Дисбатовец

В пятую роту воздушно-десантных войск Сергея Мокобрея направили служить после отбытия года в дисбате. Юркий, небольшого роста, как старослужащий, занял нижнюю койку. Соседом наверху оказался новобранец Юрий Полищук. Сергей сразу сказал ему:
– Будешь у меня денщиком.
– Такой должности в армии нет, – наивно возразил Юрий.
– Если нет, то теперь будет. А станешь много болтать и перечить старику, схло-почешь по шее.
 
На первых порах его грозные слова казались лишь бровадой. Да и служба в ВДВ (с постоянным привкусом пота) особенно не давала времени расслабляться. Однако по мелочам Сергей  Мокобрей находил повод нагрузить своего  денщика. То автомат свой повесит ему во время команды «Газы!», то за хлебом в столовую пошлёт.

Командовал пятой ротой, по меркам её солдат, пожилой капитан. Ему перевалило за сорок, а майорские погоны даже не маячили в перспективе.
Грамотный офицер попал в полк из-за несчастного случая. Когда он был начальником химразведки  дивизии, на подведомственной ему территории отравились дети. А дальше – вон из партии и понижение в должности. В пятую роту отсылали всех штрафников части. Теперь вместе служили и капитан, и солдат.

Командир батальона, куда входила и пятая рота, подполковник Реутов редко строил своё подразделение. И когда это случилось,  все поняли – особый случай.
– Гвардейцы-десантники, нашему батальону поручено освоить новую систему парашюта. Завтра с утра каждый из вас получит свой комплект, сам его уложит и совершит прыжок. Вместе с вами буду и я. – Реутов немного замялся, поднёс к лицу ладонь, и продолжил: – Это мой последний прыжок.  По состоянию здоровья меня переводят в пехотную часть. Разойдись!

Наступила тишина. Никто не тронулся с места.  Батальон застыл. Комбат понял: это молчание – скромная солдатская любовь к нему. Требовалось что-то ещё сказать на прощание. Не по уставу.
– Офицеры и солдаты, коллеги и дети мои, благодарю всех за службу.
– Ура! Ура! Ура! – как никогда громко закричала крылатая пехота.
– Придя в расположение роты, Мокобрей засуетился. Лихая мысль сразу обуздала его голову. Он отозвал Юрия Полищука в сторону и сказал:
– Слушай, у меня скоро дембель,  а тут на голову свалился новый парашют. Да ещё ученье. Мне это не подходит.  Пойдём на улицу, там ты мне вот этим ножом разрежешь руку. Понял?
– Да ты что? Я не могу, – испуганно ответил Юрий.
– До конца моей службы тебя никто и пальцем не тронет, и в наряд не пошлёт.
– Нет, нет, не смогу.
– Ну, смотри, Полищук!
Вечером, после ужина, он показался в роте с перевязанной ладонью. На белой повязке была видна кровь.
Утром, перед разводом, санинструктор доложил командиру роты о «ЧП».
– А ну-ка, приведи его ко мне.
– Товарищ капитан…
– Что, Мокобрей, струсил прыгать? – не дав ему договорить, спросил командир.
– Да… Я…
– Знаю твою подленькую душонку. Раз сподличал, значит, будешь вместе с ротой находиться на учении. Вон отсюда!

С небольшими помарками батальон прыгнул. И только один остался в стороне. Мокобрей сидел на бруствере окопа бледный. Правой рукой он то и дело трогал левую ладонь. Глубокая ножевая рана не заживала.  На повязке алело большое пятно.
Трое суток батальон отрабатывал после прыжка взятие неприятельского ракетного дивизиона с последующим выходом на вражеский аэродром. Мокобрея посадили в «таблетку» – аналог «скорой помощи». Никто на него не обратил особого внимания. Правда, кормили как всех.
А событие развивалось по дьявольскому сценарию: Мокобрей мучился от боли. Наверное, в эти часы он клял себя за малодушие. И расплата  наступила. Прямо после учений его увезли в медсанбат. Врачи поставили диагноз: гангрена. В свою часть Мокобрей больше не вернулся. Через время он приехал домой калекой. Это стало ещё одной ложкой дёгтя в карьере капитана.