Студенческие рассказы. 6 - Сигареты или Адам Смит

     Табачные изделия в одночасье исчезли летом девяностого года. До этого они оставались одним из немногих товаров, которые можно было свободно приобрести в магазине без карточек и талонов. Правда не стало болгарских сигарет. «Родопи», «ВТ» и «Ту-134», отправились, вслед за страной происхождения на запад, впрочем, как и другие государства Варшавского договора.


    Потом пропали с полок более дорогие «Столичные», «Космос», «Славутич» и «Киев». Стоили они шестьдесят копеек и имели твердую упаковку, в отличие от своих более дешевых «коллег». Остались «Фильтр» и «Експресс» по сорок копеек за пачку, «Прима» за шестнадцать, и «Ватра» за четверть рубля. «Мечта планокура» - папиросы «Беломор-канал» стали дефицитом раньше, одновременно с входившим в моду массовым употреблением среднеазиатской анаши.


    Советские сигареты были дрянными. На фабрике их не досушивали и этот процесс курильщику приходилось довершать дома на батарее, иначе они тухли, если промежуток между затяжками был дольше нескольких секунд.


   Подсушенные сигареты в «Ротманс», конечно, не превращались, но по крайней мере их можно было курить без зверского усилия легких. Правда в том месте, где они соприкасались с батареей, оставалась синяя полоса, но на такие мелочи непритязательный советский курильщик внимания не обращал.


    Отправляться в тернистый путь к хроническому бронхиту, энфиземе и, как апогею процесса – раку легких, партия и правительство милостиво позволяло с восемнадцати лет. Движение к белой горячке и циррозу печени, напротив, откладывалось до двадцать одного года. Очевидно вторая дорога была много короче первой.


  Сигареты пропали неожиданно. Вроде вчера были, а с утра исчезли, оставив после себя лишь пыльные полки, с безвременно почившими тараканами в штучных отделах универсамов.


  Народ взвыл. Если отсутствие продуктов и большинства товаров народного потребления еще можно было как-то пережить, то без курева советские люди просто восстали. Они галдели возле пустых магазинов, собирались напротив обкомов и райисполкомов, но начальство ничем помочь им не могло, страна рушилась на глазах, и обедневшие партийные бонзы сами были в отчаянии. Более грамотные писали длиннейшие буллы, на имя Кравчука и Горбачева, но с таким же успехом можно было отправить письмо на Марс, по крайней мере результат примерно соответствовал бы жалобам в Кремль.


  Но человек крайне живучее создание и умеет приспосабливаться к любым условиям. В селах начали массово сеять табак, а дедуганы, обладающие мощными запасами домашнего самосада, прямо-таки озолотились на продаже «тютюна». По талонам выдавали две пачки на месяц, что было смехотворно мало, среднему курильщику этого хватало на пару дней. На базарах принялись продавать окурки, заботливо сложенные в граненый стакан. Стало неприличным просить сигарету на улице, что еще до недавно считалось нормой.


  Пролетарии курили сухие листья, пытались травиться чаем, который душил почище удавки, в общем, народ изгалялся, как мог. На рынке табачные изделия были, при чем в свободной продаже – бери не хочу. Правда стоили в десять раз дороже магазинного номинала – четыре рубля сигареты с фильтром, два с половиной-три – «Прима» и «Ватра».


  Этим решили воспользоваться студенты заготовительного факультета, которые, как и все остальные страдали от никотинового голода. Концессионеров собралось четверо. Паша Гильченко, пухленький черкащанин предложил идею, Кононенко выступал спонсором проекта, у него еще сохранилась приличная сумма, заработанных на севере «деревянных». Серега Оберемок обеспечивал физзащиту, а Витя Марущак, симпатичный парень из Винницы, являлся счастливым обладателем раздолбанного в хлам дедовского «Москвича».


   План, как и все гениальное, поражал своей простотой. Паша имел выход на черкасскую «табачку», где раньше «тырили» сигареты все, кому ни лень, начиная от директора и заканчивая последним сторожем. И это было честно, ведь если предприятие народное, значить все граждане СССР являются его акционерами, ну или, по крайней мере те, кто на ней работает.


   Потом власти опомнились и ввели на фабрику свирепых, как немецкие овчарки, омоновцев. На «табачке» сразу наступил порядок. Теперь «левые» сигареты продавали сами милиционеры, причем по твердой таксе – «сиги» с фильтром стоили рубль, сырая, как белорусская топь, «Прима» - полтинник.


   Брак вообще отдавали по магазинному номиналу – сорок копеек. Некондиция была разной, оборудование на «табачке» давно пришло в полную негодность, а заменить ее не позволила перестройка и все, что последовало за ней. Иногда фильтр занимал половину сигареты, чаще, наоборот, поражал своей микроскопичностью, и возможностью обжечь губы. Но брак гребли местные барыги, оставляя приезжих «с носом».


 - Четыреста процентов прибыли! – горячо убеждал концессионеров Паша. – Больше, чем на наркотиках!
 - Откуда знаешь? – оживился Оберемок. – Барыжил?
 - Нет, - смутился черкащанин, со страхом оглядывая внушительную фигуру одногруппника. Отец Сереги был деканом кафедры охраны труда в их институте. Его старший сын Володя был военным летчиком, а меньший налетчиком, за что и отсидел четыре года в харьковской колонии сразу после окончания десятилетки. Но видно в зоне Серый здорово готовился, ибо сдал экзамены в вышеозначенный институт на одни пятерки, при этом даже не заходя в аудиторию. Крепкий, как штангист, «Обер» обладал добродушным характером и предпочитал компанию студентов, общению с друзьями бандитами. – Читал.


 - А-а, - протянул Оберемок разочарованно, - «Мара», как там твоя «лайба».
 - Потихоньку ездит, - осторожно сказал Марущак. - Вчера «бомбил» немного, «чирик» заработал.


 - До Черкасс доедет?
 - Не знаю, - вздохнул Витя, - карбюратор барахлит, да и кольца менять надо, на десять километров, пол литра масла доливаю.


 - Починим, - уверил товарища Серега, - у меня мастер на Садах есть, руки золотые, да и денег мне должен, - Оберемок в свободное от учебы время занимался рэкэтом с приятелями по зоне.


 - Решено, - уверенно заговорил Кононенко, - я выделяю «штуку», покупаем тысячу пачек сигарет, продаем по четыре…
 - Экий ты быстрый, - осадил Лешу Гильченко, - четыре рубля – это розница, нам надо оптом сдавать. Придется с цыганами договариваться, будем надеяться, что по два возьмут.


 - Все равно неплохо, - легко согласился Кононенко, - по двести пятьдесят на каждого, если раз в неделю ездить, то…
 - Не спеши, Леха, - опять перебил товарища Паша, - надо с цыганами поговорить, самим тысячу пачек сложно продать будет.
 - Не бзди, договоримся, – заверил черкащанина Оберемок, - это я беру на себя.


    Разговор происходил в летнем кафе в самом центре Корпусного парка, который был построен Петром в честь победы над шведами. Сентябрь девяностого года был теплым и совсем не напоминал первый месяц осени. Листья начали желтеть только на некоторых деревьях. Приятный ветерок задирал короткие юбки длинноногих девушек, а розы, хотя и стали увядать, но по-прежнему радовали глаз своим буйством красок. Высокие каштаны тяжко кряхтели под грузом колючих плодов. Временами зеленые "ежики" падали на теплый асфальт, стыдливо оголяя коричневую сердцевину. И только редкие клинья птиц в вечернем небе говорили о том, что холода не за горами.
 - Резюмируем, - Леша вытянул под столом ноги в голубых «пирамидах», - чиним «тачку» и в путь.


 - Я бы посоветовал сначала договориться про сбыт, - Паша, в жилах которого обильно текла рассудительная еврейская кровь, твердо посмотрел на приятелей.
 - Решим по месту, - отрезал Леша.
 - Как знаешь, - обиженно поджал губы Гильченко, - деньги твои.


    Все выходные промучились с машиной. «Москвич» был в таком запущенном состоянии, что должник «Обера», владелец небольшой автомастерской, предложил отдать Сереге деньги, но не реставрировать этот «мотлох». Оберемок «прессанул» армянина и тому пришлось взяться за ремонт. В понедельник «тачка» была готова. Судя по измученным лицам мастеров, вторая жизнь «Москвича» далась им не легко. Карбюратор они поставили «жигулевский», балку от восточногерманского «Трабанта», а поршневые кольца от «Опеля».


   Друзья прыгнули в машину и понеслись по утренним улицам Полтавы. Свежий асфальт лоснился под колесами, со стороны Южного вокзала глухо ревели поезда, от Ворсклы несло холодком и жизнь была прекрасна. Витя не мог нарадоваться чуду превращения гадкого утенка в прекрасного лебедя, коим стал дедовский «Москвич». Он пулей поднялся на гору на четвертой скорости, чего раньше с машиной не случалось никогда, и уверенно занял левый ряд, пристроившись к «восьмерке» стального цвета.


    Ехать решили немедля, возможно удастся вернуться к ночи, на «начитку», понятно, «забили». Заправили полный бак «девяносто третьего», заскочили в сберкассу, где Леша снял деньги и дунули на Черкассы. Трасса на Кременчуг была «убитенькой», но «Москвич» храбро перескакивал через небольшие рытвины и юрко объезжал гигантские провалы, Витька оказался неплохим водителем. Из старенькой магнитолы хрипела популярная «Ламбада», а в полуоткрытые окна залетал аромат скошенных трав и плохого бензина. Перед Кременчугом машина задергалась, а на приборной панели нервно задергался желтый огонек.


 - «Бенз» кончается, - округлил глаза Леша, - мы же полный бак заправили. Какой у тебя расход?
 - Пятнадцать по городу, машина старая, - Марунчак выглядел удивленным, - по трассе должно быть меньше.


 - У тебя все тридцать выходит, - быстро посчитал Паша, - как у «ЗИЛа».
 - Ашот, зараза, - взорвался Серега, - его работа.
 - То-то она так летела, - вздохнул Витя, - как экспортная «восьмерка», надо заправляться.


    Но все немногочисленные заправки радовали проезжающих вывесками «БЕНЗИНА НЕТ». В Кременчуге находился крупнейший в республике нефтеперерабатывающий комбинат, который дымно отравлял свежий днепровский воздух над городом, но куда девалась готовая продукция вышеозначенного предприятия, так и осталось для ребят загадкой.


   Заправились двумя канистрами смесью гексана с газолином, о чем честно предупредил дюжий таксист, забирая четыре «червонца». Что это за адская смесь такая, второкурсники не знали, сказывалась нехватка кафедры химии в их торгово-экономическом институте.


    Переехали Днепр и поплелись на Чигирин. Местность пошла красивенная, высокие правобережные кручи щетинились дубами и вязами. Деревья были чуть тронуты желтизной, орешники тяжело склонились под весом плодов, а прибрежные плавни обожгли взгляд коричневым камышом. Села вокруг стояли богатые, с вычурными домами и автомобилями в каждом дворе.


   К сожалению, полюбоваться пейзажем не удалось. После гексана «Москвич» стал дымить, как подбитый «Мессершмидт», так, что пришлось закрыть все окна. Мотор несчастной машины натужно гудел, не в силах переварить непонятное вещество, а зеркало заднего вида можно было без колебаний снять, все равно в него ничего не было видно из-за чада. Теперь автомобиль с трудом набирал пятьдесят километров в час, и то если катился с горки. Подъем превратился в сущее мучение, клапана били, как расстроенные ударники, а машину обгоняли даже велосипедисты.


    Лампочка вновь замигала через невероятно тяжелых семьдесят километров от Кременчуга, сровняв потребление топлива «Москвича» с расходом небольшого танка. Машина грустно чихнула и остановилась. Ребята с проклятиями выбрались на свет Божий и принялись останавливать проезжающие машины. Солнце перевалило на запад и шансы добраться засветло до Черкасс таяли на глазах.


     Но ребятам повезло. Возле них остановился молоковоз, и дородный дядька в смешной кепочке согласился дотащить «Москвич» до Чигирина и заправить «семьдесят шестым» из бака «по самые гланды», за цветастую сторублевку, с Ильичем в анфас. Деваться было некуда и Леха с вздохом расстался с «соткой».


   В Чигирине на местной СТО шустрые ребята непонятной национальности быстро разобрали половину мотора и торжественно вытащили что-то очень черное и закопчённое. Это был горемычный карбюратор, который не пережил интимного общения с гексаном. После жестокой торговли, в ходе которой смуглолицые граждане били себя в грудь, молитвенно обращались к небу и гортанно восклицали, заинтересованные стороны пришли к консенсусу. Этому способствовали показ громадного кулака Оберемка и два сосредоточенных Ленина, опять же в анфас. Нерусским товарищам великодушно предоставлялся выбор. Темноокие выбрали последнее, Леша стал беднее еще на двести рублей, а предприятие, не успев начаться, уже привело к гигантским издержкам.


   На новом карбюраторе «Москвич» вернулся к своему старому, доремонтному состоянию. То есть он ехал, но, как-то очень вяло, дергался, как старый паралитик и часто глох. Ребята вымучились не меньше дедовского автомобиля. Леше стало казаться, что последние пять лет жизни только тем и занимался, что ехал в этой неудобной машине.


   Вряд ли древние евреи так радовались стенам Иерихона, как концессионеры дорожному указателю с надписью «Черкассы». «Москвич», как жестянка с гвоздями, загрохотал по разбитым улицам областного центра. Долго крутились по центру, не в силах найти «табачку», улица Октябрьская, на которой находилась фабрика, была длинной.


    Город был разбит на ровные кварталы, что еще больше усугубляло путаницу. Дважды проехали мимо памятника Ульянову-Ленину, который подозрительно смахивал на выбитого в граните Кобзаря. Похоже было на то, что Ильич и Тарас Григорьевич состояли между собой в дальнем родстве.


   Наконец доехали до «табачки» и пристроились за древним «Рафиком». Очередей было две, в первой стояли грузовые автомобили, которые получали сигареты для магазинов, во второй «барыги». Водители фур долго бегали по кабинетам, ставя подписи и ожидая пока им «шлепнут» печати, поэтому первая очередь практически не двигалась.


    В параллельной колонне все было по-иному, ибо здесь вовсю применялись принципы рыночной экономики. Легковушки подъезжали к провалу в стене и передавали деньги, вкупе со своими пожеланиями огромному омоновцу. Тот здорово походил на артиста Дольфа Лунгрена, и обладал способностями Гая Юлия Цезаря. Сержант пересчитывал хрустящие червонцы левой рукой, беззлобно матерился, отдавал команды пьяненьким работягам, потягивал пиво из стеклянной бутылки и курил тридцатисантиметровую бракованную сигарету, зажатую в углу рта. Все это он делал одновременно.


   Но работу свою омоновец знал четко. Он мигом пересчитал деньги и когда грузчик принес в мешке «Фильтр» вместо «Експресса», то дал последнему крепкого пинка под зад и отправил обратно. Сигареты загрузили в багажник и потихоньку поехали обратно. Возвращаться решили другим маршрутом, через Золотоношу и Градижск, путь через Кременчуг вспоминался с ужасом. Уже на выезде из города, перед мостом через Днепр их остановили гаишники.


 - Куда путь держите, - улыбающийся старшина мельком глянул на права и подошел к багажнику «Москвича».
 - В Полтаву, - Марущак поежился от ночной прохлады и опасливо глянул на милиционера, - мы студенты.


 - Пусть друзья из машины выйдут, - улыбка гаишника резко контрастировала с висящим на груди коротким автоматом, второй милиционер сидел в «пятерке» и не стесняясь проезжающих, сосредоточено считал деньги.


  Леша вместе с остальными выбрался из машины и с удовольствием потянулся, ехать в этом гробу на колесах ему порядком надоело. Днепр влажно блестел в ночи, отбивая свет звезд и мерцающей луны. Левый берег был практически не виден, в этом месте проходило водохранилище, и река превращалась в искусственное море. Для его создания после войны были выселены и затоплены сотни сел, основанных еще до монгольского нашествия. Странная аура погибших деревень витала в воздухе, казалось, что они смотрят с немым укором на Лешу, словно тот был виновником их гибели.


   Резкий порыв ветра вывел его из оцепенения и Кононенко вернулся в реальность, а она была такова: старшина открыл багажник и с довольным видом обозревал мешок с сигаретами.


 - Что в Черкассах делали? – миролюбиво спросил омоновец и дал знак своему коллеге выбираться из машины. Жирный, как хряк прапорщик с трудом выбрался из жалобно скрипнувшей «пятерки» и с усилием потопал к «Москвичу».


 - Памятник Ленину приезжали посмотреть, - брякнул первое, что пришло в голову «Мара», - он у вас очень красивый.
 - Правда? – умилился старшина. – Какие вы молодцы! А сигареты взяли, чтобы покурить у памятника?


 - Мы для всей группы купили, - встрял в разговор Леша. Он увидел, что Оберемок не жаждет вступать в дискуссию с ненавистными «ментами», Паша вконец оробел, а Витька несет всякую околесицу. – Заодно и достопримечательности города глянуть.


 - Сказать тебе, дружок, сколько статей уголовно-процессуального кодекса вы нарушили? – Старшина перестал улыбаться и поправил автомат. -  Или сам догадаешься? Скупка, перевозка и перепродажа краденого, незаконный оборот подакцизного товара, незарегистрированная индивидуальная деятельность… Или у тебя патент есть? Продолжать?


 - Этого вполне достаточно, - вздохнул Леша, - Сколько?
 - Молодец, - похвалил Лешу старшина за понятливость и мигом поднял три пальца.
 - Тридцать, - обрадовался Кононенко.
 - Издеваешься? – рассердился гаишник. – Ноль добавь.


 - Триста? – охнул Леша и почувствовал, как его сердце бешено заколотилось. Он попытался взять себя в руки, и рывком вытащил потертый бумажник. – Восемьдесят шесть рублей и мелочь, больше у нас нету.
 - Давай тогда сигаретами, - старшина был готов и к такому повороту, - из расчета сорок копеек пачка.


 - Мы по рублю брали, - взорвался Оберемок, - это грабеж!
 - Могу с ППС связаться по рации, те все заберут, хотите?


     Леша вдруг твердо посмотрел в глаза гаишника, и глухо спросил:
 - А не страшно тут стоять, товарищ старшина?
 - В смысле? – не понял гаишник.
 - Место плохое, - медленно пояснил Кононенко. – Тут станция Панское была, и село очень богатое. Потом затопили… Церкви, кладбища, дома… жуть.


    Старшина изменился в лице и со страхом посмотрел в темную гладь Днепра. Он обтер тыльной стороной ладони внезапно вспотевший лоб и тихо спросил:


 - Что ты хочешь этим сказать?
 - Ничего, - спокойно ответил Леша, не отводя взгляда. – Грех последнее у людей забирать.


   Старшина некоторое время неподвижно смотрел в бледное лицо Кононенко, словно надеялся отыскать там ответ на давно мучивший его вопрос, затем судорожно сглотнул и не своим голосом просипел:


 - Проваливайте, - и резко зашагал в сторону «жигуленка». Толстяк торопливо семенил за товарищем, и что-то жалобно ему выговаривал, но старшина молчал.
 - Конон, молоток! – Оберемок жарко дыхнул на приятеля табачным перегаром. – Ты прям Кашпировский, это же надо, мента загипнотизировал! – И правда, Леша, - удивленно согласился Гильченко, - не замечал раньше за тобой таких способностей.
 - Я еще крестиком вышивать умею, - криво улыбнулся Кононенко, он сам до сих пор не мог понять, что такое сейчас произошло.


   Проехав мост, он задремал и проспал до Градижска, где его растолкал Обер. Надо было сменить Мару, а права были только у него. Сев за руль, Леша принялся безуспешно бороться с машиной, которая упорно отказывалась ехать, часто глохла, а иногда резко постреливала, выпуская в сентябрьскую ночь оранжевые ракеты искр.


   Когда наконец показалась Полтава уже окончательно рассвело.
 - На пары или на базар? – осторожно спросил Паша.
 - Какие, на хрен, пары, - зевнул Серега, - поехали на «толкучку», надо деньги зарабатывать!


   Базар располагался в самом центре Полтавы и в конце восьмидесятых превратился в место паломничества горожан. Если раньше сюда приходили домохозяйки за свежим молоком и творогом, парной телятиной и аппетитной вырезкой, ароматным медом и первой зеленью, то теперь единственным местом, где еще можно было хоть что-то купить, оставался базар.


   Кооперативщики в ржавых лотках продавали нехитрое тряпье, спитые бабульки торговали намастыренной подсолнечным маслом колбасой, а из-под полы самогоном и «левой» водкой. Сыр в вощеной бумаге, невкусные польские конфеты, голландские сосиски в вакуумной упаковке и другая снедь лежала просто на перевернутых ящиках, нарушая все мысленные, и не мысленные санитарные нормы, и правила.


   Ностальгически выглядели лишь старушки, которые по старинке торговали домашними яйцами и умершими от недоедания бойлерами. Но самым ходовым товаром все же были сигареты, ведь они нужны были курильщикам ежедневно. Спешащие на работу мужики выскакивали из троллейбусов и покупали двух рублевую «Приму», те, кто был побогаче курили «Столичные» или «Експресс», совсем бедненькие брали окурки в граненых стаканах. Их тут-же собирали юные цыганчата, хватая «бычки» прямо на лету.


   Держали сигаретный бизнес цыгане.  Они еще не знали, что вскоре их переименуют в ромов, а прежним именем называть их станет не политкоректно. Под кирпичной стеной салона ритуальных услуг сидел жирнющий барон в узбекской тюбетейке и заплывшими глазками угрюмо наблюдал за спешащим людом.


  Был он безобразен. Килограмм двести весом, обмотанный грязным халатом, с лысой головой и пластмассовой трубкой, торчащей из прореза в сальной шее. Чем был болен барон никто не знал, но в таком колоритном состоянии он находился давно. К его толстой, как тумба ноге была веревкой привязана тоненькая цыганка, безуспешно пытающаяся снять с себя оковы. Девушки время от времени менялись, но они неизменно были юны и худощавы. Кем они являлись барону – женами, наложницами или служанками, тоже никто не знал, цыгане не любили, когда к ним лезли с назойливыми вопросами.


   Время от времени к барону подходили соплеменники и почтительно докладывали о чем-то или спрашивали совета. Говорить цыган не мог, из-за вышеупомянутой трубки, поэтому он общался с помощью жестов, которые его подчиненные понимали с полуслова.


 - Надо с бароном договариваться? – спросил Леша Оберемка.
 - Ни в коем случае, - категорически отрезал Сергей. – Они воспримут это как обиду, к барону может подойти только цыган. Сейчас поймаем кого-нибудь со старших, с ним и поговорим. Неплохо было бы по два с полтиной сдать, как считаешь?


 - Хоть бы по два, - вздохнул Леша.
 - Два пятьдесят, - категорически заявил Оберемок. – Надо затраты отбить, уж больно много Витькин «Москвич» денег сожрал.


   Мара виновато вздохнул и покраснел, будто это он ввел в концессионеров в затраты. Обер нырнул в толпу и через пять минут вернулся в компании молодого мужчины, больше похожего на кавказца, чем на выходца из Индии.


 - Это Ростик, - представил цыгана Серый, - он занимается оптом.
 - Привет, - мужчина резко кивнул головой от чего его громадный золотой крест, которому позавидовал бы любой поп, резко качнулся. Украшение висело на такой толстенной цепи, что ей, в свою очередь, позавидовала бы и дворовая собака. – Что у вас? 


 - «Експресс», - немного смутился Леша.
 - Хороший товар, - обрадовался Ростик, - сколько пачек?
 - Сто блоков.


 - Фьюи, - присвистнул цыган, - и это ты называешь опт? Следующий раз привози хотя бы десять тысяч, а то и сто. Ладно, - он делано вздохнул, оценивающе оглядывая концессионеров, - мы вообще-то берем по рубль десять, но для вас, так и быть, рубль пятнадцать. За деньгами завтра зайдешь.


 - Издеваешься! – взорвался Оберемок. – Вы по четыре продаете! А мы их по рублю брали, плюс дорога, машина часто ломалась.


 - Это ваши проблемы, - безучастно сказал Ростик. – Не бери у провала маленькой партией, договаривайся с начальством, мы так всегда делаем. Если берешь от ста тысяч – отдают по полтине, а на стене мелочевщики берут, сами и толкают их потом. И вообще не хочешь сдавать – не надо, - и цыган, не прощаясь спокойно нырнул в толпу, он был уверен, что приятели согласятся на его предложение.


 - Вот же скотина! – скрипнул зубами Леша. – Руки выламывает! Знает, что нам деваться некуда. Одна тысяча сто пятьдесят рублей валового дохода, минус тысяча триста восемьдесят, расхода. Итого – чистый убыток составит двести тридцать «рубасов», вымотанные нервы и бессонная ночь.


 - Никто по такой цене сдавать не будет, - Паша наморщил лоб, пытаясь найти нужное решение. – Серый, а цыгане нас не побьют, если мы сами начнем «сиги» на базаре продавать?


 - Обязательно отоварили бы вас, - самодовольно хмыкнул Оберемок, - не будь меня рядом.
 - Отлично, - потер ладони Гильченко.
 - Ты, что, собрался в розницу мешок сигарет продать, - встрял обычно молчаливый Витька. – Мы их месяц продавать будем.


 - Плохо вы, друзья, политэкономию учили, - покачал головой умненький Паша. – Адама Смита читать надо было лучше и Карла Маркса.
 - А Маркс тут при чем? – округлил глаза Оберемок. – Он же того…, коммунистом был, - Серый в прошлом году на лекциях был всего дважды, и оба раза «подшофе».


 - Начнем демпинговать, - Паша решил не заострять внимание на Карле Марксе.
 - И почем мы их продавать будем, - оживился Леша, он начал улавливать идею товарища.


 - По два, - жестко отрезал Паша.
 - Смело, - хмыкнул Обер. – Постойте здесь, я мотнусь к автомату, пацанов подтяну, чтобы, так сказать, не вводить наших оппонентов во искушение.


    Через час монотонное бурление базара прорезал резкий и зычный голос Леши, который на все лады расхваливал изделия черкасской табачной фабрики:
 - Сиг-г-гареты «Экспресс»! Всего по два рубля! Только сегодня! Сиг-г-гареты…


  Толпа жаждущих никотина мигом обступила Лешу. Деньги принимал Обер, Паша и Витька, доставали из мешка синие пачки, а два Серегиных приятеля с яркой уголовной наружностью стояли рядышком, покуривая бракованные сигареты.


   Разносчицы-цыганки мигом остались без клиентов, покупать «Фильтр» по четыре рубля, никто у них уже не хотел. Тут-же, как чертик из шкатулки, вынырнул Ростик, и в компании полудюжины цыган протолкался к концессионерам.


 - Вы, что творите? Это же беспредел.
 - Всем надо жить, - философски заметил Серега, - ты же не хочешь справедливую цену платить, вот и приходится…
 - Да вы вообще отсюда живыми не выберетесь, - лицо Ростика потемнело от гнева, - это наша территория.


 - Ты так считаешь? – Оберемок переложил деньги в карман джинс и с вызовом посмотрел на цыгана. Его приятели тоже напряглись и подошли ближе. Паша с Витькой стояли ни живы, ни мертвы, с ужасом ожидая кровавой развязки. Ростик некоторое время не отрываясь смотрел на Серегу, словно играл с ним в гляделки, и наконец отвел взгляд. Эту партию он проиграл:


 - Рубль семьдесят, и ни «копья» больше.
 - Соглашайся, - шепнул товарищу Леша.
 - Ладно, - кивнул Оберемок, - раз ты настаиваешь.
 - Не честно поступаете, - вздохнул Ростик, передавая смятые купюры Оберемку. Обмен проходил на автобусной остановке, где стоял измученный путешествием «Москвич». – Мы так дорого сигареты не берем, проще самим возить.


 - Рынок, - решил поумничать Серега, - тебе ли не знать. Сам... Адам так говорил.
 - Какой Адам? – оживился Ростик. – Абдулаев, с Алмазного?
 - Нет, - немного растерялся Оберемок, - другой, Смит его фамилия.
 - Передай этому Адаму, - скривился Ростик, - что он очень нехороший человек, и цыган сильно обидел…


Рецензии