Глава 17. Смерть родителей

Дорога до Ла Фера была долгой. К концу пути все были окончательно измотаны осенней распутицей, дождями и промозглой сыростью. Только чудом карета не развалилась по дороге. На каждом постоялом дворе надо было останавливаться и что-то чинить. Изабелла чувствовала, что силы ее уходят: она все время мерзла; не помогала ни жаровня, от которой было больше дыма, чем тепла, ни подогретое вино, ни меха, в которые она куталась.
 
Виконт проклинал себя, что потащил мать в такую погоду в нелегкий путь, но повернуть назад графиня категорически отказалась.

Домой она приехала совсем больная. Ангерран был страшно недоволен, что жена вынуждена была мотаться между Парижем, Берри и Ла Фером по такой мерзкой погоде.
Приехавший врач осмотрел графиню, прописал положенные при сильной простуде лекарства. Прошло несколько дней, но лучше графине не становилось. По ночам ее мучил сильный жар; к утру температура падала и она лежала совсем обессиленная. Ангерран просиживал у постели жены дни и ночи, передав все дела сыну. Граф вдруг, с испугавшей его ясностью, понял, что, теряя жену, он теряет и всякое желание жить. Она была для него всем. Сын, единственная надежда и гордость, стал достаточно взрослым и вполне сможет управиться со всеми делами самостоятельно.

Наступил день, когда графиня попросила позвать сына. Виконт не успел уехать и бросился в покои матери.

Хотя он бывал у нее по утрам и вечером, перед отходом ко сну (на большее у него просто не оставалось времени), его поразило, как изменилась мать за те несколько часов, что он ее не видел.

Выражение спокойствия, какого-то просветления, как предвестник близкого конца, освещало лицо. При виде сына она улыбнулась. Улыбка эта уже не принадлежала миру живых. Огюст понял это сразу. Не в силах вымолвить хотя бы слово, он опустился перед постелью на колени, прижавшись губами к материнской руке. Слезы хлынули из глаз; он ничего не мог с собой поделать. Изабо, все так же улыбаясь, следила за сыном.

- Вам надо привыкать к потерям, мой мальчик. Мы живем в тяжкие времена, и смерть стережет нас. Видите, вот вы единственный из всех детей, кто остался у нас. Я прошу, я заклинаю Вас: сделайте все, чтобы быть счастливым. У Вас для этого есть все: красота, богатство, ум, знатность. Постарайтесь найти себе супругу, достойную Вас по знатности и богатству. И любящую Вас. Это очень важно, мой мальчик, когда ты любишь и любим. Нам с вашим отцом очень повезло: мы не могли жить друг без друга. Это наполняло нашу жизнь радостью, давало нам силы пережить любые невзгоды.- Она замолчала, утомившись. Говорить было трудно, дыхание сбивалось. На попытку сына остановить ее, она отрицательно покачала головой.- У меня мало времени, Огюст, а сказать надо было бы многое. Я непростительно мало времени уделяла вам, не понимала, какая радость была заключена в общении с детьми.

Я еще что-то хочу сказать вам, дитя мое, - она с трудом сняла кольцо с пальца. - Вот, теперь это Ваше. Это кольцо переходит в нашем роду от матери к дочери. Еще не было так, чтобы не осталось в роду женщины, которой можно его передать. Но Богу угодно, чтобы именно Вам досталась эта память. Дайте мне Вашу руку, Огюст, не сопротивляйтесь. Видите, оно точно по Вашей руке. Пальцы у Вас тонкие, как у девушки. Не снимайте его никогда! Слышите: никогда! И отдайте его Вашей старшей дочери, когда она станет взрослой. Это кольцо, пока оно у Вас, будет вашим охранным талисманом, напоминанием, что я всегда с Вами, мой милый. Поцелуйте меня. Вот так! - она откинулась на подушки. - А теперь – идите! Вас позовут, когда придет время.

Его позвали вечером, когда он вернулся, уладив очередное срочное дело.

Мать лежала, все так же улыбаясь, но это была улыбка Вечности.

Он хотел подойти, но ноги отказались слушаться, и он просто остался стоять, ухватившись за дверной косяк. Кто-то, коленопреклоненный, прижимал к лицу руку покойной, гладил ее по лицу, беззвучно бормоча какие-то слова, не видя и не слыша ничего вокруг.

«Отец…» - отстраненно подумал виконт.

Граф поднялся с колен сам, оттолкнув слуг. Повернулся к сыну - и Огюст не узнал отца.

Мать, лежа на смертном одре, выглядела более живой, чем он - застывшая маска скорби и боли.

- Иди, попрощайся, - неожиданно обращаясь к сыну на "ты", выдавил граф. и отступил в сторону, пропуская сына к кровати.

Изабо похоронили в фамильном склепе, где всего несколько месяцев назад упокоились души Луи и Ренье.
                ***

После похорон Ангерран несколько дней не выходил из своих покоев, не подпуская к себе никого, кроме камердинера, и отказываясь принимать даже сына. Виконт, чтобы хоть как-то избавиться от тоски и боли, полностью ушел в дела графства.
 
Наконец, граф вышел из своего добровольного заточения: сильно поседевший, суровый и непроницаемый. Словно ничего не произошло, потребовал он отчета во всех делах, и незамедлительно получил ответ: все было решено быстро, четко, в срок и в соответствии с законом. И он впервые, по-настоящему внимательно, как на равного себе, посмотрел на своего наследника. Если виконт в таком горе способен четко решить запутанные дела, то на что он способен в нормальном состоянии души? Граф понял, что пришло время рассказать сыну кое-какие моменты из истории осады Ла Фера. Виконт должен знать, на что способны люди Филиппа. И он посвятил его в содержание письма, оставленного на теле Ренье. Дал ему добро на поиски документов, за которые и этот сын мог поплатиться головой. Но пусть он знает, чего опасаться.
 
Отец рассказывал, а перед сыном воскресали страницы не такой и давней истории. Времени, когда замок, осажденный войсками короля Генриха, был оплотом верного рыцаря католической веры графа Коласа. Человека, столь преданного делу Святой Церкви, что, не желая служить королю-гугеноту, отдал все свои способности, всю свою преданность не королю Франции, а принципу власти католической веры, воплощенной для него в испанской короне.

Его уважали не только друзья, но и враги. Он был бескомпромиссен в своей вере и видел в служении Святому Престолу обязанность и долг любого христианина, отметая любую ересь, к каковой причислял и протестантизм. Этому человеку, глубоко уважая его за личные качества, невзирая на то, что Ангерран был дружен с Генрихом, граф помогал решать тонкости, связанные с заключением мира. Мира, в результате которого Генрих получил сдачу Ла Фера и власть над Пикардией.

Виконт получил все ключи от домашнего архива. С этого дня все дела по управлению графством легли на его плечи. Граф, оставаясь правителем номинально, переложил всю тяжесть власти на семнадцатилетнего сына.

У молодого человека не оставалось времени на то, чтобы предаваться горю: у него не оставалось времени на сон. После смерти Изабо все ее наследство отошло к сыну, а его было не мало: роскошный дом, мебель, картины, драгоценности: все досталось Огюсту. Это вызвало бурю в стане родни, но все было в соответствии с законами о наследстве. Даже старая сплетня о связи Изабо и Генриха 4 была бессильна; виконт был копией Ангеррана.

Теперь все время виконт был в дороге: Берри, Ла Фер, окрестные деревни, Париж. Ангерран де Ла Фер не щадил сына, вводя его в дела. Огюст присутствовал на судах, которые пока еще вершил граф, он учился входить во все тонкости прав землевладельца, которыми ему предстояло обладать.

Для него открылась вся мера чудовищной ответственности и власти, которыми обладал судья Нижнего и Верхнего суда. Наместник Бога и короля на принадлежащих ему землях, где уже сотни лет не стихает гром сражений, где все вокруг разорено и только островком благополучия держится замок и несколько прилегающих к нему деревень. И это благодаря неусыпным заботам рачительного хозяина. Господь, видимо, все же внял его молитвам: теперь графу есть кому помочь и заменить его, буде в этом нужда.

Уже вся округа с восторгом говорит о виконте: наконец-то судьба наградила графа достойным преемником; еще мальчишка, но уже показал себя хозяином. Нет такой мелочи, в которую бы он не вник. И с таким не станешь плутовать: как глянет на тебя пристально, точно до костей проберет. Сразу понятно: с господином виконтом, как и с батюшкой его, только правду надо говорить, иначе все равно он до нее доберется.

Старый граф спешил. Он не хотел, чтобы сын видел, как уходит его время. На людях граф держался, но с каждым днем ему все тяжелее было вставать по утрам. Он стал избегать ездить верхом, старался больше времени оставаться дома, под предлогом неотложных дел с оформлением наследования. Просматривал старые документы, отбирая то, что могло понадобиться Огюсту в первую очередь.

Он не щадил ни себя, ни сына. И все чаще думал о том, что мальчика надо бы поскорее обручить. Пока он жив, надо позаботиться об этом. Вариант с внучкой Оксфорда остался в прошлом; теперь надо было думать о родовой знати Франции. Нужна невеста, чья знатность не вызывает сомнений, и за которой дадут достойное приданое. Он писал, сверялся с генеалогическим древом всех, кто казался ему достоин этого союза, выяснял, имеются ли девицы на выданье. Невеста должна быть в брачном возрасте (парень уже пошаливает). С этим делом тянуть нельзя: пока он жив, виконт примет его выбор. После же Оливье, с его романтическими взглядами на любовь, может совершить любую глупость. Его понятия о долге и чести, столь уместные в делах, могут оказаться роковыми, если дело дойдет до любовных приключений. Мальчик способен, упаси его Бог, жениться на первой, в кого влюбится всерьез.

Ответы на его запросы начали приходить в конце зимы. Но, прежде чем сообщать о своем решении сыну, Ангерран хотел сам увидеть потенциальную невесту. Не хотелось бы, чтобы девушка была уродиной при деньгах. Конечно, Оливье понимает, в чем его долг, но и самому графу не безразлично, какие внуки родятся от этого брака.

Граф все же собрался выбраться из дому. Для начала он решился на небольшую прогулку: он слишком засиделся дома и отвык от седла. Ехать сам он не решился; у него есть конюший, не зря же он платит ему жалование. Погода прекрасная, весна вот-вот наступит, воздух напоен восхитительным ароматом пробуждающейся природы. Хочется дышать, жить…

Граф погнал коня: впереди лужайка, полная подснежников. Они с Изабо всегда приезжали сюда ранней весной. Вот и сейчас она ждет его с руками, полными цветов.

Непонятно, когда она успела их собрать? Удивительно, даже подол амазонки не успел намокнуть! Он соскочил с коня, словно ему было двадцать лет. И побежал к ней навстречу, не замечая, что ноги тонут в снегу. А она, смеясь, кинула в него весь этот, пронзительно пахнущий весенней талой водой, букет, и протянула к нему руки. Цветы или снег посыпались на него, он не успел понять.

Конюший графа видел, как тот, соскочив с коня, пошел вперед, счастливо улыбаясь и повторяя имя жены. Его протянутые руки встретили пустоту и он, как подкошенный, упал лицом в снег.

Когда слуга подбежал и перевернул его на спину, Ангерран де Ла Фер был уже мертв.