Жажда

    
     С детства я помню его печальные, чуть не плачущие глаза, когда он умоляюще смотрел на свою жену, и говорил: - Роза, там же свежайшее, его только что привезли, я схожу, ладно?   Свежайшее ведь. 
- Нет, никуда ты не пойдешь!  -  как будто железом отрезала Роза, давая четко понять - разговор окончен.         
     Довольно часто я слышал этот, всегда одинаковый диалог, и детская интуиция подсказывала мне, как несправедлива и жестокосердна Роза, и сколь несчастен и подавлен в своих лучших стремлениях ее муж и мой близкий родственник - дядя Жора.  Хотя, в те далекие времена я даже не догадывался, о чем собственно речь.  Но как же печальнo смотрели его глаза, и как грустно звучал его почти шепот: «Свежайшее». 

Прошло лет 30.  А может больше.

-  Праздрой. Есть в этом слове что-то от праздника, никаких сомнений. Этимология, брат.  Семантика.  Это я сразу понял. Не зря, не зря он так называется. Хотя по-чешски, это что-то вроде как «источник». Да фиг с ними с чехами. Мы то здесь, - слава богу, -  мой друг Либедихъ произносит свою тираду держа полную кружку на вытянутой руке. Лучи солнечного света проникают через стекло, преломляясь несчетное количество раз в золотом янтарном напитке, выходят с другой стороны кружки уже обогащенными славным пльзеньким хмелем.   
- Знаешь, брат мой Либедихъ, я, как впервые попробовал Пльзеньский праздрой, так и полюбил его на всю жизнь. Уж не помню, когда это случилось, но точно знаю, что сразу вот так меня и пробрало. Тебе знакомо это сочетание прозрачного, как бы водянистого вкуса, довольно сильной хмельной горчинки, большой плотности, и что важно для меня лично, малого количества алкоголя. Все, что я так ценю и люблю. Пьется вкусно, легко и много.   
- Праздрило, так сказать. Праздрился ты, брат, на всю оставшуюся жизнь, - говорит со знанием дела мой собутыльник и друг. – Мне тоже нравятся упомянутые тобой праздрийское оттенки.      
     Либедихъ обладает редким талантом моментально находить емкие и верные метафоры. Я их всегда запоминаю, и при случае, использую сам. Мы сидим в «Чешском дворике» на старом Арбате. Разгар лета, Жара. Погода способствует жажде. Но если честно, то мы с Либедихъом хлещем пиво при любой температуре, неважно жарко нам или холодно. У меня это всего лишь третья, еще не начатая кружка за сегодняшний день. Самая вкусная. Сначала, как бы робко, не сразу, слизываю белоснежную пену, делаю первый крупный глоток, потом еще. И уже оставшуюся полкружки я пью медленно, с толком, смакуя.
- Слушай, Конст, - говорит Либедихъ. – Не у каждого же пива такая пена, густая, белая, душистая. Когда пьешь, она оседает на краях кружки, и оставляет такие вот круги-отметины, сколько раз ты прикладывался.  Я наблюдал сие явление у немецкого «Евера», «Гиннеса» и может еще у кого-то. Но это редкость.
- Истину глаголешь, о брат мой.  А пена, когда высыхает, становится темной, почти черной, что чехи считают признаком великого качества. Я тоже изрядное время наблюдаю этот феномен, и что удивительно, ведь все пиво нынче порошковое.
- Как такое возможно? И «Праздрой»?
- Насчет всего, я, наверное, погорячился, но «Прадрой» - совершенно точно.   Я ведь специально ездил на завод в славном городе Пльзень. Ходил по их подвалам, пил там. Все видел. Порошковый он. Точно.
- Ну так расскажи, что там?   
- Молодые люди, еще пива? – спросил подошедший к нам официант.
- Да, да.
- Обязательно. И орешков.
               
 Праздрой.
    
   Так вот. Случилась, брат мой Либедихъ, командировка в Прагу, в общем с делами я как-то быстро справился, так что осталось у меня дней 5 на прогулки и «разграбление» города.  Прага, сам знаешь, красота неописуемая, древность, старина. В общем Кафка, Гашек, Градчаны там Карлов мост. Старопрамен. Конечно же, «У чаши», «У Флеку». Но захотелось мне пльзеньского, или как его называют наши друзья немцы «Пильзнера Уркеля».
- Так и в Праге его хоть залейся!
- Правда, правда, твоя. Кстати, когда мне надоело ходить по туристическим кабакам, я загреб в пивную, где местные пьют. И вот понимаешь, кабачок такой столиков на 5, не очень чистый, все потрепанное. Что странно, все посетители – мужики, каждый сам с собой, лица, скажу тебе по чести, испитые. Алкаши настоящие. Никаких тебе компаний, девок или дружков-пирожков. Каждый сам с собой, со своей кружкой пива и рюмкой чего-то крепкого, не знаю «Бехеровки» не «Бехеровки». Печальное зрелище.   
- Тебе не понравилось?
- Не то, чтобы совсем не понравилось. Наливали там именно «Праздрой», у чехов он считается дорогим. В общем заказал я кружечку, пиво там, я уж не знаю от чего зависит, от крана ли, от бочки, фиг знает, но в том месте оказался самый невероятно вкусный «Праздрой» что я пробовал, но сидеть там не хотелось совершенно.  Мне принесли счет, как сейчас помню 27 рублей на наши деньги за одну кружку, я дал 30, сказал: «Сдачи не надо», услышал шепот: «Русский миллионер», и пошел дальше гулять.
- Им там что на чай до тебя никто не оставлял?
- Ну может и оставлял, но с одной кружки уж точно нет. Чехи прижимистые очень, а тот бар, в него только местные и ходят, но я ведь не про него хотел рассказать. Оставалось от командировки воскресенье, а после той самой кружки захотелось мне в Пльзень.  Как там? Неужто там еще вкусней?  Да, и мечта детства, сам понимаешь. В Чехии любое пиво отличное: и «Будуевицы» и «Старопрамен» но    вот жаждал я приложиться «к источнику». 80 километров от Праги. Доехал быстро. Разрешенная скорость 80 км. Рейсовый автобус ровнехонько за час меня туда и доставил.  Либедихъ, давай еще по пиву закажем. А то иссякло.
- Давай, давай.
     Мы заказали еще.
- Так вот. Пльзень этот самый в воскресенье оказался абсолютно вымершим городом. Это, тебе не Прага. Никого на улицах, ни такси, ни полиции, ни тем более простых людей. Куда все подевались? Куда идти? Где этот завод несчастный? Зачем я приперся? Да и смотреть там особенно нечего. Я уже потом прочитал, что старый Пльзень был весь расфигачен во время войны, когда немцев оттуда выбивали.  Не советую тебе туда переться, если конечно не зарубит тебя приложиться к Праздрою. Ну нашел я эту пивоварню, как не знаю, наверное, по наитию или по запаху, нашел. Боялся, закрыта, ведь все пусто кругом.         
- Да не томи ты! Ну нашел. Дальше то?
- Дальше. Закажем еще по кружечке и орешков?
- Закажем.
- Так, о чем я? Ах да! Ворота знаменитые, что на каждой бутылке нарисованы. Экскурсия по старым подвалам – пожалуйста. Отлегло сразу, не зря, не зря я туда ехал! В общем, чтобы сусло правильно созрело, оно должно бродить при низкой температуре, как там объяснили.  В стародавние времена, когда не существовало никаких холодильников, зимой свозили на пивоварню лед в огромном количестве и скидывали его в подвал, получался как бы ледник, и хватало его на все лето. Там огроменная дырина в земле, через которую лед скидывали.   В подвалах и так холодно, а тут еще лед. Водили нас водили там, все красиво, старинно, холодно, бочки, хмель, солод. Все как, и представлял я в своих снах и мечтаниях. Под конец экскурсии налили нам пивка, и сказали: «Вот зацените, Праздрой, сваренный так, как это делали в 19 веке, как он вам?» - экскурсовод – молодая девица, смотрит на нас с прищуром, как дедушка Ленин, и ждет, что же мы скажем. Ну я-то как главный алкаш, а кстати, там совсем мало народу в нашей экскурсионной группе, человек 5, я ей и глаголю: «Знаете, говорю, о прекрасная дама, проведшая нас по дивным пльзеньским подвалам, и утоляющая нашу непрекращающуюся жажду животворящим нектаром, я много путешествую, объехал пол мира, и везде предавался я неудержимо возлияниям даров бога Гамбринуса. Перепробовал все сорта, что есть. Ваш «Праздрой» - лучший в мире. Благодать небесная. Вот что это! Кто не согласен, пусть плюнет мне в рожу и разотрет.»  - А она мне! Представь, о Либедихъ, что мне сказала та дама? Точно, как в душу плюнула. – Говорит: «Понимаешь, я пиво вовсе не пью, даже и не пробовала никогда!» -  Я, брат, так и упал, где стоял. Говорю: «Вы же чешка! Как Вы можете? Что же Вы от нас хотите, когда спрашиваете, как нам оно? Издеваетесь?» - «О, нет,» - говорит, - «О, знаток и ценитель, и в мыслях не имела куражиться над Вами, друг мой, просто сравните традиционный старинный «Праздрой» из подвала, с современным. Чувствуете ли вы ли разницу».  - «Нет», -  говорю. - «Разницы я не вижу, тот же самый напиток».  – «Вот то-то и оно,» - ответствует дама. – «А современный Праздрой варится из порошка». Потом нас повели «наверх», в «современные цеха», так сказать, там все, брат, в огромных чанах из стали, все управляется компьютерной мышкой, никакой тебе старины, никаких деревянных бочек, никакого тебе пророщенного ячменя ни «коробочек» хмеля.  Порошок, просто хороший из правильных ингредиентов, и вода. Вот их секрет. Но лучше бы они мне не показывали эти новые цеха, очарование ушло. И лучше бы она не говорила мне, что пиво не пьет, сам знаешь, для меня хуже нет человека, кто пиво не любит. Но, все равно, брат Либедихъ, я накупил там всяческих сувениров: футболок, кружку купил, магнитиков на холодильник. Ну и конечно же сходил в ресторан в подвале, сожрал сосисок с капустой, кнедликов, и накатил естественно. 3 или 4 кружки не больше. Да, брат.  Чудный нектар, ничего не скажешь. Хоть и порошковый.
- Надо бы еще. – говорит Либедихъ.
- Да, надо, но уже по последней. Пойдем еще куда-нибудь. Не седеть же до ночи в одном месте?
     Мы заказываем по кружке.      
- Ну а что, что пивовары садились там в кожаных штанах на деревянные лавки, облитые пивом, и если прилипнут, то значит сварено правильно, она про это рассказывала?
- Нет, друг мой Либедихъ, не рассказывала. Байка, скорее всего. Зачем таким идиотским способом проверять качество? Сам посуди. Не проще ли взять, да и попробовать на вкус? Ну вот как мы сейчас.
- Ты прав, брат Конст, но ты не романтик. Не романтик ты.  Но все-таки, секрет то? Кроме чистой воды и правильного порошка. Он же должен быть.
- Видишь ли, они говорят, что первые научились осветлять пиво, делать его янтарно-прозрачным, а уже потом остальные пивоварни переняли этот способ. Кто знает? Я не проверял. Там у них весит портрет чувака, сварившего впервые этот самый «Пильзнер». Если я продолжу так пить, как сейчас, то лет через 10-15 стану точно, как он. Кстати, он немец из Баварии.
- Поздравляю тебя, Конст. Я всегда знал, что если бы кто-то другой этого не сделал, то ты бы точно сварил этот самый «Прздрой», ибо именно ты его самый главный и преданный почитатель.         
     Мы допиваем пиво, расплачиваемся и выходим на улицу.      
               
Либедихъ. 

     С Либедихъом я дружен уж лет 20, никак не меньше, и кажется, за все эти годы мы ни разу не встречались так, чтобы не «накатить пивка». Редко случается, что мы сидим весь вечер в одном месте. Мы любим прогуляться, а также посетить несколько заведений. Впрочем, не больше трех или четырех.  «Излишества вредят» - верю я.  Сегодня мы решаем продолжить наши возлияния в «Жигулях». Когда-то в советские времена туда всегда стояла очередь, впрочем, в те времена куда только она «не стояла». Пивняк находился в самом начале Нового Арбата, в советское время «Калининского проспекта». В «перестройку» его закрыли, место долго пустовало. И вот недавно он возродился. Говорят, там все в старом советском стиле, а мы с Либедихъом так не постелили его ни разу.  Настало время исправить ошибку.  Вот они «Жигули». Конечно же никакой очереди. Заходим. В гардеробе нас встречает сам «Леонид Ильич Брежнев на охоте в Завидово» - во всю стену фотографическая репродукция. Но в остальном интерьере, ничего советского. «Хай-тек» если уместно такое определение. Все блестит, все сверкает. Кругом алюминий. Садимся за столик:
-  Два фирменных, «Жигулевских», - заказывает Либедихъ.
- Пока все? – спрашивает официант.
- Орешки, там арахис.
- Хорошо.
    Нам приносят пиво в кружках, почти таких же, как и при Леониде Ильиче.   
- Смотри, Конст, кружки-то, кружки.
- Похожи да, но все такие есть отличия. Помнишь тогда зачем-то у них ручки делали такого размера, что можно лишь два пальца засунуть.  В чем смысл, не понимаю. А сейчас удобно, вся рука входит.
- А пиво, хорошее. «Самоварное.»  Отличается от «Пильзнера», потемней, и вкус другой. Не такой прозрачный, но интересный. 
- Свежайшее. Они его тут варят?
- Тут. Да, слушай! - говорит Либедихъ. - Смотри в меню, как прежде, яйцо под майонезом, креветки, раки там всякие.
- Да в прежние времена не было и в помине никаких раков.
- Ну не было, не было, какая фиг разница. Давай закажем.
- Только не раков, чистишь, его чистишь, а есть там нечего. Давай креветок. Или вот «рыбная закуска под пиво», там креветки, кальмары и прочая рыбная хрень.
- Давай. И еще 2 кружки.
- Ясное дело.   
- Слушай, Либедихъ, а знаешь ли ты, друг мой, откуда суть пошло Жигулевское пиво, и где его родина?   
- Жигули. Это горы где-то на Волге.
- Молодец, садись 5. Так и есть. Там оно и появилось.
- Опять ездил командировку?
 - Точно. В Самару.

     Жигули.

  - Прям на берегу матушки Волги стоит завод, построенный еще до революции. Строил его какой-то австрияк, но русский австрияк, как ты понимаешь.  Фон Вокано, его звали. Построил он завод огромный, варил там пиво «Венское», ну сам австриец и технологию с родины приволок.
- А революция смела же все.
- Вот почему-то не смела. Повезло как-то.
     Официант уже перестал спрашивать, хотим ли мы еще пива или нет. Просто приносил нам полные кружки взамен пустых.
- Не смела революция завод, и что удивительно и сам этот Вокано никуда не уехал, управлял он пивоварней, или его дети управляли, я уж точно не знаю. Но, говорят, приехал к ним как-то в сталинщину, Микоян, заехал на пивоварню, выпил пивка, все ему понравилось. Но вот говорит: «Что за название такое, буржуйское. Венское. Нет. Не пойдет. Не по-нашему это. Не по-пролетарски.» Ну и переименовали его в Жигули. Рядом горы там. Жигули. 
- Я все понимаю, друг мой Конст. Но причем тут мы? Москва. Вот бар, где мы сейчас сидим?
- Говорят, что рецепт подхватили другие заводы, ну типа как «Пильзнер» во всем мире, а у нас «Жигули» так и пошло-поехало.
- Ну а то Жигулевское, оно похоже на наше, которое вот здесь.
- Слушай, теперь не вспомню. Помню, что в самом ресторане, ну там при заводе ресторан дорогущий кстати, дороже чем этот, но классный: все «в дереве», залов там, много, не считал, и сортов пива, то ли 5, то ли 6. От самого простого светлого до темного. Но на улице, там продают самое простецкое, но зато «настоящее» «с собой», в пластиковые бутылки наливают. Ты знаешь, брат мой, мне понравилось. Вкусное, пенное, слабое как я люблю. И совершенно без консервантов. Но из-за этого его пить нужно в тот же день. Как в советские времена. На завтра уже не то.       
- Ну что еще креветок закажем? Или пойдем?
    Тут заиграла музыка: «Мечта сбывается». «Жигули» явно рассчитывали на ностальгирующую по советскому прошлому публику. Я с Либедихъом из их числа, но под подобные ритмы нужно танцевать, а мы пришли без жен.
- Ладно, давай еще по кружке и пойдем, друг мой Либедихъ. Но вот куда? Ужель домой направим мы стопы? Ведь, хоть и поздний час, но все же рано нам ложиться!   
- О нет, о друг, мой Конст. Спать нам не престало. Ведь сил полны и чресла наши, и души жаждут впечатлений.
- Куда ж податься нам? Ведь полночь скоро уж наступит.      
- Бывал ли в «Старом Мельнике», о, брат мой, ты, в том, что в переулках затерялся?
- Не пить мне пива никогда и женщины не знать в веках, коль мог подумать ты, что не бывал я в «Мельнике» в том славном, старом.  Ведь богоугодно место то, известно мне не понаслышке. 
- Направимся туда же, мы скорее, и предадимся неге.

    За что я люблю Либедихъа, под воздействием алкоголя, мы начинаем друг друга понимать с полуслова. Со стороны, наверное, кажется, мы сговорились заранее. Но клянусь нет. Все чистой воды импровизация. Переход на слог Данте Алигьери –самое верное свидетельство, что мы уже изрядно набрались и дальше нас может занести, бог знает куда. Однажды, также не сговариваясь, мы ни с того ни с сего, стали разговаривать с эстонским акцентом в такси.  Водителю, видно это не понравилось, и он нас высадил посреди дороги, не взяв денег. Нам пришлось долго шагать пешком до ближайшей станции метро. Но это история старая.

Старый мельник.   
   
    «Старый мельник» - пивная, распложенная в переулке между Остоженкой и Пречистенкой рядом с «Инязом». Славен «Мельник» уютным интерьером, хорошей кухней, огромными порциями, низкими ценами, свежим пивом и главное тем, что открыт он до 5 утра. Отличнейшее место, чтобы пойти, когда все уже закрыто. Да, цены. Как сейчас помню: пиво «Старый мельник» - 30 р. - за кружку.  Айсбан: запеченная свиная нога немыслимых размеров с тушеной капустой – 220, или семга на углях с рисом и красной икрой - 250.  Я считал эту пивную лучшей в Москве, да и не только я, потому как попасть в нее часов в 7 вечера не представлялось возможным.  Сей храм пьянства и чревоугодия в тот час всегда переполнен. Но, о, читатель, речь идет о былых временах, не ищите «Старый Мельник» ныне в переулке между Остоженкой и Пречистенкой, нет его уж боле, закрыт он злобно. И цен таких уж нет нигде.
- Раз перешел ты, брат мой Конст, на ямб шорокостопный, скажи скорей, как величать тебя теперь мне?
-  Имя мне Вергилий, а ты я полагаю, Овидием зовешься?
-  Так нарекли меня в младенчестве еще.  Пока идем мы в Мельник славный, а путь туда тернист и труден, скажи мне, друг, а любишь ли ты Гиннесс?   
- Люблю ли Гиннесс я? Я точно помню день и час, когда его испил впервые. В ту пору был я молод и горяч, и жажда к женщине моя могла лишь к пиву с жаждою сравниться. С блудницей, с праведницей, с замужней дамой ли не мог насытиться никак я.
- Причем тут Гиннес?
- Не перебивай меня, Овидий славный! О Гиннесе поведаю чуть позже, верь мне. От женщины в те годы удержать меня не мог ни Бахус, ни Гамбринус. Итак, провел я как-то ночь в объятиях столь пылкой дамы, что глаз мы не смыкали ни на миг, и невзирая на усталость мы оба утром радостны отправились на службу. Она к себе, а я к себе. Я счастлив был в тот день, не ожидал подвоха, ни от кого.
- Друг мой, Вергилий, я вижу - сатиром слыли Вы в те годы, и Эросу служили Вы исправно.
- Когда-то прежде да, теперь уж нет. Я ныне ужин сытный с другом предпочту объятиям прелестницы иной. Беседой умной и неторопливой привык я наслаждаться. Как нынче.   Так вот о чем бишь я?  Отправился на службу. И слышу я, о боги! Что Кесарь наш, в ту пору Горбачев, Сенатом предан! Лукавые приспешники его, пока он нежится на солнышке в Форосе, всю власть к рукам прибрали в Риме. И вольности конец! Теперь запрет на все наложат. Не слушать более нам Рок-н-ролла, не петь нам песен вольных, не странствовать по миру. Однако же на службе у меня, я слышал разговоры: «Ату его, Ату! Умри наш Кесарь! Ослабил ты империю, в грехах она погрязла, с врагами лютыми ты дружбу водишь. И вот теперь тебе конец!» Другие же, которых мало, отправились на Капитолийский холм. В защиту Кесаря.
- Я помню эти дни, Вергилий, друг мой.  А расскажи мне лучше, как добивался женщин ты в те годы.
- Я знал секрет один. Когда наедине оказывался я вдруг с прекрасной дамой, я скидывал с себя одежды все, чтобы узреть она могла, сколь пылок я. И сколь она желанна.
- Ведь Апулей так делал.
- Меня и научил он.  Дружили мы.
- Занятный способ.  Пожалуй, испытаю. А вот и наша цель. О «Старый мельник»!
- Попробуй, способ сей прекрасен. Не подводил меня ни разу он.   
     За упражнениями в поэзии мы не заметили, как быстро дошли до пивной. Над дверью при входе медленно крутилось мельничное колесо, как бы говоря: «Вас ждет уют и вкусный ужин.»
- Слушай, Конст, давай хотя бы в Мельнике прекратим выпендриваться. А то нас попрут отсюда.
- Да, брат Овидий. Психушку вдруг пришлют за нами. Уж будь благонадежен.
- Хватит.
     Мы заходим внутрь. Посетителей совсем мало, время ужина прошло, а настоящая ночь, когда сюда начинает стекаться публика из закрывающихся ресторанов, еще не наступила. Пивная оформлена в немецко-чешском стиле, все из мореного дерева, столы, лавки. Мы находим уютный столик на двоих в углу, так чтобы не быть на виду.
- Вот смотри, Либедихъ, закажем сразу башню «Мельника.» Их фирменная штука. Это такая колба с пивом на 3 литра. 6 кружек. Нам для начала самое оно. Там краник, сам наливаешь.
- Отличая вещь. Согласен. Ты голоден? 
- Да. Хочу. Слушай. Смори. У них сегодня есть фирменная колбаска от шеф-повара.  Сколько раз пытался ее заказать, не получалось.
- Почему это?
- Они ее не каждый день делают. Чуть ли не в зависимости от настроения этого самого шефа. Я слышал, что она огромная. Итак?
   К нам подошла пышная официантка в красивом немецком сарафане.   
- Здравствуйте, девушка, - говорит Либедихъ. - Нам пожалуйста башню «Мельника» и две колбаски от шеф-повара.  Их сегодня готовят?
-  Да. Сегодня они исключительно вкусные.
- Одной порцией я наемся? – спросил я.
- Наедитесь. Точно. Только готовится она пол часа. Придется вам подождать. Если не торопитесь.
- Спешим ли мы, о друг Овидий?
- Хватит, – с раздражением говорит Либедихъ. - Мы подождем. 
     Очень быстро нам приносят «башню», мы наполняем бокалы (в Мельнике подавали не кружки, а пол-литровые стаканы, которые иногда называют бокалами).
- Так что дальше то? Я понимаю, 19 августа, путч, ГКЧП, а Гиннесс?
- Ну дальше, позвонил мне на работу Григорьяц, ведь ты знаком с ним. И задал совершенно идиотский вопрос: «Это правда?» Понятно, что он имел в виду, но разве я мог больше знать, чем он. Почему-то многие уверены, что, если ты работаешь на телевидении или на радио (я на радио тогда работал), ты знаешь больше, чем по тому же телевизору и рассказывают. И он мне: «Слушай, Конст, теперь коммуняки точно все запретят и пиво тоже. Ну иностранное уж точно. Пойдем, выпьем по Гиннессу, хоть в последний раз. Ты ведь не пробовал его никогда. Хоть
попробуешь напоследок.   
- Ну уж Гиннесс то не запретили бы, наверное. Хотя кто их знает. Доллары бы запретили, это уж точно.
- Да, доллары. Тогда Гиннесс только за доллары и наливали.  Что я туда поперся то. У меня после командировки в Анголу остались доллары, и я всегда между рублями носил американскую десятку. Глупость конечно. Мне казалось, что я круто выгляжу, когда в нашей столовке достаю пачку рублей, а между ними валюта. Кстати, тогда ровно 10 долларов стоили 2 билета на самолет до Симферополя и обратно. 
- На ну. Что ты? Брось ты. Десятка ерунда же.
- Вот смотри. Доллар стоил около 15 рублей у барыг. Тогда обменников еще не существовало, но продавались они со свистом. Я сам через Григорьянца продавал доллары в минуту трудную. Так, сказать.  Итого, 150 рублей. А билет в один конец стоил 30, я точно помню, потому что именно за 3 дня до путча как раз в Симферополь покупал билеты. Так, что еще бы и осталось. Ну и считай. Так вот пошли мы…
 - В Шемрок: На Новом Арбате. В 91 году это единственное заведение в Москве, где наливали Гиннесс. 
- Точно, я не знал тогда того места, Григорьянц меня привел. Прямо над Ново-арбатским гастрономом. Да мы с тобой сами только что из тех краев пришли. Помню, что барменша там ирландка, по акценту. Странно, в Шемроке иностранцы работали, просто пиво наливали. Ну заказал я два Гиннесса, кинул ей десятку. Она приносит два бокала и подставки (я тогда даже и не знал, что к фирменному пиву картонные подставки подают.)
     Тут нам принесли колбаски. Что за колбаски! Чудо из чудес! На двух длинных, даже не знаю, как назвать, то ли тарелках, то ли подносах, деревянных с выемками точно в размер этих самых колбасок.  То есть каждая колбаса (жаренная явно на гриле) в своей выемке, и еще помидорчик с огурчиком и порция горчицы. Мы аж так и ахнули вдвоем. Не зря не зря, мы согласились ждать столь долго! 
- Скажите же шеф-повару спасибо, о дама юная!  Я даже, не испробовав колбасок сих, уж точно знаю, что они прелестны, - начал я. - Но мой друг остановил нарождающуюся тираду.
- Не обращайте на него внимания, - сказал Либедихъ девушке. - Он придуривается. А так он не буйный. Нам, пожалуйста, еще одну башню. 
    Официантка мило улыбнулась. Она, кажется, и не думала обижаться. Оба голодные я и Либедихь принялись за еду. Нам еще подали какие-то особые ножи и вилки. Вкусно, очень вкусно и сытно. По-немецки.
- Итак, - говорит Либедихъ, вам подали Гиннесс, на подставках.
- Да и сдачу, ты знаешь, 2 доллара и мелочь какую-то.  Мне то и в голову не приходило спрашивать, что там сколько стоит, но никак не мог я помыслить, что 2 кружки пива равны 2 билетам на самолет.  Но все равно, раз уж жизнь   рушится, перестройка закончилось, все запретят, ГКЧП, чего уж там? Вот ты знаешь, я ту подставку ведь сохранил. Она стала началом моей огромной коллекции пивных подставок со всего света. Ты их видел. Висят они на кухне у меня.  Но как же вкусен Гиннесс оказался! Не пил я прежде ничего, что так мне пО сердцу могло прийтись. А густота, а пена, а дивный вкус! О если бы Гамбринус сам решил меня вдруг осчастливить…
- Хватит, Конст. Хватит. Я знаю. Знаю, я тот вкус. Сам люблю я Гиннесс!
- Вот слышишь, друг мой, обычный слог не в силах передать всю прелесть влаги той чудесной. 
- Испить его должны немедля мы же. Направиться ли в Шемрок нам?
- Уволь мой друг, я пьян, нет сил проделать путь столь трудный.  Но Гиннесс есть и здесь. Та дама юная, что яства нам приносит, ужель откажет в просьбе двух страждущих и не нальет нам Гиннесс?
- Нальет, коль мы ее попросим.
                ---------------

    В ту ночь мне привиделся такой сон. Как будто бы изобрели аппарат-генератор, создающий моментально пиво из воды. С характерным шипением, словно откупоривают бутылку, он наливает благословенную жидкость прямо мне в рот. Я пью ее, чувствую, как наполняет она меня влагой, бодростью, радостью, жизнелюбием. Наполняет меня всего, до самых краев.  И услышал я из самого детства далекий, тихий и грустный голос моего дяди Гоши: «Свежайшее.»