Глава 7. Беглецы

Если быть до конца откровенным, то Огюст не слишком полагался в таких делах на Бога. Куда более, он рассчитывал на самого себя. Но положение, в котором он находился, не давало ему повода для оптимизма.

Дома его не раз укоряли, что он не от мира сего. Крыльев притом у него замечено не было. А иного способа оказаться на свободе, как взлететь при помощи крыльев, уподобившись Дедалу, он не видел.

Окружающее безлюдье его больше не обманывало. Оно было только кажущимся. Пять раз в день доносилось завывание муэдзина, созывавшего правоверных на молитву, а по вечерам - гортанное пение под перестук барабанов, отблески огней на воде, рев верблюдов, а иногда и лошадиное ржание, напоминали, что рядом, совсем рядом с ним, бурлит жизнь. А он сидел здесь в полной изоляции, не представляя, что происходит вокруг.

Звук приглушенного падения, слабый вскрик - и снова тишина. Внезапно он ощутил чье-то присутствие, и ему на голову набросили мешок. Он еще почувствовал, как его закатывают во что-то плотное. Стало трудно дышать. Он судорожно пытался освободиться, не пытаясь закричать - это ему бы не помогло. Потом его куда-то понесли. Огюст еще успел понять, что его к чему-то привязывают: широкие ремни больно перехватили тело, невзирая на толстую ткань, в которую его замотали.

«Матушка! Изабо!» - пронеслась последняя мысль.

Над ним раскинулось небо. Кто-то легко похлопывал его по щекам, пытаясь привести в чувство. Потом на лицо тоненькой струйкой потекла вода, и он жадно стал хватать ее пересохшими, до крови растрескавшимися губами.

- Живой! Ну, слава Всевышнему! - говорили на итальянском. - А я уже начал опасаться, что синьор не переживет этот переход.

- Какой переход? - губы его шевелились, но голоса слышно не было.

- Встать сможете, синьор? - Огюст попытался пошевелиться. Сильная слабость, голова кружится, но все не так уж и плохо. Главное: он жив.

Солнце довольно высоко над горизонтом. Рассвет в этих широтах наступает быстро. Небо уже кажется шатром линялого голубого цвета, словно солнечный свет приглушил его голубизну. Зато пески сверкают всеми оттенками меди так, что глазам больно. Он приподнялся, опираясь на локти.

- Где я?

- На свободе, мой милый.

- А что это там, вдали? Это мираж? И как я здесь оказался?

- Не много ли вопросов за один раз? Вдали не мираж - это уже оазис. Потерпите немного, и ваше любопытство будет удовлетворено. Вам все расскажут, синьор. Ну как, вам уже лучше, мой друг? - на него с улыбкой смотрел незнакомый человек, одетый так, как одеваются купцы на Востоке.

- Кто вы, и как я все это должен понимать?

- Экий, нетерпеливый юноша! Если я вам все расскажу сейчас, что мы с вами будем делать, отдыхая у источника и попивая кофе? Все в свое время! А пока - радуйтесь жизни и свободе.

- Но мне все же позволительно будет узнать, куда мы направляемся?- Огюст упорно старался выудить хоть крупицу информации. Знать хоть что-то сейчас, а не потом, через часы!

- А не все ли вам равно, юноша, если вы свободны, а дорогу выбираем все равно мы?

- Кто вы?

- Мы - купцы, идущие с караваном в Святой город Иерусалим.

- Но мне надо не в Иерусалим, а во Францию!

- Каждый истинный христианин (а вы, надеюсь, верите в нашего Спасителя) должен не отказываться от мысли побывать там, где находится Гроб Господень.

- Но до него же год пути! Боже мой, что будут думать мои родители? Я буду путешествовать, а тем временем ... - он осекся на полуслове.

- А они, тем временем, будут вас оплакивать? Ничего не поделаешь! Милый юноша, вам бы не мешало знать, что для вас сейчас кратчайший путь домой - через эти края. Но довольно об этом! Вы в состоянии встать?.. Сумеете сесть в седло?

- Да, конечно! Но я не вижу коня!

- При чем тут конь, синьор! Верхом на верблюда.

"Господи, ты смеешься надо мной?" - подумал он про себя. - "Только этого мне и не хватало!"
Тащиться через пустыню на верблюде, когда душа так тоскует по бешеной скачке!

Заметив промелькнувшее на лице юноши разочарование, купец только усмехнулся в бороду. Ребенок, попавший в непростую, даже для бывалого воина, историю. Если все кончится благополучно, мальчик еще будет с удовольствием вспоминать об этом путешествии.

Против всякого ожидания, верблюды оказались медлительными только с виду. Час за часом размеренной поступью двигались они, подчиняясь бедуинам-проводникам. С высоты верблюжьего горба отлично просматривались окрестности. Если бы не иссушающий жар, исходящий от бесконечных дюн, то красных, то черных, в глубине теней приобретающих причудливый фиолетовый оттенок, он бы даже счел это путешествие привлекательным. Даже пустыня может быть красива. А для бедуинов, рождающихся и умирающих в песках, она была домом родным, мерилом красоты. И, говоря о красоте женщины, они сравнивали ее то с верблюдицей, то с пустыней весною, когда пески покрывают удивительные цветы.

Огюста обрядили в черный бурнус, лицо заставили закутать до самых глаз, чтобы не сжечь нежную кожу под солнцем, и только пронзительно-голубые глаза выдавали в нем теперь европейца.

Караван расположился на ночлег в оазисе. Выставили стражу: скорее от диких зверей, чем от людей. Все переходы по пустыне совершались от источника к источнику.

Сидя у костра и попивая крепчайший, сваренный бедуинами кофе, француз слушал рассказ о невероятной удаче, давшей ему свободу и избавившей от преследователей.


Английский бриг, попавший в руки Абу-Сулеймана, и слух о захваченном в плен юноше из знатной семьи, суливший немалый выкуп капитану, оказали огромное впечатление на его собратьев по ремеслу.

У подельников быстро созрел план, как перехватить и разделить добычу; тут уж не до церемоний. Игра в кости, где ставкой стали корабль и пленник, бутылка рома, чтобы разогреть игроков, последующая, умело спровоцированная ссора, удар кинжалом и вслед за ним быстрый взмах сабли: и голова Абу -Сулеймана покатилась по песку, обдав собравшихся кровавым фонтаном.

Труп убрали, но игра не прекратилась. Спор быстро перерос в новую ссору, за ним последовала новая драка; о пленнике все забыли.
                ***


Пока пираты разрешали кулаками и ножами, кто прав и кому что причитается, несколько человек проскользнули в хижину. Быстро закатав пленника в ковер, его вынесли наружу, взвалили на лежавшего неподалеку верблюда и вывели за утес. Там их ждал караван. Верблюда поставили в середину растянувшихся цепью животных. Подать, уплаченная купцами, позволяла им беспрепятственно покинуть Джиджелли. Теперь дело было только в умении и знаниях проводников. Если им повезет, к лету они будут в Иерусалиме. По дороге им еще предстояло пройти через Газу и пиратскую крепость Ашдод, но последняя представляла серьезную опасность в основном для судов. Если что, у купцов было чем откупиться. Зато из Хайфы, на севере, лежал путь в Европу, домой. Только время и удача требовались Огюсту.

Он узнал: Айялла, так звали девочку, его не обманула. Это она нашла готовый к отправлению караван и уговорила забрать их с собой.

Стремительность, с которой менялась его судьба, несколько озадачивала Огюста. Привыкший все анализировать, он не слишком задумывался, что повлечет за собой то или иное событие. Время, в которое он жил, не слишком располагало к выводам. Жили сегодняшним днем: что могло случиться, то и случалось. Война была нормой жизни, и люди привыкли не слишком ценить свое земное существование. Больше думали о душе, уповая на Божье милосердие и всепрощение.

Природа богато одарила этого юношу и жажда новых впечатлений никогда не оставляла его. Он получил великолепное образование и использовал любую возможность пополнить свои знания. Если бы не мучившее его чувство вины, тоска по дому и страх за родителей, он рассматривал бы это паломничество поневоле, как очень интересное и познавательное путешествие.

События, произошедшие на корабле, и дни плена не то чтобы изгладились из его памяти: он просто загнал все эти мысли в подсознание. Иногда прошлое возвращалось в снах, и он снова дрался с Абу-Сулейманом или задыхался под ковром, но молодость брала свое: все реже посещали его такие кошмары. Пройдут годы, и эти ночные видения дополнятся новыми, еще более страшными. И снова он будет вскакивать весь в холодном поту, задыхаясь от боли и ужаса.

Мерное покачивание верблюда убаюкивало; он даже приспособился дремать на ходу. Долгие переходы прерывались дождями, караван спешил добраться до берегов Синая до наступления лета. Когда начинался дождь, словно разверзались хляби небесные, приходилось срочно взбираться на ближайший бархан, иначе их просто бы смыли потоки воды.

Синай был на этом пути вехой. Оттуда уже рукой подать до Газы, а оттуда уже и относительно недалеко до Иерусалима. Потом Яффа, Кейсария, портовая Хайфа, и открытый путь в Средиземное море. Домой, во Францию.

Покачиваясь в седле, он все время думал о доме. Отсюда, с перекатывающихся под ветром барханов, Франция виделась ему Эдемом. Он был в душе очень домашний мальчик. Только воля отца и обстоятельства бросили его в водоворот событий. Если бы хоть кто-то спросил у него, какой бы жизни желал он для себя сам, он бы должен был признать, что всему предпочел бы книги. Но у него никто никогда не спрашивал, что бы он хотел. Он всегда был должен: роду, родителям, друзьям, королю, наконец. Служба королевскому дому не подлежала обсуждению.

По дороге встречались деревушки, сложенные из необожженного кирпича. Такие же рыжие, как и окружающие их холмы и скалы. Чаще попадались кочевые палатки бедуинов. Караван редко приближался к чужому жилью: помощи от них не ждали, а вот опасность они могли представлять реальную; караван был богатый, а местные племена постоянно враждовали друг с другом.

Пока они шли по Синаю, Огюст жадно разглядывал местность. Когда-то, тысячи лет назад, здесь проходил Моисей со своими соплеменниками. А впереди и позади его Бог пустил два столба пламени ночью и дыма - днем. Иногда юноше даже казалось, что он их видит. Но это могли быть далекие самумы - песчаные бури.

Как-то незаметно подошел конец караванного пути. Уже в Газе, он сменил верблюда на коня. Для отличного наездника, каким был Огюст, невзирая на юный возраст, возможность испытать новую для него породу лошадей было истинным наслаждением. Купцы только усмехались, оглаживая бороды и наблюдая, как их француз лихо управляется с норовистым арабчонком. Конь, купленный в Газе, предназначен был на продажу в Европе. Он был непривычен к седлу и Огюст взялся его подготовить. Хорошо объезженный конь только выиграет от этого в цене. Так он, хоть как-то, расплатится с купцами. А уроки, полученные в парижской школе Плювенеля, пойдут и ему впрок: давно он не занимался верховой ездой.

Бедуины-проводники только хлопали себя по коленям, наблюдая, как неугомонный француз носится вдоль каравана в развевающемся по ветру бурнусе, вписываясь своей свободной и гордой посадкой опытного наездника в окружающий его мир.

За каждым курбетом коня неотступно следили огромные черные глаза, спрятанные под темным покрывалом. Только выбившиеся из-под него колечки черных волос выдавали девочку. Айялла не упускала его ни на минуту, следовала за ним по пятам, и смотрела на него как на божество. Временами это его раздражало, но чувство признательности, и, непонятно почему возникшей ответственности за ее судьбу, удерживало от готовой сорваться с губ шутки или резкости.
Понемногу они разговорились. Огюст не любил о себе рассказывать. Больше говорил о своей семье, о древнем роде, корни которого уходили в глубь веков, к первым французским королям. Она слушала его, раскрыв глаза, полуоткрыв губы. Это были чудесные сказки для ребенка, рассказанные заморским принцем. Ей, не помнившей толком, как она очутилась среди пиратов, чужая жизнь в далекой стране казалась сном. Воспитанная в нормах шариата, где женщина вела рабское существование, она и помыслить не могла, что где-то существуют прекрасные женщины, за любовь которых надо сражаться с оружием в руках.

Огюст, увлекаясь, и сам не замечал, что уже не различает, где кончается легенда о рыцарях, а начинается реальная жизнь.

Дети незаметно привязывались друг к другу благодаря тесному общению и длительному безделью. К моменту прибытия в Палестину они уже не могли провести друг без друга и дня.

Караван, частично разгруженный в Газе, и изрядно укоротившийся за счет оставленных там на отдых верблюдов, расположился в караван-сарае у самого начала пути, который их должен был привести в Святой город.

Мягкие очертания гор, сложенных из древних пород, поросли травой и оливковыми рощами. Повсюду бродили стада овец. Дорога довольно круто забирала в гору. Именно отсюда начинался путь в Иерусалим. И отсюда начиналась его долгая дорога домой.