Последнее слово учителю и другу

У Виталия Александровича Вырыпаева много учеников. Я - один из них. Он учил меня в первые дни моего приезда на Тянь-Шанскую станцию, учил в последние, когда мы встретились уже на больничной койке в Барнауле в декабре 2008 г. До последнего дня В.А. жил своим кабарожьим проектом – проектом широкого государственного масштаба, который мог поднять на ноги почти уничтоженную сегодня популяцию кабарги, систему почти уничтоженных заповедников, и - его самого. Не получилось. Его сильно подкосила смерть родной сестры Ады Александровны, ушедшей из жизни годом раньше, и - полное одиночество.

Из многих необычных черт В.А. меня всегда поражала его внутренняя жизнь какой-то проблемой. Он жил наукой и погружался в проблему настолько, что с её обсуждением мог приходить по ночам. Так было в Киргизии, когда мы по заказу Министерства охраны окружающей среды работали по "валютным баранам"; так было в проекте по созданию Сайлюгемского заповедника на Алтае, и так - в нашей повседневной жизни в Рассказихе, под Барнаулом. В Рассказихе у меня был дом, и, когда приезжал от сестры из Бийска В.А., мы целиком отдавались научным проблемам. Работали над рукописями, обсуждали материалы, делились соображениями, спорили.

Дневные дебаты в Киргизии и на Алтае Виталий Александрович неизменно продолжал ночью. Притопает в трусах и домашних тапках: "Жень, не спишь?". И, не дожидаясь ответа: "Вот послушай". Это дежурное предисловие всегда было приятным, несмотря на любой час ночи и нашу полную противоположность по разделению людей на сов и жаворонков. В Киргизии я среди ночи записал много соображений Виталия Александровича по поводу охоты ирбиса на горных козлов и архаров, на Алтае – по поводу кабарожьего проекта и курса моих лекций в Алтайском университете. Всего не перескажешь, но и на больничной койке, когда я приехал к нему в последний раз, он без раздумий сказал: "Записывай..." Речь шла об особенностях поведения кабарги в природе, и в его проекте - в условиях неволи.

В последние годы, благодаря именно этим "запиши" среди ночи, мы и сделали совместные публикации по снежному барсу, горным баранам Киргизии и Алтая, статью о коммерчески уязвимых видах животных, и др. Мне всегда импонировала въедливость В.А. в решение какой-то проблемы и обязательный практический выход, который находил его ум. Ум его был удивительно самобытным. Он цеплялся за какие-то невидимые для меня стороны явления и показывал совсем неожиданную его особенность. На Тянь-Шане, почти сразу по моему приезду, В.А. мгновенно сориентировал меня на тему с редкими кошками, в первую очередь со снежным барсом:

- Ты же молодой – бери всех трёх кошек. Все – редкие. Все – неизученные. Манул, туркестанская рысь, снежный барс. Мне снежного барса "не поднять", по горам я уже не такой ходок, как раньше, а ты – бери.

В первый день встречи с ним на Тянь-Шане он только спустился сверху, с полевого стационара в Чон-Кызыл-Су, где правил гранки своей книги по волку в Киргизии. Через месяц он увёз меня на Териологический съезд, чтобы познакомить с зоологами и найти руководителя для диссертации (тогда мы и познакомились с Е.Н.Матюшкиным). Ещё через два месяца мы загрузили вещи в машину и отправились на сырты. Увёз нас тогда Олег Поморцев, с которым мы дружим до сих пор и с которым до сих пор переживаем потерю В.А.

Той подложки, которую мне раскрывал в поле В.А. о жизни животных, я не встречал ни у кого из зоологов. В.А. – врождённый поведенщик. Он именно видел зверя. Волка, медведя, лисицу, собаку, кошку. Знал куда, когда и зачем они пойдут. Знал почему их в одном месте столько, а в другом столько. Знал кто сколько пасётся и сколько лежит. Помню смешную историю на этот счёт на нашей станции, когда на одном из собраний директор, выбранный из гляциологов, сердито спрашивал:

- Зачем Вырыпаев ездит в поле? Вы только послушайте, что записано у него в дневнике: козёл встал и пасётся – 8:15. Через 12 мин. лёг... 9:30 – козёл встал и лёг мордой в противоположную сторону. И что - станция должна платить за это Вырыпаеву полевые и зарплату?

- Анатолий Никитич, ну вам же станция заплатила за то, что ваши студенты летом три месяца сидели на леднике и меняли пустую бумагу на самописцах, из которых ни один не работал... - за словом В.А. в карман не лез.

Таких историй во множестве может вспомнить каждая станция. Я же просто прощаюсь со своим учителем и другом, чтобы сказать ему доброе слово за его вклад в науку, дружеское отношение ко мне и столько интересных дней, прожитых вместе на станции, в юртах, палатках и в городе.