Братья

       На третий день они постучались в дверь моего дома.
- Не бойся нас, - сказал один из них, - ты же наш брат. Мы не сделаем ничего плохого ни тебе, ни твоей семье. Наша война против неверующих, - и потом спросил, - можно войти в твой дом?
- Конечно, - возможно, слишком поспешно ответил я, потому что боялся и за себя, и за свою семью, - проходите, пожалуйста.
Они сняли армейские ботинки возле дверей, автоматы оставили при себе и стали ходить по комнатам. Им всё нравилось. С женой они были предельно вежливы, а с детьми один из них даже поговорил. Потом они ушли. Прощаясь, тот, что говорил в самом начале, сказал:
- Рад, что познакомился с тобой, брат. Хороший у тебя дом. И семья хорошая. Напоследок хочу спросить, какая у тебя профессия?
Обманывать их я не стал, да и стыдиться мне было нечего:
- Я - опер.
- Вот как, - с удивлением сказал он, ему стало интересно, - в полицейском участке, значит, работал?
- Да.
- И чем занимался?
- Расследовал преступления.
- И наших братьев вёл дела?
- Получается, ты судил их? - вмешался другой.
- Нет, - возможно, опять слишком поспешно ответил я, - я не сужу людей, я раскрываю преступления, а судит судья, обвиняет прокурор, защищает адвокат. Я расследовал убийства и искал убийц.
- Хорошо, - словно хотел успокоить меня тот, кто первым заговорил со мной, - тебе нечего беспокоиться. Убийц мы тоже судим.

Но я всё ровно стал беспокоится. Не после его слов, а когда они только вошли в город. Национальная гвардия почти не сопротивлялась им, многие сразу перешли на сторону братьев. И Мухтар тоже присягнул им. Несколько трупов тех, кто оказал сопротивление, показательно не убирали с улиц, и они разлагались на солнцепёке.

Через неделю на главной площади казнили несколько видных горожан, их объявили виновными. Для этого на месте разрушенного памятника Стражам Революции установили площадку, на ней закрепили две рамы на пружинах. Когда рамы сводили, как половины моста друг с другом, то между ними образовывался зазор, чтобы туда поместился человек; мощные пружины растягивались, рамы перемещались при помощи ручного передаточного механизма и их фиксировали в таком положении стопорами; осуждённого на казнь крепко привязывали ремнями к рамам и в нужный момент специальный человек дёргал за рычаг, рамы освобождались от фиксации, и пружина, сжимаясь, возвращала их в исходное положение, разорванные половинки человека падали в специальные контейнеры по бокам площадки, там растерзанную плоть освобождал от ремней тот же специальный человек. На толпу падал дождь кровяных брызг и кусочки тела. Но никто не уходил. Другой ужас был сильнее. Казни случались по субботам, но не каждую неделю. Считалось, что в субботу нужно закончить все дела.

В воскресенье я вышел на работу, и нас вызвал начальник в свой кабинет. Выглядел он обыкновенно, зато другие сотрудники были растеряны. Обсуждали хаос, наступивший после захвата города братьями. Братья делали, что хотели, и всякий раз находили оправдание своим преступлениям, а остальным их закон не давал спокойно вздохнуть, особенно тем, кого подозревали в отступничестве.
- Они в глаза смеются! Ничего не боятся! Да и чего им бояться, когда закон им не писан!
- Шесть моих дел закрыли! Просто взяли и закрыли.
- А сколько новых открыли? Ещё больше!
- Уже угрожают. Я прямо вам говорю. И как-то не по себе, н-да.
Такие разговоры были. Начальник молчал и слушал. Наконец, он встал и сам заговорил:
- Послушайте, что я теперь скажу. Эти люди, захватившие власть в городе, пообещали Мухтару нас не трогать, если мы будем жить по их закону. Им тоже нужна полиция, нужен порядок. Но порядок они нам не отдадут, сами хотят его навести. А мы должны делать свою работу.
- Как это понимать?
- Я не знаю, так мне объяснил их политику Мухтар. Поэтому я и хочу вам сейчас обрисовать наше положение. А положение наше незавидное, если мы будем продолжать гнуть свою линию, выполнять свой долг честно, то есть раскрывать преступления по букве закона, который им не закон. Не буду скрывать, при прежней власти был и хаос, бывало и такое, что преступники уходили от наказания. Но братья - это совсем другой мир. Мир, в котором мы никогда не жили и не были для него воспитаны. Ничего общего. По сути, мы должны ходить на головах против прежней жизни. А тот, кто не будет ходить, тому я не завидую. Потому что, я говорю это прямо, мир братьев - варварский мир, средневековый. По нашим прежним понятиям.
- Что же нам делать, шеф?
Начальник снова сел за свой стол и ничего не сказал.

Когда я возвращался с работы, ко мне снова подошёл тот из братьев, что со мной разговаривал в первый раз. Поприветствовал меня и сказал:
- Не вижу тебя на наших собраниях, брат. Мы же братья, должны делиться друг с другом нашей братской любовью и говорить не о суетном, а о вечном. Где ещё об этом поговоришь, как не в церкви?
- Хорошо, - сказал я ему, - просто меня никто не приглашал.
- Туда не мы приглашаем, а наш Создатель. Он всегда нас там ждёт, чтобы говорить через нас.

Собрания проходили по пятницам. В огромный зал набивались мужчины со всего города, рассаживались кругом, в несколько рядов, на ковре, не занимая в центре пространство, специально вытканное на ковре. Там садился проповедник, который готовился к пятничной проповеди, так это называлось, всю неделю, ничего не ел, кроме пресного хлеба и воды, ни с кем не разговаривал, кроме детей, не занимался физическим трудом и не спал с женой. Проповедник садился на деревянный круг, который поднимали на верёвках на высоту нескольких метров, чтобы все видели проповедника, а под ним, в полу, открывали дыру, рассказывали, что если он неправильно будет говорить о Создателе и о Его делах, проповедника могли сбросить в неё.

Я сидел, поджав под себя колени, как и все, с непокрытой головой, в последнем ряду, и думал не о Создателе, а о его созданиях. Неужели он хотел, чтобы мы были такими? Я смотрел на мужчин, собравшихся кругом, и мне казалось, что у многих очень набожный вид. У меня не было такого вида. Я не думаю о Создателе, как они. И в этой церкви я тот же, какой всякий вечер, когда возвращаюсь с работы и, после ужина, начинаю думать о людях - хороших и плохих, добрых и злых, достойных прощения и нет. Почему они такие?

У меня был друг, ещё со школы, поэт и музыкант. Со временем он стал знаменитым человеком. У друга было множество поклонников и поклонниц. И когда стражи революции пришли к власти в нашем городе и стали распевать его песни, как революционные, он едва не сошёл с ума. Несколько раз ночь напролёт мы говорили с ним об этом. Друг никак не мог понять, как так случилось, что его песни настолько исказили чужие умы. Смысл, который вкладывал он не имел никакого значения для них. А я повидал людей на месте преступления и знаю извороты их ума. Меня всё это не собьёт с толку. Я даже понимаю, почему братья запретили всякую музыку, литературу и, вообще, всякое искусство. Одного я не понял, а мой друг понял и вовремя уехал из города.

Где-то через месяц меня снова встретил тот тип из братьев, снова витиевато поприветствовал, похвалил за то, что я хожу на их собрания, а потом стал говорить о моей жене:
- Часто вижу её на улице одну, брат. Разве это хорошо? - и посмотрел на меня.
- Она привыкла так.
- Брат, мы должны жить, угождая нашему Создателю, радовать его своими поступками каждое мгновение нашей драгоценной жизни. А Создатель сказал нам, что мы - мужья - ответственны за своих жён. Если она выйдет одна на улицу и с ней случится что-то ужасное, как ты сможешь её защитить? Долгих и счастливых дней твоей жене, брат, в радости, но она должна ходить по улице с тобой, только тогда ты сможешь защитить её и будешь прав в глазах нашего Создателя.
- Я понял, - кивнул я.
- И ещё, брат. Она не должна ходить в такой одежде. В скромности женская красота. Мы не должны подражать той скверной женщине, которую обольстил змей. Она была нескромной и хотела большего, чем ей было дано, а наши жёны даны мужьям, и только нас они должны обольщать и под покровом ночи, за закрытыми дверьми наших домов. Иногда женщина забывает, кто она, и для этого у неё есть муж. Не станем поступать, как муж обольщённой женщины и слушаться её.
- Ты прав, - обманул его я.
Теперь моя жена не выходила из дома, и я стал думать о побеге. Это была моя идея, а не жены. Жена просто боялась. А на меня давила атмосфера, воцарившая в городе. Преступность с приходом братьев и, правда, почти сошла на нет. За мелкие преступления наказывали настолько жестоко, что никому не приходило в голову настолько безрассудно рисковать. Но исчезло и всё остальное, что раньше называли жизнью. Остался порядок. Ради него жить не хотелось. И если обещанный рай у Создателя такой же, то я предпочту сбежать в ад. Хотя что-то мне подсказывало, что Создателю братья и их порядки противны. И именно в этой жуткой атмосфере мне хотелось, чтобы Создатель обязательно существовал. Может быть впервые я в Него поверил, потому что в дьявола тоже нужно прежде поверить, что он есть, а сатана, появившись в городе, рвал мою душу когтями и терзал мои раны. А если есть Противник, значит есть и Бог.

Сбежать из города, тем более с семьёй, было непросто. Чтобы выйти за городские ворота, требовалось разрешение, а на ночь ворота закрывали. Однажды всё тот же из братьев, при встрече, спросил меня:
- Почему ты не называешь меня братом, как я тебя, брат?
- Хорошо, - сказал я, - брат.
- Это же прекрасно, когда вокруг тебя одни братья! - сказал он и улыбнулся, словно и, правда, был рад этому.
- Не все братья со мной, - сказал ему я, - в соседнем городе живёт мой родной брат, и я не могу с ним увидеться.
- Нет такой проблемы, брат, ты можешь получить разрешение и ехать к своему брату.
- Я не могу взять свою семью, - сказал я и прибавил, - брат.
- Не можешь, это правда. Таковы пока наши правила. Мы все ещё слишком слабы духовно, ты должен это понять, брат. А дьявольский мир сладок и коварен. Мы должны подготовиться к таким испытаниям, укрепиться в нашей вере.
- Да, брат, я это знаю. Я и не прошу сейчас. Но через полгода у брата юбилей. Я знаю, что мы не чевствуем людей, но он мой брат, - я посмотрел на него.
- Если он твой брат, то он и мой брат, правда же? - и он посмотрел на меня с улыбкой. - Чужакам трудно принять наш мир, потому что мы верим в Создателя и живём по его законам, а они живут каждый по своим. Нам даже внутри себя трудно, хотя все мы - братья. Об этом, ты должен помнить, говорил проповедник на прошлом собрании.
- Я слышал, брат.
- Верующему тяжелее, чем неверующему. Но всё это временно. Наши трудности окупятся так, как мы и не мечтали. А грешники, которым легко всё давалось, будут вечно страдать за свой образ жизни.
Он замолчал.
- Сейчас нам всем очень сложно, - наконец, снова заговорил он, а до этого пристально смотрел мне в глаза, - и Создатель даёт нам терпение, чтобы наши испытания не были сверх наших сил. Он даёт нам силу и укрепляет нас.
- Но мой брат ждёт меня. Обещаю, что не стану нарушать законов, просто увижусь с братом. Иначе получится, что соберутся все наши родственники, а меня, самого близкого, не будет.
Он опять думал, а потом сказал:
- Решим этот вопрос позже, брат. Ты не против?
- Хорошо, брат, - сказал я.

Братья всё же разрешили мне и моей семье поехать к брату. У брата и, правда, был юбилей, но я и не думал к нему ехать. Так получилось, что мы стали с ним слишком разными людьми. Но если меня проверяли, и он меня не выдал, то только за это я буду благодарен своему брату всю жизнь. И, возможно, когда-нибудь мы с ним свидимся.
- Обещай, что вернёшься, - сказал тот тип из братьев, который будто взялся опекать меня, - нашему Создателю пообещай!
- Обещаю Создателю, - сказал я. И был спокоен.
И больше ни я, ни моя семья не вернулись в родной город, оставив там и дом, и друзей, которые остались, и вещи, которые перестали принадлежать нам. Можно сказать, что мы всё это принесли в жертву. А можно и не говорить. Я не обманул Создателя. Создатель каждую ночь снился мне и говорил, чтобы я бежал в горы. Не знаю, что означают горы, но что нужно бежать, я понимал. Он говорил мне прямо, а братья только говорили от его имени. И потому им так трудно доказать свою святость.

Отрывок из книги "Снег или соло, мой друг".
Все версии книги здесь: https://ridero.ru/books/sneg/