Остановка в пути

  Шумная компания студентов устроилась на диком пляже, расстелив циновки на мелком песке. После пяти солнце начинает садиться, и жара спадает. Ребята намеревались провести на пляже весь вечер, поэтому после заплыва в море достали нехитрый провиант, подкрепляясь бутербродами и фруктами. До темноты поиграли в волейбол, ещё раз поплавали, и расселись на берегу, накинув сухую одежду. Попели под гитару, и затихли отчего-то – устали, или море навеяло минорную нотку успокаивающим шёпотом волн.

– Кто анекдоты знает классные? – не выдержала Элка-заводила, которой никогда на месте не сиделось.

– Я пас! – поднял руки Витька. – Мой набор анекдотов имеет название старого кнопочно-пневматического русского народного инструмента!

– Опять выпендрился! – хмыкнула Элка.

– А давайте я вам лучше историю расскажу! – предложил Никита, глядя вдаль, на линию горизонта. Она, будто грань, отделяла небо и море.

– Конечно, Ник, расскажи! Ты у нас мастер художественного изложения! После тебя и разговаривать стыдно, не то, что истории рассказывать! – подмигнула Элка.

– Тогда слушайте, и не перебивайте! А то рассредоточусь! – предупредил Никита.

  Скорый поезд Симферополь-Одесса равномерным перестуком колёс соединял положенные остановки, собирая и высаживая пассажиров. Летом вагоны всегда полны, люди меняются, внося суету и неразбериху по пути следования. Сумки, чемоданы, вёдра с фруктами, перебивающими ароматом стойкий запах вагона. Взрослые, дети, устраивающиеся поудобнее на время поездки, шум, разговоры. Звяканье чайных ложек, подстаканники, варёные вкрутую яйца, картофель в мундире. Купе, плацкарт, переходы между вагонами. Всё, как всегда, всё, как обычно.

  Скоро Перекоп, и северный Крым останется позади. Вот уже и Сиваши показались, сверкающая водная гладь отделяет от материка. Солончаковая степь сменила степь разнотравную и полынную. Стучат колёса, навевая дрёму, убаюкивают. За окнами вагонов марево – то ли окна давно не мыты, то ли пелена влажного зноя заволокла туманом. Марево не рассеивается, туман становится всё гуще. Колыбельной звучит перестук колёс, всё сильнее хочется спать, всё плотнее смежаются веки. И вот спит уже весь плацкарт, дремлют пассажиры купе, видит "десятый сон" проводница Таня.
Всё реже промежутки между перестуками, всё медленнее движется поезд. Плавно остановившись, он будто пересекает грань. От толчка сидящие в вагонах просыпаются, открывают глаза, с недоумением оглядываясь, всматриваются в туман за окнами…

  Я очнулся одним из первых. Будто что-то толкнуло внутри, отчётливое чувство тревоги обдало липким холодом. Что-то не так! Не слышен привычный перестук, и тишина особенно ощутима. Пассажирами в моём плацкарте владела явная апатия, они сонно протирали глаза.

– Поезд остановился! Уже на материке? – всё ещё зевая, привстала, чтобы глянуть в окно вагона, тётка в цветастом платье.

– Да нет, рановато ещё, да и станцию не объявляли! – Карим, бывший боксёр, с которым мы познакомились в поезде, поднялся и потянулся. Мышцы затекли, будто он не на пять минут прикорнул, а на полдня вырубился.

– Тихо-то как! – заметила проводница Таня, что прошла мимо нас, осматривая, всё ли в порядке в вагоне.

– Стоим вроде, надо бы выйти, осмотреться – вдруг поломка какая, или дерево на рельсы упало! – рассудительно предложил мужик в кепке.

– Какое дерево – Сиваш! Тут кроме соли, мало что найдёшь! – покрутила у виска тётка в цветастом платье.

  Поезд стоял, признаков возобновления движения не было. Голос из динамика, что объявлял остановки, будто оглох от тишины, что царила вокруг, и даже не скрежетал. Пассажирами овладело какое-то смутное беспокойство, и их почему-то тянуло наружу. По одному, и группами начали они потихоньку выходить из вагонов. Мы с Каримом тоже решили выйти.

  Едва спустившись по ступеньке вниз из тамбура вагона, я почувствовал запах соли. Этого не передать словами – особый соляной воздух проникает в нос, в глаза, в поры кожи, ты весь пропитываешься им. На губах тотчас появился вкус соли, сигналя о приближении к Гнилому морю – так раньше называли Сиваш.

– Остыло всё, даже рельсы холодные! – Карим не поленился присесть на корточки, и заглянуть под вагон, потрогать рельс.

– Что это они все к Сивашу идут? – я махнул в сторону водной глади, что неподвижно застыла, слепя глаза бликами соляных кристаллов.

– Пошли, глянем! – Карим направился вслед за мужиком в кепке, что спрыгнул со ступеньки, и нацелился к заливу.

  Люди шли не спеша, прямо к воде. Тех, кто ушёл первыми, уже не было видно. Как только они ступали туда, где земля была пропитана солью, туман скрывал их, и они пропадали за его завесой.

  Мы с Каримом направились за всеми, по тропе вдоль побережья залива, к сверкающему морю. Я не заметил, когда мы пересекли эту туманную грань, лишь почувствовал, что что-то изменилось. Воздух стал тяжелее, вкус соли уже был не лёгким ощущением, а реально наполнял рот, пробуждая жажду. Было впечатление, что мы шли по лабиринту, где кусочки суши и воды переплетаются замысловатым узором.

  Очертания Сиваша были вроде и знакомы, но не совсем. Ощущение, что мы оказались раньше во времени, то ли на век, то ли на два, не покидало. Вокруг то и дело возникали причудливые фигуры соляных столбов из проеденной солью древесины. Меж разрушенными остатками соляных полей бродили люди.

  Вдруг воздух будто задрожал, расплылся знойным маревом. Он наваливался стеной, заставляя учащённо дышать от нехватки кислорода. Я остановился, колени подогнулись. Если бы Карим не поддержал, упал бы прямо на соляной ковёр, кристаллики которого вдруг стали чрезвычайно остры. Простояли так минут пять, потом вроде отпустило – дыхание восстановилось, кровь от висков отлила.

– Смотри-ка, люди по квадратам разбрелись! – заметил Карим. – Здесь раньше рапу добывали, видишь, соляные поля столбиками разграничены!

Да только всё здесь было изъедено солью – и столбы, что поддерживали доски помостов, по которым передвигались добытчики соли, и настилы для отвода воды, и деревянные шлюзы.

– Погоди-ка! Они ведь… соль добывают! – воскликнул Карим.

  Присмотревшись, я увидел, что люди не просто стояли на соляных полях. Они точь-в-точь повторяли движения добытчиков соли – набирали сверкающие кристаллы вёдрами, ссыпали в рассохшиеся деревянные контейнеры, восстанавливали рельсы для вагонеток узкоколейки, складировали соль в бурты – трапециевидные пирамиды. Недавние пассажиры поезда вручную добывали соль, лишь с помощью неведомо откуда взявшихся лопат и тачек, да ещё некоторых мужчин можно было видеть с киркой, которой они раскалывали соляные куски.

  Мы с Каримом подходили к ним, но все были будто в полусне, автоматически выполняя работу. Докричаться до невольных добытчиков было невозможно, они просто не реагировали.
Трудно сказать, сколько времени прошло, но пока все контейнеры не были наполнены рапой, работа не прекращалась. Но вдруг воздух поменялся. Сильно нагретая вода мелководья, гниющие водоросли, что выделяют сероводород – дурманящий коктейль наполнил всё вокруг.

– Так вот почему Сиваш – Гнилое море! – сказал я Кариму. – Дышать невозможно, хоть нос закрывай!
  Воздух действительно был специфическим, скажем так. Но он возымел пробуждающее действие. Пассажиры поезда будто очнулись, с недоумением начали осматривать свою запылённую солью одежду, облизывать потрескавшиеся губы. Вереница людей потянулась вновь к вагонам поезда. И мы с Каримом пошли вслед.
  Пассажиры занимали свои места, судорожно отыскивая всё, чем можно было утолить жажду – воду, соки, фрукты. Проводница Таня опустошила запасы пресной воды для чая.

– Слышь, Карим, вроде колёса дребезжат! Может, поедем? – обратился я за подтверждением, что у меня не звон в ушах от жажды.

– Похоже, опять двигатель запустили! Поехали! – выдохнул приятель.

  Поезд медленно, осторожно начал движение. Колёса вновь застучали – сначала слабо, нерешительно, потом всё громче, всё увереннее. Мы всё быстрее удалялись от места остановки у Сиваша, всё дальше уезжали от Гнилого моря. Пассажиры опять впали в дрёму, а проснувшись уже на материке, и не вспомнили, что добывали соль на Сиваше.

– Это что получается, все там пахали, в этом зомби-рабстве, а вы вдвоём спокойно наблюдали? И всё запомнили? – не выдержал, и влез с вопросами Витька.

– И почему на вас не подействовало? Вы что, особенные с этим, с Каримом? – добавила порцию вопросов и Элка.

  Никита спокойно улыбнулся друзьям, слушая вопросы, и, чуть помедлив, продолжил:

– Когда я домой возвращался, тем самым поездом, у Сивашей холодом обдало – а вдруг опять всё повторится? Но нет, поезд шёл, как положено, и не было никакого тумана. Думаю, мы грань перешли тогда, ту, что разделяет время и пространство. Пассажиры поезда стали заложниками игры временного континуума, что отправил нас на много лет назад. А почему нас свидетелями оставили, не знаю. Может знали, что всё равно нам никто не поверит? А ещё Карим рассказывал, что он потомок хана Гирея, что соляными полями владел. Ну а у меня в роду чумаки были, что за солью в Крым ходили. Вот тогда-то прапрапрадед мой на крымской земле осел, остепенился. Видимо, наши предки имели отношение к добыче соли, и на нас печать особая.

– Ну ты Ник и сказочник! Ганс Христиан Андерсен! – шумно выдохнул Витька. – Айда купаться! Ночью вода, как парное молоко!

  Ребята последовали примеру Витьки, и вскоре на пляже остался только Никита. Он сидел на прибрежной гальке, направив взгляд на линию горизонта. Вот так море сливается с небом, а время и пространство перетекают одно в другое, играя в свои игры, задуманные где-то на грани…

  Иллюстрация из сети...