Живой автор

Вечером он пошел в заведение. Там было шумно, людно и неуютно. Пьяные девушки облепили барную стойку, за которой он привык проводить одинокие вечера. Сегодня была так называемая «женская ночь» - еще одна перенятая у запада традиция сферы услуг (в основном, питейных заведений), когда случайная дата (или тщательно рассчитанная какими-то подпольными аналитиками) выбирается для того, чтобы провести разовую акцию. Поскольку издревле считается, что бары – прерогатива мужской половины населения, акция подготавливается для представительниц прекрасного пола. Принцессы не бухают, ага.
По крайней мере, именно таким он видел положение дел, особенно в тот вечер – клоунадой. «Счастливые часы», как говорится: выпивка почти задаром, только приходи и приведи друзей (подруг). Он был зол, очень зол на всех женщин, проецируя конфликт с определенной на весь их вид. Стоя у входа, он почти со звериным рыком глядел на украденное место и предрекал отвратительное завершение не менее отвратительного дня. Тем не менее ноги его начали движение вглубь заведения (не то чтобы он надеялся быть замеченным официантом или официанткой, которых даже видно не было). Ему вдруг повезло: официантка налетела на него с подносом грязной посуды в руках и смехом, застывшим на устах. На ходу поднимая поднос со столика, перекидываясь шутками с посетителями и разворачиваясь к барной стойке лицом, девушка не заметила его. Мультизадачность человеческого мозга в очередной раз продемонстрировала свою ущербность.
Разумеется, пара стаканов упала и разбилась под вялые аплодисменты и негромкие возгласы тех уже дошедших до нужной кондиции посетителей, которые смогли обратить на это свое разрозненное внимание. Жидкость (слюна + остатки алкоголя) забрызгала его рубашку. Это ему не понравилось, но на удивление не стало спицей, переломившей спину верблюду.
- Радибогаизвините! – затараторила официантка, несколько неловко пытаясь одновременно поднять упавшее, спасти оставшееся на подносе от падения и как-то искупить вину перед посетителем. То есть вновь продемонстрировать чудеса многозадачности.
- Ничего-ничего, - раздраженно, но все же сдержанно ответил он, сделав шаг назад и расчистив таким образом пространство официантке, чтобы той было удобнее собирать осколки или хотя бы пройти дальше и поставить поднос на стойку. Последнее она и сделала, пока другой официант, возникнув из ниоткуда, принялся ей помогать, взяв на себя «общение с недовольным клиентом».
- Прошу, пройдемте к свободному столику, следуйте за мной. – он не стал спорить и просто проследовал за мужчиной, пока официантка собирала осколки.
Когда они подошли к свободному недавно протертому столику на одного, официант сказал:
- Прошу, присаживайтесь. Напиток за счет заведения, и мы готовы предоставить вам те же скидки, что сегодня предлагаются дамам, чтобы возместить ущерб.
- Спасибо, это было бы славно. – ответил он. – Я буду Лонг-Айленд айс ти.
Усевшись и расслабившись, он к своему собственному удивлению обнаружил, что не злится. В нем не осталось досады и раздраженности, по крайней мере, от любимого бара (несмотря на то, что его здесь успели испачкать и лишить любимого места). Иными словами, плацдарм для рефлексии по всем прочим жизненным невзгодам прочно утвердился. Теперь он мог комфортно погружаться в желчь.
«Я живой автор», - думал он, попивая свой первый Лонг-Айленд за вечер. Несмотря на то, что основным поводом для тоски и досады стала ссора со второй половинкой, причина лежала глубже. Ссора предшествовалась одним событием, то – другим, суть была неутешительна: он – бездарность.
За его авторством значилась одна опубликованная книга: «Заговор историков». Роман рассказывает о человеке, электрике по специальности, который начинает интересоваться политикой, международными отношениями, экономикой и всем таким. Он вскоре замечает некую закономерность, в школе он любил историю и почти наизусть помнил каждое занятие. Когда его интерес пробуждается, пробуждаются и «флешбэки» (куда ж без них) уроков истории – он понимает, что все ключевые события в мире повторяются. Это выводит его на след, который ведет к жуткой истине: за всем стоят те самые преподаватели, глашатаи историографии. Они следят за тем, чтобы кара настигла тех, кто остается глух к урокам прошлого.
Иронически-диалектический опус (по собственному определению автора) был прохладно встречен критиками, но получил определенное освещение в СМИ и пару полностью распроданных трехтысячных тиражей. «Успех таких бездарностей, как я, скоротечен», - думал он, делая очередной глоток. - «Конечно, дело не в успехе, скорее, признании, и даже не в нем, а в искусстве, главной миссии Художника: служении Искусству и Музе. Впрочем, едва ли «Заговор историков» отвечает этим великим целям».
Пока окружающие шумы слились в унисон, создав плотный звуковой фон, он, Марк Кристо (на самом деле нет - Евгений Меньшов), задумался о событии, предшествовавшем событию, предшествовавшему ссоре с девушкой. Произошедшее положило начало цепочке мыслей, венчавшейся главной: «Я – бездарность».
Как случилось с электриком Ромой в «Заговоре историков» (Евгений Меньшов оценил иронию), сам автор, известный под псевдонимом Марк Кристо (давно он подумывал его сменить), тоже заразился теорией заговора, но иного рода. Для Марка катализатором возникновения идеи-фикс стала встреча с другом детства. Этот друг работал администратором похорон, его звали Костя.
- Вот ты, Женя, считаешь себя человеком живым? – ни с того, ни с сего произнес Костя, когда они попивали кофе.
- Что ты имеешь в виду? – озадаченно спросил  он.
- Я тут думал, видишь ли, о том, что значит живой и что значит мертвый. Ну, сам понимаешь, моя работа располагает, - усмехнулся захоронитель. – И пришел к выводу, что мертвые в узком смысле представляют собой гниющую плоть, остановившийся биомеханизм, отсутствие жизнедеятельности, но в широком – неизмеримо больше. Мертвым может быть дух, идея или даже какое-нибудь предприятие. Но все же в самом широком смысле: мертвый есть тот, кого с нами нет. Теперь вопрос: кто мы? Следуя логике, мы – живые, антимертвые, то есть мы-то тут, друг с другом. Разумеется, подобного рода размышления могут продолжаться бесконечно, я это понял и решил спросить мнение человека искусства – как ты.
- Не знаю, насколько меня можно отнести к людям искусства, - задумчиво проговорил Женя.
- Это кстати тоже интересно! – воодушевленно подхватил Костя. – Что по твоему такое «люди искусства»?
- У меня начинает складываться впечатление, что ты просто мечешься от темы к теме. – усмехнулся Марк Кристо.
- Хахаха! Вовсе нет! – добродушно возразил Костя. – Эти вещи, как мне кажется, очень связаны. Перефразирую: я спросил о живом и мертвом, а потом о людях искусства, почему бы нам не объединить темы для удобства? Что есть художник живой и мертвый, и в чем между ними разница? Переходя в ближайшую к тебе плоскость: кто такой живой автор, и что отличает его от мертвого?
Эта реплика и запустила поток рассуждений, приведший к настоящему моменту в баре. Между тем второй стакан «холодного чая» был осушен. Женщины вокруг галдели все громче, звуковой фон уже перестал быть комфортным полотном для самокопания, превратившись в раздражающий и отвлекающий фактор, что не могло не злить. Будучи теперь достаточно пьяным, чтобы не скрывать своих подлинных чувств из одного лишь приличия, Евгений Меньшов уже было задрал кулак, чтобы с силой ударить им по столу, чтобы после этого высказать наполнявшему заведение контингенту все, что он о нем думает, когда что-то его отвлекло. Как у электрика Ромы, в голове писателя промелькнул «флэшбек», относящийся, правда, не к стародавним школьным временам, а к все той же злополучной встрече с другом детства.
- «Мертвым» автора могут назвать издатели, имея в виду, что его книги не продаются, те же самые люди используют те же самые слова для обозначения автора фактически умершего, что в свою очередь существенно меняет механизм взаимодействия с рукописью, иногда облегчает, иногда  усложняет. – начал отвечать на вопрос Кости Женя, размышляя. – Таким образом, «мертвый» - одновременно фактическое определение и некий приговор творчеству. То же с «живым».
- Но тут посложнее, не так ли? – сказал Костя. В ответ Женя лишь молча изобразил на лице выражение «что ты имеешь в виду?» - Я к тому, что, будучи мертвым автором, легче обрести признание как «живого», не находишь? И вообще, откровенно говоря, то ли это время такое, то ли еще что, но, положа руку на сердце, «живых» на твой взгляд авторов больше среди живущих или умерших?
- Повторить? – услышал Женя-Марк голос официанта, пробудивший его от воспоминаний. Сначала его взгляд сфокусировался (на это ушло пару секунд), затем сфокусированный  взгляд, остановившийся до этого на блюдце с орешками (стандартном атрибуте каждого занятого столика), переместился на молодого человека, услужливо ожидавшего ответа.
- Д-да, да, пожалуйста. – официант удалился. Неподалеку раздался шум бьющегося стекла, громкий смех и возгласы. Находиться в баре становилось все более невыносимо, но отчего-то Женя не планировал его покидать. Он бы сказал, что причиной тому было опьянение, но какое-то почти мистическое внутреннее чувство твердило иное: он чего-то ждал, или что-то ждало его. 
- Так что, ты у нас «живой» или «мертвый»? – насмешливо спросил тогда Костя, погрузив друга в глубокую задумчивость.  – Да шучу я, не напрягайся так! Это просто мои кладбищенские размышления!
Женя смог только пожать плечами, но мысль глубоко засела в его мозгу. Итак, это было первое событие из трех, последним из которых стала ссора с Леной – его девушкой. Но именно второе включило паранойю, теоретическая основа для которой была уже выстроена. Живые и мертвые.
Почему-то, называя себя «живым» автором, Евгений Меньшов, или «Марк Кристо», чувствовал  в этом какую-то злую иронию. Как будто бы установленные ранее возможные значения были взаимоисключающими. То есть живой-то он вроде жив пока, но «живой» ли? От размышлений уже основательно подвыпившего Женю в очередной раз отвлекли. На этот раз не просто громкими звуками – на его столик рухнуло пьяное тело. Официант еще не успел принести новый стакан, но успел убрать старый, поэтому единственной пострадавшей вещью оказалось блюдце с орешками, упавшее на пол и разбившееся.
Очевидно, две девушки подрались, что-то не поделив.  «Не мудрено, - раздраженно подумал Евгений, - они и выглядят все на одно лицо. Когда все такое одинаковое, сложно отделить свое от чужого». Рефлекторно он вскочил и немного отпрыгнул от столика, пошатнувшись. Толкнувшая упавшую девушка в испуге прикрыла рот руками и, не отрываясь, с застывшим в глазах ужасом смотрела на (подругу?), в течение нескольких секунд безуспешно пытавшуюся подняться. За все это время никто не сказал ни слова, наконец, появился официант с очередной порцией Лонг-Айленда. Столкнувшись с неожиданным (но не сказать, что непривычным), он сначала замер на месте, потом обратился к толкнувшей:
- Помогите своей подруге и уходите. – он сказал это такой вежливой, но холодной интонацией, что даже Женя как-то испугался, не говоря уже о виновнице происшествия. Она совсем замялась, опустила руки от лица и приблизилась к лежавшей навзничь в раскоряку пострадавшей.
- Не трогай меня! – с пьяным развязным акцентом выкрикнула поверженная. Все заведение в молчании наблюдало сцену. Один из тех случаев, когда секунды растягиваются в минуты, а те – в целую вечность.
Девушка сначала замерла на месте и огляделась. Убедившись, что помощи ждать неоткуда, она преодолела нерешительность и все же подошла к подруге. Та все еще пыталась подняться. Делала она это рывками с небольшими перерывами. Каждое движение явно давалось ей с трудом, с учащением количества попыток, увеличивалась и их трудность. Наконец, она устала настолько, что была готова принять помощь (ожидая этого момента, ее подруга под пристальным немым взглядом всего заведения стояла возле ее головы). Марк Кристо был заворожен зрелищем. Обычно  многие (не исключено, что и он сам) уже засмеялись бы, помогли или отвлеклись от инцидента, чтобы не смущать участников. Но завораживало именно то, что никто без исключения не отвернулся, ничего не сказал и даже не улыбнулся. Евгений хотел что-то изобразить, проявить какую-то человеческую реакцию на происходящее, но не мог.
Стоило девушкам ухватиться друг за друга и благополучно начать движение к выходу, люди в одночасье вернулись к своим делам, разговорам, выпивке и проблемам. Галдеж волнообразно захлестнул помещение, шум словно бы перетек в видимость, как-то затуманив ее. Толпа поглотила силуэты девушек, навсегда вычеркнув их из этого вечера. Официант обратился к Жене:
- Прошу, присаживайтесь. Уверяю вас, это не повторится. Теперь вся выпивка для вас бесплатна.
Евгений сначала пребывал в замешательстве, затем смысл слов в полной мере до него дошел, и на его лице заиграла одобрительная ухмылка. Он посмотрел на официанта, кивнул ему, взял с подноса свой напиток и уселся на стул за столиком, поверхность которого тут же принялись протирать. Вскоре ни следа от потасовки не осталось. Память о ней превратилась в нечто призрачное и далекое. А вот воспоминание о втором событии всплыло на поверхность.
Марк Кристо был в тот день на подписании книг в магазине. Прямо как в фильмах, он сидел за столом, окруженный стопками свежеиспеченного тиража с недавно высохшей типографской краской. Перед ним за вожделенной подписью автора выстроилась очередь из покупателей с экземплярами, открытыми на титуле. Еще находясь под впечатлением от встречи с другом детства, произошедшей за пару недель до этого, Евгений подписывал книги отстраненно-автоматически, рефлекторно реагируя стандартными ответами на бесчисленные вопросы. Он почти не смотрел на экземпляры «Заговора историков», как на конвейерной ленте, проскальзывающие перед его носом. Но внезапно его взгляд поймал что-то странное.
Очередная копия была какой-то не такой. Вместо твердой глянцевой обложки была просто бумага. Блок книги походил на скрепленную самым простым способом кипу листов. При более внимательном рассмотрении так и оказалось. На первой странице, бывшей одновременно и обложкой, большими черными буквами было напечатано  «Банальность». Женя, как много позже с ним произошло в баре, словно завороженный, был полностью поглощен зрелищем. Вместо того чтобы посмотреть на человека, ждущего автограф, как поступил бы любой, он принялся почти судорожно листать. Каждая страница была заполнена лишь одним словом, повторяющимся вновь и вновь: «Бла». Быстро пролистав до последней полосы, Евгений Меньшов убедился в том, что это и было все содержание книги.  Его книги. Он перевел взгляд наверх от принесенной рукописи, но никого не увидел. Очевидно, человек, оставивший бумаги, уже скрылся и совсем недавно: следующий в очереди еще не успел приблизиться к столу, а часть ждущих людей беспокойно переговаривались и смотрели на входную дверь, через которую прошла очередная порция посетителей.
Женя подумал встать и проследовать за таинственным человеком, но что-то его остановило. Возможно, сознание безнадежности этой инициативы ввиду отсутствия какого-либо представления о его внешности, но точно не чувство долга перед читателями, многие из которых решили отстоять очередь, просто чтобы дома была очередная нетронутая книга, но с автографом автора. Откровенно говоря, всякое желание ставить подписи улетучилось. Подписывая очередную копию, Евгений видел перед глазами только скрепленную стопку бумаг, испещренную строчками «бла-бла-бла-бла».  Однако когда он попытался отыскать «подлинник», сделать этого не смог. Таким образом, теория заговора начала выстраиваться сама по себе. В чем же она заключалась?
Во-первых, быть живым «живым» автором невозможно. Почему? Потому что гений не может существовать в реальности – лишь ретроспективно упоминаться как совершившееся явление. Что в свою очередь наводит на мысль, что гениев как таковых не существует. Это лишь приписываемый статус, который можно определенным образом заслужить. В действительности, всякий художник или автор – просто бездарность с меньшей или большей долей везения. Но думать так – чересчур самонадеянно, из чего следует вторая часть теории.
Подлинные гении нашли способ вырваться из плена континуума, оставив прозябать все средние умы в повседневности. А в повседневности возможно только коллективное перемалывание идей, уже кем-то созданных или никому конкретно не принадлежащих. Строго говоря, социальные роли и признание распределяются в массах случайным образом. Строго говоря, мы все абсолютно одинаковы.
Это и была гнетущая теория заговора, мучающий Евгения идея-фикс. Кульминация того, что копилось и накручивалось в нем неделями, пришлась на ссору с Леной. Это последнее из трех событий, предварявших сегодняшний поход в бар, произошло за несколько часов до того, как он получил алкогольный карт-бланш.
В последние дни Евгений часто гулял и мало спал, своей терпеливой девушке он объяснял, что для творческого вдохновения ему нужно уединение.  На самом же деле единственным, что занимало его голову, была пресловутая теория заговора, съедавшая изнутри. Дошло до того, что все вокруг стали для него абсолютно неразличимы. И сейчас, сидя в баре, в единственном попавшем на глаза мужчине (официанте) он видел абстрактную копию самого себя, а все женщины и девушки в помещении, несмотря на разницу в комплекции и возрасте, один в один повторяли друг друга. В своем отражении он видел нечто условное и не вполне уловимое, но уж точно не примечательное.
Когда, возвращаясь с очередной прогулки домой, он проходил мимо продуктового магазина, вдруг услышал:
- Жень! Жень, подожди! Не хочешь мне помочь? -  Марк-Евгений огляделся и увидел какую-то незнакомую женщину, отходящую от магазина и движущуюся в его направлении. Он недоумевающе на нее посмотрел. Решив, что сказанное ему послышалось, он встряхнул головой и стремительно ушел прочь.
- Жень, куда ты?! – услышал он окрик, но проигнорировал его, испытывая необъяснимую паранойю и тревогу.
Когда Евгений Меньшов вошел в квартиру, к своему искреннему удивлению не обнаружил там никого. Он несколько раз позвал Лену и прошелся по всем комнатам, он уже начал беспокоиться, когда услышал проворачивающийся в замке ключ. На этот раз восприятие ему не изменило: увидев пакеты в ее руках, он сразу понял, что на улице его звала именно она.
- Жень, какого хрена? – сказала Лена, посмотрев на него взглядом, полным недоумения и обиды. – Ты посмотрел на меня в упор и просто свалил!
- Прости… я не узнал тебя, - смущенно проговорил Женя. Лена поставила на пол пакеты, сняла с шеи шарф, гневно взглянула на него, а потом ушла в режим «обида», без возможности апелляций и пересмотров. Она перестала говорить с ним и всеми силами старалась на него не смотреть. Когда он подошел взять пакеты, чтобы отнести их на кухню, она почти отпихнула его, взяла их сама и отнесла. Сначала он в нерешительности топтался на месте, потом пошел за ней, чтобы помочь и как-то извиниться.
Писатель Марк Кристо пришел на кухню, когда Лена агрессивно разбирала пакеты:
- Лен.
Молчание, шуршание целлофана, стук банок о поверхность стола. Литровый пакет сока почти торжественно «обрушен» на столешницу.
- Лен! Послушай, со мной что-то происхо…
- Знаешь что?! – с вызовом воскликнула она. – С тобой всегда что-то происходит! Ты же у нас великий мыслитель! Я всячески тебя поддерживаю, Жень, но это уже переходит всякие границы!
- Никакой я не великий мыслитель, и дело тут вовсе не в тебе!
- Разумеется, не во мне! Куда там? Я же так – говно из-под ногтей! – перебила Лена.
Прокручивая этот разговор за столиком в баре, Евгений вновь начал закипать. Возле него стоял очередной опустошенный бокал Лонг-Айленда, и официант как раз приблизился для очередного заказа. Не дожидаясь стандартного вопроса, Женя произнес:
- Будьте так добры, три с небольшим унции вашего лучшего виски.
- Одну минуту, - слегка поклонившись, произнес мужчина и удалился. В заведении стало существенно тише и просторнее. Оставшиеся посетители распределились по группкам и расселись по углам. Прежний весьма дерганый шум, периодически переходивший в приступы хохота и нервные крики, теперь стал приглушенным стабильным гомоном.
Несмотря на это, гнев Евгения только усилился. В сочетании с повышающимся в крови градусом получалась гремучая смесь, грозящая вызвать взрыв, достигни она кипения.
- Я никого не различаю, даже себя, понимаешь ты или нет?! – крикнул он Лене, стоя на кухне. – У меня кризис, настоящий глобальный творческий кризис! Я вдруг понял, что мои труды и усилия абсолютно ничего не стоят, понимаешь?!
Она молча смотрела на него, а потом вдруг сказала:
- Значит, ты понимаешь, каково мне. Твоя проблема в твоем раздутом эго.
Слова прозвучали, как пощечина. Он молча вышел из кухни и отправился в заведение.
- Прошу, - произнес официант, поставив перед Марком-Евгением «три с небольшим унции» лучшего шотландского виски. Марк-Евгений незамедлительно выпил.
В этот момент он дошел до кондиции, пришел к апофеозу всех происходивших в нем процессов. Гремучая смесь закипела. Он встал из-за стола. Пульс стучал в висках, изображение в глазах тоже как-то пульсировало, так что картинка то тускнела, то вновь приобретала четкость и яркость. Он не знал, куда именно направляется. Вероятно, изначальной целью был туалет. Когда Женя-Марк приблизился к барной стойке (путь куда угодно из места, где он сидел весь вечер, непременно пролегал мимо), обнаружил препятствие. Молодая барышня лет 23 облокотилась на стойку, выставив в проход пятую точку, обтянутую черными леггинсами, столь тонкими, что на свету и при таком ракурсе они становились почти прозрачными. В отравленном алкоголем организме Жени пробудились низменные инстинкты.
Сейчас он остановился перед этим «изваянием» и тупо смотрел прямо на него, слегка покачиваясь взад-вперед. В его помутненном рассудке пролетела мысль: «Мы все одинаковы, так что какая разница?» Дальше он просто себя отпустил. Его руки, помимо его воспитания, рассудка, даже контроля над мышцами тела, в каком-то автоматическом, инстинктивном порыве резко и удивительно легко сорвали эти, с позволения сказать, брюки, обнажив (кто бы сомневался) совершенно голую задницу. Несмотря на последовавший за этим возмущенный вопль-писк от владелицы бампера, она не одернулась, даже не попыталась вырваться, по-прежнему отклячив свое дарование. Девушки поблизости и бармен, метавшийся где-то среди столиков официант, другие посетители, стратегически размещенные по залу (все на одно лицо) – все, как во время той потасовки девушек, смолкли и уставились на этот раз прямо на него. Одна его рука лежала на бедре девушки, другой он принялся расстегивать ремень на своих джинсах. Едва ли он отдавал себе отчет в том, что делал. Скорее, впервые в жизни он позволил себе полностью перестать держать ответ за свои действия. В конце концов, все мы – всего лишь биокомпьютеры, запрограммированные на определенные функции. Процессы происходят автоматически, все, что нужно – позволять им. Все равно ничего исключительного, великого, оригинального сделать невозможно, так что какая разница?
Когда он уже почти достал свое хозяйство, а девушка с оголенным задом предприняла пару нерешительных попыток высвободиться, Теория почти подтвердилась. Сейчас никто ничего не сделает, никто ему не помешает, он сам не станет останавливаться, он изнасилует эту девушку на глазах у всего заведения, он проявит торжество своей животной, примитивной воли. Этот поступок станет эталоном, моделью поведения для всех влачащих бренное существование, томящихся чувством нереализованного потенциала – что на самом деле, конечно же, всего лишь заблуждение. Самообман, ни на чем не основанная вера в собственную исключительность. Когда все иллюзии рассеются, настанет новое время, новая эра.
Так думал Евгений, так он думал где-то на подсознательном уровне, пока осуществлял свое намерение, когда неожиданно тяжелая рука опустилась ему на плечо.
- Какого х*я ты делаешь с моей девушкой, урод? – удар, звон в ушах, искры в глазах, пронзительная боль. Ударов было много, в какой-то момент он потерял равновесие и упал, далее что только ни происходило с его безвольным ослабевшим телом. Периодически картинка перед глазами сменялась.
Вот он на полу бара, его избивают чьи-то ноги в тяжелых ботинках, вот фигура официанта оттаскивает от него грузную фигуру. Вот его несут. Вот он летит и приземляется в мусорную кучу. Мусорную кучу он определил безошибочно, поскольку именно там пробыл до самого своего окончательного пробуждения под утро.
«Я уже так сросся с этой вонью, что свежий воздух, наверное, станет мне теперь отвратителен», - была его первая трезвая мысль. Как ни странно, он помнил все. Ему было стыдно, но отчего-то как-то легко. Все тело ломило, от него никогда в жизни так плохо не пахло, но с его груди словно бы упала огромная глыба. В глубине души он знал, что этой глыбой было его эго, раздутое самомнение.
Он встал и отряхнулся, насколько это было осмысленно. Выплюнул изо рта какую-то гадость и направился в сторону дома. Пока он шел, еще раз пересмотрел свою теорию заговора и по вдумчивому размышлению нашел ее несостоятельной. «Если банальность – отсутствие оригинальности. Значит, идея банальна, если не индивидуальна, но это не делает ее менее значимой. Более того, с начала времен, строго говоря, мало что изменилось. Мы просто барахтаемся здесь и пытаемся понять, почему».
Когда он подошел к входной двери их с Леной квартиры, понял, что ключей у него нет. Возможно, он их потерял, возможно, просто оставил в баре, но возвращаться назад теперь казалось ему невыполнимым. Так что он просто позвонил в звонок. Часов под рукой тоже не было, но по цвету неба можно было догадаться, что было около 6 утра. Он позвонил еще трижды, прежде чем дверь открылась.
Увидев на пороге Женю, всего перепачканного и побитого, Лена его не узнала. Она даже как-то опешила и уже, казалось, была готова захлопнуть перед ним дверь. В примирительном жесте Женя поднял руку и сказал:
- Лена, это я.
Она какое-то время не отвечала и пристально смотрела на него, дверь тем не менее не захлопывала. Как будто бы через силу, но она смогла признать в грязном незнакомце своего Женю. Она посторонилась, распахнув дверь шире и все еще ничего не говоря, он вошел:
- Прости меня, пожалуйста. Я был редкостным идиотом и эгоистом. – он продолжал говорить, пока Лена закрыла за ним дверь, пока он начал, неуклюже заваливаясь, разуваться, пока она обошла его по максимально широкой, насколько позволяло имевшееся пространство, дуге. – Я многое понял, я…
Евгений Меньшов в этот момент встретился глазами с холодным, непроницаемым взглядом Лены. Он запнулся на полуслове и умолк.
- Приведи себя в порядок, - сказала Лена, - нам надо поговорить.
«Эта фраза, - подумал Женя. – У меня нехорошее предчувствие». Он не стал вдаваться в расспросы и просто направился в ванную, как в воду опущенный. Он пробыл там около часа, тщательно отмываясь и, чем можно, обрабатывая ссадины и раны. Придя к заключению, что одежду уже не спасти и она годится лишь для розжига, он обернулся полотенцем, скомкал свои лохмотья и вышел из ванной. Он прошел на кухню выкинуть шмотки и увидел, что за столом его уже ждала Лена. Она пронизывающе на него посмотрела, под тяжестью этого взгляда он замер на пороге, не решаясь сделать и шаг.
- Оденься и приходи, нам надо поговорить. – «Она повторила это во второй раз!» - подумал он. Его глаза округлились, но он сдержал себя в руках, кивнул, прошел в полотенце к мусорке, выкинул непригодную одежду, вышел из кухни и направился в спальню, чтобы переодеться. Через пять минут он вернулся к Лене и сел за стол напротив от нее.
Лена вновь пронзила его пристальным изучающим взглядом. Этот взгляд был у входной двери, он же был, когда Женя вышел из ванной. Поначалу он подумал, что взгляд означал недовольство, обиду, даже разочарование, но в нем было что-то еще, он не мог понять, что. Лена начала говорить:
- Я не буду томить. Вчера поздно вечером, когда ты все не приходил, я отправилась за тобой в твой любимый бар. Мне с порога предложили скидку по случаю «женской ночи», но я не успела оценить это заманчивое предложение, поскольку увидела тебя возле барной стойки, прижимающегося к голой жопе какой-то девицы.
- Лен, клянусь, ничего н..
- Прекрати! Не опускайся до этого. Конечно же, я понимаю, что «ничего не было» - никто бы не позволил тебе там такого поведения, да и по синякам видно, что тебе это с рук не сошло. Дело не в этом.  Не в том, что ты не довел дело до конца – я ушла практически сразу.  И даже не в том, что ты по пьяни пристал к какой-то шлюхе. Пожалуй, сначала я этого не поняла. Я всю ночь не спала и думала об этом, хотела испепелить тебя, уничтожить, раздавить. Но осознала все, только когда открыла дверь утром.
Женя замер, в его горле застрял комок.
- Хватило одного взгляда, и я поняла, что не знаю тебя. Во мне не осталось злобы на тебя, все это как рукой сняло. Сперва я подумала, что это жалость, но тут же осознала, что и жалости во мне нет.
Женя затаил дыхание, его сердцебиение стало почти нитевидным.
- Ты мне чужой человек. Я знаю, что идти тебе пока некуда, так что первое время можешь перекантоваться на диване, но прошу тебя начать поиски альтернативного жилья как можно скорее. – закончив эту явно подготовленную речь, Лена встала из-за стола. Почти рефлекторно Женя встал за ней, он потянулся к ней, но она отпрянула, он хотел что-то сказать, но ни слова не удалось выдавить.
Следующие две недели были худшими в его жизни. Наконец, он смог найти однушку на окраине за приемлемую месячную ренту. Он уехал, толком не попрощавшись с Леной. За это время отношения между ними только ухудшились, связь только ослабла. Она была неприступна, он видел, что она действительно ничего к нему не испытывает, что он стал для нее совершенно чужим. Ему было больно, но он знал, что пытаться до нее достучаться бессмысленно. В период этого долгого расставания у него не было возможности писать.
Наконец, после всех пережитых перипетий, сидя в своем новом жилище на разложенном на полу матрасе, он открыл ноутбук и предпринял попытку написать что-нибудь с учетом полностью переработанной системы ценностей и взглядов на мир. Написать что-нибудь искреннее, живое. У него не получилось.
Шли дни и недели. Он пытался, вновь и вновь принимался за дело, но безуспешно. Женя убеждал себя в том, что вдохновение не идет из-за сильных переживаний после разрыва, но ведь такие вещи и являются топливом для писателей и художников. В очередной мучительный вечер заросшего густой бородой Евгения Меньшова вдруг осенило: Макр Кристо мертв. Тот роковой поход в заведение он не пережил.
Кем был Марк Кристо? Он был живым в самом буквальном значении этого слова автором. Он творил, как мог. Его творческой жилкой было его эго. Незаметно для самого себя Евгений Меньшов принялся за написание некролога. Получилось не слишком много, но зато искренне и по существу.
Время лечит. Некролог Марка Кристо стал первым из множества. Женя встал на ноги, устроился работать в газету, став превосходным колумнистом и копирайтером. С Леной он больше никогда не виделся, ведь ее мужчина безвременно почил.
Около двух лет спустя Женя проходил мимо витрины книжного магазина и резко остановился. На небольшом пьедестале красовался роман Марка Кристо «Заговор историков», к стеклу с обратной стороны была приклеена вырезка из газеты, в шутку опубликованный некролог, ставший украшением жениного портфолио. Заголовок колонки гласил «МАРК КРИСТО МЕРТВ», вот только  слово «мертв» здесь было зачеркнуто, а поверх него было выведено жирным слоем красной краски «ЖИВ».
Евгений Меньшов начал смеяться. Он стоял посреди улицы, облокотившись на витрину, и хохотал. Он согнулся пополам и продолжал смеяться, почти задыхаясь. Он не мог остановиться.