросили легитимную власть в стране. Этими действиями приведут Украину к потере суверенитета и гражданской войне! Только дураки этого могут не понимать. И что могут знать эти молодые люди? Что они видели?!

– Помолчал бы, Нюма, – прошипела старушка. – Тебе обязательно нужно сунуть свой нос. Забыл, что было, когда мы приехали к дяде Иосифу?! Или станешь на бочку и тоже будешь кричать? Только что ты нового скажешь? Или боишься?

– Боюсь.

На другой стороне улицы мужчины громко матерились и спорили о чём-то. Сергей туда не пошёл. Понимал, что небезопасно. То и дело были слышны выкрики: «Слава Украине!», «Во всём виновата Россия!» И что поразило его: в толпе стояло много людей интеллигентного вида. Почти все поддерживали Майдан. Всем надоела жизнь не по Закону, а по понятиям, воровство, взяточничество, нищета.

У Института литературы имени Тараса Шевченко спорили особенно эмоционально.

– Чтобы стать богатым, необходимо три вещи: ум, талант и много денег, – кричал парень в спортивной куртке. – А что у нас? Снова наступаем на те же грабли!

– Если ты думаешь, что справедливость победила, попробуй убедить в этом других.

– А ти не хвилюйся, якщо щось працює не так. Якби все працювало як треба, ти сидів би без роботи. – Парень выругался и добавил: – Добробут держави визначається кількістю мільйонерів, а бомжів! А то, його питають: як життя, а він відповідає: «Спасибі, не скаржуся! Або наклав у штанці?!».

– Как ты не понимаешь, – упрямо повторял парень в спортивной куртке, – диктатура – это когда выбираешь то, что дают. А демократия – это когда выбираешь то, что хочешь, а получаешь то, что дают. Ничего не изменится. Вместо одних жуликов придут другие.

– Так было всегда, – добавила рядом стоящая женщина, кутаясь в пальто. – Одни головы подставляют, а другие пользуются их победой.

– Тобі, панянко, будинки борщ варити, а ти туди ж! Йшла додому! Революція – не жіноча справа!

– Не женское дело?! Ты откуда такой взялся?

– Ми зі Львова ось вже майже місяць в наметах живемо...

Сергей отошёл. Ничего интересного для себя он не услышал. Обычное возбуждение людей. Не каждый день бежит из страны президент и ближайшие его помощники. Люди надеялись на Майдан. Боялись, чтобы к власти не пришли снова воры и взяточники.

Он бродил по бурлящему городу. Где-то молодые люди танцевали у горящего костра. Где-то пели. По-русски, по-украински. Настоящая вольница.

Домой вернулся часа в четыре. Маша была уже дома.

– И что нового увидел? – спросила она.

– Народ возмущён тем, что творилось, а его возмущением хотят воспользоваться такие же прохиндеи. Но, думаю, не напрасно приехал. Во-первых, вас увидел. Соскучился. Во-вторых, иногда только промахнувшись, понимаешь, как ты попал.

– Мне кажется, прежде чем собирать материал для сценария, нужно определить тему и хотя бы примерный сюжет.

– В том то и дело, что тема у меня лишь намечается. Мне больно от того, что сегодня происходит на Украине.

– Надеюсь, ты ни с кем не спорил?

– Спорил?! Да меня бы там убили! Люди одобряют Майдан. Если не все, то многие. Но беда в том, что этим хотят воспользоваться такие же жулики. Это на руку и врагам России.

– Это и ежу понятно. Влез бы в спор, получил бы крепко. А ты всегда влезаешь, куда нужно и не нужно.

– Если не я, то кто?! – улыбнулся Сергей, вспоминая, как этому правилу подчинялись все в их семье. – А если серьёзно, никуда я не влезал. Смотрел, старался запомнить. Даже не фотографировал. Видел, как одного парня отмутузили за желание запечатлеть интересные моменты. Камеру разбили. Но ты у меня мудрая.

– Посмотри, у меня уже седые волосы появились. А седина, это признак старости, а не мудрости.

– Не скромничай.

– И всё же я тебя прошу ни с кем не спорить. Если у них другое мнение – это их право. А ещё лучше – не общайся с «плохими» людьми. Переубедить или переделать их невозможно.

– Я так и не добрался до Верховной Рады, где всё и происходило. Говорят, там и жертвы были. С крыш снайперы стреляли. Люди правы: идёт передел собственности.

– А сколько кровушки прольётся! Вспомни историю любых переворотов. Они хотят, чтобы народ смирился и начал жизнь с чистого листа. Не понимают, что существует реальная угроза развала страны, чего бы очень желали наши враги. Украина всегда была для России стратегическим партнёром. Но одни рвутся в союз с Западом, другие – с Россией. Как примирить богатых и бедных, мечтателей и прагматиков?

– Нужно научиться прощать, – задумчиво проговорила Маша. – Умение прощать – свойство сильных. Слабые никогда не прощают... Но ты же будешь писать не о том, что сейчас происходит в Киеве. Для этого есть газеты, документы. Ты будешь писать художественное произведение о конкретных людях, о разных судьбах… О том, что произошло с ними. Как они воспринимали эти события. А пропаганда – она всегда отражает лишь мнение одной группы людей.

Сергей с интересом слушал сестру. Он всегда восхищался её независимым мышлением, умением обосновывать своё мнение.

– Если хочешь знать, – продолжала Маша, – люди во многом правы. Ты только представь: два человека, вообразив себя властителями мира, пытались разделить пирог Европы и договорились, как будут его делить. Потом под это дело сочинили информационное сопровождение, и в сороковых годах прошлого столетия один людоед схапал почти всю Европу, а другой прикарманил Прибалтику, часть Румынии, Польши и Литвы. Попробовал прикарманить и Финляндию, но получил по носу. Захватив новые земли, тысячи и тысячи людей разорили, пересажали, угнали в Сибирь, расстреляли. Как этому было не сопротивляться?!

Маша встала с кресла и подошла к окну. Коммунальные службы топили так, что в квартире было жарко, и она открыла форточку.

– Я не историк, многого не знаю, но людей, потерявших своих родных и близких, можно понять. Они боролись с оккупантами. Потом оказались между двух огней – сделали свой выбор. Из двух зол выбрали, как им казалось, меньшее. Германия воевала с их угнетателями и поработителями, сохраняла частную собственность… Они тоже мечтали об Украине без жидов и коммунистов.

– Да! А после войны, – воскликнул Сергей, – убивали врачей, учителей, чиновников, которые уж точно не были виновны в том, что с ними произошло!

– Если крокодил съел твоего врага, это ещё не значит, что он стал твоим другом, – задумчиво проговорила Маша. – А ты знаешь, что творили фанатики во времена красного террора? Что делали наши доблестные воины, когда вошли в Германию в сорок пятом? Насиловали и убивали людей, которые тоже мало в чём были виноваты… А сейчас на Украине люди возбуждены. Невозможно любить власть за такую жизнь, за такую пенсию.

Сергей был впечатлён рассказом сестры. Это был несколько иной взгляд на события.

– Истина известна только Богу, – произнёс он.

– Ты веришь в Бога? – удивилась Маша. – Ты же атеист. В церковь не ходил. Даже не крещён.

– Без веры жить нельзя. Мы все во что-то верим. Ведь и у Бога нет религии. Мне ближе истина Сократа, говорившего, что он знает, что ничего не знает. Что же касается того, что у вас здесь происходит, я убедился: люди боятся, что на смену одним придут к власти другие такие же жулики.

–У нас уволили двух врачей, которые осмелились критиковать всё, что сейчас происходит, – сказала Маша, собираясь идти на кухню. – Но я стараюсь не слушать плохие новости, не читать плохих книг или общаться «из вежливости». Жизнь наша в полосочку.

– Мало радоваться жизни. Хочется, чтобы и она радовала. Сегодня – чёрный день, – сказал Сергей, – один из дней светлого будущего, которое обещали прошлые правители. Это только начало сериала. Повторяю: лишь бы не началась гражданская война.

– О чём ты? Какая гражданская война? Нам только её не хватает. – Маша даже остановилась и с тревогой посмотрела на брата. – Откуда ты это взял?!

– Откуда я мог это взять? Ты же говоришь: напрасно приехал. А я увидел раскол общества. Одни за евроинтеграцию. Кричат «Слава Украине!». Другие – за дружбу с Россией. Вот тебе и условия для гражданской войны.

– Пойдём в кухню, а то скоро придут наши, а у меня обеда ещё нет. Там договорим.

Маша направилась к двери.

– А можно, я на кухне покурю, – спросил Сергей.

– Кури. Только открой форточку. А вообще пора бросать.

– Знаю: Минздрав меня предупредил. Я, как правило, ни с кем не спорю. Если у кого-то другое мнение – это их право. Я курю не более пяти сигарет в сутки и думаю, не стоит себя лишать этого удовольствия.

Маша принялась готовить обед.

– Ты всё время был на площади? – спросила она.

– Страшное дело! Народ обозлён. Проклинают советскую власть, Россию, жуликов, олигархов, сосущих кровь у людей.

– Это понятно. Народ поражён вирусом страха. Самые мужественные трепетали перед большими усами и курительной трубкой.

Сергей потушил сигарету и закрыл форточку.

– Я читал о зверствах в сталинских лагерях, – сказал он. – О баржах, которые вместе с инакомыслящими топили в море, о расстрелах прямо на рабочих местах, о миллионах сирот – детей врагов народа… Революция – это страшно. Жизнь изменилась коренным образом, а к новым правилам нужно было привыкнуть.

Маша ласково взглянула на брата, которого в детстве нянчила. Разница в возрасте у них была одиннадцать лет!

– Вот-вот! Что хорошего, когда полстраны сидит, а полстраны сажает? И эту страну мы восхваляли, воспевали, терпели, лгали…

Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!

А система не давала дышать, душила, ограничивала свободу. Не давала даже убежать! Убивала или заставляла убивать других. Забыть это нельзя. Это было бы предательством тех, кто погиб. Но довольно философствовать, – сказала Маша. – И где же ты ещё был?

– Заходил в консульский отдел посольства России. Это на улице Панфиловцев. Пока добрался, думал – рабочий день окончится. Баррикад понастроили, палаток понаставили. Костры жгут. Уходить не хотят. И чего ждут? Янукович сбежал уже, и власть взяли. Ан нет! Ждут.

В консульском отделе взял список документов, которые нужно будет приготовить, чтобы получить российское гражданство. Консул упрекнул, мол, всё это можно узнать в Интернете.

– Ну да, – кивнула Маша. – Это раньше люди были начитанные, а сейчас – нагугленные. Но, сколько здесь живу, не знала, где этот консульский отдел. Между прочим, я ведь до сих пор гражданка России. Володя – гражданин Украины. Вот такая у нас дружба народов.

Вскоре пришли Лёня и Леночка.

– У нас профессору Николаеву восемьдесят с хвостиком, – с возбуждением рассказывал Леонид, вешая свою куртку на вешалку. – А какая ясность ума! Сегодня слышал его лекцию. Должен сказать: это что-то! А ведь девятый десяток разменял! Ископаемый! Ты представляешь, он помнит Отечественную войну двадцатого века! А какой специалист! Как читает лекции! В театр ходить не нужно!

– Ну и что? – возразила ему Лена. – Гёте «Фауста» писал в эти годы.

Леонид, посмотрев на сестру, заметил:

– А Пушкин писал:

Под старость жизнь такая гадость!..

– Откуда он мог это знать в свои двадцать семь лет?! – воскликнула Лена и посмотрела на мать. В спорах с братом та всегда становилась на её сторону.

– А я всё-таки считаю, – сказала Маша, – что знать чувство меры – талант. Им обладают немногие. И в том, сколько нужно жить, – тоже нужно знать меру. Молодость – это не возраст в анкете.

– А у Министерства финансов, – сказал Леонид, присаживаясь на диван, – застрелили какого-то высокопоставленного чиновника. Говорят: снайпер.

– Вот наступает и похмелье, – задумчиво проговорила Маша. – А это только начало. Что ещё будет…

– Никуда от этого не деться. Сколько человека ни воспитывай, а он всё равно хочет жить хорошо!



Через три дня Сергей улетал. Его хотел проводить Леонид.

– Какие проблемы? Родители работают, а я могу лекцию и пропустить. Ко второй паре приеду.

– Чего меня провожать? – отказался Сергей. – Вещей у меня нет. Проблем быть не должно. Иди в институт.

 А ещё через несколько часов Сергей уже был в Ростове.



7. Отец Сергея Михаил Иванович Гордеев работал мастером сборочного цеха, был потомственным ростсельмашевцем и огорчался, что ни дочка, ни сын не продолжили его династию на заводе. Но жизнь изменилась так, что сейчас сожалеть об этом не стоило. Завод купили москвичи, изменили форму собственности, превратив флагман отечественного комбайностроения в акционерное общество. Многие цеха закрыли, рабочих уволили. Сняли с баланса завода Дворец культуры, медсанчасть и прочие учреждения и стали выпускать самые современные комбайны.

Михаил Иванович проработал на заводе более сорока лет, пользовался авторитетом у новых руководителей. К его замечаниям прислушивались. Сотрудники цеха его уважали и побаивались.

– Истинный стиль жизни человека отчётливо проявляется в трудных обстоятельствах, – распекал он бригадира сварщиков. – Ты должен делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать. И живи в постоянном страхе, что тебя поймут правильно. Что у тебя произошло с Филимоновым? Или ты думаешь, что я тебе не найду замену?

Бригадир стоял, опустив голову. Знал: когда Гордеев читает нравоучение, возражать нельзя! Не думал, что этот Филимонов побежит жаловаться.

– Иди работай, – строго бросил мастер. – Если бы у тебя было больше времени, ты, наверное, совершил бы намного больше ошибок.

На него никогда не обижались. Знали, что Гордеев справедлив и требователен не только к подчинённым, но и к себе. Не был злопамятным, всегда готов был помочь.

Евгения Васильевна, жена Михаила Ивановича, работала врачом-невропатологом поликлиники. Энергичная и подвижная, она была специалистом высокой квалификации, участником всех мероприятий, которые проводила кафедра неврологии, выступала на конференциях, консультировала и лечила всех родственников и друзей, ухаживала за мужем, у которого в последнее время появились признаки невроза. При ритме, в котором он работал, при новых порядках на заводе не заработать невроз и бессонницу было трудно.

И Михаила Ивановича, и Евгению Васильевну больше всего тревожила судьба сына. Сергей окончил школу с двумя четвёрками и легко поступил на факультет журналистики Ростовского университета. Учился с интересом, но, как и отец, считал, что ему есть дело до всего, что происходит в его родном городе, в стране, в мире. Любитель поспорить, он аргументировал своё мнение не только прочитанными аналитическими статьями, но и собственным опытом. Уже с третьего курса стал писать и публиковать в различных изданиях рассказы и очерки. Издал два сборника стихов и повесть в авторитетном толстом журнале. Правда, денег его творчество не приносило, но и за издание он ничего не платил. Друзьям говорил: «Пока я работаю на имя. Наступит время, когда оно будет работать на меня».

Старшая их дочь Мария рано вышла замуж и вскоре после окончания медицинского университета уехала в Киев. Раньше они во время отпуска приезжали. Но в последнее время это стало всё труднее делать. Поезда перестали ходить, самолёты уже не летали в Киев. Нужно было лететь или в Москву, или в Минск, чтобы потом продолжить свой путь оттуда.

Михаилу Ивановичу хотелось узнать от сына, что творится в Киеве, как живёт семья дочери. В пять часов пришёл домой. Вскоре пришла и Евгения Васильевна.

– Когда прилетает Сергей? – спросила она у мужа.

– Говорил, что к шести будет дома, – ответил Михаил Иванович, разворачивая «Вечерний Ростов». – Скоро должен быть.

– Вечно он суёт свой нос куда не нужно! – ворчала Евгения Васильевна.

– Он журналист.

– Я понимаю. Но журналист не должен жить в придуманном мире. А он фантазёр. Живёт иллюзиями. А мир не любит любопытных и мстит им. Двадцать девять уже, а ведёт себя как молодой петушок.

– Возраст определяется не годами, а количеством потерянных иллюзий.

– Значит, Серёжа ещё юноша. Такие и умирают молодыми. Вот я и волнуюсь. Чего ему было лететь в Киев? По ящику показывали, что там творится. Стреляют. Есть убитые и раненые… Московская история его ничему не научила.

– Он уже большой мальчик. Если ты его будешь пилить, он уйдёт на квартиру. Ты этого хочешь?

Евгения Васильевна, привыкшая к тому, что в споре её слово всегда последнее, не успела ответить, потому что заиграл мелодию дверной звонок.

– Вот и Серёжа! – сказала она и вышла открывать дверь. Но пришёл Константин Волгин. Он знал, что Сергей должен вернуться из Киева, и зашёл, чтобы узнать «из первых рук» – что там произошло.

Высокий как каланча, почти лысый, он был своим в этом доме.

– Добрый день, – поздоровался он. – Сергея ещё нет?

– Должен вот-вот прийти. Закрывай дверь, раздевайся и проходи в комнату. Не лето, – сказала Евгения Васильевна, приглашая гостя.

– Интересно, что там происходит? – спросил Константин, проходя в комнату и здороваясь с Михаилом Ивановичем.

– Понятно, что заварушку затеяли и меняют шило на мыло. Но поддерживает ли то мыло народ? Кто придёт на смену? Куда убежал Янукович? Будут ли улучшены отношения с Россией? Вопросов больше, чем ответов.

– Ну, началось! – сказала Евгения Васильевна. – Ты, Костя, присаживайся, а я пошла на кухню. Вашего Януковича поддерживала Россия. На Украине даже убеждены, что мы его и посадили в кресло президента.

– А что? Разве это не так? – воскликнул Константин.

– Не так! Как ты понимаешь «поддерживала Россия»? Янукович говорил об укреплении связей с Россией. Он был против интеграции в Европу. Понимал, что это значит для страны. Кого же мы должны были поддерживать? Но что? Мы влияли на выборы? Сказки! Если что и делали, то не для Януковича, а для Украины. Например, продавали газ по заниженным ценам.

– А потом они его перепродавали другим странам по европейским ценам, – заметил Константин.

– По крайней мере, – грустно продолжал Михаил Иванович, – я ничего хорошего не предвижу. Любая революция заканчивается тем, что её плодами пользуются не те, кто её затевал.

В это время раздался звонок.

– Это Серёжа, – сказал Михаил Иванович и пошёл открывать дверь.

– Привет, папа, – сказал Сергей, обнимая и целуя отца. – Вылет из Минска задержали.

Встретить сына вышла и Евгения Васильевна. Поцеловав мать и сняв куртку и ботинки, он прошёл в гостиную. Открыв дверь, увидел Константина.

– Привет, Кот! Здорово, что ты пришёл. Жаль, что тебя там не было. Мог бы интересные сюжеты сделать.

– Сынок, иди мыть руки, – распорядилась Евгения Васильевна. – Седьмой час. Пора ужинать.

– Хорошо. Только потерпите ещё десять минут. Я приму душ и переоденусь. Летел в переполненном самолёте. Людей – как селёдок в бочке. Самолёт старый. Вентиляция работает плохо. Купался в собственном соку.

Когда он вышел, Евгения Васильевна заметила:

– В этом Серёжа! Не терпит зависимости и стремится к независимости, не понимая, что её не бывает. Никто в этом мире её не имеет. Говорят же, что человек – существо общественное. Все, даже президенты и короли, зависят от тех, кто их окружает. От олигархов и обстоятельств, от соблазнов и аппетитов, от жадности и от женщин…

Сергей вернулся в гостиную. На столе уже всё было готово к ужину.

– Рассказывай! – сказал Михаил Иванович. – Чего тебя туда понесло? Какие такие причины? Или ты, наконец, познакомишь нас со своей девушкой, которую так умело прячешь?

– О чём ты, папа?! Я ехал в Киев не к девушке и не с девушкой. Её не прячу и скоро покажу вам. Ехал собирать материал. Хочу писать о событиях на Украине.

Услышав, что у сына, наконец, появилась девушка, Евгения Васильевна радостно воскликнула:

– Наконец, дождалась! Без любви жить, сынок, нельзя! Жизнь дана для любви, для детей, чтобы она продолжалась. Бери пример с Кости. У них с Катюшей уже растёт Наташенька. Сколько ей уже?

– Одиннадцатого августа исполнится годик, – ответил с гордостью Константин.

– Куда мне торопиться? – отбивался Сергей. – Это женщины созревают рано.

– Ты, Серёжа, неправ,– возразила Евгения Васильевна. – Нельзя говорить, что женщина расцветает в определённом возрасте. Она расцветает с определённым мужчиной!

– Что ты, мама, – улыбнулся Сергей. – Любовь – это два ума и ни одной мысли. А мне хочется ещё что-то сделать…

Когда-то в школе он любил девочку, её мама категорически возражала, чтобы они встречались. Ей казалось, что Сергей не их круга. Пренебрежительно называла его футболистом. Сколько было переживаний, сколько слёз у той девочки. Они расстались, но этот рубец на его сердце до сих пор даёт о себе знать. С тех пор он старался не думать о любви. Потом где-то вычитал, что любовь – это искусство невозможного. Но он не был готов к близким отношениям с девушками, с которыми сталкивала его судьба. Всякий раз сравнивал свои чувства с тем, что испытывал тогда, в десятом классе.

Но вот он познакомился с Соней и теперь всё время думал о ней. Ему казалось, что это именно та, которую он искал.

Евгения Васильевна снова и снова возвращалась к этой теме. Она так долго этого ждала.

– Двадцать девять уже, а ты всё тянешь. В следующее же воскресенье познакомь нас с твоей девушкой. Хватит перебирать кандидатуры, устраивать кастинг, искать девушку без недостатков…

– Таких, сынок, не бывает, – кивнул Михаил Иванович. – Искать их без изъянов может только тот, у кого голова без извилин.

Потом, взглянув на жену, добавил:

 – А ты, мать, успокойся, наконец. Давайте-ка лучше выпьем по чуть-чуть.

– За что пить-то? – спросила Евгения Васильевна.

– Как за что! – воскликнул Сергей, поднимая рюмку. – За вас, мои дорогие!

– За мать нужно молиться, а не пить! – заметил Михаил Иванович.

Потом они расспрашивали Сергея о Маше, о Володе, о внуках. Он показал им на своём смартфоне их фотографии. Потом рассказал о Леночке и Лёне. Сообщил, что Лена собирается поступать в Ростовский университет.

После ужина все расположились на диване, на креслах и начался, наконец, разговор, который так интересовал Константина.

– Так, ты всё же расскажи, что там творится? – спросил Михаил Иванович.

– Майдан. Не уверен, что вы знакомы с творчеством Тычины. А он писал:

На майдані коло церкви
революція іде.
– Хай чабан! – усі гукнули, –
за отамана буде.
Прощавайте, ждіте волі, –
гей, на коні, всі у путь!
Закипіло, зашуміло –
тільки прапори цвітуть…

И там февраль расцвёл флагами и знамёнами. Люди возбуждены. Проклинают взяточников и казнокрадов. Обвиняют во всём президента и правительство. Многие рвутся вступить в Евросоюз. Им кажется, что шенгенская виза то же самое, что доллары. Не понимают, что без них даже с визой они никуда не смогут поехать.

– Кому они там нужны? – заметил Михаил Иванович. – Неужели народ действительно хочет рвать с Россией? Не понимают, что после выхода из СНГ им и энергоносители мы будем продавать по европейским ценам?! И взаимоотношения будут, как со странами Европы.

– Люди растеряны. Многого не понимают. Всего боятся. С Россией их связывают и хорошие, и плохие воспоминания. Россию обвиняют в голодоморе, в оккупации, в уничтожении инакомыслящих…

– Не Россия, а СССР, – уточнил Михаил Иванович. – И только после того, как Запад и Америка отказались создавать блок против зарождающегося фашизма в Европе. В те страшные годы голодали у нас все народы. А сколько сделали доброго! Объединили западных и восточных украинцев, присоединив к Украине огромные территории. Для Украины это плюс или минус? Хрущёв в честь праздника подарил им Крым… Это характеризует плохое отношение к Украине? На Западе говорят, что Россия не могла «кормить Крым и передала его Украине. Мол, так же поступили с Карабахом, передав его Азербайджану…

– Ну да. Хорошее быстро забыли, а плохое помнят, – сказал Константин. – Но нужно быть справедливыми: народа тогда пострадало много. Я не говорю о том, что отобрали скот, землю, создали колхозы. А скольких сослали в Сибирь, скольких расстреляли?! Обижаться им было
на что.

– Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее будущее, – пояснил Михаил Иванович, – только как резать по живому? А сколько смешанных семей!

– Народ обнищал, – продолжил Сергей. – Пенсии на коммуналку не хватает. Работы нет. Все бросились торговать. Наиболее отчаянные едут на заработки в Польшу, в Германию, в Россию.

– Ну да, – понимающе кивнул Михаил Иванович. – Единственный недостаток денег – их недостаток. Неужели они этого всего не понимают?!

– Но если ничего не покупать, – цены нормальные, – добавил с улыбкой Сергей, понимая, что уж очень мрачную картину нарисовал. – Там большое расслоение общества на богатых и очень бедных. А те готовы на всё. Одурманенные пропагандой, считают москалей во всём виновными.

– И у нас не многим лучше. Работа есть, только зарплату забывают платить, – заметил Константин. – Я ещё за декабрь не получил. А у нас малышка растёт. Хорошо, что Катина мама помогает. У них на скорой пока зарплату не задерживают.

Разговор то затихал, то снова возобновлялся. Евгения Васильевна молчала. Когда говорили о политике, о положении на Украине, думала о Маше и Володе, о внуках. «Ох, как им будет непросто! Володя-то из Одессы, а Машенька даже паспорт не поменяла. Осталась россиянкой». Потом снова заговорила о женитьбе сына.

– Что ты так переживаешь? – удивлялся Сергей? – Или я опоздал на поезд?

– Ты не опоздал. Но я хочу увидеть твоё счастье, ваших деток. Неужели не понимаешь?

– Увидишь. Я рассчитываю на твою помощь. И детей у нас будет много, так что придётся тебе уходить с работы. Я не думаю, что лучше сидеть в поликлинике, чем возиться с внуками.

Константин попрощался. Проводить его вышел Сергей.

– Не хотел родителей расстраивать. Не всё мог рассказать. Как там Катя?

– Ничего. Возится с малышкой. Счастья полные штаны. Ставит ей классическую музыку. Говорит, что она отличает хорошую музыку от плохой, что у неё прекрасный слух. Включаем джаз или рок – начинает плакать. Ставим Чайковского или Штрауса – слушает, радостно смеётся.

– А я в издательстве готовлю к печати книгу. Кати нет, так я выступаю и как корректор, и как редактор. Работы много. Некогда за сценарий взяться. Соне рассказал сюжет. Она говорит, что тема актуальная. Но сложно не скатиться в хронику. Работаю.

– Мне пора, – сказал Константин. – Завтра – понедельник. День тяжёлый.

– Понедельник – удобный повод что-то «понеделать», – улыбнулся Сергей. – Правда, может, у тебя не так. А я завтра пойду в издательство, впрягусь, чтобы хотя бы чуть раньше освободиться. Хотим с Соней обсудить одну идею. На днях обязательно к вам зайду.



8. Сергей смог прийти к Волгиным лишь вечером восьмого марта. Там увидел Игоря, друга Константина, с которым они были в одном детском доме, а потом и в университете учились в одной группе. На диване сидела Соня и читала толстый журнал. Поздоровавшись и поздравив её и Катю с женским днём, Сергей вручил каждой по букетику мимозы и сувениры. Потом подсел к Соне.

– Что ты читаешь?

– Стихи Бориса Вольфсона. Неплохой журнал. Жалко, что в нём не печатают пьес и сценариев. Ты и представить не можешь, какой у нас голод на них. Вот и снимают ерунду.

Не успел Сергей ответить девушке, как раздался громкий голос Константина:

– Предупреждаю! Курить будем в кухне у открытой форточки. У нас Наташенька!

– Нет проблем, – ответил Сергей. – Мы можем и вообще в этот вечер не курить.

– Жертв нам не надо. К тому же и Катюша курит.

– Ей-то уж точно делать этого не стоит, – заметил Сергей. – А где Нина Васильевна?

– На дежурстве, – ответил Константин. – Чтобы что-то заработать, она взяла полторы ставки, и теперь мы её редко видим дома. Привыкли.

– А я курю не более трёх сигарет в день, – сказала Катя и встала. – Пора за стол.

Вскоре друзья ели разные вкусности, приготовленные Катей. Потом пили чай с булочками и пирожными, купленными Константином в «Лакомке».

Сергей снова и снова рассказывал друзьям о том, что он видел в Киеве. Всем хотелось снова и снова обсуждать эту тему, всех волновал вопрос: чем всё это может кончиться?

– Ничего хорошего я там не увидел, – рассказывал Сергей. – Народ обозлён. Идёт кровавый передел собственности. Основную партию в этом оркестре сыграли жители западных областей Украины. Им было за что обижаться на Советский Союз. Они ненавидят Россию, которую отождествляют с канувшим в лету Советским Союзом, за принудительную советизацию, коллективизацию, гонения на церковь, разгром политических партий и общественных объединений, массовые репрессии. Были репрессированы и депортированы почти десять процентов населения! Люди голодали и умирали от болезней. Медицинской помощи не хватало. Смертность среди депортированных достигала шестнадцати процентов! Они и явились тем двигателем, который, воспользовавшись народным гневом против казнокрадов и взяточников, смогли выгнать Президента и правительство и захватить власть.

Пропаганда настраивает людей против «москалей». Все, кто поддерживает Россию, – «москали», а «москаляку на гиляку!».

Любой, приехавший из России, – враг. Говорящий на русском языке – подозрителен. Иногда молчишь, а тебя уже неправильно поняли. Коррупция, откаты, воровство там, пожалуй, больше, чем у нас. И бюрократы на всём этом наживаются.

– Бюрократизм – искусство превращать возможное в невозможное, – улыбнулась Катя.

– Мне доводилось с ними встречаться, когда выяснял, какие нужны документы, чтобы племянница получила гражданство России.

– Она к вам приедет? – спросила Соня.

– Вероятно, – ответил Сергей. – Хочет поступать в наш университет. А в Украине русские сейчас не пользуются уважением.

– Но, если мне память не изменяет, её отец – еврей, – сказал Константин. – Или она взяла национальность матери?

– Кем сам человек себя ощущает, такая у него и национальность, – заметила Катя. – Или она приняла иудаизм? Ходит в синагогу? Соблюдает традиции? Знает язык? Что за ерунда?!

Сергей внимательно посмотрел на Константина. То, что он – не националист, не антисемит, знал точно. Дружил с ним давно. И всё же подумал: «Почему-то же вспомнил, что у Маши муж еврей?». Сергей обладал повышенной чувствительностью к любым формам национализма, расизма, дискриминации по языку, цвету волос или религиозных верований.

– А что, евреи там пользуются уважением? – спросила Соня.

– Володя – прекрасный онколог. Делает уникальные операции, а получает гроши…

– Не гроши, а гривны, – улыбнулась Катя.

– Может, те гроши и называются гривнами, но по существу они – гроши.

– И всё же, почему в странах бывшего Советского Союза происходят такие волнения? – спросил молчавший до тех пор Игорь. – Чечня и Карабах, Прибалтика и Молдавия, Грузия и Украина. Разве непонятно, что этими спектаклями кто-то руководит? Без дирижёра здесь не обошлось. Я далёк от мысли, что мы белые и пушистые. Но, по крайней мере, сейчас позиция наша мне понятна и я её разделяю.

– Почему же народы стремятся от нас уйти, а не прийти к нам? – спросил Константин. – Были времена, когда многие стремились стать «под крыло» России. И она была уважаемой и богатой. Пользовалась авторитетом. По моим представлениям, мы сегодня отстали от многих стран Европы и Азии, тем более Америки, лет на пятьдесят!

– Бери больше. На сто, если не на сто пятьдесят, – сказал Игорь. – За что нас любить? Потому и усиливаются центробежные силы. Народы стремятся самостоятельно, без нашего влияния, плыть по бурному океану жизни. Вот и ответьте мне, почему так случилось?!

Катя резко ответила:

– Во-первых, потому что никакого равноправного союза никогда не было. Всё решалось в Москве. Во-вторых, Россия далеко не всегда была безгрешной.

– А что, в-третьих? – спросил Константин.

– В-третьих, народы действительно хотят дружно жить со своими соседями. Но, к сожалению, они мало что решают. Был референдум о сохранении Советского Союза. Кто учитывал волю народов?

– Собралась троица и решила похерить Союз, – добавил Константин. – Вместо него создать Союз независимых государств, СНГ. – Только плохо получилось. Уровень жизни бывших республик разный. Культура, менталитет, традиции народов разные. Семьдесят лет Советской власти не могли изменить человека! Сегодня историю делают олигархи. Они, как в кукольном театре, дёргают за верёвочки.

– А движет этими кукловодами алчность и честолюбие. Но в первую очередь – зависть, – добавила Катя. – По этому поводу прекрасные стихи написал Андрей Орлов:

Обитая в слободке вороньей,
Мы без зависти жить не могли:
У Степанова – плащ из болоньи,
У Петрова – ваще «Жигули»!..
Зависть двигает русские горы,
Зависть взятки берёт и даёт,
Вышивает законов узоры
И без продыху горькую пьёт.
Зависть – к жизни толчок интереса
Зависть – ключ к продвиженью своих…

– Я думаю, Катюша, – сказал Игорь, – ты упрощаешь.

Не участвовавшая в споре Соня вдруг сказала:

– Вы, несомненно, упрощаете. Примерно так спорят у нас на кухнях. Нет у нас ни информации, ни понимания движущих сил. Мы плохо разбираемся в экономике, мало понимаем в политике. Существуют государственные интересы и потребности отдельной личности.

– А как же: «ничто в мире не стоит слезинки ребёнка»?! – спросил Сергей.

– Это, Серёжа, красивые слова. Есть интересы государства, и не понимать этого нельзя, – продолжала Соня. – А что есть государство? Это народ! То есть интересы большинства выше интересов отдельной личности. Но мы собрались не для того, чтобы спорить о том, что мы плохо знаем.

– Точно, Сонечка, – поддержала подругу Катя. – Мы собрались отметить женский день, праздник весны! Помнишь, как писал о весне… впрочем, ты с ним не знакома… Мой доктор, – хороший врач, интересный человек и большой любитель поэзии:

Земля лежала в снежной белизне,
Уснули реки, скованные льдом,
Белел, как саван, иней на сосне,
И спад лавин рождал в ущельях гром.
Но мартовские вспыхнули лучи,
И пробудился мир голубизны,
И возвестили громкие грачи
Зелёное всевластие весны.

– Согласен! – сказал Константин. – Давайте выпьем шампанского за наших прекрасных дам!

Он разлил шампанское. Игорь от алкоголя отказался.

– Я вас, девушки, люблю и поздравляю с праздником. Но я за рулём.

После праздничных посиделок Сергей и Соня медленно шли по ночному городу, и каждый чувствовал какое-то смущение.

– Как твой сценарий продвигается? – спросила Соня.

– С трудом. По строчке в день. Сценарий – совсем не то что повесть или роман. Всё время нужно представлять действие на экране. Но, думаю, скоро смогу тебе показать первый вариант.

– Первый? – удивилась Соня. – Будет и второй?

– Конечно. Ты прочитаешь. Что-то посоветуешь, подскажешь. Буду править. У тебя опыт. И сценариев ты читала больше, чем я. К тому же ты хотела снимать фильм по этому сценарию. Кому, как не тебе, я дам первый вариант? Потом рассмотрю твои замечания. Буду править, что-то переделывать. Это будет уже второй вариант. А ты будешь моим соавтором.

– Давай всё, что ты уже написал. Я посмотрю. Может, действительно что-то смогу подсказать. Мне нужен этот сценарий. Ведь в соответствии с ним нужно искать реквизит, подбирать артистов… Это можно будет начать уже теперь. Согласен?

– Не знаю, что и сказать, кроме «спасибо».

– За дружбу не благодарят, на дружбу дружбой отвечают.

– Ты уже стихами заговорила.

– Это не мои слова. Есть такое стихотворение у того доктора. Не помню начала, но отдельные строки запомнились. Я ему читала Ахматову, Плещеева, а он мне отвечал своими стихами.

Прощаясь, Сергей задержал её руку и прочитал стихи, глядя ей в глаза:

И снова над миром бушует весна,
Ручьи пробудились журчащие,
В садах соловьи. И опять не до сна.
Я знаю, пришла, наконец, она
Ко мне, любовь настоящая!

Соне было приятно это слышать. Она сказала:

– Я знаю эти стихи. Там есть ещё такие строки:

Пусть вьюга в пути заметёт серебром,
Пусть грозы промчатся, нас милуя.
Ни молнии в небе, ни ветры, ни гром
С тобой не разлучат нас, милая.

Сергей был поражён.

– Вот уже третий месяц думаю о тебе, – сказал он. – Я уже говорил, что ты мне очень нравишься. Но ты ни разу меня не пригласила к себе в гости.

Соня, словно воск в лучах солнца, стала мягкой и податливой. Сергей ей тоже давно нравился.

– Серёжа! Ты же знаешь, что я живу не одна. А если на то пошло – почему ты меня к себе не пригласил?

– В субботу, часа в два, я за тобой зайду и мы пойдём ко мне. Познакомлю тебя со своими родителями.

– Я боюсь, что им не понравлюсь.

– Раз мне ты нравишься… нет, не то. Я тебя люблю. Полюбил ещё тогда, когда встретил в лифте. А если я тебя полюбил, мои уж точно полюбят.

Сергей притянул девушку к себе и поцеловал.

Это был их первый поцелуй.



В субботу они поехали к родителям Сергея.

– Напрасно ты так волнуешься, – успокаивал он Соню. – Мне двадцать девять, тебе двадцать три. Не дети уже.

– Не дети. Но всё равно волнуюсь.

Они купили цветы, сели в такси и помчались по Большой Садовой в сторону Дворца культуры «Ростсельмаша».

Дверь открыла Евгения Васильевна.

– Как и обещал, я привёл девушку, которую люблю, – сказал Сергей, представляя невесту матери.

– Здравствуйте, – пролепетала Соня, вручая розы.

– Спасибо! – сказала та. – Очень рада. Снимайте пальто и проходите в комнату. Серёжа, помоги Соне.

В гостиной их встретил Михаил Иванович.

– Наконец-то вы пришли. Рад видеть. Серёжа много нам о вас рассказывал. Я его отец. И зовут меня Михаилом Ивановичем. Проходите. Хоромы у нас небольшие, но нам и не нужно других. Зато – четыре комнаты. Раньше таких и не строили. Родители мои работали на заводе и ещё до замужества получили в этом доме квартиры. Потом, когда отец женился на моей маме, они получили разрешение и из двух сделали одну четырёхкомнатную.

Ты, дочка, присаживайся на диван. Мы исповедуем простую философию: хочешь быть счастливым – веди себя как счастливый человек. Хочешь быть богатым – веди себя как богатый. Хочешь жить в этом мире – живи и радуйся, а не ходи с кривым и недовольным лицом, что мир несовершенен. Мир создаём мы… в своей голове.

– Мне нравится ваша философия, – ответила Соня, присаживаясь на диван.

Михаил Иванович и Евгения Васильевна интересовались всем: где живут и работают её родители, к чему она стремится, о чём мечтает. Соня отвечала, и постепенно её волнение прошло. Она иногда шутила, иногда возражала.

– Мне кажется, – говорила она, задорно глядя на Евгению Васильевну, – жена в семье главная! А если муж думает, что это он всё решает, значит, она ещё и умная! А если серьёзно – не должно быть никаких главных. На то она и семья!

Очень скоро Соня стала чувствовать себя в этом доме легко и свободно. И родителям Сергея она понравилась.

– Серёжа, ставь стол. Недаром же я так старалась. Время обедать.

Сергей расставил стол-книжку, часто используемый в таких малогабаритных квартирах. Евгения Васильевна накрыла его белой скатертью и направилась на кухню, чтобы принести уже готовые блюда. Соня пошла за ней:

– Разрешите вам помочь. Мои родители живут примерно в такой же квартире, только у них три комнаты. И едят они на такой же маленькой кухне. А когда приходят гости, они тоже расставляют такой же стол-книжку. Всё это мне напомнило мой родной дом…

– Мне хотелось бы, Сонечка, – ответила Евгения Васильевна, – чтобы и этот дом тебе стал родным. Бери салаты и неси на стол.

 Во время обеда пили красное вино и Михаил Иванович, уже слегка охмелевший, предложил это застолье считать помолвкой.

– Как ты, дочка, относишься к моему предложению?

– Не сильно ли мы торопим события? – смущённо ответила Соня. – Я хотела бы Серёжу познакомить с моими родителями. А это возможно не раньше июля – августа. Да и мы лучше узнаем друг друга…

– Ну, что ж. Наверное, ты, дочка, права. И всё же сегодня необычный день. Не поверишь: Серёжа впервые привёл девушку в дом.

– Конечно, этот день, по крайней мере, для меня значит много, – ответила Соня и посмотрела в глаза Михаилу Ивановичу.– Я с вами познакомилась…

Сергей сидел за столом и молчал. Он был смущён не менее Сони. Понимал, что всё выглядит так, будто родители торопятся его женить. Ему было не по себе. Но после праздничного обеда, плавно перешедшего в ужин, он принёс из своей комнаты и надел на палец Сони небольшое колечко, которое, как потом узнала она, досталось ему от бабушки.

– Помолвка это или не помолвка, но хочу, чтобы ты знала, что я тебя люблю и прошу стать моей женой!

Ни родители Сергея, ни Соня не ждали от него ничего подобного. Евгения Васильевна была счастлива. Она готова была расплакаться от счастья, что, наконец, дождалась услышать такое от сына.

Соня смотрела на Сергея так, что было ясно: согласие стать его женой им получено.

Вечером, прощаясь, Михаил Иванович сказал Соне:

– Я надеюсь, дочка, что мы часто будем тебя видеть в этом доме. Теперь это и твой дом! Разреши, я тебя поцелую?

Расчувствовавшийся, он поцеловал Соню в щёку и обнял сына.

– Будьте счастливы!



9. Вечером второго мая Сергей с Соней зашли к Волгиным, чтобы поздравить друзей с праздником. По телевизору показывали кадры пожара в одесском Доме профсоюзов. Как обезумевшие от страха люди прыгали с верхних этажей и… разбивались. Как добивали тех, кто был ещё жив. Как бесновались озверевшие головорезы, а диктор, словно сторонний наблюдатель, говорил и говорил:

– Второго мая в Одессе должен был произойти футбольный матч между одесским «Черноморцем» и харьковским «Металлистом». Футбольные ультрас решили пройти по центру города с лозунгами о единстве Украины. Им навстречу вышли сторонники федерализации. Встреча двух групп состоялась на улице Греческой. Первый выстрел прозвучал со стороны футбольных ультрас. Стреляющего схватили сторонники федерализации, избили и сдали представителям милиции. Тем не менее, это событие стало «выстрелом из пушки «Авроры», который дал сигнал обеим сторонам к началу активного противостояния. Прорвав немногочисленные кордоны милиции, представители обеих сторон схлестнулись в рукопашной схватке....

– Вот и началось, – сказал Сергей. – Украина в огне. Протесты на востоке страны, во многих городах.

– Донецк и Луганск уже провозгласили народные республики в составе Украины, – добавил Константин.

– Провозгласили, – заметила Катя, – только кто их признает? Я тоже провозгласила себя королевой.

– Этот факт я признал давно, – улыбнулся Конс-тантин.

– Вот и начало гражданской войны, – тихо проговорила Соня. – Но меня удивляет, что всё это произошло в Одессе. Я люблю этот город. Он всегда отличался своей самобытностью, дружелюбием и, мне казалось, аполитичностью. Недаром его всегда называли свободным городом. Почти двести лет Одесса жила в режиме порто-франко, свободной таможенной зоны. Здесь жили люди разных национальностей, а город славился не только свободной торговлей, но и прекрасными врачами и музыкантами, литераторами и своим своеобразным юмором. Этот город один из первых был назван героем. И вдруг такое зверство!

– Там живут родители и родственники мужа моей сестры, – добавил Сергей, о чём-то напряжённо размышляя.

– Совершенно очевидно, – сказала Катя, – что всё это организовали приехавшие из западных областей фашиствующие молодчики, руководимые и оплачиваемые политиканами, рвущимися к власти.

– Фанаты – только факел, поднесённый к запалу, – добавил Константин. – Разве не ясно, что всё это было заранее придумано?! Но ты, Катюша, права: исполнителями были не фанаты, а приехавшие из западных областей боевики. Кому-то нужно было отвлечь людей от происходящего в Киеве. И запугать народ. Всех, кто был против нового курса, – заявил Сергей. – Хочу всё увидеть своими глазами.

– Куда ты поедешь! – воскликнула Катя. – Что нового ты увидел в Киеве? К тому же в издательстве работать некому.

– Книжку мы сдали в печать. Новых заказов нет. Ничего страшного не произойдёт, если я на неделю съезжу в Одессу, – упрямо повторил Сергей.

Он встал и возбуждённо заходил по комнате.

Вслед за ним резко встал и Константин, решительно произнёс:

– Я с тобой. Возьму камеру. Будет прекрасный репортаж с места событий. А текст напишешь ты.

В это время заплакала малышка и Катя, с упрёком взглянув на мужа, бросила:

– Мне без тебя будет тяжело.

Обрадованный тем, что с ним поедет Константин, Сергей пытался её успокоить:

– Нина Васильевна и Соня тебе помогут. Не на войну же мы едем.

– Я попрошу Игоря. Он нас туда отвезёт на своей машине. И будет это недорого – только стоимость бензина, – добавил Константин.

Соня промолчала. Ей было обидно, что Сергей не предложил и ей поехать с ними. Катя вышла кормить дочь. Константин позвонил Игорю и договорился с ним о поездке. Оговаривали детали, а Соня с обидой смотрела на Сергея.

– Чего ты на меня так смотришь, Сонечка? – спросил он. – Я не могу иначе. Хочу в этом разобраться и написать сценарий, чтобы никто меня не мог упрекнуть в предвзятости.

– Упрекать всё равно будут. У людей могут быть разные мнения на события. Разные! – повторила она. – Но мне обидно, что ты мне не предложил поехать с тобой.

– Как я мог? Ты же знаешь, что был бы рад, но тебе предстоит огромная работа, которую уже нужно начинать. К тому же Костя едет как оператор и нужно будет помочь Кате. Я не думал тебя обижать. К тому же мы не знаем, где нам придётся ночевать. Родственников Володи я почти не знаю. Да и не могу их подставлять. Сейчас связь с россиянами, тем более – журналистами, может быть для них небезопасна.

– Ладно, – грустно сказала Соня, понимая, что Сергей прав. – Проехали. Идём. Тебе нужно собраться.

В комнату вошла Катя. Покормив дочь, она уложила её спать.

– Мы собирали деньги на квартиру, – сказала она Константину. – Возьми из них какую-то сумму, чтобы вы ночевали не на вокзале.

– Расходы мы делим на двоих, – заметил Сергей.

– А у тебя откуда деньги? – удивилась Катя.

– Можешь смеяться, но и мы с Соней собираем на квартиру.

– Вы сначала узаконьте свои отношения, – впервые за вечер улыбнулась Катя. – Мы с Костей сколько живём – никак собрать не можем. А вы до сих пор живёте отдельно друг от друга. Они собирают!

– В ближайшее время мы решим эту проблему, – сказал Сергей. – Может, первое время поживём с моими.

Константин решительно произнёс:

– Идите уже. И тебе собраться нужно. В шесть к тебе подъедет Игорь. Потом вы заедете за мной и мы двинем в славный город Одессу.

Сергей подал Соне плащ, надел ветровку, говоря:

– Мы, Кот, привыкли уходить по-английски, любить по-французски, посылать исключительно по-русски… Давайте прощаться.

Он подошёл к Кате и поцеловал её.

– Неспокойная душа! – шутливо упрекнула его она. – Чтоб обидеть женщину, много ума не надо. Как ты можешь сейчас оставить Соню?!

– Ты права. Ум нужен… чтобы не обидеть! – ответил Сергей. – Едем на неделю. И делаю это, если хочешь знать, и для Сонечки. Хочу написать сценарий, который она будет снимать как свою дипломную работу. Знаю, Катюша, что женская логика создана для того, чтобы офигела мужская психика. Но мы этому противимся.



Проводив Соню, Сергей добрался домой в одиннадцать часов. Собрал сумку, документы и лёг. Но заснуть никак не мог. Во сне стал свидетелем необычного судебного заседания.

В небольшом зале собралось много народа. На скамье подсудимых в железной клетке сидел исполняющий обязанности президента Украины Турчинов. Уже прошли допросы свидетелей и начались прения сторон.

Защитник, высокий лысый мужчина, темпераментно говорил, обращаясь к присяжным заседателям:

– Вооруженные люди ворвались в крымский парламент и вынудили законодателей проголосовать за нового премьер-министра. Нет, как вам это нравится?! Депутатов заставили голосовать под прицелом оружия. Потом говорят о свободных выборах! Избрали политика, чья партия «Русское единство» на прошлых выборах едва наскребла всего три места из ста возможных.

– Это ваши домыслы, – прервал адвоката прокурор. – Всегда проигравшие на выборах обвиняют победителей. Какое оружие? О чём вы говорите? Был же референдум. Там нельзя запугать народ, голосующий в разных городах и сёлах на всей территории Крыма.

– Попрошу обвинителя не прерывать выступление защитника, – грозно застучав деревянным молоточком, строго проговорил судья.

– Российские войска, – продолжал адвокат, – одетые в форму без опознавательных знаков, вошли в Крым якобы для защиты русскоязычного населения. Они оцепили украинские базы, заблокировали все порты и аэропорты и установили контрольно-пропускные пункты с российскими флагами на двух магистралях, ведущих в Крым. А в пяти километрах от Керчи колонна бронированных боевых машин пехоты подошла к российской пристани.

Таким образом, вторжение в Крым – тщательно спланированная военно-политическая акция. Подобное уже происходило в пятьдесят шестом году в Венгрии, в шестьдесят восьмом – в Чехословакии, а в семьдесят девятом – в Афганистане.

– Россия, – возразил обвинитель, снова прерывая защитника, – обязана защищать своих соотечественников, свои экономические и военные интересы, которые оказались под угрозой. Нельзя было поступить иначе. Так поступают и другие страны, защищая свои интересы. Американское правительство, например, за последние десять лет ввело в ряд стран огромное количество своих войск. Оно виновно в смерти миллионов людей на территории этих стран.

Судья не отреагировал на грубое нарушение регламента и продолжал слушать спорящие стороны.

– У вас, коллега, странная позиция, – прервал прокурора адвокат. – По вашему мнению, любая страна должна руководствоваться не законами, а своими личными интересами! Такая же позиция была и у Гитлера. Сегодня вам пришло в голову отхватить Крым, потому что там ваши интересы, а завтра вы решите, что они лежат в Восточной Европе, послезавтра – в Греции или во Франции… Так можно оправдать любую агрессию. А есть еще Аляска – исконно русская земля. Эскимосам разве не надо помочь? Если будете искажать факты, переворачивать события с ног на голову, то и до Аляски доберемся. Так что – давайте жить дружно!

– О чём вы говорите?! – воскликнул прокурор. Позвольте вам напомнить! В семнадцатом веке царь Алексей Михайлович построил крепость, вокруг которой вырос город Харьков. Там селились бежавшие от поляков с правобережья Днепра малороссы. Примерно тогда же был основан город Сумы. Россия спасала соотечественников, которых угнетали и убивали поляки.

В восемнадцатом веке Екатерина Вторая основала Екатеринослав (Днепропетровск). На реке Лугань заложила чугунолитейный завод. Сюда приехали жить и работать выходцы из центральных и северо-западных губерний России. Так возник город Луганск. А на Днепре она создала судостроительное производство, и город назвали Херсоном.

В девятнадцатом веке Александр Второй построил город вокруг металлургического завода в Юзовке. Нынче это город Донецк.

То же можно сказать об Одессе и Чернигове, о Симферополе и Мариуполе, о Кривом Роге и Запорожье, о Кировограде и Николаеве. И это объявляются исконно украинскими городами! Вы всё объявляете украинским. У вас и Иисус Христос – украинец!

Защитник такое спокойно слышать не мог. Он воскликнул, несмотря на то, что судья, седой мужчина в чёрной мантии, уже стучал своим молотком:

– Вы уже заколебали своими открытиями! Лучше вспомните, как под русской империей оказалась Сибирь, и отдайте эти земли народам, которые завоевала Россия. Она была и есть захватническое государство. Москали постоянными войнами и хитростью захватила шестую часть суши на Земле, а теперь намерены съесть и Украину. Подавитесь! По вас тюрьма плачет! Вы – позор человечества!

Судья прекратил стучать своим деревянным молоточком и пригласил к себе спорщиков.

– Вы что себе позволяете? – строго спросил он и грозно посмотрел на них. – Чем вы отличаетесь от подсудимого? И он убеждён в своей правоте. Успокойтесь, или я вынужден буду вас заменить. Идите и держите себя в руках. Это суд, а не кулачный бой. Или вы так хотите воздействовать на присяжных заседателей? Держите себя в руках!

В это время у кого-то из присяжных громко зазвонил телефон.

– Я же просил выключить все телефоны! – воскликнул судья, глядя на присяжных заседателей, среди которых тоже мнения разделились, и они были готовы от слов перейти доказывать свою правду кулаками!

Но телефон звонил и звонил…



– Вставай, сынок, – тормошила Сергея Евгения Васильевна. – Пять утра. Иди, умойся и позавтракай. Я положила в твою сумку пирожки и термос с кофе в дорогу. Вставай. Ты же говорил, что за тобой заедут в шесть.

Сергей никак не мог отойти от сна. Подумал, что как было бы хорошо, если бы у него был магнитофон, записывающий сны. Готовый сценарий и прекрасная тема для фантастического романа.

Наконец, встал, быстро умылся и пошёл на кухню завтракать.

– Я знаю, – сказала Евгения Васильевна, наблюдая, с каким аппетитом он ест овсяную кашу, – суть современной журналистики – собрать сплетни быстрее, чем юристы соберут доказательства. Только не понимаю, чего вам туда ехать? Я не говорю, что ты обязательно попадёшь в какую-нибудь историю. К этому я привыкла. Но зачем ехать так далеко? Мог бы и здесь попасть в историю. И материал собирать, не выходя из дома. В Интернете представлены разные точки зрения на происходящее.

– Мамуля! Напрасно ты считаешь меня журналюгой жёлтой прессы, пишущим по заказу. Такие действительно, чтобы получить место у корыта, должны быть порядочными свиньями. Мы с Костей хотим зафиксировать реальную картину. И не с чужих слов. Хотим увидеть это своими, а не чужими глазами.

– За неделю, да ещё практически нелегально, вы сделать этого не сможете. Но я знаю, что тебя не переубедить. Только прошу: будьте осторожны. А я созвонилась с Володей. Он обещал связаться со своими в Одессе, чтобы вам хотя бы было где спать. Обещал передать адрес. Я сброшу его тебе. Ты зарядное устройство взял?

– Взял, – ответил Сергей, допивая кофе. – А батя где?

– Спит, – ответила Евгения Васильевна. – Вчера пришёл поздно. У них на заводе аврал. Пусть поспит. О том, что ты решил ехать в Одессу, ему не говорила. Зачем волновать раньше времени? Расскажу, когда проснётся. К этому времени вы будете уже далеко.

Сергей взглянул на часы. Было без двадцати шесть.

Евгения Васильевна сидела напротив и смотрела на сына.

– Что ты так на меня смотришь, словно прощаешься? – сказал Сергей, подходя к матери и обнимая её. – Во-первых, я буду всё время на связи. И приедем мы не позднее чем через неделю. Приеду и засяду за сценарий. Я не могу подвести Соню. А если с нами что случится, Катя Волгина мне не простит. Считает, что я Костю уговорил ехать.

– Люди не прощают двух вещей: зависимости и независимости. Но Катя умница и всё поймёт.

– Мы с Костей – друзья, и это всё. О какой зависимости или независимости можно говорить?!

– А как Сонечка отнеслась к твоему решению? Думаю, будет волноваться, переживать.

– Понятно, что будет волноваться. Но не поехать я не мог.

Сергей ещё раз взглянул на часы и резко встал.

– Пора!

Он подошёл к матери и крепко её поцеловал. Потом надел ветровку, туфли и вышел из квартиры.

Машина его уже ждала.

– Привет! Давно ждёшь? Я вроде бы не опоздал.

– Привет, Серый, – сказал Игорь. – Всё нормально. Садись на заднее сиденье. Кот любит сидеть на переднем. Раньше его укачивало.

Игорь включил передачу, и они поехали к Константину. Машину Игорь водил мастерски и принципиально никогда не нарушал дорожные правила.

Было раннее утро, но машин в городе на дорогах было много, и они медленно ползли за большегрузной фурой.

– Как жизнь? – спросил Сергей.

– Какая жизнь?! Выживание. Зарплату задерживают. Хорошо, что ещё успел, как воспитанник детского дома, получить квартиру, а так бы вообще не знал что делать. В свободное время таксую. Прихожу домой поздно, а утром нужно на работу. Так и живу.

– Как же ты взялся нас отвезти?

– Были отгулы. Ездил в командировки по области.

– Спасибо. Выручил.

– А ты на машине в Одессу ездил? – спросил Игорь.

– Много раз. Не знаю, сколько мы простоим на таможне. Раньше, помню, за десять часов добирался. Правда, машин тогда было меньше. А ты в Одессе заночуешь и поедешь налегке назад.

– Нет, – твёрдо сказал Игорь. – Ночевать не буду. Сразу двину обратно. Часа в три ночи буду дома. Мне не привыкать.

Они подъехали к дому, в котором жил Константин. Тот вышел, как и договаривались, ровно в шесть двадцать. Пожал друзьям руки, аккуратно уложил камеру в багажник и сел рядом с водителем.

– Сегодня я исполняю роль штурмана. Двигаем, – сказал он, включая навигатор. – Катюша мне положила столько жратвы, что у нас на обед будут и котлеты, и овощи.

– Котлеты не испортятся? – спросил Сергей.

– У меня сумка-холодильник, – ответил Константин.

– А у меня двухлитровый термос с чёрным кофе, – добавил Сергей.

– Это всё здорово, но, во-первых, обедать будем в машине на ходу, – сказал Игорь. – А во-вторых, сейчас заедем на заправку.

На ближайшей бензоколонке Игорь заправил машину, наполнил канистры, и они выехали на трассу.

Ранним утром дорога была свободной. По голубой ленте асфальта шуршали колёса их «Антилопы-Гну». Когда-то Сергей так назвал видавшую виды старенькую машину Игоря. Это имя понравилось.

– А знаете ли вы, – весело спросил Константин, – что антилопы гну – самый известный вид антилоп. Это рогатые животные, обитающие в саваннах Африки. И он, чем-то очень довольный, тихо стал напевать старую весёлую песенку:

Каждый вечер, вернувшись с работы,
Трое милых весёлых парней,
Разложив в своём садике ноты,
Развлекали родных и друзей.

Позабыв все земные заботы
И усевшись на травку под вяз,
Вы поверьте, звучали не хуже, чем джаз,
Мандолина, гитара и бас!

Друзья подхватили песню, и в салоне уже громко звучало трио голосов:

 Да-да, да-да, как джаз –
 Мандолина, гитара и бас!



10. В Одессу друзья въехали, когда на часах было около пяти вечера. Игорь припарковал машину на Преображенской, заглушил мотор.

Сколько Сергей ни уговаривал его отдохнуть, переночевать и рано утром ехать обратно, тот упрямо повторял:

– Поеду сейчас. Если захочу спать, посплю в машине. Какие проблемы?!

Друзья взяли свои вещи. Чтобы не привлекать внимания, камеру упаковали в хозяйственную сумку. Попрощались с Игорем. Он развернул машину и вскоре исчез из вида.

Ещё в дороге Сергей несколько раз созванивался с Соней и матерью. Евгения Васильевна прислала ему адрес Ильи, младшего брата Володи. Сказала, что звонила ему и он будет рад их принять. Сергей был с ним знаком. Врач по образованию, он работал в городской больнице хирургом. Когда-то та больница называлась Еврейской, так как была построена на деньги еврейской общины. В ней и работал Володин дедушка профессор Франкенберг.

Постояв в нерешительности, не зная, куда идти где искать этот Первый Водопроводный переулок, Сергей стал голосовать, пытаясь остановить какую-нибудь машину. Вскоре возле них притормозил белый внедорожник, за рулём которого сидел белобрысый парень.

 – Я таки дико извиняюсь, но куда это вас так послали, шо ви пришли именно сюда? – спросил он, демонстрируя своеобразный одесский говор. – Здесь стоянка запрещена, так што штраф за ваш счёт. Я таки готов послушать за вашу просьбу. Што вы мне хотели сообщить интересного?

– Какая разница, где мы оказались, – стараясь говорить в таком же тоне, ответил Сергей. – Важно, куда нам нужно и сможете ли вы нас туда доставить.

Парень сразу понял, что эти двое приезжие и города не знают.

– Вы не подскажете, где здесь Первый Водопроводный переулок? – продолжал Сергей.

 – Я знаю, где Второй, а вот где первый… Какого города?

Сергей оценил юмор одессита.

– А какой вы нам посоветуете? – спросил он с улыбкой.

– Вы шо, спешите скорее, чем я? Зачем вам какой-то переулок? Такая хорошая погода – езжайте на море! У нас в Одессе столько красивых девушек, что хочешь не хочешь, а хочешь, – продолжал водитель, явно наслаждаясь своим остроумием.

Эта болтовня надоела Константину, и он спросил, сможет ли он их подвезти?

Тот взглянул на него и назвал цену в гривнах.

Друзья не имели представления, дорого это или нет.

– Шеф, у тебя хоть капля совести есть?! – воскликнул Сергей. – За такие деньги мы лучше пешком пройдёмся.

– Капли есть... Вам шо, таки накапать?

Он резко сорвался с места и, обгоняя трамвай, вскоре скрылся из вида.

– Как прикажешь тебя понимать? Почему ты отказался? – спросил Константин.

– Да никак… смирись, – продолжая по инерции подражать одесситу, ответил Сергей. – Я не знал, что у тебя есть гривны. И зелени у нас нет, так что придётся пешком. Главное – направление я знаю. Нам нужно к железнодорожному вокзалу. Только далеко ли? Одесса не маленький город.

– Во-первых, у меня есть триста долларов, причём сотня мелочью, – ответил Константин. – Пешком, я думаю, мы с тобой к утру дойдём.

– Но мне кажется, что отказались мы правильно. Теперь будем знать ориентировочно цену. К тому же увидим город, людей. Целый день сидели в машине.

Они двинулись по шумной, полной народа Преображенской. Пройдя несколько кварталов, спросили у пожилого мужчины, прогуливающегося у трамвайной остановки:

– Скажите, уважаемый, если мы пойдём по этой улице, там будет железнодорожный вокзал?

 – Там будет вокзал, даже если вы туда не пойдёте! – ответил он и поспешил к подошедшему трамваю.

В конце улицы перед входом в парк трамвайные рельсы расходились в разные стороны.

– Куда теперь? – спросил Константин. – Наше дело правое. Идём направо.

Через несколько метров они встретили женщину, выгуливающею на поводке маленькую собачку.

– Будьте добры, скажите, пожалуйста: правильно ли мы идём к вокзалу? – спросил Константин.

 – Таки да! Только совершенно в противоположном направлении! – ответила женщина. – Вы, наверное, приехали из другого города. Одесситы всегда привыкли ходить налево. Садитесь на двенадцатый номер трамвая и через три остановки вы таки увидите вокзал.

В конце концов, проблуждав ещё с полчаса, они дошли до Первого Водопроводного переулка и оказались у старого трёхэтажного дома из почерневшего от времени ракушечника. Пройдя под аркой, они оказались во дворе-колодце. Он напомнил Сергею ростовские дворики. Поднявшись по старинной мраморной лестнице на третий этаж, Сергей позвонил в квартиру, где по его представлениям должен был жить Илья.

– Это квартира Франкенберга? – спросил Сергей у женщины, открывшей дверь.

Та расплылась в улыбке и, обернувшись, позвала мужа:

– Илюша! Чтоб ты был здоров: они таки приехали!

В прихожую, в которой двум людям трудно было разминуться, выглянул черноволосый парень в зелёном махровом халате.

– Чего же ты стоишь, – обратился он к жене. – Приглашай гостей! Рад… Очень рад. Оставьте свои вещи в прихожей и проходите в комнату! Мне звонила твоя мама. Я бы, тебя, Серёжа, не узнал, – сказал он, глядя на Константина.

– Сергей – он, – уточнил тот, указывая на друга. – Меня зовут Константином.

– Да? А мне показалось, что вы больше похожи на жену моего брата. Рад знакомству. Проходите в комнату. Там и будем уточнять, кто есть кто. Сергея я видел много лет назад на свадьбе брата.

Илья освободил проход, и друзья смогли пройти в комнату.

В большом, залитом светом зале было просторно. Никакой лишней мебели. Диван, который выдвигался, образуя два спальных места, телевизор на стене напротив и стеллажи с книгами. В углу у окна – письменный стол с компьютером. Комната скорее походила на кабинет. Из неё дверь вела во вторую комнату, по-видимому – спальню хозяев.

«Скромно живут в Одессе врачи, – подумал Сергей, усаживаясь рядом с Константином на диван. – Интересно, кем работает его жена. Судя по всему, она тоже медицинский работник, может, операционная сестра…»

Он не успел додумать. Женщина, которую, как оказалось, звали Оксаной, сказала с улыбкой, обращаясь к Сергею:

– Серёжа, когда вы молчите, вас таки приятно слушать. Вы правы, я операционная сестра в больнице, в которой работает Илья. По совместительству – его жена. Но на жизнь зарабатываю своими экстрасенсорными способностями. Я хорошо слышу мысли людей и иногда могу помогать им. Но мы будем ещё иметь возможность с вами ближе познакомиться. Мойте руки и идёмте в кухню, где мы обычно едим. О вашем приезде мы знали с утра, так что я успела кое-что приготовить.

Потом, обращаясь к Константину, добавила:

– Да не волнуйтесь вы так за свою камеру, Константин. Ничего с нею не случится. Идите мыть руки, и пошли к столу!

И Сергей, и Константин удивились не только тому, что Оксана легко читала их мысли, но и её энергии, напору и властности.

Все прошли в кухню, напоминающую гостиную. Большой стол, вокруг которого стояли мягкие стулья, кухонный гарнитур с электрической печкой, посудомоечной машиной, микроволновкой, огромным холодильником и другой бытовой техникой. Оксана заметила:

– Мы с мужем могли давно сменить квартиру и жить где-нибудь в новом доме. Но это квартира моего дедушки, и я не могу и не хочу отсюда никуда переезжать.

Ужин больше походил на праздничный обед – с фаршированной рыбой, различными салатами и дорогими винами. Очень скоро Сергей пожалел, что остановился у брата Машиного мужа. Если так будет продолжаться и впредь, ни о каком сборе материала для сценария нельзя будет и думать. Вспомнил, как когда-то говорил в университете их профессор, что творить нужно только на голодный желудок. Но его успокоила Оксана:

– Вы, дорогие наши гости, не думайте, что такое пиршество будет каждый вечер, пока вы будете у нас. Сегодня выходной день, и я имела время что-то сделать. Обычно мы работаем часов до шести. Приходим, и уже не до еды. Наш ужин обычно достаточно скромен: кефир, бутерброд или наскоро сделанные оладьи.

Потом зашёл разговор о событиях второго мая. В этом разговоре больше принимал участие Илья.

– Мы с Оксаной работаем в Еврейской больнице на Госпитальной. Второго нас срочно вызвали на работу. Сразу несколько машин скорой помощи привезли людей с ожогами. Всю ночь провозились: обрабатывали, капали, проводили противошоковые мероприятия. Там и узнали, что произошло.

– Так что же произошло? – нетерпеливо спросил Сергей.

– Об этом лучше расскажет Оксана. Она всё видела внутренним взором, – ответил Илья. – Поначалу я тоже всему этому не верил, но много раз имел возможность убедиться, как малы наши знания. Сократ, безусловно, был прав, говоря, что он знает, что ничего не знает. Поэтому можете верить тому, что она расскажет.

– Это, конечно, хорошо, – сказал Константин, – и мы, если вы не возражаете, запишем её рассказ на магнитофон. Но хотелось бы поговорить ещё и с очевидцами, снять какие-то кадры.

– Вряд ли вам это удастся, – ответил Илья. – Место пожара оцеплено, и туда никого не пускают. Да и что можно увидеть спустя столько времени? Закопчённые стены? Внутрь вы не пройдёте. Да и очень мала вероятность, что кого-нибудь из очевидцев найдёте. Люди боятся что-то лишнее сказать. Страх…

– Так что же произошло? – спросил Сергей. – Как могло случиться, что погибло, как сообщают газеты, сорок восемь, а пострадало около двухсот человек?

– В этот день, – начала свой рассказ Оксана, а Константин включил запись на смартфоне, – произошли столкновения между сторонниками интеграции в Европу с теми, кто говорил, что нужно укреплять связи с Россией. Первых было значительно больше, да и вели они себя агрессивно, были вооружены дубинками и кастетами, даже огнестрельным оружием. Сторонники федерализации бежали в сторону своего лагеря, разбитого напротив Дома профсоюзов на Куликовом поле. Стали строить баррикады, но прибежавшая туда толпа, остервеневшая от запаха крови, с криками «Слава Украине» загнала своих противников в здание Дома профсоюзов, которое потом и подожгла. Тех, кто оказался в здании, они называли русскими. Их забросали бутылками с зажигательной смесью с криками: «Горите в аду!» Пожаром было охвачено несколько этажей, люди отступали от огня на крышу. Несколько человек выпрыгнули из окон в надежде спастись.

– Вот такая картина маслом, – подвёл итог рассказу жены Илья. – Но завтра, я думаю, вам повезёт, и вы услышите кого-нибудь из очевидцев. А сейчас идёмте спать. Завтра у меня сложная операция.

Оксана постелила гостям на диване, пожелала спокойной ночи и вышла из комнаты.

Уставшие от длительного путешествия друзья разделись и легли спать.

Засыпая, Сергей вдруг снова оказался в том зале суда, в котором он находился в прошлую ночь.

Седой полный судья в чёрной мантии стукнул деревянным молоточком и громко произнёс:

– Начинаем допрос обвиняемых. Ваш допрос, Пётр Николаевич, – обратился он к защитнику. – Допрашиваем Александра Валентиновича Турчинова. Обвиняемый Турчинов, встаньте и отвечайте на вопросы вашего защитника.

Обвиняемый, грузный лысый Турчинов, недовольно ворча, встал.

– Александр Валентинович, – обратился к нему адвокат, – расскажите о вашем видении ситуации.

Подсудимый, несомненно, готовился к этому допросу. Он взял тетрадку, надел очки и, проведя левой рукой по лысой голове, словно погладив и приободрив себя, начал громко говорить. Чувствовалась школа ещё советского времени, когда он был секретарём райкома, а потом и заведующим отделом пропаганды Днепропетровского обкома комсомола.

– Под прикрытием фигового листка Россия сфабриковала инцидент, будто бы украинские молодчики совершили ночью налёт на штаб милиции в Симферополе. Но жители соседних домов не слышали выстрелов нападавших, и ущерб, нанесённый штабу, репортёрам показать так и не смогли. А уже в понедельник третьего марта премьер-министр России Медведев постановил начать строительство моста через Керченский пролив. Не быстро ли он отреагировал на захват Крыма? Между прочим, Керченский пролив до тех пор находился в международных водах.

Россия годами готовила политическую почву, финансируя пророссийские партии и ассоциации Крыма. Новый мэр Севастополя – гражданин России. В течение всего нескольких часов после прибытия российских войск над Крымом таинственным образом взвились новенькие флаги России. Не странно ли это?!

Но можно ли считать мнение жителей Севастополя обязательным для остального населения Крыма? Только четыре процента населения полуострова имели российские паспорта. Они пользовались равными правами с украинцами, татарами и другими национальными меньшинствами.

Крымский референдум проходил в условиях российской оккупации. В самой же России, напомню, нарушения на выборах в две тысячи одиннадцатом году привели к массовым протестам.

Для того чтобы голосование по статусу Крыма было признано международным сообществом, процесс должен был проходить при мониторинге международных наблюдателей, а не при одобрении зависимых от России Беларуси и Казахстана.

Екатерина Великая аннексировала Крым в одна тысяча семьсот восемьдесят третьем году, положив конец существованию независимого Крымского ханства. За сто тридцать пять лет судьба татар сложилась трагически – голод, гражданская война и депортации привели к исчезновению половины татарского населения в Крыму.

Мустафа Джемилев, переживший советский ГУЛАГ, лидер этнических татар, отреагировал на вторжение России следующими словами: крымские татары «будут воевать» – даже если им придётся физически бороться с узурпаторами.

И в этот момент на сцену выходит геополитика. Путин заявил четвёртого марта, что захват Крыма не является его целью. Однако если он установит подобную Абхазии марионеточную республику, у него появится возможность зачистить береговую линию и смело утверждать, что теперь Чёрное море – российское озеро. Но как к этому может отнестись мировая общественность, и в первую очередь Турция?! На протяжении двух столетий Россия воевала с ней двенадцать раз. Франция и Англия воевали на стороне турок. Контроль Кремля над Крымом нарушил баланс сил, просуществовавший в Чёрном море на протяжении четверти века. Оккупация Крыма породила много больших проблем, которые, скорее всего, не решить мирным путём.

Что же касается трагедии в Одессе, которая произошла второго мая этого года, то кандидат в президенты Украины Юлия Тимошенко назвала эти события «защитой зданий администрации». По её мнению, во время мирной демонстрации в поддержку единства Украины диверсионные подразделения, направленные Россией, затеяли беспорядки, драку, но на Греческой площади были биты и бежали, пытаясь скрыться в Доме профсоюзов на Куликовом поле. Следствие взяло в разработку несколько версий причин беспорядков второго мая.

Турчинова прервал судья:

– Будьте добры, говорите ближе к теме. Не надо нам излагать ваше видение событий. Что вы сделали, как исполняющий обязанности президента, чтобы предупредить эти трагические события?

Но Турчинова трудно было сбить с намеченной линии защиты. По совету адвоката он должен был говорить обо всём, только не о том, что он делал. Впрочем, что он мог делать, когда многочисленные военизированные группировки готовы были пролить море крови, чтобы прийти к власти. А у него лишь одна жизнь, и он не торопился с нею расставаться…

Он продолжал:

– По мнению экспертов МВД Украины Дом профсоюзов загорелся от бутылок с зажигательной смесью, которые российские наймиты и сторонники федерализации Украины сами бросали с крыши Дома профсоюзов в своих оппонентов. В подтверждение этой версии сотрудники следственного управления обнаружили на месте пожара хлороформ, который и явился причиной удушья. И сейчас русские вмешиваются в дела на востоке Украины, хотят прибрать к рукам Донецк и Луганск так же, как сделали это с Крымом. Направляют туда свои войска и военную технику…

Вдруг из зала к нему подбежал спортивного вида парень, протянул руки между металлическими прутьями клетки, схватил подсудимого за плечи и стал трясти, крича:

– Брехня! Чего ты врёшь, сволочь! Это ты развязал гражданскую войну. Боишься за свою шкуру. Дрожишь перед «Правым сектором» и другими головорезами. Обстреливаете мирных жителей из пушек и миномётов. У меня погибли жена и маленькая дочь. Я живу в непосредственной близости от границы между Россией и Украиной и с полной ответственностью заявляю, что через границу не проходили военные колонны российских войск, а со стороны Украины идут колонны беженцев. Я специально приехал на этот процесс, чтобы засадить тебя в клетку надолго!

– Что вы меня трясёте, как грушу! Прекратите! – воскликнут Турчинов, испугавшись парня сильнее, чем суда. Понимал, что оправдываться ему придётся не перед прокурором, а перед людьми, которые пострадали в этом противостоянии. – Что я мог сделать, когда батальоны, финансируемые не государством, мне не подчинялись!..



– Да вставай же ты, наконец! – тормошил Сергея Константин. – Не спать же мы сюда приехали.

Он хотел уже брызнуть на него холодной водой, но потом передумал и громко запел:

Товарищ, товарищ, скажи моёй ты маме,
Что сын её погибнул на посте:
И с шашкою в рукою, с винтовкою в другою,
И с песнею весёлой на усте.
За щё же ж мы боролись,
За щё же ж мы страждались,
За щё ж мы проливали нашу кровь?!

Он заставил Сергея встать, стянув с него одеяло.

– Я взял у Оксаны план Одессы. Она дала нам гривны на транспорт, и после завтрака мы идём в город на Греческую площадь. Там всё начиналось.

– А что, Илья и Оксана уже ушли на работу? – спросил Сергей, потягиваясь и с удивлением глядя на друга.

– Ушли, но оставили нам ключи. Оксана приготовила завтрак. Иди мойся!



11. Через полчаса друзья вышли в город, прошли к скверику, раскинувшемуся у железнодорожного вокзала, сели в трамвай и поехали к центру, стараясь не привлекать к себе внимания. Народу было немного, и они стали свидетелями спора двух пожилых мужчин, сидящих впереди. Один из них был в белой рубахе-вышиванке и говорил, смешивая русские и украинские слова. Второй – типичный одессит, речь которого изобиловала своеобразными одесскими выражениями. Разговор их привлёк внимание Сергея, и он включил магнитофон.

– Фашисты таки убили на Украине шесть миллионов мирных жителей. Это тебе мало? – громко говорил одессит. – И помогали в этом им бандеровцы и полицаи.

– Що ты тычешь мене Бандеру? Вин борывся з оккупантами, – отбивался от Валентина Григорьевича мужчина в вышиванке.

– Чтоб ты таки знал, теперь новые бандеровцы и неонацисты, – продолжал одессит, – такие как Ярош, продолжают дело своих отцов и дедов. По трупам рвутся к власти. Неужели ты этого не понимаешь?!

– Никого воны не убивають. Воны хотят спокийно житы. Без коммуняк, без москалей.

– Они чокнутые, и руки у них по локоть в крови. Но поверь мне, рано или поздно эти выродки своё получат за убийства стариков, женщин и детей.

– А скiльки погибло украинцив, яки имели инше мнение? Чому ты об этом молчишь? Придурки недоделанные, как бы они ни искажали факты, правду николы нельзя скрыть!

– Ты, Фёдор, говоришь ерунду! И почему ты до сих пор не на месте президента Украины?..

Трамвай подошёл к остановке, на которой друзья должны были сходить. Сергей с сожалением выключил магнитофон и, выходя, взглянул на спорщиков. Они продолжали выяснение отношений, ни на кого не обращая внимания.

Пройдя по Дерибасовской один квартал и свернув направо, они оказались на Греческой площади. После трагических событий прошло уже трое суток, но до сих пор на тротуарах валялись битые стёкла, а окна многих магазинов были закрыты фанерой. Пахло гарью. Сергей не понял, почему здесь-то запах, но вскоре увидел стоящие остовы сгоревших машин, которые ещё не успели убрать.

На аллее сидел старик и с любопытством смотрел на проходящих мимо людей.

– Это то, что нам нужно, – сказал Константин и начал снимать разгромленную, некогда красивую Греческую площадь. Камера захватила забитые фанерой окна, кучу булыжника, скамейку и сидящего на ней седого мужчину. Они спрятали камеру в дорожную сумку и подошли к нему, спросили разрешения присесть рядом.

– Как я могу возражать? – сказал старик. – Каждый-всякий у нас может сидеть там, где стоит. А скоро сидящих будет, чтобы вы таки знали, больше, чем стоящих. К тому же я не настолько богат, чтобы иметь свою скамейку на Греческой площади.

Сергей внимательно посмотрел на него. Коротко стриженные седые волосы, пышные усы и изрезанное морщинами лицо. Рубашка, тельняшка, курительная трубка. «Настоящий морской волк», – подумал Сергей.

Константин сказал, что они недавно приехали в Одессу и не застали происходившие здесь бурные события.

Мужчина поправил усы, выпустил облако дыма, размышляя, не провоцируют ли его эти двое?

– Чтобы вы таки знали, молодые люди, что по тому, как вы говорите, можно легко определить, что вы приезжие, – ответил он. – Одесситы бы не спрашивали разрешения. Сели бы, и всё. Мало того, вы скорее всего из России, так что садитесь уже! Что же касается этого бардака, так вы таки правы. Здесь пару дней назад проходило побоище. Вы молоды, а пора бы уже повзрослеть. Нельзя же затевать такие разговоры с незнакомым человеком. Не те времена. Кто же в наше время, я вас спрашиваю, подходит к незнакомому человеку и начинает разнюхивать о том, что произошло здесь пару дней назад?

Сергей был вынужден признать, что у этого усача действительно глаз намётан и логика железная.

– Мы действительно приехали из России. Узнали о том, что здесь произошло, хотели поговорить с очевидцами.

– Вы таки меня удивили! Неужели есть люди любопытнее меня? – дружелюбно сказал мужчина. – Одесскую душу в девяносто – шестьдесят – девяносто не поместишь!

– И всё же, что здесь произошло? – спросил Сергей.

– Ну, что ж. Попытаюсь удовлетворить ваш интерес. Только я давно в том возрасте, который позволяет мне говорить всё, что думаю. Штоб я так жил, от нечего делать я недавно специально подсчитал, што ваша миролюбивая Россия за последние сто лет воевала двадцать семь раз! Как вам этот факт, я вас спрашиваю? И не думайте, што я хочу вас обвинить в чём-то…Только в незнании. Но незнание не освобождает от ответственности.

Потом, взглянув на Константина, добавил:

– И напрасно вы, молодой человек, здесь так громко разговариваете по-русски, делаете съёмки. Сейчас это небезопасно. К тому же русский язык без мата превращается в доклад. Вас здесь сразу же расшифруют.

– Почему? – удивился Константин.

–Для начала потому, что у вас вид на море и обратно. Так люди не ведут себя в Одессе. Вы излишне любопытны.

– В России можно приехать в любой город и снимать видео, говорить на любом языке, – ответил Константин, подумав: «Заснять бы такого. Уж очень колоритная фигура одессита».

– А вы возьмите видеокамеру, которую спрятали в дорожную сумку, – сказал, улыбаясь в усы, «морской волк», – и пройдитесь по улицам Одессы, поснимайте что-нибудь. Тогда увидите. Останетесь живы – жду видеорепортаж! Так што: хай живэ Украина!

Сергей спросил, не знает ли он кого, кто был очевидцем событий.

– Сын мой, Андрей, едва ноги унёс, – ругнулся мужчина. – Только он вряд ли вам что расскажет.

– И всё же… – сказал Сергей, – можно ли нам его увидеть? О том, что произошло, пишут много. Но врут.

– А у вас не врут? – спросил мужчина, доставая из кармана мобильный телефон. – Андрей! Ходь ко мне. Я на своей скамейке, где же ещё? Да успокойся ты. Ничего не случилось. Нужен ты.

Минут через десять к ним подошёл рослый парень атлетического сложения с русыми волосами.

– Что случилось, батя? – спросил он, присаживаясь рядом с отцом. – Через час у меня репетиция.

Мужчина рассказал, что сидящие рядом ребята – россияне и хотят узнать подробности того, что случилось после футбольного матча второго мая.

– Ты что, батя?! Не понимаешь, что меня подставляешь? У меня концерт через два дня!

– Ты што, совсем сбрендил?! – повысил голос «морской волк». – Из России ребята. Журналисты. Расскажи. Люди должны правду знать! И не смей мне возражать!

– Я молчу!

– Тогда убери мнение со своего лица!

– Что вы хотите услышать? – спросил он, миролюбиво взглянув на сидящих рядом ребят.

– Нам сказали, что вы были не просто очевидцем событий, но и их участником. Расскажите, как всё происходило?

– Мы с приятелем, пусть земля ему будет пухом, второго пошли на футбол. Играл наш «Черноморец» с харьковским «Металлистом». Обкуренные и кем-то управляемые сволочи…

– Фанаты, – уточнил «морской волк»...

– Какие, к чёрту, фанаты?! Они и на футболе не были! И не одесситы, это точно! Так вот, они, выкрикивая лозунги типа «Украина – превыше всего!», «За единую и неделимую!..» – схватились с группой, в которой что-то говорили о федерализации страны. Мы с приятелем шли домой. Здесь, на Греческой, началась драка и те, что против федерализации, стали махать дубинками, цепями, кастетами. Мы оказались рядом, и нам тоже перепало. Не скрою, и мне пришлось помахать своими граблями.

– А что же милиция? – удивился Константин.

– Что она могла сделать против одурманенной огромной толпы?! Я видел, как один милиционер вспыхнул, когда в него попала бутылка с горючей смесью. Его удалось потушить, другой получил пулю из травматического пистолета. А вы говорите – милиция.

Силы были неравны. Те, что за федерализацию, отступали на Куликово поле. Не знаю почему, и мы оказались там. Кто-то принялся строить баррикады. Но когда на площадь вывалилась огромная, не меньше тысячи человек, толпа наших преследователей, мы укрылись в Доме профсоюзов.

 Молодчики с битами в руках окружили здание. Сначала заполыхал палаточный городок, а потом в окна полетели бутылки с зажигательной смесью. Эти сволочи готовились заранее. Начался пожар. Дым, крики, стоны. Из окон стали прыгать обгоревшие, задыхавшиеся от дыма люди. Потом пошёл зелёно-жёлтый дым. Он стелился и заполнял помещение. В дыму я потерял Жору и побежал по лестнице на второй этаж.

В комнате, в которой я пытался спрятаться, было несколько человек. Я упал на пол, меня вырвало. Мне было очень плохо. Неожиданно в комнату вошли двое и стали стрелять. Почему они не пристрелили меня – не знаю. Наверное, подумали, что я и так отдам концы.

Потом я потерял сознание. Очнулся в карете скорой помощи.

В больнице узнал, что Жора погиб. Он пытался спрыгнуть со второго этажа. Вроде бы невысоко, но он подвернул ногу, а ему, лежащему на земле, какой-то орангутанг проломил голову дубинкой.

Вот и всё, что я знаю. И вспоминания эти мне не доставляют удовольствия. Вот уже две ночи этот ужас вижу во сне…

– А как добраться до этого Дома профсоюзов? – спросил Сергей.

– На Дерибасовской садитесь на троллейбус, – сказал «морской волк». – Он вас привезёт к железнодорожному вокзалу. С левой стороны его – Куликово поле. На нём раньше всегда парады проводили. Там и увидите сгоревший Дом профсоюзов. Только не думаю, что вас туда пустят. И не советую попадаться с камерой на глаза милиции.

Андрей встал, пожал Сергею и Константину руки. Потом добавил:

– Не повторяйте наших ошибок. Не будьте фраерами.

После того как Андрей ушёл, стали прощаться с «морским волком» и друзья.

– Спасибо вам за помощь. Поедем посмотрим, где это всё происходило.

– Я не хочу, чтобы вы подумали, что всё уже вам ясно. Поверьте – не всё так просто, и у каждой стороны есть своя правда.

– Вы правы, уважаемый, – сказал Константин, вставая. – Только нужно иметь в виду, что этими молодчиками руководят рвущиеся к власти кукловоды. Им Закон не писан. Они – реальные хозяева жизни. И у нас нечто подобное. Но, слава Богу, до такого ещё не доходило.

– Получается, что классики были правы, – вдруг сказал мужчина. – Деньги решают всё. Только мне это не нравится. Не хочу жить в такой стране. Но как убежать от себя?! У меня какое-то раздвоение личности…

– Тогда вам следует отправиться или на Северный полюс или в Антарктиду, – сказал Сергей.

Попрощавшись, друзья вышли на Дерибасовскую, сели в троллейбус и через пятнадцать минут были на привокзальной площади.

После беспорядков многие витрины магазинов были разбиты и заколочены фанерой, досками. На улицах стояли искорёженные мусорные баки, разбитые и обгоревшие машины…

– Ты смог записать рассказ этого Андрея? – спросил Сергей.

– Записал. Видео не писал. Не хотел подставлять парня.

Чем ближе они подходили к Куликову полю, тем сильнее ощущался запах гари. Было много полицейских и людей в форме.

Стараясь не привлекать к себе внимания, друзья медленно шли по площади. Справа, наконец, увидели закопчённое, с разбитыми окнами здание, возле которого ходили милиционеры.

– Туда подходить опасно, – сказал Константин. – Можем снова попасть в историю. Ты стань чуть в стороне. Я вроде бы тебя снимаю на камеру. В кадр попадёт и Дом профсоюзов.

Сделав съёмку, он уложил камеру в дорожную сумку и с огорчением проговорил:

– Где здесь встретишь очевидца? Нам повезло с этим Андреем. А что дальше?

Дважды пройдясь по Куликову полю, решили на следующий день возвращаться на автобусе в Ростов.

У встречной женщины спросили, как проехать на улицу Водопроводную.

– Тю! – воскликнула она, разглядывая ребят. – Так теж туточки рядом. Туды автобусы не едуть.

И она подробно рассказала, куда нужно идти. Оказалось, действительно недалеко.



Илья и Оксана были уже дома.

– Я же говорила, что вы мало кого встретите, кто бы стал говорить на эту тему с малознакомыми людьми, – сказала Оксана, направляясь на кухню. – Умывайтесь! Пора обедать. Проголодались, наверное?

За обедом Илья рассказал, что у него в палате лежит женщина с ожогами, которая пострадала на том пожаре.

– Завтра у меня ночное дежурство,– сказал он.– Придёте вечером, я приглашу её в ординаторскую, и вы сможете с нею поговорить.

– А мы хотели уже уезжать, – сказал Константин. – Можно ли будет там сделать съёмку?

– Какую съёмку! – перебил его Сергей. – Ты подставишь и ту несчастную женщину, и Илью. Сегодня в Украине всё это небезопасно.

– А между прочим, – вдруг сказала Оксана, – позавчера министр внутренних дел Аваков уволил начальника одесской милиции Луцюка за то, что он не мог предупредить и своевременно отреагировать на всё, что произошло. Вроде бы они к пожару никакого отношения не имеют. Врут, гады!

Она убрала пустые тарелки со стола и принесла разогретые в микроволновке глиняные горшочки, источающие аппетитный аромат.

– Наше фирменное блюдо, – с гордостью сказал Илья. – Картошка с уткой и черносливом. Что же касается вашего дела, то мне кажется, вам мало что удастся зафиксировать на плёнке. Люди боятся, и их понять можно. Город почти пустой. Атмосфера нервная. Везде говорят только о трагедии. Иные повторяют то, что пишут в наших газетах.

– В нашей городской сплетнице я читала, что к событиям в Одессе могли быть причастны спецслужбы России.

– Бред! – воскликнули одновременно Сергей и Константин.

– Чем больший бред, тем легче ему верят, – возразила Оксана. – А вы слышали, что позавчера ночью загорелась газовая труба у Потёмкинской лестницы на Приморской улице. По одной из версий пожар могли устроить россияне намеренно.

– В связи с этими событиями в Одессе объявили трёхдневный траур, – добавил Илья.

– А ещё говорят, что пожар в Доме профсоюзов произошёл по вине тех, кто сгорел, – сказала Оксана. – Сочинители! Думают, что можно нас обмануть.

Илья к мясу достал из бара бутылочку красного вина и разлил в бокалы. Пили за дружбу.

Жаркое в глечиках было очень вкусным. На третье пили клюквенный кисель.

– Скоро выборы президента, – сказал Илья, вставая. – Вот где начнётся грызня. Я лично на выборы не пойду. Пустое это дело. Выберут того, кандидатуру которого согласуют с Евросоюзом и Америкой. А говорят о суверенитете. Людей возмущает бездействие милиции, которая во время беспорядков не спешила на помощь. Народ требует отставки губернатора, грозят пойти на штурм Администрации.

– А я слышала, – добавила Оксана, – что на скорой увеличились вызовы к сердечникам, приступ у которых возник после того, как они смотрели передачи по телику об этих событиях. Одна женщина умерла, увидев сына, висящего на карнизе здания.

– Это и есть «косвенные» жертвы трагедии, – уточнил Илья.

– Накануне трагедии на чердаке здания Дома профсоюзов находились люди в противогазах, – задумчиво сказала Оксана, глядя куда-то вдаль. – Но все материалы и вещественные доказательства уничтожили. Со стен внутри здания сбили штукатурку, на которой были заметны следы от пуль. На стене кто-то из несчастных нацарапал: «КРОВЬ НАШИХ РЕБЯТ ЗАПОМНИ И ОТОМСТИ». А вот уголовного дела не завели. Видимо, не нашли состава преступления, хотя многие были убиты из огнестрельного оружия. Других добивали на земле, когда они прыгали из окон…

Говорили до глубокой ночи.



На следующий день, часов в шесть вечера, друзья пришли в хирургическое отделение, где работали Илья и Оксана. Он привёл в ординаторскую женщину, у которой были сильные ожоги рук и ног.

– Вы присядьте на диван, – сказал ей Илья, – а наши гости расположатся на стульях. И предупреждаю: через час Наталье Михайловне нужно идти в процедурный кабинет.

– Если можно, расскажите, как с вами это случилось? – спросил Сергей и включил магнитофон.

– Ой-вэй! Я могу подумать, шё ви таки на полном серьёзе ничего не знаете за то, што произошло у нас в Одессе, если взяли себе такое горэ слушать меня. Нас гнали, как стадо баранов на убой. Мы думали спастись в Доме профсоюзов. Мы хорошо таки думали, што они не посмеют туда сунуться. Но сначала они на минуточку разгромили наш палаточный городок. Я своими глазами видела, как какой-то парень нёс на палке горящую автомобильную покрышку и бросил-таки её, выродок, на палатку, которая вспыхнула как свеча.

– Что же было дальше? – спросил Сергей.

– Со мной горел мой младший брат. Когда нас стали забрасывать дымовыми шашками, все в панике бросились на четвёртый этаж в надежде, что эти бандиты туда шашки не добросят. Всюду люди в ужасе кричали, плакали. Но когда мы туда добрались, увидели, что четвёртый этаж горит. Иван, мой брат, ринулся назад на третий этаж, и, задыхаясь, выпрыгнул с третьего этажа.

– Он же мог разбиться!

– Перестаньте сказать. Он не разбился. Я видела, как к нему бросились трое и стали дубасить палками. Жив ли он – не знаю. Но телефон его не отвечает.

– Откуда взялся огонь на четвёртом этаже? – спросил Сергей.

– Вот-вот! Спрашивается вопрос: откуда взялся огонь на четвёртом этаже. Наши ребята на чердаке нашли следы. Кто-то мог заранее поджечь здание.

– Что за дымовые шашки бросали в окна? – спросил Сергей.

– Слушайте сюда! Я работаю уборщицей на химическом заводе, который когда-то носил имя Октябрьской революции. Дымовые шашки обычно употребляют для маскировки. Но если их применять в закрытом помещении вблизи источника открытого огня, дымовые шашки становятся химическим оружием. Штоб вы знали, они вызывают отёк лёгких.

Константин этот разговор снимал на камеру.

– Чтоб вы знали, я украинка! И горжусь этим! – продолжала женщина. – Но я хочу жить в дружбе с Россией, которую считаю родной страной. Мой дедушка погиб, освобождая нас от фашистов. А теперь больные на голову завелись и у нас. И мне больно и стыдно от того, что делают эти чокнутые на голову. Что брешут. Думают, что мы дурни и ничего не понимаем.

Сергей ни в коем случае не хотел перебивать женщину своими вопросами. Очень жалел, что не снимают её на видеокамеру.

А женщина говорила и говорила:

– Столько лет жили вместе, столько смешанных семей! Кто раньше смотрел: русский, украинец, белорус… Что им теперь делать? Ну, скажите вы мне: разве эти сволочи не больные на голову?! Думают, что мы не понимаем, что их руками хотят нашу Украину раздробить и рассорить с Россией. Им всем наплевать на то, что у нас гибнут старики, женщины и дети, – ни в чём не повинные люди. Деньги и власть делают своё грязное дело.

Женщина замолчала и посмотрела на доктора. Потом добавила:

– Я полностью поддерживаю Россию. Но вы уж простите, что не называю себя, так как здесь это опасно, а у меня двое детей и трое внуков. Боюсь за них. Эти сволочи могут на них отыграться. И чтобы вы таки знали – в Украине есть честные и хорошие люди, которые думают так же, как я.

Через час Оксана увела больную в процедурный кабинет.

На следующий день, когда после дежурства вернулся Илья, друзья сказали, что возвращаются в Ростов. Поменяли доллары на гривны и купили билеты на автобус, который отходит от автовокзала в семь утра.

– Приглашаем вас поужинать в кафе или в ресторане, – сказал Сергей.

Небольшой ресторан, который посоветовал Илья, был расположен недалеко от вокзала. Сели за столиком у окна, откуда была видна привокзальная площадь. Илья рекомендовал заказать фаршированную рыбу.

– Фаршированную рыбу?! – удивился Сергей. – Мы её будем два часа ждать!

– Мы никуда не торопимся. Подведём итоги, – настаивал Илья. – Хозяин этого ресторана – мой старый пациент. Обслужат нас по первому разряду. А пока поговорим. Должен сказать, целую вечность мы с Оксаной не ходили в ресторан. Итак, вы хоть что-нибудь смогли сделать? Не напрасно ли приезжали?

– Не напрасно, – сказал Сергей. – С вами ближе познакомились. Поговорили с очевидцами. Мы ведь хорошо понимали, что ещё со времён президентства Ющенко, провозгласившего отказ от сближения с Россией и отход от идеи экономической интеграции в рамках постсоветского пространства, начались у нас разногласия в экономической и политической сфере.

Мне кажется, путь этот гибелен для Украины. Но я не политик. Меня больше интересовали факты трагедии, которая случилась у вас второго мая.

– Не надо путать политику с реальной историей, – неожиданно сказала Оксана. – Я тоже не одобряю зверств боевиков. Всё как всегда: паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Но я за правдивую историю. Хочу знать, и уж сама буду решать, кто прав и кто виноват. А мне втюхивают липу, рассказывают сказки по истории России, СССР. Вот и сейчас у вас дано указание написать новые учебники, где бы все события, касающиеся расширения Российской империи, освещались как приход русских с целью оказать помощь людям в сохранении их культуры, языка, дать им образование… И такие учебники ведь напишут. Но суть от этого не изменится… Всё равно все знают, что завоевали! И Крым был в тысяча семьсот восемьдесят третьем году завоёван. И это не оправдание, что, мол, Россия хотела иметь выход к Чёрному морю… Нет такого закона «ХОТЕТЬ»! Россия хотела одного, шведы – другого, Гитлер – третьего… Если руководствоваться такой логикой, что хотение какого-то лидера важнее всего, зачем было России воевать с Наполеоном? Он же тоже хотел… Зачем надо было сопротивляться Гитлеру? Он тоже руководствовался тем, что ему хотелось, и у него в странах Европы были свои интересы… Так что не всё так просто. Но я согласна, что это не оправдывает зверства и уничтожения ни в чём не повинных людей.

А уж если говорили о референдуме, нужно было его проводить так, чтобы никто не мог сомневаться в том, что это действительно воля большинства населения. Но ведь сегодня все знают, что неважно, как проголосуют. Гораздо важнее – как будет проводиться подсчёт голосов. Это правило знали давно. Достаточно напомнить, что случилось на Семнадцатом съезде ВКП (б), когда первым секретарём ЦК при голосовании проходил Киров, но потом пересчитали голоса и занял этот пост Сталин. Что было потом с Кировым, вы знаете.

И Сергей, и Константин были под впечатлением от логики Оксаны.

Официантка принесла фаршированную рыбу, разные салаты, и началась очередная «обжираловка», как назвал пребывание у Ильи и Оксаны Константин.

Больше о политике, о последних событиях в Одессе не говорили.

– Я окончила медицинское училище, – ответила Константину Оксана, хотя он такого вопроса ей не задавал.

– А скажите, трудно ли находиться постоянно в этом шуме мыслей? – спросил он, со страхом глядя на неё.

– Привыкла, – улыбнулась Оксана. – Да не бойтесь вы! И жена ваша, и дочурка здоровы. Напрасно вы так волнуетесь о них. Мне шум мыслей не мешает. Привыкла. Зато я всегда знаю, о чём думает мой муж!

– Мне скрывать нечего, – сказал Илья.



Рано утром, позавтракав, друзья стали прощаться.

– Спасибо вам за тепло, за гостеприимство, – сказал Сергей. – Рад, что имел возможность вас ближе узнать. Приезжайте при случае в Ростов. У нас тоже есть что посмотреть.

– И вы будьте счастливы, – сказала Оксана. – А ты, Серёжа, не тяни. Женись. Твоя девушка того стоит.

Сергей уже ничему не удивлялся.

– Так и сделаю, как только приеду, – сказал он, вставая. – Нам, пожалуй, пора. Я думаю, за час мы доберёмся до автовокзала.

– Возьмём такси, – сказал Константин, пожимая руку Илье. – Спасибо вам!



Всю дорогу друзья провели в переполненном автобусе. Было душно. Говорить не хотелось. Сергей дремал, и ему снова снился навязчивый сон, в котором судили Турчинова, объявившего о создании коалиции «Европейский выбор». Соответчиком по делу был и Арсений Яценюк, сформировавший правительство, которое допустило то, что произошло в Одессе, в Крыму, на Востоке Украины.



12. На следующий день после приезда из Одессы Сергей сидел в тени огромного ветвистого тополя в парке Горького с Соней и рассказывал о том, что они видели, с кем удалось побеседовать.

– А как живут люди на Украине? – спросила Соня. – Судя по материалам, которые мне довелось читать в наших газетах, уровень жизни их упал ниже плинтуса.

– Зато у нас, – ответил Сергей, – он настолько высок, что люди до него не дотягиваются. После того как у нас наступило, наконец, светлое будущее, наши отцы с тоской вспоминают прошлое. Коррупция, откаты процветают. Мораль изменилась… Это особенно заметно по жизни людей, их взглядам, стремлениям. Образование, когда-то прекрасное, стало ужасным. Есть, конечно, звёздочки. Но в большинстве молодёжь практически не читает книг, забыли дороги в библиотеки. Ты же знаешь: мама у меня невропатолог. Она как-то сказала, что сегодня многие врачи выписывают лекарства, про которые знают мало, от болезней, о которых знают ещё меньше. И больных своих они не знают вообще. Зато взятки, не стесняясь, берут открыто.

– Почти по Чехову, – улыбнулась Соня. – Он говорил, что доктора – те же адвокаты. Но если адвокаты просто грабят, доктора ещё и убивают.

– Как в анекдоте, – добавил Сергей, – на вопрос врача: как дела, его коллега жалуется, что он лечит больных от одного заболевания, а они умирают от другого. «А у меня, – ответил его приятель, – всё нормально. От чего лечу, от того и умирают!»

После недолгого молчания Сергей спросил:

– Не можешь ли ты освободиться на пару дней?

– Что случилось? – удивилась девушка.

– Мы давно не дети. Я хотел бы всё время быть с тобой. Я работаю. Мы могли бы пожить у нас первое время или снять однокомнатную квартиру.

– Так, зачем мне нужно отпрашиваться на два дня?

Сергей посмотрел ей в глаза и произнёс:

– Я очень тебя люблю! Хотел бы познакомиться с твоими родителями. Пятого в четверг мы могли бы вечерним поездом поехать в Сочи, а восьмого вернуться. В понедельник утром мы будем в Ростове.

Соня улыбнулась. Наконец-то она услышала то, что давно хотела услышать.

– Тогда мне отпрашиваться нужно только на пятницу. Но снимать квартиру, даже по самой скромной цене, мы вряд ли сможем. А когда я получу диплом и буду работать, мы сможем это сделать.

Сергей обнял и поцеловал девушку.



Из Ростова поезд отходил в восемь вечера, в Сочи приходил в шесть тридцать утра. В купе кроме них ехали две старушки. Одна всё время держала в руках Библию и что-то шептала, не обращая ни на кого внимания. Вторая, по-видимому, её сестра, смотрела в окно.

Сергей вышел в тамбур покурить. Волновался.

За ним вышла и Соня. За окном кружили поля. Вдалеке виден был работающий комбайн. Вечер постепенно тушил солнце, и стекло превращалось в зеркало, а колёса выбивали однообразный ритм.

Покурив в тамбуре, Сергей подошёл к любимой.

– Ты стал часто курить. Курение – это психологическая потребность заполнить пустоту в себе… хотя бы дымом… Волнуешься?

– Есть немного, – ответил Сергей. – Первый раз еду свататься.

– Да не волнуйся ты так! Я люблю тебя, это они знают. Думай не о прошлом, а о будущем.

– Так и живу, – ответил Сергей. – Вчерашний день уже прошёл, а завтрашний может даже и не наступить. Но думаю я не о том, как отнесутся твои родители ко мне, а о том, как изменится наша жизнь после того, как я с ними познакомлюсь.

– Это как понимать? Почему завтрашний день может не наступить? – удивилась Соня. – Мне казалось, что мы уже решили этот вопрос.

– А вдруг я не понравлюсь твоим родителям?

– Не говори глупости. Главное, что мы любим друг друга. А родителям я говорила о тебе. К тому же ты женишься не на них, а на мне.

– И как они отреагировали на твоё сообщение?

– Нормально отреагировали. Ждут нас. Ты лучше скажи, ты меня любишь? У тебя осталось хоть какое-то чувство ко мне?

– Чувство юмора, – улыбнулся Сергей. – У меня ощущение какого-то страха. Ты – режиссёр, а кто я? Никто!

– Не говори глупости. Я люблю тебя! Кстати, как движется работа над сценарием?

– Движется.

– Ты не хочешь мне показать, что ты уже написал?

– Закончу – отдам тебе на суд. Не хочу показывать недописанный.

– Ну да, дуракам полработы не показывают.

– Не говори глупости. Просто не хочу в твоих глазах выглядеть идиотом. Я же говорил, что у меня какое-то чувство страха. Я тебя очень люблю и пишу последнее время только тебе. Даже стихи пробовал писать. Вот послушай:

Нужны мне для счастья, чтоб сердце запело,
Улыбка твоя и любимое дело.
Чтоб дом был в порядке, а сад был в цветении,
Мне нужно всего лишь твоё одобрение.
Когда ты со мной – небосвод мой высокий
И сами собою рождаются строки…

Было около двенадцати ночи, когда они вернулись в купе, тихо забрались на вторые полки, но долго не могли заснуть. Когда всё же сон сморил Сергея, он вдруг снова увидел зал, в котором проходил тот суд. Обвинитель громко говорил:

– До конца апреля две тысячи четырнадцатого года противостояние ограничивалось периодическими стычками, рейдами и нападениями на блокпосты с использованием стрелкового оружия. Потом правительство стало применять бронетехнику, артиллерию, миномёты, вертолёты. Появились жертвы. Не кажется ли вам, что это и есть гражданская война?! Вы стреляете по жилым домам, больницам, школам и детским садам. Гибнут люди: старики, женщины, дети.

Вы отменили принятый ещё при Януковиче закон, гарантировавший использование на Украине русского языка, несмотря на то, что в Луганске и Донецке живут люди, для которых русский язык является родным.

Крым отказался признать легитимность нового украинского правительства и обратился за помощью к руководству России.

Ваши действия привели к тому, что в Крыму на референдуме абсолютное большинство народа высказалось за то, чтобы выйти из состава Украины и войти в состав России.

Таковы реалии, с которыми вам придётся считаться.

Это вы объявили войну собственному народу!.. Это ваша политика привела к образованию ДНР и ЛНР!

– Но разве не то же самое было у вас на Кавказе? – перебил обвинителя защитник. – Разве не вы превратили прекрасный город Грозный в руины? Или и здесь вы будете говорить, что у вас всё было иначе? Не кажется ли вам это двойными стандартами?!

Судья стал колотить деревянным молоточком, призывая всех успокоиться.

– Вам будет дано право высказать иную точку зрения. Успокойтесь, Павел Степанович.

Но защитник продолжал что-то выкрикивать, а судья всё громче стучал молоточком, призывая к спокойствию.

Сергей проснулся. Рельсы расходились, и колёса выбивали теперь иной ритм. Вместо однообразного: «тра-та-та» теперь весело барабанили: «тара-та, тара-та». В окне появились пригороды Сочи.



Их встретил отец Сони Лев Ефимович Сосновский, среднего роста полный мужчина с большим лбом и очками в тяжёлой роговой оправе. Он обнял и поцеловал дочь, познакомился с Сергеем, не выражая никаких эмоций по поводу его приезда. Пригласил в свою старенькую машину. Сергей подумал, что ему предстоит пройти серьёзную проверку, прежде чем родители Сони дадут своё согласие на то, чтобы они с Соней были вместе. Но к этому он был готов.

– Как изменился город, – сказала Соня, глядя в окно автомобиля. – Меня не было несколько месяцев, а Сочи просто не узнать.

– Изменился, – односложно буркнул Лев Ефимович. Он был немногословен.

Дом их стоял недалеко от театра и набережной. На лифте поднялись на шестой этаж. Лев Ефимович открыл квартиру.

– А где мама? – спросила Соня.

– У неё экзамен. К тому же ты же знаешь, у завуча дел в эту пору много. Обещала прийти часам к двенадцати.

Потом, взглянув на стоящего в нерешительности Сергея, сказал:

– Проходите. Будьте как дома.

Комната была светлой, в два больших окна, выходящих на море. Старая мебель, скромная, на три лампочки, люстра и стеллажи с книгами.

– Присаживайтесь на диван, – сказал Лев Ефимович, садясь напротив. – Я слышал, вы журналист. Кормит ли вас это ремесло?

– Я живу с родителями. Пока кормят меня они. Всё, что зарабатываю, коплю на покупку квартиры, – ответил Сергей.

– Вы любите журналистику?

– Хорошая журналистика – дело очень увлекательное и нужное. Я понимаю ваше отрицательное отношение к нашей прессе, но, во-первых, она должна информировать людей о том, что происходит…

– Информировать, а не пропагандировать, – перебил его Лев Ефимович.

– Это в принципе невозможно. Каждый человек имеет право на своё мнение. Журналист доказывает свою правоту.

– Но есть такие, которые по указке редактора пишут так, как ему это нужно. У них нет своего мнения, – скептически заметил отец Сони. – Они подчиняются дирижёру и играют по нотам, написанным не ими.

– Есть и такие. А разве нет таких учителей, врачей, полицейских? Быт определяет сознание.

– И воспитание, – добавил Лев Ефимович. – Только непонятно, почему же так критикуют Петра Великого, Сталина за то, что они делали? Их действия ведь тоже были определены их представлениями о том, что нужно стране.

– Они были фанатиками своих идей и для достижения их погубили много народа, – упрямо сказал Сергей, подумав о том, что этот разговор совсем не похож на сватовство.

– Вы, наверное, знаете, что я учитель математики. Иногда, чтобы решить пример, нужно прибегнуть к такому действию, которое называется сокращением. Важно получить правильный ответ.

– Но они имели дело с людьми! Не цифры сокращали!

Сергею стал надоедать этот разговор. Это почувствовала Соня и упрекнула отца:

– Что за разговор ты затеял? Мы приехали…

– Я знаю, зачем вы приехали. Во-первых, поставить нас в известность о том, что произошло и наше мнение не имеет никакого значения. И во-вторых, я и хочу ближе познакомиться с твоим избранником. Мне интересно, кто станет мужем нашей дочери. Его мнение о том, что происходит, его моральные принципы.

– А я помню слова мамы. Могу напомнить:

Безумец звал вчерашний день,
Глупец с надеждой верил в завтра,
И лишь счастливый из людей
Был чашке чая рад на завтрак.

– Ты права, – вынужден был уступить Лев Ефи-мович.

– Вот и хорошо. Что приготовить на завтрак?

– Мы обычно ограничиваемся салатом и стаканом чая.

– Устроил здесь диспут с решением примеров, в которых требуются сокращения! – продолжала возмущаться Соня. – Разве можно таким образом оправдать то, что делал Сталин?! Тебе многое не нравится, что происходит сегодня у нас. Так и нам это не нравится.

Лев Ефимович не ожидал от дочери такого выступления в защиту своего жениха. «Значит, действительно любит», – подумал он.

– А разве сейчас не используют это правило арифметики? – спросил Лев Ефимович. – Неугодных отстреливают, сажают, выдавливают из страны. Вспомни Ходорковского, Явлинского, Политковскую или Немцова...

– Серёжа! – сказала Соня, направляясь в кухню. – Ты посмотри нашу библиотеку. Здесь есть много редких и интересных книг. И, пожалуйста, ни о чём плохом не думай. Я тебя люблю! А папа просто привык так проверять своих учеников. Он уважает тех, кто может защищать свои убеждения.

За завтраком Лев Ефимович сменил тему разговора. Расспрашивал Сергея о его родителях, о работе, планах.

– К сожалению, сегодня мало кто читает книги, – говорил он. – А работать в глянцевых журналах и в наших газетах, мне кажется, это быть соучастником того, что творится. Мало степеней свободы.

Сергей не спорил. Понимал, что отец Сони прав. Потому и хотел заниматься литературным творчеством. Подозревал, что и оно его не прокормит, но пока профессию не хотел менять. И журналисты, и писатели бывают разными.

После завтрака, вернувшись в комнату, они продолжали обсуждать, как изменилась жизнь.

Лев Ефимович говорил о том, что, может быть, стоит попробовать какое-то своё дело. Например, издавать журнал.

– Какой из меня бизнесмен?! Я скорее свободный художник. Хочу сценарий написать…

– Хороших, действительно, сегодня мало, – согласился Лев Ефимович. – На всех каналах бандиты, драки, продажные полицейские. Я стараюсь не смотреть эту чепуху. И юмористы не лучше. У них юмор ниже пояса. А реклама?! Прокладки и противозачаточные средства и средства для повышения потенции. Я не ханжа, но иная реклама повторяется десятки раз. Понятно, что и телевидению нужно выживать. Но противно до тошноты.

– Бедность – не порок, а большое свинство! – сказала Соня.

В половине первого пришла Татьяна Ивановна, энергичная женщина с русыми волосами.

– Рада, очень рада вашему приезду, – сказала она, целуя дочь и обнимая Сергея. – Я думала, что ты так никогда и не решишься нам показать своего избранника.

– Спасибо, – ответил Сергей.

– Но говорить мы будем позже. А сейчас я переоденусь, и мы пойдём обедать. Не знаю, как вы, а я очень голодна.

Татьяна Ивановна и Лев Ефимович вышли из комнаты.

– Ты, я вижу, уже провёл разведку боем? – спросила она у мужа.

– Провёл. Серёжа выдержал атаку.

– Я говорила, что этого делать не стоит. Кора головного мозга тебе досталась от дуба, а работая над ошибками, ты их довёл до совершенства. Разве можно так встречать будущего мужа Сони?!

– Хотел проверить парня на прочность.

– Проверил?

– Нормальный парнишка. Самое главное, чтобы они любили друг друга.



После обеда Соня рассказала, что собирается поставить фильм по сценарию Сергея.

Стали обсуждать сценарий. Татьяна Ивановна сказала, что, если это будет художественный фильм, нужен сюжет.

– Сюжет у Серёжи есть, – сказала Соня. – В фильме будет рассказано о том, что сегодня творится в Украине, на примере одной семьи. Сейчас он собирает материал.

– Но есть Интернет. Сейчас только ленивый не пишет на эту тему, – скептически заметил Лев Ефимович, на что тут же откликнулась Татьяна Ивановна:

– Так сценарии писать нельзя. Правда, были примеры, когда Жюль Габриэ;ль Верн – французский классик приключенческой литературы, путешествовал по миру в своих романах, сидя в библиотеке. Но сегодня читатель легко отличит придуманную историю от той, которую автор видел, пережил.

Потом Сергей вышел на балкон покурить. Соня последовала за ним. Она чувствовала, что Сергей ошарашен такой встречей.

– Ты на моих не обижайся, – сказала она. – Волнуешься не только ты, но и они.

– Я понимаю. Всё нормально, – ответил Сергей. – Не знаю, как бы мы реагировали, окажись в таком же положении. А мама у тебя лидер. Отец в их команде – второй номер.

– Это тебе кажется, – после небольшой паузы ответила Соня. – Это мама запрограммирована на правила: открытое – закрыть, грязное – помыть, голодного – накормить, а грустного – обнять. В школе её называют мамочкой. Папа же математик, и у него всегда всё разложено по полочкам. Он всё систематизирует. Одно могу сказать: ты им понравился.

– Мне важно, чтобы я тебе нравился, – ответил Сергей, гася сигарету и не зная, куда деть окурок. Потом, смял его и положил в карман.



На следующее утро за завтраком Татьяна Ивановна сказала, что школа в субботу работает, но она отпросилась у директора, и они выходные проведут вместе.

Лев Ефимович сказал, что на первых порах молодым придётся жить на съёмной квартире, а оплату её родители Сони возьмут на себя. Сергей твёрдо заявил, что он и Соня первое время поживут с его родителями. Потом купят квартиру.

– Я, конечно, не олигарх, но с такими расходами мы справимся сами. Я работаю. Дел в издательстве много. Корректура, редактура, заказные статьи… Хочу освоить вёрстку и дизайн. У меня нет врагов. Никто ни разу не отдал мне свой ужин. Всё у нас будет хорошо. Ждать у моря погоды не буду.

– Серёжа прав, – с упрёком глядя на мужа, заметила Татьяна Ивановна. – Под лежачий камень вода не течёт.

Потом добавила, глядя на Сергея:

– Для того чтобы заниматься корректурой, мало быть грамотным человеком. Вот, посмотри:

Татьяна Ивановна достала из папки листок и подала Сергею.

Он прочитал:

«Пиревт!

По рзелульаттам илссеовадний одонго анлигйскго унвирйсиета, не иеемт занчнеия, в кокам пряокде рсапожолены бкувы в солве… Пичрионй эгото ялвяеся то, что мы не чиатем кдаужю бкуву, а солво цликеом».

– Корректором быть – нужно иметь особые способности, – добавила Татьяна Ивановна. – А детские стихи ты не пробовал писать?

– У него есть прекрасные стихи. Но он их никому не показывает, – сказала Соня.

– Напрасно, – покачала головой Татьяна Ивановна. – Детская литература пользуется спросом.

– Всё впереди, – сказал Лев Ефимович. – У поэтов стихи, как дети, рождаются от женщин. Главное в жизни – любить и трудиться. Будьте довольны тем, что у вас есть. Живите полной жизнью, а не тратьте жизнь только на то, чтобы заработать больше денег. Чтобы быть счастливым, они не нужны.

– Ну да! – улыбнулась Соня. – С милым рай в шалаше! Мы такое уже слышали. Только ты забыл: хорошо, если шалаш тот в раю. Я думаю, что мы справимся. Ведь и я буду работать.



Два дня пролетели быстро. На прощальном застолье освоившийся и осмелевший Сергей официально попросил руку Сони у её родителей.

Они, конечно же, дали своё согласие, выпили за счастье молодых. А Татьяна Ивановна, желая пояснить Сергею, что такое жена, прочитала стихи:

Знаете, что в словаре орфографическом
Вы слова «муж» не встретите практически?
Зато там часто слог «жена» встречается,
И вот что в результате получается:

Она обижена, унижена, отвержена,
Обескуражена, окружена, повержена,
Искажена, низложена, раздражена,
Встревожена, рассержена, понижена,
Запряжена, загружена, заснежена,
Поражена, простужена, предложена,
Обнажена, уложена, обложена ...
И всё – жена.
Серёжа будет мужем. Ну а ты жена,
Его достоинствами будь окружена,
изнежена, наряжена, облагорожена,
И комплиментами в красе своей умножена!

Вскоре пришло такси. Прощаясь, и Татьяна Ивановна, и Лев Ефимович поцеловали Соню и Сергея.

Они сели в поезд и в семь утра были в Ростове.



13. На востоке Украины полыхал пожар гражданской войны. Под грохот разрывов бомб и снарядов 11 мая в Донецкой и Луганской областях прошли референдумы, по результатам которых власти республик объявили о своём суверенитете и желании вступить в состав России.

Весь май шли ожесточённые бои в районах Мариуполя, Волновахи, Донецкого аэропорта. Впервые за время конфликта в Донбассе украинская армия применила боевую авиацию. В начале июня она начала наступление на Луганск, Славянск и другие города, и районы области с применением бронетехники, артиллерии и авиации.

Седьмого июня новоизбранный президент Украины Пётр Порошенко вступил в должность. В ходе своей инаугурационной речи он заявил, что не будет вести диалог с повстанцами, которых назвал сепаратистами.

 На сторону повстанцев перешёл Донецкий зенитный ракетный полк, имеющий на вооружении самоходные ЗРК «Бук».

Украинская армия всеми силами старалась отсечь повстанцев от России, организовала танковую атаку на Луганск.

Повстанцы в ответ впервые применили установки «Град».

Шла полномасштабная гражданская война с использованием украинской армией всех видов вооружения, включая баллистические ракеты.

К десятому августа повстанцы смогли восстановить контроль над большей частью границы Донецкой и Луганской областей с Россией. В то же время украинская армия захватила ряд населённых пунктов, расположенных на трассах, соединяющих различные группировки сторонников Луганской и Донецкой республик.



Как только появилась возможность добраться до Донецка, Сергей решил во что бы то ни стало туда поехать, о чём и сказал Константину и Кате, придя с Соней к ним в гости.

– Я еду с тобой, – заявил Константин. – Засиделся. Хочу сделать репортаж о событиях в Донецке. Мой сюжет об Одессе прошёл с успехом на центральном телевидении.

– Куда ты поедешь?! – воскликнула Екатерина. – Я в таком положении, а ты…

Её перебил Константин:

– Поеду ненадолго. Не более недели-полутора.

– Что у вас за зуд такой обязательно лезть в самое пекло! Там, между прочим, стреляют. Или хочешь оставить меня вдовой? У меня плохие предчувствия.

– Катюша! – упрямо сказал Константин. – Брось говорить глупости. Я телеоператор. Это моя работа. А ехать вдвоём значительно проще, чем одному.

– Почему вдвоём? – вдруг заявила Соня. – Я поеду с вами.

Сергей с удивлением взглянул на неё, но промолчал.

Потом друзья стали обсуждать подробности.

– Как вы туда поедете?– спросила Катя, понимая, что повлиять на решение мужа она не может.

– Надо будет узнать маршрут, – начала было Соня, но её перебил Константин:

– Поговорю с Игорем, – заявил Константин. – Мы с ним не только из одного детского дома и однокашники по институту. Мы и за Катюшей вместе ухаживали. Только ему не повезло. Катюша выбрала меня. Мы – друзья, и этим всё сказано.

Он подошёл к жене и обнял её.

Тут же по мобильному телефону связался с Игорем. Тот сказал, что пару дней будет занят, а числа тринадцатого сможет отвезти их в Донецк. Только денег у него мало, а бензин сейчас дорогой.

Договорились, что расходы на бензин Сергей и Константин берут на себя.

Потом стали обсуждать, где бы они хотели побывать, что брать в дорогу.

Сергей попытался было отговорить Соню, но она так посмотрела на него, что он понял: решение её твёрдое.



Ранним утром тринадцатого августа друзья тронулись в путь. Ехали быстро, стараясь скорее выбраться на трассу, пока нет пробок.

Константин и Сергей были ещё сонными и сидя дремали.

– Как мы поедем? – тихо спросила Игоря Соня, стараясь не будить дремлющих ребят.

– Через Новоазовск, Мариуполь и Волноваху опасно. Поедем через Матвеев Курган на Харцызск. А там рукой подать до Донецка. Дорогу знаю. У меня в Донецке друг живёт. Правда, в последнее время дозвониться до него не могу. Или уехал куда, или случилось что?

Потом, после долгого молчания, добавил в задумчивости:

– Я очень сомневаюсь, что в этой каше не участвуют российские войска.

– Говорят, что там нет наших войск, – после недолгого молчания тихо ответила ему Соня. – Их присутствие означало бы войну с Украиной.

– Откуда ты знаешь? – удивился Игорь.

– Если и есть, то добровольцы, самостоятельно перешедшие границу, чтобы помочь в борьбе с украинскими националистами и фашистами, – продолжала Соня.

– Ну да: добровольцы с Богатяновской. Эти умники за кратчайшие сроки овладели БУКами и танками, купленными в военторге. Не повторяй глупости нашей пропаганды.

Игорь замолчал. Дорога была вся в выбоинах и ямах, так что быстро ехать было нельзя.

После паузы добавил:

– По мне правильнее было бы сказать открыто, что мы защищаем русских в Донецкой и Луганской областях. Не дадим их в обиду. И не рассказывать сказки, которым никто давно не верит.

– Я слышала, – заметила Соня, – что управлять страной, лечить или растить высокие урожаи умеют все. Но вот сейчас узнала, что и командовать армиями многие умеют.

– Понимаю, что я дилетант, но иметь своё мнение могу, – упрямо произнёс Игорь.

Соня с интересом взглянула на него.

– Наш президент же говорил, – сказала она, – что за последние два года сотни тысяч тонн снарядов выпущено на Украине, тысячи убитых и раненых, миллионы беженцев. На востоке Украины воюет регулярная армия и никак не может победить людей, которые никогда не держали в руках оружие. Как говорит знакомый одессит, чтобы вы таки знали, такого быть не может уже потому, что такого не может быть никогда! Так что не морочь мне голову!

– Вот всё это мы и хотим узнать, – сказал Сергей, сквозь дрёму.

– Они кричат, – не открывая глаза, добавил Константин, – что придерживаются демократических принципов. Но важнейшими положениями в них является подчинение меньшинства большинству и право народов на самоопределение. Был референдум, и что?

– Кто на референдум сегодня обращает внимание? – удивился Игорь. – Мура всё это! Референдум под аккомпанемент разрывов бомб и ракет?! Не принимайте всё за чистую монету, на веру. Включите мозги! Жизнь слишком сложна и коротка, чтобы следовать каким-то заповедям, с кем-то спорить и враждовать, убивать людей.

Меня поражает, что вы верите, что мы такие беленькие и пушистые, и у нас всё так благостно, и живём мы правильно и хорошо, уважаем права друг друга, все добры, веселы и у нас изобилие. Нет безработицы, коррупции и зарплаты и пенсии такие, что их хватает и на оплату ЖКХ, лекарств и даже остаётся немного на еду. Какие-то вы уж, извините, слепые и глухие, с одной извилиной в голове, и то прямой.

– Чего же ты нас везёшь? – спросила Соня.

– Но я имею честь быть другом этого мерзавца, с которым с трёхлетнего возраста сидел рядом на горшке в детском доме. Потом в институте учился с ним в одной группе. А он отбил у меня девушку, которую я люблю до сих пор.

– Во-первых, я Катю не отбивал. Мы оба были в неё влюблены, и она выбрала меня.

Константин окончательно проснулся и приоткрыл окно. С утра уже было жарко.

– Ты её соблазнил красивым ухаживанием, чему я не обучен. И говорить ты умеешь, был любимчиком у Нины Васильевны, нашей воспитательницы, и в школе писал сочинения в стихах. Я такими способностями не обладаю.

– К чему ты всё это говоришь? – спросил Константин, привыкший к болтовне Игоря.

– Вот направлю машину куда-нибудь в столб или дерево, – продолжал Игорь, – чтобы Катюша не досталась ни тебе, ни мне!

– А Серёга с Соней причём?

– Это меня и останавливает, – улыбнулся Игорь.

В дороге ничего особенного не произошло. В Донецке были около одиннадцати. В ближайшем кафе выпили по чашечке кофе, и Игорь, залив из канистры в бак бензин, уехал, а друзья пошли по улице, надеясь снять комнату.

Соня звонила бабушке Доре, матери отца, но дозвониться не могла. Потом подумала, что у дяди Фимы много проблем. Да и привести к ним ещё и друзей она боялась. Часам к трём они увидели пожилого человека, стоящего у девятиэтажного дома и рассматривающего следы ночных бомбёжек. Многие окна были выбиты, и зияющие дыры кто-то уже успел забить фанерой. Следы пожара, разрушенная стена квартир на верхнем этаже.

– Добрый день, – начал, было, Константин.

Мужчина посмотрел на него, как на пришельца с другой планеты.

– Какой же добрый? – сказал он. – Вы посмотрите, что наделали эти сволочи!

– Бомбили в эту ночь?

– Не бомбили. Прицельно стреляли из миномётов. А вы кто такие? Я что-то вас здесь никогда не видел.

Мужчину звали Алексеем Васильевичем. Всю жизнь он проработал инженером на шахте в Горловке. Когда вышел на пенсию, они с женой и сыном переехали в Донецк. Он внимательно посмотрел на друзей.

– Мы из России, журналисты и хотели бы посмотреть, что у вас здесь происходит, – объяснил Сергей. – Не скажете, у кого бы можно было снять на неделю комнату?

– Не самое хорошее место вы выбрали. Наш дом стоит недалеко от аэропорта, который каждую ночь обстреливают. Достаётся и нам. Многие жильцы уехали кто куда, так что места много. Только находиться здесь небезопасно. Кому некуда бежать, прячутся в подвале.

– А вы-то почему не уедете? – спросила Соня.

– А потому, милая девушка, что мне некуда. Сын в ополчении. Жена умерла три года назад, а родственников нет. Последнего похоронил пару дней назад. Двоюродный брат работал фельдшером на скорой помощи. Так эти нелюди из танка прямой наводкой расстреляли его машину. Погибли все: водитель, брат и беременная женщина. Просился в ополчение, так, говорят, стар уже.

Алексей Васильевич закурил. Помолчав, добавил:

– Покажите документы, а то здесь разные люди ходят.

Друзья показали свои паспорта.

Когда он рассматривал их документы, было видно, как потеплел его взгляд.

– Что касается жилья, так по соседству с моей квартирой есть двухкомнатная. Сосед с женой и дочкой уехали, не то в Днепропетровск, не то в Харьков. У меня и ключ есть. Пойдёмте, покажу.

– А сколько это удовольствие будет нам стоить? – спросил Константин. – Мы ненадолго. На пять-семь дней.

Алексей Васильевич с упрёком взглянул на него.

– Ничего не будет стоить. Пустует квартира. Да и небезопасно здесь хоромы снимать. К тому же не мои. А к россиянам у нас здесь особое уважение…

Когда друзья разместились, Соня, обойдя комнаты, констатировала:

– Электричества и газа нет. Вот на кухне я нашла ведро. Нужно будет принести откуда-то воды.

Сергей, присев на диван, грустно произнёс:

– Люди бежали отсюда. Всё оставили: мебель, вещи… Принесём воды, немного отдохнём и пойдём на рекогносцировку. Нужно заснять следы бомбёжек, обстрелов. Мне доводилось быть в Донецке. Какой же это был красивый город!

Через час к ним зашёл Алексей Васильевич. Посмотрев, как друзья устроились, пригласил выпить чайку. Все перешли в его квартиру.

От давних времён у него сохранился примус, и очень скоро все уже сидели за столом, пили чай, ели бутерброды, которые взяли с собой, и говорили о том, что происходит на Украине.

Константин, получив разрешение, снимал на камеру эту беседу.

– Эти фашисты рушат памятники, переименовывают города, посёлки, – рассказывал Алексей Васильевич. – Пенсии не платят, а ещё удивляются, что люди возмущены. Сегодня на Украине разгул националистов. Террор. Люди боятся выражать своё мнение.

– Не очень-то и боятся, раз собрали ополчение, – заметил Сергей.

– Я и говорю: в Одессе, Харькове, Луганске, Донецке прошли митинги против новоявленных правителей. Все предметы в школах и в институтах сейчас должны преподаваться только на украинском языке. Как это можно назвать?! У нас более семидесяти пяти процентов населения – русские! Но кто с этим считается?

– Теперь Россию считают врагом, – кивнул Сергей. – Люто ненавидят «москалей». Я недавно был в Одессе. Всё это видел.

– И чего добились? Потеряли суверенитет. Перешли на внешнее управление. Американцы – кукловоды. Говорят о демократии, мол, критиковать власть можно. Нельзя положительно говорить о России. В тюрьмах полно политзаключённых.

– Террор всегда сопровождает перевороты, – скептически заметила Соня.

– Вы бы слышали крики зомбированных идиотов: «Галичина – це Европа!», «Банду геть!».

– Это понятно, – сказал Сергей.– Кто пришёл к власти? Те, кто может украсть, кто может помочь украсть и кто может донести украденное. Люди едут на заработки в другие страны. Ещё немного, и вы потеряете Украину как государство.

– Страшную картину ты нарисовал, – сказала Соня, на что Алексей Васильевич грустно заметил:

– Чему радоваться? То, что произошло в феврале, они назвали «революцией достоинства». Достоинства! – повторил он. – А Музычко приходил в Думу с автоматом. Русофобия. Это же нужно додуматься: Россию сделать врагом!

– А как вы относитесь к событиям в Крыму? – спросил Сергей.

– Как я могу относиться? Рад, конечно. Если бы Россия не вмешалась, Украина могла ввести банды правого сектора, полицию и войска. Пересажали бы активистов, запугали бы остальных.

– Во время событий в Крыму, – добавил Сергей, – хоть кого-нибудь убили наши войска? Жителей или солдат украинских военных баз? Кто бы там обеспечивал гражданам свободу выбора? ОБСЕ, НАТО?! Не смешите меня. Видели их работу в Косово, когда мусульмане громили православные храмы в прямом эфире.

Алексей Васильевич молчал, о чём-то думая. Потом, докурив сигарету, сказал:

– К сожалению, и Россия, и Украина живут не по Закону, а по понятиям. Будущее их туманно и печально. Вы вряд ли сможете этот сюжет показать в эфире, не вырезав моих слов. И это тоже реалии. Я и о России могу многое сказать такое, что вам не понравится.

– Что именно? – спросил Сергей. – Это даже интересно.

– И у вас коррупция и блат, воровство на всех уровнях. И у вас закон не для всех. И у вас первую скрипку играют олигархи. Живёте в такой стране, обладаете такими богатствами, и тоже бедствуете. С моей точки зрения это преступление!

И ваши правители лгут Ложь в политике, в экономике, в статистике, в пропаганде считают нормой. Грустно от этого.

– С этим трудно не согласиться, – сказал Сергей. – Но мы говорим не об этом. Разговор о том, что творится у вас. Гражданская война. Гибнут ни в чём не повинные люди. Украина считает, что сепаратизм целенаправленно разжигается Россией.

– Может быть и так,– кивнул Алексей Васильевич. – Но стремление к автономии подтолкнули наши правители, запретив считать русский язык вторым государственным языком.

Он встал, поблагодарил за компанию, взял ведро, чтобы сходить за водой.

– Позвольте и нам с вами, – сказал Константин. – Мы сейчас возьмём вёдра.

Алексей Васильевич кивнул.

– Далеко идти? – спросил Сергей. – Мы планировали сегодня ещё поснимать город, особенно, районы, подвергшиеся обстрелу.

– Недалеко. Через два дома колодец сохранился. – Здесь остались и частные дома.



14. Часов в шесть друзья направились к центру города.

– На улицах народа мало. У встречных суровые лица. Куда девался смех? Где молодёжь? – спрашивал Константин, перекладывая большую телевизионную камеру на другое плечо.

– Чему радоваться? – грустно заметила Соня.

На ближайшем перекрёстке их остановили двое мужчин с повязками на левой руке.

– Кто такие? Чего тут шатаетесь? Документы! – властно произнёс пожилой.

– А вы кто такие? Кому мы должны показывать документы? – задиристо спросил Константин.

– Да мы!.. – начал было тот, что моложе, но его остановил старший:

– Не горячись, Гриша. Они правы. Он достал из кармана какую-то бумажку, развернул её и показал Константину.

– Мы – члены добровольной народной дружины. А вы кто? Предъявите документы.

Друзья показали паспорта.

Узнав, что они – журналисты из России и хотят получить достоверную информацию о том, что происходит в городе, дружинники подобрели. Начался откровенный разговор.

– Сначала были небольшие стычки. А с начала мая каждую ночь бомбят, – сказал пожилой.

– Бьют, гады, по жилым домам, школам, больницам, – добавил молодой. – Или нас уже своими не считают?! А если хотите увидеть, где больше всего разрушений, отправляйтесь в сторону аэропорта. В центре разрушений меньше.

Попрощавшись, разошлись.

Чем ближе они подходили к району аэропорта, тем страшнее была картина. Здесь встречались дома с глазницами вместо окон, с дырами в стенах, с проломленными крышами. На улицах – никого. Все прятались в подвалах.

Константин снимал эти покалеченные дома, кучи строительного мусора, следы пожарищ.

Вернулись к себе, когда на чёрном небе зажглись звёзды. Находились, устали и решили лечь спать. Соня была несколько разочарована. Пока был только фон: ужасы войны, рухнувшие и разрушенные дома. Но им ещё не встретился человек, чья история могла бы их заинтересовать.

– Нельзя говорить о том, о чём мало знаем, – жаловалась она. – Мы не будем повторять то, что уже много раз говорено. Должны быть представлены обе точки зрения. Ведь, наверно, и у другой стороны есть своя правда! Нам нужно попытаться её понять. Но как это сделать?

– Я же тебе рассказывал, что вот уже больше месяца мне снится один и тот же сон. Суд, на котором можно представить все точки зрения.

– Давайте спать. – Константин снял рубашку и остался в майке. – Я устал. Кстати, звонил Кате. Она вам передавала привет.

– Спасибо, – сказал Сергей. – Завтра подъём в семь. Мы приехали сюда не прохлаждаться.



Три последующих дня друзья бродили по окраинам города, особенно пострадавшим от обстрелов и бомбёжек. Разговаривали с людьми. Снимали на камеру подвалы, в которых они жили.

По ночам не давали спать обстрелы и бомбёжки. Но, следуя примеру Алексея Васильевича, друзья в подвал не бежали. Оставались в квартире.

– Эти гады стреляют всё больше по ночам, – говорил Алексей Васильевич. – Я уже в подвал не бегаю. Во-первых, там душно и тесно. Во-вторых, вероятность попадания именно в нашу часть дома невелика. Так что я остаюсь у себя. Кладу на голову подушку, чтобы заглушить взрывы и крики, и сплю.

– Двум смертям не бывать, – кивнул Константин, – а одной не миновать.

Больше всего он беспокоился за видеокамеру.

Однажды друзья встретили худенькую, интеллигентного вида старушку. Разговорились. Анне Григорьевне недавно исполнилось восемьдесят лет. Она сидела у подвала своего дома на лавочке и была рада побеседовать с молодыми журналистами из России.

– Не всё так однозначно, – говорила старушка. – В этом противостоянии победителей быть не может. Граждане Украины убивают друг друга. Это и есть гражданская война. Способность слушать и слышать – редкое качество. Нужно на какое-то время остановиться, остыть, успокоиться, попытаться понять оппонента.

Она передвинула на лоб панамку, защищающую её от знойного солнца, поправила рукой упавшую на лоб седую прядь и продолжала:

– Мой отец погиб под Харьковом. Дед – под Одессой. Девчушкой была, когда у нас здесь фашисты людей убивали. Голод и кровь – это то, что запомнила я с детства…

– Кем вы работали? – спросила Соня, – и с кем живёте?

– Я давно на пенсии, работала в школе. Преподавала биологию. Жила с мужем. Он года четыре как умер от рака лёгкого. Сыну нашему было сорок пять, а внуку двадцать. Они ушли в ополчение. Никто никого не заставлял. Сами ушли. Сначала погиб Володя, внучок наш. А ещё через неделю тяжело ранили сына, он умер на операционном столе. Теперь я доживаю с невесткой. Она врач.

Соня ещё долго расспрашивала Анну Григорьевну. Она была под впечатлением от её рассказов.

По дороге домой сказала Сергею:

– Разве эта история не может быть сюжетом?

– Таких историй много. Но ты не волнуйся. Через месяц я тебе покажу сценарий.

Вечер был на удивление тихим. Лёгкий ветерок шелестел листьями, а во дворе бегали бездомные собаки в поисках пищи. Они сбивались в стаи, и было страшно, когда вдруг оказывались на пути.

Целыми днями друзья встречались с разными людьми, писали на плёнку различные истории, судьбы. Фиксировали разрушения.

В администрации района им выдали официальное разрешение производить съёмки.

Записав сотни историй и засняв две бобины киноплёнки, друзья стали готовиться к обратной дороге. Сергей сказал, что предварительно договорился с одним инвалидом, у которого машина с ручным управлением. Он готов за небольшую плату отвезти их к границе. Говорил, что там оттуда ходит автобус.

– Ехать по тому же маршруту нельзя. Там идут бои, – заметил Константин.

– Дорогу выберет водитель, – сказал Сергей.

– Давайте спать. – Соня встала и направилась в другую комнату.

– Мне Алексей Васильевич рассказал забавную историю, – сказал Константин. – Его приятеля, работника бюро ритуальных услуг, каждое утро жена будила словами: «Миша, вставай! Тебе давно пора на кладбище!»

– Что за шуточки у тебя на ночь глядя? – недовольно буркнул Сергей.



Ровно в полночь начался обстрел. Константин подбежал к окну, включил камеру. Канонада длилась полчаса. Наконец, всё стихло и казалось, что на сегодня всё закончилось. Друзья снова легли, надеясь, что до утра ещё можно будет поспать пару часов. Но вдруг раздался одиночный выстрел, и через секунду на них посыпались кирпичи. Рухнувшее бетонное перекрытие разбило голову и расплющило грудную клетку Константина. Он погиб моментально.

В другой комнате в стене образовалась огромная дыра. Один кирпич ударил Соню по голове. Удар был сильным, и девушка потеряла сознание. Подушка её была в крови. Сергей был в это время в туалете и не пострадал.

Вернувшись в комнату и увидев огромную дыру в стене и Соню с окровавленной головой, Сергей побледнел. Он подбежал к девушке и прощупал пульс. Она была жива.

Рванулся в другую комнату, в которой спал Константин. Открыть дверь сразу не смог. Дверная рама была перекошена. Изо всей силы нажал на дверь и сорвал её с петель. Оказавшись в комнате, увидел над головой звёздное небо. На диван, на котором спал Константин, упала бетонная плита. Сдвинуть или хотя бы приподнять её ему не удалось, и он заглянул под плиту. Увидел расплющенного мёртвого друга.

Ужас охватил его. Он растерялся, бегал из одной комнаты в другую, не зная что делать. Потом попробовал дозвониться до скорой помощи. На удивление, машина приехала быстро. Фельдшер и водитель положили Соню на носилки и уехали.

На просьбу Сергея разрешить сопровождать её ему ответили отказом.

– Приезжайте в Первую городскую больницу. У нас машина переполнена пострадавшими.

Когда они уехали, Сергей, переступая через груды бетона, вышел из квартиры и постучал к Алексею Васильевичу. Никто не отвечал.

Сергей попытался открыть дверь, но и её заклинило. Поднажав плечом, после нескольких попыток, он всё же её приоткрыл и прошёл в комнату. Алексей Васильевич лежал в своей кровати с разбитой головой. Повсюду валялись куски бетонной плиты.

Вскоре приехали какие-то люди, увезли тела погибших.

– Вы можете забрать тело из морга Первой городской. Вам всё равно нужно получить справку о смерти от судебного медика. Иначе как вы его повезёте без документов, – сказал мужчина, увозящий погибших в морг.

Уже светало, когда Сергей добрался до Первой городской больницы по адресу, оставленному ему фельдшером скорой помощи. Располагалась она на другом конце города, в районе, который пока не обстреливали.

К Соне его не пустили.

– У вашей девушки травма головы. Ушиб мозга. Хорошо, если не будет кровотечения, а то придётся делать трепанацию. Но, думаю, обойдётся. Она без сознания.

– Чем я могу помочь? – спросил Сергей. – Может, нужны какие-то лекарства?

– Пока ничем. Приходите через пару дней.

– А долго она будет без сознания? – продолжал мучить уставшего старого доктора Сергей.

Врач лишь пожал плечами.

– Может, день. Может, неделю. Этого сказать я не могу, – ответил доктор. – Делаем всё что можем.

Сергей вышел во двор и прислонился к дереву у приёмного покоя. Подъезжали кареты скорой помощи, привозили раненых после ночного обстрела.

Закурил, думая о том, как же отправить тело Константина. Решил поговорить с водителем, только что привезшим покалеченного старика. Оказалось, что у него есть «газель» и он за сто пятьдесят долларов готов отвезти тело в Ростов.

– Работаю через сутки, так что завра у меня свободный день.

Договорились встретиться завтра в восемь у морга.

– Врачи приходят к восьми, так что, если в девять выедем, к ночи вернёмся. Послезавтра мне на работу!

Сергей понимал, что у него нет другого выхода. К тому же неизвестно, когда Соня придёт в сознание.

Егор Матвеевич, так звали водителя, хорошо знал дорогу, и они в половине третьего были в Ростове.

Сергей ещё с дороги позвонил Игорю, и тот примчался. Помог занести тело Константина в квартиру.

– Я, Егор Матвеевич, пожалуй, с вами обратно не поеду, – сказал Сергей водителю. – Не могу не похоронить друга. Езжайте! И спасибо вам за всё.

Когда о трагедии сообщили Кате, она чуть не потеряла сознание. Нину Васильевну увезла скорая помощь с подозрением на инфаркт. Сергей и Игорь что-то говорили Катерине. Она только кивала, плохо понимая, что ей говорят. Друзья смотрели на неё, как на тяжелобольную. С трудом заставили выпить чаю.

– Сейчас нужно думать о дочке, – как мог, успокаивал её Игорь.

Он чувствовал, что её тяготит их присутствие, но оставить её не мог.

Выпив чаю, она ушла к себе в комнату, когда расплакалась малышка. Игорь сидел на кухне и курил, а Сергей ушёл домой. Он кратко рассказал родителям о том, что произошло. Потом, говоря, что очень устал, пошёл в свою комнату и лёг. Но спать не мог. Перед его мысленным взором всё время были Соня и Константин. Он вспоминал их споры, запах волос Сони, её огромные глаза… Было около двух ночи, когда он провалился в тяжёлый сон без сновидений.

Утром, скорее по привычке, съел бутерброд, выпил кофе и пошёл к Кате. Нужно было организовать похороны, а затем возвращаться к Соне.

Все организационные вопросы взял на себя Игорь.

– Ты, Серёга, не казни себя, – тихо произнёс он. – Ехать с тобой или не ехать – был его выбор.

Сергей не ответил. Выпив на поминках, как положено, водки и съев пирожок, он вышел покурить.

 – Завтра еду в Донецк, – сказал он Игорю. – Не знаю, как там Соня. Видимо, придётся ей брать академический отпуск. Ушиб головы. Врачи говорят, что возможно внутричерепное кровотечение. А она всё торопилась начать съёмки фильма. Теперь ей придётся искать другого оператора.

Игорь некоторое время молчал. Потом тихо сказал:

– Я буду оператором её картины. И работать буду бесплатно. Только посвятим фильм памяти Кота. Завтра у меня свободный день. Заеду за тобой к семи. Отвезу в Донецк.



В Донецке друзья сразу же поехали в больницу. В этот раз им разрешили пройти к Соне. Она лежала в коридоре у окна под капельницей и спала. Дежурный врач – лысый немолодой мужчина с бородкой и породистым интеллигентным лицом, сказал Сергею, что к девушке вернулось сознание, но ей ввели снотворное и она спит.

– Можно мне подежурить? – спросил Сергей. – Я не буду мешать.

– Дежурьте. Но предоставить вам кровать мы не можем. Придётся всю ночь сидеть.

– Посижу, – обрадовался Сергей.

Когда Игорь уехал, Сергей раздобыл стул и сел у кровати Сони.

Ночью снова слышны были разрывы бомб и ракет. Видимо, один снаряд попал в трансформаторную будку. Погас свет. Включили энергоустановку. Ночью привезли ещё раненых. Сергей помогал носить их из приёмного покоя…

Под утро Сергей задремал и проснулся от того, что кто-то прикоснулся к его руке. Открыл глаза и увидел огромные глаза Сони.

– Проснулась, наконец, – сказал он.

– Мне кажется, это я тебя разбудила. Что произошло? Где Костя? Я ничего не знаю, и никто ничего мне не может сказать.

Сергей взял руку девушки и тихо проговорил:

– Нет больше Кости. Погиб. Снаряд попал в наш дом. Рухнуло перекрытие. На тебя посыпались кирпичи, а на Костю упала бетонная плита.

Соня смотрела на Сергея с ужасом. Потом спросила:

– Он в морге?

– Я его отвёз в Ростов. Его уже похоронили.

В глазах девушки стояли слёзы. Говорить она не могла. А Сергей, стараясь сменить тему и хоть как-то успокоить её, сказал, что врач рекомендовал ей лежать не менее трёх недель.

– У тебя сотрясение мозга. Слава Богу, кости целы и нет кровотечения.

– Я не могу здесь лежать три недели! – тихо прошептала Соня.

– Спрошу, можно ли тебя отвезти домой, – ответил Сергей и пошёл в ординаторскую.

Вернувшись, сообщил, что через пару дней, если ей не будет хуже, врач разрешит её перевезти, но предупредил, что только на санитарном транспорте.

Эти два дня Сергей сидел у постели любимой. Ей ставили капельницы, вводили лекарства, давали снотворные средства, и она почти всё время спала. Просыпаясь и видя Сергея рядом, успокаивалась. Он брал её руку в свою ладонь и молчал. Слова им не были нужны.

– Спасибо, что ты есть, – едва слышно проговорила Соня. – Ты, надеюсь, моим не звонил?

– Не звонил. Волнуюсь.

– Любовь к ближнему…

– Любовь к ближнему – нечто другое, чем любовь к ближней.

– Не могу представить, что Костя погиб. Как Катя?

– Плохо. Они любили друг друга. У Нины Васильевны инфаркт. Лежит в кардиологии.

– Кате трудно одной с малышкой.

– Возле неё Игорь.

После недолгого молчания Соня рассказала Сергею, что видела во сне, будто на поляне в лесу идёт Высший Суд. Белобородые старцы в сияющих одеждах решали вопрос, правильно ли сделали три шакала, подписавшие соглашение о закрытии зоопарка. Свидетелями выступали какие-то животные.

– Нет, – тихо сказал Сергей. – В нашем фильме будут не звери, а люди. И касаться он будет не президентов, а простых людей. Ты видела, кто лежит рядом? Старики и старухи. Это и есть гражданская война.

Соня долго лежала молча. О чём-то думала. Потом тихо проговорила:

– Я верю. У нас всё получится. Ты у меня – талантливый, и я тебя люблю!..

– Мне уже одна девица говорила, – улыбнулся Сергей, – что провела со мной восхитительную ночь. Оказывается – всю ночь читала мою повесть о медиках. А другая заявила, что она большая поклонница моего творчества. И тут же попросила рассказать что-нибудь о Борисе Ильиче Вольфсоне. А ещё один мой читатель признался, что хотел приобрести журнал, в котором была напечатана моя повесть, но подумал и взял коньяк. Говорит, под него ему легче читать мою графоманскую ерунду.

– Ты всё смеёшься. А я действительно читала твои рассказы и повесть с большим интересом. По каждому можно снимать фильм…

– Смеюсь и мучаюсь угрызениями совести. Казню себя за то, что потащил вас сюда…

Так они говорили, и не было конца этим разговорам.

К ним подошли Сонин лечащий врач и нейрохирург. Сергей отошёл, а доктора долго осматривали Соню, проверяли рефлексы, смотрели зрачки, мерили артериальное давление, считали пульс и, подозвав Сергея, сказали:

 – Вашей девушке крупно повезло. Опасности внутричерепной гематомы нет. Нужно будет ещё покапать солевые растворы, чтобы предупредить отёк мозга. Но транспортировать желательно в машине скорой помощи, чтобы она лежала на носилках, и в сопровождении медицинского работника. В больнице мест нет, а эти сволочи каждую ночь обстреливают город. Уже перепрофилировали другие медицинские учреждения для приёма раненых.

Сергей заранее договорился со знакомым водителем, что тот отвезёт их в Ростов. Попросил договориться с медицинской сестрой, чтобы она сопровождала их.

Егор Матвеевич обещал помочь.

Сопровождать Соню поехал фельдшер той же скорой помощи, парень лет двадцати пяти, по имени Яков. Выехали рано утром. Соня в сопровождении Сергея и Якова спустилась с третьего этажа, где располагалось хирургическое отделение. Легла на носилки, которые поставили в салоне «газели» Егора Матвеевича. Яков наладил капельницу и ввёл Соне снотворное, только после этого они медленно тронулись в путь.

На вопрос Сергея, почему он остался здесь и не уехал туда, где не стреляют, Яков с удивлением ответил:

– А куда я мог уехать? Здесь жили родители. У меня семья, двое малышей…

– Вы же видите, что творится.

– Вижу. Работаю же на скорой. – Но никуда ехать не хочу. Мама погибла, отец в ополчении. Он – врач и уже не молод, но сказал, что должен быть там. Мне отказали. Говорят: здесь нужнее. Живём в подвале нашего дома. У Оксаны (так зовут мою жену), родственников нет. Она сирота. В подвал натащил мешков с песком. Снёс все запасы продуктов, воду. Хорошо, дети маленькие. В школу не нужно ходить.

Водитель ехал осторожно. Через час, уже в России, он увеличил скорость. Было восемь часов утра.



15. Евгения Васильевна комнату сына превратила в палату, наладила капельницу, принесла нужные лекарства. Всё свободное время Сергей проводил с Соней, а когда она спала, до поздней ночи, вдохновлённый любовью, сочинял стихи, играл на клавиатуре своего компьютера, писал, правил, редактировал сценарий, не замечая времени.

– Когда ты начал писать стихи? – однажды спросила у него Соня.

– Не помню. Наверное, лет с шести. В школе учил стихи, распевая их. Таким образом сочинял песенку, в которой был автором и музыки, и слов. Но записывать музыку не умел и старался записать только что рождённую песню на магнитофон. С тех пор так и сочиняю свои вирши. Вот одно из моих последних:

Каждый день пред тобой я в долгу,
Не мечтать о тебе не могу.
Средь житейской моей маяты
Возникаешь, как музыка, ты.

Ты – грядущего счастья исток.
Ты – поэзия пушкинских строк.
Ты – где солнце, листва и цветы.
Целый мир для меня – это ты!

Ложился он поздно, постелив себе на диване в гостиной и размышляя о том, что был дураком, когда считал, что у холостяков больше степеней свободы. Раньше ставил в пример композитора Мендельсона, который всех своим очаровательным маршем соблазнял жениться, а сам всю жизнь был холостяком. Но теперь он решил не тянуть со свадьбой.

Было около двух ночи, а спать не хотелось. Пытался вспомнить стихи своего приятеля, журналиста из Таганрога Виктора Мелехова. Как они резонировали с его настроением!

На сером небе ледяной луной
Висеть безмолвно, видеть сны и звёзды,
Заглядывать всю ночь в твоё окно
И делать вид космически серьёзный.
Так нужно ли... Ещё один пожар,
Ещё один потоп. Ещё сомненья…
Над нами будто коршуны кружат,
Давно уж не отбрасывая тени…

Засыпая, шептал только что написанные стихи, посвящённые Соне:

Я о тебе ловлю любую весть,
Ты – боль моя, надежда и отрада.
Я счастлив тем, что ты на свете есть,
И ничего мне большего не надо…

Вскоре Соня почувствовала себя хорошо и пошла в институт. А в конце учебного года она узнала, что через неделю Валентин Иванович, известный режиссёр, ведущий их группу, будет распределять сценарии для дипломных работ.

Когда очередь дошла до Сони, она попросила разрешения снимать фильм по сценарию Сергея Гордеева.

Мэтр с удивлением посмотрел на студентку. Такое он слышал впервые. Обычно сценарий дипломной работы давал он.

– Ну что ж… Но я хотел бы почитать сценарий вашего Гордеева, – сказал Валентин Иванович. – Тема, хотя бы какая?

– Хочу показать трагедию гражданской войны на Украине на примере одной из семей. Отец и мать погибают при обстреле, сын идёт в ополчение, маленькую сестру спасают его соседи.

– Что вы знаете о ситуации на Украине? Или вас впечатлили наши телевизионные сюжеты? Вы хотя бы познакомились с теми, о ком хотите рассказать? – спросил мастер.

– Познакомилась, – твёрдо ответила Соня. – Из Донецка недавно приехала. Там попала под обстрел. Погиб мой друг. Многое видела своими глазами.

– Хорошо. Я хотел бы почитать этот сценарий, – уступил преподаватель. – Покажите мне его. В пятницу я буду ждать вас здесь часам к пяти.

Он собирался уже подойти к следующему студенту, но Соня его остановила:

– Валентин Иванович, а можно мне прийти с автором сценария? Он журналист. Работает в издательстве. Публиковался в толстом литературно-художественном журнале «Ковчег».

– Гордеев, вы говорите? Я читал, кажется, его повесть. Ну, что ж. Только давайте сделаем так: вы сначала принесёте в эту пятницу сценарий, а через две недели придёте уже с ним. Это даже интересно: работа по материалам нашего автора на такую волнующую всех тему. Жду вас в пятницу.

Сергей взял на две недели отпуск за свой счёт и засел за работу. Каждую картину, каждый поворот сюжета он обсуждал с Соней. Бывало, спорили они до ночи, что-то доказывая друг другу.

– Ты говорил, – настаивала Соня, – что никаких политинформаций в сценарии не будет. О политике будешь молчать. Но ты так молчишь, что сорвал голос. Нельзя показывать руководителей Украины такими дураками. Всю украинскую армию бандитами. Это в старых советских фильмах фашистов показывали идиотами, не понимая, что тем самым принижали себя. Что же мы за вояки, если не могли сразу справиться с ними.

– Во-первых, я не говорю о руководителях Украины, – возразил Сергей. – Они – враги, страдающие жадностью и завистью. Мы говорим об отдельных бандах, головорезах и садистах, одурманенных пропагандой, алкоголем и наркотиками. О батальоне «Азов», например. Или ты считаешь стрельбу по жилым кварталам, по школам или больницам допустимой? Между прочим, в женевских соглашениях…

– Ладно, – прервала его Соня. – Только не читай мне лекцию. Ты прав. Но тогда нужно бы показать разные типажи на одной и на другой стороне. А то у нас получились все повстанцы одинаковыми горячими патриотами, как будто не было там и сомневающихся, и явных сторонников евроинтеграции. Разными были и люди на той стороне. Иначе у нас получится штамп: там – все плохие, здесь – все хорошие.

– Ты права, – кивнул он и начал что-то переделывать. Пальцы его бегали по клавиатуре, как у пианиста по клавишам рояля.

Через неделю Соня принесла Мастеру отпечатанный на принтере сценарий.

Валентин Иванович взял в руки папку, подержал её на ладони, словно взвешивая, говоря:

– Сколько сценарий весит, я вижу, а что стоит, скажу через неделю. Раньше не могу. Много дел.

Но уже через два дня Валентин Иванович позвонил и пригласил Соню и Сергея к себе домой.

Такой чести удостаивались далеко не все.



Сентябрь в Ростове прекрасен и непредсказуем. Жара спала, ночи стали прохладнее. В комнате из динамика звучал голос заслуженной артистки России Елены Сергеевны Комаровой:

Ростовская осень – чудная пора,
Ростовская осень – то дождь, то жара.
Как зори над Доном, рябины горят,
И кружит с тобой нас, как вальс, листопад…

Валентин Иванович тепло встретил молодых людей, представил гостей супруге и пригласил в свой кабинет.

– Должен признаться: не ожидал, не ожидал, – повторил он. – Сразу скажу: сценарий понравился, но, мне кажется, нужно над ним ещё немного поработать. – Вы присаживайтесь на диван и немного расслабьтесь, а то уж очень напряжены.

– Что конкретно вы имеете в виду? – спросил Сергей, готовый вносить любые исправления, не искажающие его идею.

– В сценарии слишком длинные монологи, – продолжал Валентин Иванович. – Иногда вы пересказываете всем давно известные факты. Не хватает в иных местах динамики. Наконец, и это самое важное, вы скатываетесь в хронику. Но это должен быть художественный фильм.

Сергей задумался, а Мастер вышел и через минуту вернулся с мороженым:

– Угощайтесь. Сегодня уж очень жарко. Супруга моя – актриса нашего музыкального театра. Но сегодня у неё свободный день. В театре проводят какое-то общественное мероприятие. К тому же – немного приболела. Вирус. Потому и не выходит к нам. А я ем мороженое, и никакой вирус меня не берёт. Так что я говорил о сценарии? Доработайте его, и тогда я дам согласие, чтобы он был представлен в дипломной работе Софии Львовны Сосновской.

Они ели мороженое и обсуждали детали. Валентин Иванович оказался простым, совершенно не зазнавшимся человеком, энциклопедистом и большим любителем и знатоком отечественной и зарубежной драматургии и поэзии.

– Хорошо бы вплести в действие любовь, – добавил он. – Почему бы мужу нашей героини не полюбить другую женщину, например, молодую операционную сестру, и они вместе уйдут в ополчение. Тут можно фантазировать. Напишите хирурга лет пятидесяти, полюбившего двадцатилетнюю девочку. Он – весёлый и остроумный человек. Острит, хочет понравиться: «Что такое медицина? – говорит он ей. – Это наука, не позволяющая людям умереть естественной смертью»; «Ну что? Лечить будем, или пусть живёт?» или: «Проще мыть руки перед едой, чем желудок после». И девчушка эта влюбляется в него. Уходите от хроники и политинформаций. Жизнь – сложная штука. Вы показываете маленькую её часть, но крупным планом.

Валентин Иванович достал из книжного шкафа книгу Сергея Герасимова и дал её Сергею.

– Почитайте. Это вам будет интересно. Вы вместе с Софией Львовной находитесь в творческом поиске, пытаясь объединить различные мнения и взгляды, казалось бы, не совместимые друг с другом. Но в этом и ваша изюминка. Одной правды не бывает! У каждого она своя…

Валентин Иванович сел в кресло и добавил:

– Вы знаете, что бюджет картины будет очень скромным. Актёров, операторов подберёте среди наших студентов. Подберите музыку. Специально её вам никто писать не будет. Это дорогое удовольствие. И монтаж ленты будут делать наши студенты. Их работа будет оцениваться и засчитываться им. Мы обеспечиваем вас лишь аппаратурой, студией и киноплёнкой. Таковы реалии. Но, учитывая, что ваша работа не просто актуальна, но и будет сниматься по сценарию нашего ростовчанина, я попытаюсь достать ещё немного денег. Может, на роль главного героя вы сможете взять кого-нибудь из опытных артистов.

Вы знаете, что у нас есть два съёмочных павильона. Постараюсь, чтобы вы получили новейшую кинокамеру, осветительное оборудование, звуковые рекордеры. Монтаж ленты будете делать на базе нашей киностудии. Там используют передовые цифровые технологии. Вы согласуете расписание съёмок. Студии расписаны у нас по часам.

И вот ещё что: вы должны быть готовы, что после просмотра члены комиссии могут вам задать вопросы по истории отечественного или зарубежного кино, театра, изобразительного искусства. Должны быть готовы отвечать на них. Вы – режиссёр, и этим всё сказано.

– Какой длительности должен быть фильм? – спросила Соня.

– Обычно такие работы бывают короткометражными. Но вам я разрешаю снимать полнометражный фильм. Только, чтобы скучно не было, вы, Сергей, вплетите какую-нибудь песню или стихи. Посмотрите, как Эльдар Рязанов использует песни в своих фильмах!

 – Рязанов снимал комедии. Но вы правы. Я об этом подумаю, – сказал Сергей.

– Думать, уважаемый Сергей, уже некогда. Делать нужно срочно! Жду вас через неделю в тридцать четвёртой аудитории. А теперь идите, мои дорогие друзья. У меня тоже проблем немало, а настроение не самое лучшее.

Молодые люди встали, а Сергей, желая как-то успокоить Валентина Ивановича, пошутил:

– Я слышал, что, если плохое настроение, нужно тяпнуть водки или коньяка, и тогда наверняка вдруг запляшут облака и кузнечик запиликает на скрипке!

– Так и сделаю, – улыбнулся Валентин Иванович.



 Через неделю Соня с Сергеем пришли к Валентину Ивановичу и вручили ему окончательный вариант сценария. Тот бегло его просмотрел и одобрительно кивнул.

– Соавтором сценария вы поставили на титульном листе и Софию Львовну Сосновскую? Ну, что ж. Это благородно. Только предупреждаю: ваша работа может поднять бурю, потому что в ней высказываются уж слишком смелые мысли, которые обычно у нас стараются приглушать. Шум будет немаленький. Впрочем, нам не привыкать.

Потом, помолчав, спросил у Сони:

– Вы подобрали исполнителей?

– Подобрала.

Она положила на стол список студентов, которых бы хотела задействовать.

– Говорили с ними?

– Не со всеми.

– Поговорите. Если будут проблемы, скажите мне. И вот ещё что: хочу, чтобы вы это поняли: не лезьте в наше прошлое, в политику. Уберите иконостас с фотографиями руководителей страны. Это ни к чему. Я же говорил: дадут так, что мало не покажется. Важно понимать, что в приоритете: личность или интересы государства? Этот вопрос всегда стоял перед теми, кто пытался осмыслить прошлое и был недоволен настоящим. Мне кажется, он – один из тех, что не имеют однозначного ответа.

Валентин Иванович встал, давая понять, что аудиенция окончена. Встал и Сергей. Ему не хотелось уходить. Уж очень интересно было беседовать с этим человеком, интересна кухня рождения фильма.



В тот вечер Сергей с Соней решили пойти к Кате. Купили торт к чаю, погремушки малышке и часов в семь вечера позвонили в её квартиру.

Дверь открыла Катерина.

– Проходите, ребята. Рада вас видеть. Только не очень шумите. Наденька спит. А я посмотрю, как там она, и приду к вам.

Сергей и Соня прошли в комнату, в которой, удобно расположившись на диване, сидел Игорь и читал какой-то журнал.

Ни Соня, ни Сергей не удивились, увидев его здесь. После гибели Константина он не оставлял Катю с ребёнком, помогал во всём. После работы приходил к ним и возвращался к себе поздно вечером.

Однажды заговорил с Катей о том, что давно её любит и хотел бы быть с ними…

– Понимаю, что не время об этом говорить, но хочу, чтобы ты знала…

– Игорь! – прервала его Катерина. – Прошло слишком мало времени. Ты был близким другом Кости, и я тебе прощаю твои слова.

– Понимаю, – грустно произнёс Игорь. – Но я не композитор, чтобы радоваться тому, что моя песенка спета.

– Жизнь продолжается. Не торопи события. Музыка звучит, но сегодня не та тональность. Пока минор. Ты меня прости. И спасибо тебе за всё, за помощь, участие, только не нужно больше… Это больно.

Увидев Игоря, Сергей спросил:

– Что ты с таким увлечением читаешь?

– Умные мысли. Ты только послушай: «Если девочку любит отец – её потом любят мужчины. Если мальчика любит мать – его потом любят женщины. У таких детей есть самооценка. Они понимают, что пришли в жизнь как подарок». Или: «Качая пресс, помните – живот рано или поздно обвиснет! Ухаживая за лицом, знайте – старость всё равно неизбежна! Поэтому, не жалея сил, тренируйте мозги – за мудростью ваши недостатки будут менее заметны».

– Читай, читай, – сказал Сергей, приглашая Соню присесть на диван. – Умным станешь.

В комнату вошла Катя. Села за стол и спросила у Сони:

– Утвердили сценарий? Когда начнёте съёмки?

Соня рассказала о мнении Валентина Ивановича, о том, что выделили очень скудный бюджет. Пока подбирает исполнителей. Нужно найти ещё оператора. Идёт подготовительная работа.

– Чем я тебя не устраиваю? – вдруг спросил Игорь. – Я же Сергею говорил. И денег мне платить не нужно. Пусть этот фильм будет посвящён Косте. Кстати, многие его отснятые материалы могут войти в фильм. Я просмотрел их.

– Ты меня как оператор вполне устраиваешь, но как же твоя работа в телекомпании?

– Это мои проблемы. Ты только дашь мне расписание съёмочных дней. Может, я и свою рабочую камеру возьму. Камера очень приличная, хоть и наша.

– У нас всё, что делается ключом меньше, чем на двадцать четыре, считается нанотехнологией. Откуда в телерадиокомпании приличные камеры?

– Купили на деньги одного олигарха местного розлива.

– И за какие красивые глаза он вам сделал такой дорогой подарок? – спросил Сергей.

– Сделали два сюжета о том, какой он чистый и пушистый. Готовится выставить свою кандидатуру в Государственную Думу, – ответил Игорь.

Катя предложила выпить чаю или кофе. Никто не возражал. Пока они с Соней в кухне готовили ужин, ребята вышли на балкон покурить.

– В прошлом месяце, – сказал Игорь, – ДНР заявила, что их группировка усилена танками, бронемашинами. За их свободу воюют и россияне, но это не регулярная армия России, а добровольцы.

– Ну да. Такие уже воевали в Испании, – сказал Сергей, закуривая. – Но тогда их там же и хоронили. А теперь «груз двести» привозят в Россию и с почестями хоронят. Каково настроение у людей?

Игорь промолчал. Глубоко затянувшись, он о чём-то напряжённо думал. Потом тихо сказал:

– Я люблю Катю. Хочу быть вместе. Понимаю, что должно пройти время. Волнуюсь за них.

– Всё устаканится. Помнишь, как Юлия Друнина писала:

Теперь не умирают от любви –
лишь сердце что-то барахлит ночами.

– Я и не собираюсь умирать. Но теперь у меня есть ради кого жить, – решительно произнёс Игорь, потушил в пепельнице окурок сигареты, и они вернулись в комнату.



16. Съёмки фильма начались в сентябре 2015 года. Игорь пригласил своих приятелей – осветителя, звукорежиссёра, которые согласились помочь. Сергей попросил знакомого композитора Анатолия Шинкоренко написать музыку к фильму, дал ему сценарий, а через несколько дней тот подтвердил своё согласие, добавив:

– Мне кажется, что у нас мало лирики, любви…

– Какая, к чёрту, лирика, когда каждый день гибнут люди?! – воскликнул Сергей.

– Ты не прав, Серый, – сказал Анатолий. – Любовь есть всегда и везде. Мир невелик в сравнении с Любовью.

– Я с тобой согласна, – улыбнулась Соня. – Говорят, что любящий божественнее любимого, потому что вдохновлен Богом. И в любой обстановке всегда остаётся время для любви.

– Ладно, – вынужден был согласиться Сергей. – Любовь как песня: каждый фальшивит по-своему. Тогда и звучит какофония.

– Ты прав. В оркестре дирижировать должен кто-то... одна.

– И с этим согласен, – засмеялся Сергей. – Я постараюсь изменить свои представления. Дирижируй или играй партию первой скрипки. Я на всё согласен. Я люблю тебя!

– И меняться начинай уже сегодня, а не с понедельника, – улыбнулась Соня.

Композитор, давно знавший Сергея, с удовольствием слушал их пикировку. Считал друга талантливым журналистом. Даже писал песни о Ростове на его слова.

– Когда любовь приходит, мозги отключаются, – сказал он. – Без неё жизнь невозможна. Мне кажется, нужно ярче показать эту тему. И песня с хорошими словами не помешала бы.

– Где мне её найти? – спросила Соня.

– Это не ко мне. Но если найдёте подходящий текст, сразу же передайте. Хорошая песня в фильме значит очень много.

Через неделю Сергей принёс приятелю стихи.

– Посмотри. Может, подойдут, – сказал он, протягивая ему листок с текстом.

Анатолий неторопливо надел очки и медленно прочитал:

Землю нашу любить завещаю,
Ваши деды её защищали.
С нею в радости быть и печали,
Доли лучшей найдёте едва ли…

– Попробую, – сказал он, сложил листок и положил в карман куртки.



Работали в студии чаще по вечерам.

Действие происходило в зале суда, где на скамье подсудимых сидел Турчинов. Прокурор долго зачитывал обвинение, подробно перечисляя «художества» обвиняемого. Иллюстрацией к его докладу служили съёмки в Киеве, в Одессе, в Донецке.

Судья, высокий мужчина в мантии, стучал деревянным молоточком, призывая всех к порядку.

Присяжными заседателями были все, кто находился в зале.

Вызывались свидетели, ответы которых заносила в протокол секретарь суда. Многие факты, которые сообщали свидетели, иллюстрировались съёмками, которые демонстрировались там же, в зале суда.

Зная, что фильм снимают в память о погибшем в Донецке операторе телекомпании, все серьёзно относились к своей работе.

Потом фильм рассказывал о судьбе хирурга из Донецка. Его любовь к операционной сестре. Их отъезд в ополчение. Бои за аэропорт. Гибель врача и горе близких ему людей.

Соня сидела за столиком и что-то записывала в толстую тетрадь. Иногда властно прерывала игру актёров, делала замечания, что-то рекомендовала.

Сергей был удивлён тем, как преображалась она на съёмочной площадке. Обычно спокойная и тихая, никогда не повышающая голос, здесь она говорила резко и требовательно.

Снимали картину допроса Турчинова.

– Жизнь – это калейдоскоп, – говорил обвиняемый. – Она не укладывается в рамки параграфов закона или инструкций.

 – Потому вы и жили по понятиям, – прервал его обвинитель. – О чём вы думали, когда решили переориентироваться на Запад и порвать с Россией?!

Обвинитель издевался над обвиняемым. Острил, приводил в пример исторические аналогии. Наконец, решил подвести предварительный итог своей речи.

– Сегодня в Украине власти нет. Командуют боевики, подчиняющиеся различным олигархам. Но, прежде чем делать это…

– Что это?

– Прежде чем свергать законно избранного президента, правительство, – добивал обвиняемого прокурор, – нужно было понимать, что за этим последует. Руководитель должен уметь предвидеть.

– Я же не сумасшедший! Янукович, российский холуй, никогда бы власть не отдал, – воскликнул обвиняемый. – Во всём виновна Россия!

– Вы не сумасшедший. Вы глупец! Такие с ума не сходят. Не с чего.

– Ваша честь! Почему меня здесь оскорбляют? – пожаловался обвиняемый судье. Тот с упрёком посмотрел на обвинителя.

– Успокойтесь оба. Здесь суд, а не восточный базар.

– А вы вспомните, что говорили ваши же классики, – громко произнёс обвиняемый. – У меня записаны их откровения.

Обвиняемый достал из кармана блокнот и прочитал:

– «Россия, не имеющая никакого отношения к Руси и получившая, вернее, укравшая своё нынешнее название, в лучшем случае в восемнадцатом веке, тем не менее, нагло претендует на историческое наследие Руси, созданной на восемьсот лет раньше. Однако московская история – это история Орды, пришитая к истории Руси белыми нитками и полностью сфальсифицированная». Это писал Маркс, ваш бог, которому вы поклонялись.

А вот и мнение второго вашего идола, Энгельса:

«Любой захват территории, любое насилие, любое угнетение Россия осуществляла не иначе, как под предлогом просвещения, либерализма, освобождения народов».

Разве не понятно, почему мы хотим не иметь ничего общего с вековым угнетателем нашего народа?!

– Вы говорите по существу, – прервал его судья.

А прокурор, оправившийся от выпада обвиняемого, почти прокричал:

– Сегодня никто не может быть вне закона.

Но тут же вступил в спор защитник:

– Вы всё время ругаете украинский народ. Но судить можно человека, а не народ. Представляйте факты, доказательства конкретной вины моего подзащитного.

– Мы, украинцы… – начал было обвиняемый, но его тут же перебил прокурор:

– Сегодня нет и быть не может «чистой» нации. Естественное генетическое смешение сегодня норма. Этому способствуют прогресс техники, связи, устройство мира, контакты, туристические вояжи… Интернет! Человек принадлежит к той национальности, к какой сам себя относит. В огромной стране, в которой живут разные народы, любое такое высказывание чревато большими неприятностями. Они и привели вас к февралю четырнадцатого года. Как вы оцениваете то, что случилось тогда в Киеве?

– А чем это отличалось от того, что произошло в тысяча девятьсот семнадцатом году в России?

– Но вы не можете отрицать, что те события в России повлияли на мировую историю.

– Для нас за этим последовало уничтожение цвета нашего народа, хороших земледельцев, названных кулаками и середняками. Обещали землю крестьянам и национализировали её, создали колхозы. За этим последовали голодомор, тайный сговор с Гитлером и оккупация части Австро-Венгрии, Польши, Румынии, Прибалтики. Как этому беспределу можно было не сопротивляться?! Сотни тысяч депортированных в Сибирь, ГУЛАГ, расстрелы без суда и следствия…

– Но не уводите нас в сторону от темы, – прервал его судья. – Расскажите, что произошло в феврале две тысячи четырнадцатого года в Киеве, что происходит сегодня в Донецке и Луганске.

– Суриков! – громко крикнула Соня. – В этом месте вы вскакиваете с места и кричите в адрес Турчинова свой текст.

Потом, повернувшись к оператору, добавила:

– Камера показывает крупным планом испуг Турчинова. Он как-то был связан с этим человеком, боится его.

– Казнокрад! Москалям продался? – воскликнул Суриков. – То, что получили из МВФ, присвоил, падла! Забыл о подельниках. Всё как всегда, ваша честь. Одни кровь проливают, а другие жируют. Разве не видите, что он – продажная сволочь?! Ты, сука, уже успел перевести деньги в оффшор? Но мы тебя, мразь, и там достанем.

– Максим! – крикнула Соня. – Не спи! Ты – судья! Твоя реплика!

Судья стучит молоточком и строго говорит:

– Садитесь на место, гражданин! Если будете так себя вести, я буду вас штрафовать.

– Всё это ложь! – громко заявил обвиняемый. – Я на себя не тратил ни гривны. Воспитан иначе.

– К вашему сведению, – продолжал издеваться над обвиняемым прокурор, – некоторые правила игры усваивают с молоком матери. Вы – с портвейном отца. Мы хорошо знакомы с вашей биографией. На себя он не тратил! Только на вино и женщин…

– Вина ещё не доказана! – прервал его защитник. – О какой законности вы говорите? Где здесь истина?!

– Истина в вине, – продолжал острить обвинитель…

– Хватит состязаться в остроумии, – строго предупредил судья. – Соревнуйтесь в доказательствах…

Так кадр за кадром Соня снимала свой фильм, с кем-то консультировалась, договаривалась, а потом дома до глубокой ночи просматривала отснятый материал с Сергеем. Иногда принимала непростое решение переснять последнюю сцену. Замаячила перспектива необходимости самой покупать плёнку. Её явно не хватало.



Соня сидела на диване, поджав под себя ноги. Наконец могла хоть немного расслабиться.

– В конце концов, – сказала она Сергею, продолжая начатый спор, – народы имеют право на самоопределение. Это записано не только в документах ООН, но и в нашей Конституции.

– Где, в какой стране исполняются все её статьи?! – возразил Сергей, присаживаясь рядом. – Но руководитель должен предвидеть последствия своих решений. Должен предугадать, как его слово отзовётся!

– Согласна. Но из национализма прорастает фашизм. Этого не могут не знать правители Украины!

– Они его оправдывают тем, что, по их мнению, украинцы – наиболее угнетённая Россией нация.

– Тот, кто говорит, что Украина для украинцев, – фашист, – упрямо повторила Соня. – Но когда компактно проживающий народ унижают, оскорбляют, закрывают школы на родном языке, у людей возникает желание самим решать свои проблемы. Их лидеры всеми силами противятся ассимиляции. Хотят править пусть и маленьким государством, но без участия России.

– Никто их не унижал! А они, воспользовавшись слабостью власти в СССР, потребовали «самостийности». Потом, опираясь на поддержку врагов России, скинули легитимно избранного президента, захватили власть и начался передел собственности, сфер влияния, – возразил Сергей. – Причиной являлась жажда власти и денег.

Соня некоторое время молчала, думая о словах Сергея.

– Не унижал? – удивилась она. – Что ты знаешь?! В Советском Союзе любое серьёзное решение принималось только после согласования с Москвой. Сталин в сорок пятом открыто говорил, что все народы у нас равны, но русский народ является самым равным. Отбирали из республик и автономий всё что могли. Тогда, когда народ в России голодал, из Москвы в разные концы страны мчались поезда, пахнущие купленной в Москве колбасой. Достаточно вспомнить события в Новочеркасске в июне тысяча девятьсот шестьдесят второго года.

– А как ты хотела?! Жили же в Союзе! – удивился Сергей. – Мне кажется, раньше такой коррупции у нас не было. Деньги шли на оборону, на охрану границ…

– Отстаивание права на самоопределение всегда и везде происходило с кровью, – упрямо повторила Соня. – И никто на мнение большинства не обращал внимание. Вспомни референдум о сохранении Советского Союза! За сохранение высказалось большинство населения. И кто на это смотрел?! Жажда власти и денег решили судьбу страны. Решало меньшинство, имеющее власть, деньги и силу. Недовольных – за решётку или к стенке. Никто не считался с жертвами мирного населения.

– Интересы государства… – начал, было, Сергей, но его перебила Соня:

– О чём ты говоришь?! Государственники ставят интересы страны на первое место. В Европе говорят, что в приоритете – интересы человека…

Потом вдруг замолчала и через мгновение с улыбкой заметила:

– Но о чём мы говорим?! Иные говорят о любви, а мы о политике. Не кажется ли это тебе странным? Или твой пыл сплыл?

Она прижалась к Сергею и прошептала:

– Идём спать!

– Но мы и говорим о любви, – сказал Сергей, обнимая Соню. – Разве мы не о твоём фильме рассуждаем?

– О нашем фильме, – поправила его Соня.

– Искусство – это ложь, которая помогает понять правду, – сказал Сергей, целуя девушку. Спать ему не хотелось, хоть настенные часы пробили уже два ночи.

– Тогда тебе нужно пойти в церковь, – ответила Соня. – Религия помогает жить. Без веры жить нельзя! Научись слушать и слышать. Будь способным изменить мнение.

– Я нередко соглашаюсь с оппонентом, – возразил Сергей. – Но не могу менять принципы. Это как дерево ежегодно меняет листья, но сохраняет корни.

– Папа у меня часто любил повторять: борода козла не делает его раввином. Мораль оберегает тебя от заблуждений инстинкта, а любовь – от заблуждений морали. Кончай философствовать. Идём спать! – повторила она, вставая с дивана. – Мы завтра не встанем.

Соня сбросила с себя халатик и юркнула под одеяло.

Но Сергея непросто было остановить. Он потушил свет, разделся и, ложась, сказал:

– Ты не обижайся. Лучше услышать умную критику, чем глупую лесть. А чтобы сохранить большее, везде и всегда жертвовали малым. Как может быть иначе?! Разговоры о примате интересов человека – популистские лозунги. Да что говорить об Украине?! И у нас многие статьи Конституции не исполняются! Где разделение властей, свободные суды, равенство перед законом? Где реальная борьба с коррупцией, бесплатная медицина?! В чужом глазу мы видим соринку, а у себя бревна не замечаем.

– Но фильм не об этом, – ответила Соня. – Люди вправе иметь свою точку зрения. Страна у нас огромная. В ней живут совершенно разные народы со своей историей, религией, традициями. Что для одного правильно, естественно – для другого просто дико. Потому и держатся за религию. По крайней мере, в ней провозглашены какие-то общие для всех правила. ООН тоже пытается дать правила, приемлемые для всех. Но ты прав, что хорошо для США или Китая, неприемлемо для маленьких и бедных стран. Но фильм наш не о мировых проблемах. Он о беззащитности мирных людей, о разных судьбах, о трагедии Донбасса…

– И всё же мне чего-то в фильме не хватает. То ли минорная тональность уж очень громко звучит…

– Фильм о гражданской войне на Украине. Чему радоваться?! То, что происходит в Донбассе, – совсем не весело.

– Правду можно говорить и шутя. Не знаю, но я не ощущаю удовлетворения.

– Ты всегда чем-то недоволен. Свой рассказ, статью или стихотворение по сто раз переделываешь. Эта твоя особенность…

Так они продолжали говорить ещё долго. Заснули под утро. Но и за завтраком продолжали обсуждать сданный на суд институтской комиссии фильм.

– У всех своя правда, – говорила Соня, допивая свой кофе. – Одним федерализация Украины – нож в сердце. Другие требуют большей самостоятельности регионов. Ради автономии они готовы жертвовать жизнью тысяч и тысяч людей, прикрываясь красивыми лозунгами о необходимости оставлять в регионах большую часть налогов на развитие национальной культуры, языка и прочего.

Сергей не ответил. Ел бутерброд и о чём-то напряжённо думал.



Когда, наконец, должен был состояться просмотр картин дипломников режиссёрского факультета, Сергей и Соня встали раньше обычного. Позавтракав и одевшись, пошли в институт. Сергей держал Соню под руку и чувствовал, как она напряжена.

– Да успокойся ты, наконец! – сказал он. – Всё будет хорошо. Ничего страшного не произойдёт. Или тебя уже пригласили на «Мосфильм»? Главное, что мы любим друг друга. Или ты уже хочешь автономии?

– Я хочу, чтобы мы поехали в августе на пару недель к моим. Но денег на это нет.

– Недостаток денег это их недостаток, – стараясь отвлечь любимую от плохих мыслей, пошутил Сергей. – Мама рекомендует пить от чёрной тоски – чёрный чай, от зелёной – зелёный! Мне обещал один Буратино за статью о нём приличную сумму. Сможем и в Сочи поехать, и родителям подарки купить. Давай после всего пойдём ужинать в кафе. Пригласим Игоря и Катю.

– Катю я пригласила на просмотр, а это работа не только моя, но и Игоря. Думаю, они придут. Но в кафе я не хочу. Устала. Посидим, когда получу диплом.



У административного корпуса толпился народ. Сегодня ожидался просмотр двух картин выпускников режиссёрского факультета: Филиппа Моисеенко и Софии Сосновской. Пришли посмотреть и поддержать своих товарищей однокурсники и преподаватели. Настроение у всех было прекрасным. Почему бы ему быть пасмурным? В голубом небе ни облачка. Зелень трав, пение птиц, звучащая откуда-то из окна Сороковая симфония Моцарта делали этот мир сказочным.

Наконец, открылась дверь и все направились в кинозал.

Как обычно, первые ряды заполнили преподаватели, а на последних разместились студенты, исполнители, кто-то из родственников.

На такие мероприятия обычно приглашалась областная пресса, а потом в газетах появлялись статьи о рождении нового режиссёра.

Первым должны были показывать фильм Филиппа Моисеенко о золотой молодёжи, о тусовке, на которой трое подвыпивших парней изнасиловали девчушку лет шестнадцати, случайно оказавшуюся в кафе. В фильме подробно показано, как лгали эти ублюдки, валили друг на друга, плакали… как велось следствие, подкупали следователей и судей, как закрыли дело «за недоказанностью».

Моисеенко и во время учёбы отличался умением убеждать собеседника. Для него всё в нашем мире было понятно, он всегда знал, что правильно и что преступно. По его мнению, за взятки, за воровство нужно расстреливать. Сомнений он не испытывал.

Фильм же Сони изобиловал мучительными размышлениями, колебаниями, разными точками зрения, взаимоисключающими убеждениями. Как в них разобраться, она зрителю не говорила. Просто показывала, что и такая точка зрения имеет право на существование.

Все ждали членов Государственной комиссии. Говорили, что из Москвы приехал сам Гаврилов, профессор ВГИКа, лауреат, режиссёр «Мосфильма».

Рядом с Соней сидели студенты, снимавшиеся в её фильме. Для некоторых это была первая в жизни роль в кино.

– Я убеждён, – говорил парень, исполнявший роль обвинителя, – что человек не венец, а конец природы. Вы только посмотрите, что с нашей экологией творится! Воду пить опасно. Дышим всякой гадостью. Я слышал, в Ростове какая-то любопытная наложила карту проживания больных раком лёгких на карту города и получила удивительную картину. Оказывается, живут такие больные чаще по ходу больших автомобильных магистралей.

– Дима! – заметил парень, исполнявший роль защитника. – Поговорим об экологии как-нибудь в другое время. Вот, кажется, члены Государственной комиссии, наконец, пришли.

Сопровождаемые сотней глаз, прошли к своим местам члены Государственной комиссии. Они тихо переговаривались друг с другом, шутили.

К Соне подошёл Максим Новиков, артист молодёжного театра, исполнивший главную роль – хирурга, ушедшего в ополчение и погибшего в бою за аэропорт.

– Не волнуйся! – сказал он, наклонившись к Соне. – У меня не большой опыт, но я точно знаю – всё будет хорошо. Пятёрка тебе обеспечена.

– Чего уж волноваться? – сказала Соня. – Теперь мало что от меня зависит.

– Вот я и говорю: выше нос! А если будешь снимать фильм, всегда буду рад поработать с тобой. Ты – талантливый человек со сниженной самооценкой.

– Это как понимать? – удивилась Соня.

– Ты даже не представляешь, как ты талантлива, какой ты молодец, – сказал Максим и пошёл к своему месту, а Сергей, наклонившись к ней, добавил:

– Он прав! Ты у меня талантлива, и я горжусь тобой.



После просмотра ленты Сони члены Государственной комиссии долго не могли решить, как оценить её работу. Возникли споры. Но председатель комиссии настаивал, что Сосновская не навязывает свою точку зрения и старается показать реальную картину происходящего.

– Меня всегда удивляло, – сказал Председатель Государственной комиссии, подводя итоги дискуссии, – что у нас встречаются люди, которые никак не могут умерить своё тщеславие. Разве можно гордиться тем, что ты русский или украинец, еврей или татарин?! В чём твоя заслуга?! Можно гордиться своим народом. Но следует всегда помнить, что русские – понятие сложное. В него входят и малороссы, и белорусы. А ещё русские калмыки и русские татары, русские евреи и русские буряты… Крузенштерн был русским путешественником, Ландау – русским учёным, Барклай де Толли – русским полководцем.

И Моисеенко, и Сосновская заслужили самые высокие оценки, и я от лица членов Государственной комиссии поздравляю их с первым кинематографическим успехом.

Через неделю в главном корпусе будет происходить вручение дипломов и все, кто пожелает, будут иметь возможность поздравить их с успешным окончанием учёбы в нашем институте. Имейте в виду, что там будут присутствовать и представители киностудий страны, телевизионных компаний. Пусть успех всегда вам сопутствует! Попутного ветра вам на вашем творческом пути…

После просмотра долго никто не расходился. Поздравляли дипломников, шутили, предлагали сотрудничество.

 А через день Соня пришла в деканат и попросила изменить в дипломе фамилию.

– Вы вышли замуж? – спросил молодой человек, исполнявший обязанности помощника декана. – Я сразу это понял.

– Вышла. Не буду скрывать: счастлива.

– И свадьба, наверное, была шикарной. Фата, цветы, шампанское…

– Свадьбы не было. И фаты с шампанским тоже не было. Да и нет у меня ни свадебного платья, ни возможности его купить.

– Все так говорят, – не поверив ей, улыбнулась сотрудница деканата. – Ева была первой женщиной, которая сказала: «Мне совершенно нечего надеть!» – и единственной, говорящей чистую правду. Давайте ваше свидетельство о браке.

Она внесла номер свидетельства в документы и, пролистав решение Государственной комиссии, сказала:

– Хорошо, что вовремя сообщили об изменении фамилии. Теперь вы – Гордеева. Я так напишу и в дипломе. Не часто у нас оканчивают с красным дипломом. Поздравляю.

– Этот диплом красный от крови, – сказала Соня и, попрощавшись, вышла из кабинета.