Пазл 12. Лишаи

(Отрывок из романа "Девочка из Грозного, или Игра в пазлы").


Осень 1990 г.
Грозный


Однажды мама вернулась с работы позднее обычного, и сумка ее была подозрительно припухлой. А потом зашевелилась, и – к моему изумлению и восторгу – оттуда показалась любопытная кошачья мордочка.

– Большого несу, – виновато сказала мама.

Четырехмесячного котика по ее просьбе подарила одна из учениц. Вместе с котенком она попыталась всучить маме кролика; но от кролика мама решительно отказалась.

– Пушок! – сказала я и прижала котенка к груди.

Он тут же меня окарябал.

Кыс был мужского пола – на этом соответствие кличке заканчивалось. Совершенно не пушистый, обыкновенного полосатого окраса, жилистый, дикий, с мордой хулигана. Но это был мой котенок, и я влюбилась в него с первого взгляда.

Прежние хозяева уделяли ему мало внимания, и теперь его настораживали слишком пылкие изъявления чувств. Он так и норовил куснуть и царапнуть, но я не обижалась. Терпеливо ждала, пока он привыкнет ко мне и перестанет забиваться под диван.

Скоро этот дикарек превратился в игривого непоседу. Круглые глаза его были точь-в-точь как у малого ребенка. Он сердил, восхищал и трогал.

– Ах ты Пушоня! – говорила я с нежным укором, почувствовав на ноге прикосновение коготков. – Царапунчик ты мой!

Пушок, Пушоня, Пуша, Пух... Он с готовностью отзывался на все варианты. Только безликое «кис-кис» оставляло его равнодушным. И сам он очень редко мяукал. Какое-то время я даже считала его немым – пока мама не купила для пробы баночку крабовых консервов. Никто из нас их есть не стал, зато безголосый доселе Пух, учуяв запах, закатил такой концерт, что разом возместил все свое молчание. Он охотно ел и суп, и рыбу, и сметану, но крабовые консервы полюбил до безумия. Я часто кормила его с руки, и он торопливо, жадно тыкался мне в ладонь своим маленьким шершавым язычком. В такие минуты в горле у меня что-то сжималось, захлестывала нежность, хотя я не смогла бы объяснить, что, собственно, так меня трогает.   

Пушок усаживался в кухне перед стиральной машинкой, на которой стоял аквариум, и умильно, с поистине кошачьим долготерпением следил за рыбами. А те плавали себе, не подозревая, что хищник рядом. Тот же охотничий инстинкт заставлял его без устали преследовать бумажный фантик на нитке и мешать маме убирать в квартире. Весьма слабое сходство веника с мышкой нисколько его не смущало.

Особенно же неравнодушен Пух был к обувным хлястикам и застежкам. Папины ботинки, мамины туфли и мои босоножки теперь можно было отыскать в любом уголке квартиры, но только не на положенных местах. Помаявшись немного, мы подняли обувь на возвышенность, чтобы цепкий коготок не смог дотянуться до заманчивых шнурков.

Так прошел месяц.



День был на редкость удачен: я получила три пятерки, и Алла Дмитриевна прочитала вслух классу мое сочинение. Все еще упиваясь торжеством, я не сразу заметила, что мама поздоровалась со мной как-то странно. Расшнуровав ботинки, я хотела водрузить их наверх. И вдруг обнаружила, что обувь стоит как прежде – на линолеуме.

– Мам, ты что, забыла? – с недоумением спросила я. – Пушок...

– Пушок сбежал, Аня.

Я резко выпрямилась.

– Решила вымыть коврик за порогом, – виновато объясняла мама. – Ушла в ванную и оставила дверь открытой. А когда спохватилась – его уже не было... Куда ты?

Я быстро зашнуровывала только что снятые ботинки.

– Поешь хотя бы...

– Когда вернусь с Пушком! – на бегу ответила я.

В сумеречном прохладном дворе все было как обычно: бабушки на лавках, доминошники за столом, малыши – под ногами... Какая-то чеченская девочка с разбегу налетела на меня и, засмеявшись, понеслась дальше. А я стояла в растерянности, не зная, с чего начать. Наконец сделала несколько шагов и крикнула в темноту:

– Пушок! Пушок!

– Ты кого зовешь? – раздался сзади знакомый голос.

Я обернулась и увидела Максима Зинчука.

– У меня котенок пропал.

– А я и не знал, что у тебя был котенок, – сказал Макс.

И от того, что он сказал «был», мне стало еще больней.

– Помоги мне, – вытирая мокрые глаза, попросила я. – Нет, на «кис-кис» он не отзывается... Кричи просто «Пушок».

Мы до хрипоты кричали «Пушок» и обшаривали все закоулки. Безрезультатно. Усталые и понурые, сели мы на сломанную лавочку в конце двора.

– А у меня однажды хомяк сдох, – брякнул Макс.

Наверное, он хотел по-своему меня утешить, но я разозлилась. При чем здесь какой-то хомяк?! Как можно сравнивать дохлого хомяка с моим замечательным Пухом?! И, едва подумав так, я снова начала всхлипывать.

– Чего ревешь? – Из темноты вынырнула Катька Букина. – Аж за домом слышно. Рева-корова...

Максим крикнул:

– Проваливай, Бука! Иди пугать малышню.

– Ага... – протянула Катька. – Роман продолжается?

– Двигай, а то как дам!..

Букина вздернула подбородок:

– Я скажи брату, и он надерет тебе уши. А пока, рыцарь несчастный, одолжи своей даме носовой платок!

Максим поглядел вслед ее неуклюжей фигуре и смачно плюнул. Плевок не достиг цели – той, для которой предназначался. Но зато я рассмеялась сквозь слезы.

– В следующий раз – попаду, – заверил Макс.

Вечер был долгим и печальным. Даже «Поле чудес» я посмотрела без обычного удовольствия. Что это за суперприз – ключи от машины?.. Главным чудом для меня было бы вернуть Пуха. Все напоминало о потере: обувь, расставленная уныло-аккуратным рядком, пустое блюдечко из-под молока, тягучая тишина в квартире. Вот-вот моих ног коснутся маленькие острые коготки...

Я поняла, что еще долго буду этого ждать.



Через неделю после пропажи Пушка я заметила у себя над губами светло-розовое пятнышко. Еще одно обнаружилось над правым глазом.

Сначала я не придала этому особого значения. Во мне нет ни капли кокетства, я никогда не переживаю из-за чумазых щек, прыщиков, ссадин... Но пятнышки на лице очень скоро из светло-розовых сделались красными, увеличились в размерах, шелушились, чесались и ныли. Со слезами я кинулась к маме. Но мама и сама уже приглядывалась к этим странным пятнам. 

– Я отпросилась с работы – завтра поедем в город, – сказала она. – Надо показать тебя кожнику.

На остановке я уткнулась носом в угол. Прямо в паутину... «Четверка» всё не шла, провода над головой застыли, значит, и троллейбуса в ближайшее время ждать нечего. Пришлось нам с мамой раскошелиться на «шабашника» – по двадцать копеек вместо пяти. Но сейчас не время мелочиться.

Я слишком волновалась, чтобы запоминать происходящее. В память врезался только один эпизод – сам по себе вполне тривиальный. Седобородый аксакал в папахе из овчины молча сгреб за шиворот какого-то чеченского подростка: пацан загляделся в окно и не заметил, что над ним стоит бабушка. Обычно мы сами подскакиваем. Один старичок войдет – а ему десяток молодых место уступают... Джигит залился краской. Бабушка поблагодарила и села. Я узнала ее: это была баба Люда с нашего двора. В испуге я отвернулась: а вдруг она меня тоже узнает, заговорит с мамой, будет расспрашивать про эти пятна?.. Но обошлось.

В центре мы пересели на другой автобус. Может, из-за моих личных переживаний, но мне казалось, что все вокруг как-то странно взвинчены. Я ловила обрывки непонятных фраз: «Дудаев вместо Завгаева... Национальный Конгресс... Выход из состава СССР...». Больше обычного говорили по-чеченски. В какой-то момент вспыхнула свара.

– Он предложил брать столько суверенитета, сколько мы проглотим. Вот и возьмем! – выкрикнул какой-то джигит под шумное одобрение своей компании.

– Только не подавитесь, – вполголоса заметил стоявший рядом со мной русский мужчина средних лет.

У джигита оказался хороший слух. С подчеркнутым презрением он ответил:

– А ты вообще здесь на моей земле!..

Пятна зудели, ни на миг не позволяя забыть о себе, и я старалась пристроиться так, чтобы никто не видел моего лица. Но, куда бы я ни поворачивалась, отовсюду лилась непонятная и оттого еще более страшная агрессия:

– Нохчи – свободный народ!

– Киргизы и казахи уже вышли...

– «Соловецкий камень»... А кто ответит за депортацию?!   

На улице мама крепко взяла меня за руку, чего не делала уже очень давно.

Пружина входной двери душераздирающе мяукнула. И началось тягостное ожидание.

Я сидела, прижавшись к маме, исподтишка разглядывая товарищей по несчастью, которые точно так же жались к своим матерям. Здесь не говорили о Дудаеве и выходе из СССР. Здесь была другая беда – больные дети. Поликлиника вообще не самое приятное место, но такая поликлиника – отвратительна вдвойне. Мне казалось, что и стены, и пол, и потолок, и сам воздух – всё пропитано заразой.

После мрачного коридора кабинет врача показался просторным, светлым, едва ли не уютным. Но ничто не могло смягчить моего отчаяния. Парализованная страхом, я неловко присела на краешек стула и подняла на врачиху перепуганные глаза.

– Типичный лишай, – сухо заметила та. – Сейчас сделаем соскоб.

«Что сделаем?..».

Я вцепилась пальцами в стул, приготовившись умереть от пытки. Но оказалось почти не больно – больше противно. Врачиха осторожно соскребла на специальное стеклышко немного шелушащейся кожи; после этой процедуры пятна стали еще заметнее и нестерпимо саднили. Трогать их было нельзя – это я понимала. Выступили слезы. Хотелось одного: забиться в темный угол, чтобы никто, никто меня не видел!..

– За результатом приходите через час, – сказала врачиха.

Я умолила маму подождать в коридоре. Чувство, которое я испытывала, было неприятно и ново: стыд за то, в чем неповинна. А так ли уж неповинна? Почему никто из моих знакомых не подхватил лишай? Уж наверно, это неслучайно. Уж наверно. Как это грязно!..

Заключение гласило: «Кошачий (стригущий) лишай».

– Повезло еще, что на открытых участках тела, – заметила врачиха. («Это на лице-то повезло?!»). – Дома кошки есть?..

Мне сделалось так плохо, что физическая боль показалась сущим пустяком. Была какая-то изощренная жесткость судьбы в том, что, потеряв Пушка, я приобрела лишаи и, все еще тоскуя по нему, должна его теперь ненавидеть.

"Это не может быть Пух..." – думала я.

Мама говорила, будто оправдываясь:

– Котенок был чистый, здоровый, я же смотрела...

– Это ничего не значит, – перебила врачиха. – Кот может казаться здоровым, а на деле являться разносчиком инфекции. Если бы вы знали, сколько в моей практике подобных случаев!..

Некоторое время врачиха распиналась о «последствиях такой халатности». Я прекрасно знала, что такое «халатность», но в моем сознании слово это упрямо связывалось с медицинским халатом... На врачихе он сидел небрежно – сполз с левого плеча. 

Завтра прибудет санитарная бригада. Надо поменять белье и провести генеральную уборку. Девочке (кивок в мою сторону) соблюдать полный карантин. Никаких друзей-приятелей. Питаться – из отдельной посуды. Лишаи два раза в день смазывать йодом, ни в коем случае не мочить, не тереть и не чесать! Не дотрагиваться ничем, кроме стерильного тампона. Эта зараза так легко распространяется!.. При обнаружении подозрительного пятнышка на теле немедленно смазать его йодом. Только строгое соблюдение всех предписаний приведет к выздоровлению...

Понурясь, с пылающим лицом, слушала я ее «предписания», и мне казалось, что отныне вся моя жизнь будет такой, как в этот день: смесь боли, стыда и унижения. В другое время меня, как всякую нормальную школьницу, порадовали бы «халявные» три недели. Но получить каникулы такой ценой!.. Ах, если бы у меня был грипп, или ангина, или воспаление легких – что угодно, только не это!..



Вторжение санбригады я переждала в туалете.

Теперь я часто там укрывалась – подальше от взглядов, советов, сочувствий... Во время процедур меня ставили на яркий свет. Пока мама обрабатывала пятна, я зажмуривалась и затаивала дыхание. Потом, бросившись в туалет, долго стояла там, прислонившись к стене. От жгучей боли и стыда слезы катились по щекам. В эти минуты я казалась себе самым мерзким существом на свете. Как хорошо, что Янка меня сейчас не видит! Как повезло, что она у бабушки! Сможем ли мы теперь дружить? Вдруг это так и останется на моем лице?! Ой-ей, не плачьте, глаза: ведь это нельзя мочить!..

Тайком от родителей я зарылась в популярную медицинскую энциклопедию. Это страшная книга, которую просто так почитывать нельзя. Но сейчас мне не грозило обнаружить у себя все на свете заболевания: мне уже был поставлен диагноз, и читала я конкретно про него. Надо же знать врага в лицо... раз он на моем лице поселился.

«Кошачий (стригущий) лишай – это грибковая инфекция, поражающая поверхность кожи. Кошачьим его называют из-за того, что прямыми носителями грибка являются кошки. Инфекция может передаваться не только от животного к животному, но и к человеку. Кошачий лишай у человека – серьезное заболевание. Мало того, что оно заразное и передается от больного организма к здоровому, так еще инфекция может поражать не только поверхность кожи, но и стать причиной возникновения глубоких гноящихся ран...».

На этом месте я засомневалась, стоит ли читать дальше, но злость пересилила страх. Конечно, я прочту – прочту и вылечусь.

«Заразиться можно непосредственно через прямой контакт с больным животным или человеком, через предметы обихода и почву, с поверхностью которых соприкасались больные особи. Споры этого грибка достаточно гибкие и жизнестойкие. Попав на тело человека, они чувствуют себя превосходно («Вот как?!» – свирепо подумала я) и вызывают воспаление кожного покрова. Стригущим лишаем чаще всего болеют дети, которые неравнодушны к уличным кошкам...».

И не только к уличным. Увы.

Собственное положение перестало казаться мне столь ужасающим, когда я прочитала, как еще относительно недавно обращались с моими товарищами по несчастью.

«Детей заставляли принимать ацетат таллия в низких дозах, что в конечном итоге приводило к выпадению волос. Также в традицию вошло исключать детей, зараженных лишаем, из учебных заведений без права восстановления, пока они полностью не излечатся. Их держали под домашним арестом в течение многих месяцев. Во Франции и Соединенных Штатах даже были созданы специальные школы закрытого типа, куда направляли заразившихся детей и держали их там под строгим наблюдением в течении трех лет...».

Клянусь своим хвостом!.. Через три года мне будет уже четырнадцать. Если все это время я проведу в красных пятнах – лишусь не только детства, но и той немногой привлекательности, что мне отпущена... Слегка успокаивал тот факт, что, насколько я знала, нигде в округе нет «школ закрытого типа»...

Я заставила себя дочитать до конца. 

«Основные причины, из-за которых возникает лишай, – стрессы и заболевания иммунной системы. Если заразился один из членов семьи, заболевание может стать внутрисемейной вспышкой. А если не отнестись к нему всерьез и вовремя не пресечь – оно распространится на окружающих. Стойкость и жизнеспособность инфекционных спор настолько велика, что они могут затаиться и не проявлять себя в течение длительного времени, а с возникновением подходящих условий – начать прогрессировать, поражая весь организм. В связи с этим требуется систематическая профилактика...»

Я захлопнула тяжелый том.

Самое гадкое в этих лишаях – их коварство. Ты можешь жить, не зная, что болен, пока однажды – хлоп! – не станет слишком поздно... Если бы мы вовремя не спохватились, я бы вся покрылась чешуйчатыми пятнами, а потом – мама и папа, и тетя Дуся, и Яна, и весь класс, и весь двор... и ВЕСЬ ГОРОД.

Меж тем лишаи медленно подсыхали; раздраженная кожа превратилась в корку. Врачиха, осмотрев мое лицо, осталась довольна и выписала какую-то белую мазь, которая была несравненно приятней йода. Я почувствовала, что иду на поправку, и воспрянула духом. Настал день, когда страшная кора отвалилась. Над губой и правым глазом остались едва заметные пятнышки; но это была уже не пораженная, а народившаяся кожа. Через пару дней пятна исчезли вовсе. 

Это было как второе рождение. Я поклялась себе, что в жизни не поглажу ни одну кошку (и с тех пор не питаю к хвостатым особой любви).

В школе думали, что у меня грипп. И хотя, возможно, о чем-то догадывались, но призналась я только Яне...



Роман опубликован в журнале "Русское эхо", №5 (124) и №6 (125) за 2017 г. (литературно-художественный журнал самарского отделения Союза писателей России).

Первые отзывы: http://www.proza.ru/2017/06/03/1179

Аннотация: http://www.proza.ru/2017/05/29/1640

!!! Приобрести электронную книгу можно на ЛИТРЕС.