Дифантастик

Иногда врач скорой помощи знает, как вернуть эхо медицинской сирены в собственную жизнь!


"Обратная сторона парадных ковриков" (2003)

   Как только открылась дверь, сразу же зазвенел колокольчик, оповещая хозяина магазина о новом посетителе. Продуманная заранее хозяйская логика заявила о себе сразу. В нос моментально бросился запах старой канифоли, лака, какой-то трухи и антимольного нафталина, пространство дышало присутствием и загадочными судьбами старых вещей. На стенах не было ни одного свободного сантиметра, все было завешано старинными картинами, и в основном, это были лица людей давно умерших, но при жизни писаных разными художниками. Стены дышали тяжело. В картинных лицах был укор и ни капли любопытства, образам бывших людей было совершенно безразлично, кто зашел в антикварную лавку на окраине города и купит ли он что-то или нет. Картины смотрели звонкой тишиной, перемешанной с запахом старой пыли, они смотрели друг на друга, на фарфоровые экспонаты вокруг, и молчали, понимая свою судьбу. Посетитель выдохнул морозный кислород улицы и мгновенно вдохнул стоячий воздух магазина, ударил четыре раза ботинками, постаравшись сбить остатки налипшего снега, чиркнул два раза обувью о новенький сухой коврик и шагнул вперед по направлению к стойке. На звонок колокольчика никто не появился. В магазине, где-то под прилавком работало радио. Женский голос пел, как обычно, о любви, страдал, выводил слезливые ноты с шотландским акцентом, жаловался на несправедливость жизни, а в конце песни сделал заключение, что все очень плохо и за расставаньем, встречи не будет. Посетитель, разглядывая рисованные лица, канделябры, старинные тарелки, нэцкэ и большую статую свирепых Мирмилона и Ратиария, дослушав женскую песню до конца, ухмыльнулся и сказал почти шепотом:
- Бедняжка, надо же так страдать? Дотяни до конца и успокойся…
Посетитель был одет в песочное пальто в мелкую полоску с поднятым воротником. На его хитром лице под самым кончиком носа была темная, ухоженная полоска усов, придающая его физиономии насмешливый вид. Её хотелось сорвать или сбрить, а некоторым людям, даже щелкнуть по этим усикам пальцами- настолько их вид сразу же раздражал. Длинный нос, как продуманный парус, придавал равновесие худой конструкции лица, из ноздрей не торчало ни одной волосинки, потому что за таким носом нужно было ухаживать, как за ушами, подмышками и пятками. Глаза бегали по сторонам со скоростью глаз тренированного вора. Под мышкой он держал сверток, поддерживая его рукой в перчатке того же песочного цвета. Брюки посетителя были того же цвета с бордовой полоской и отливом охры. Лицо излучало сосредоточенность и внимание к окружающим экспонатам. Все, что где-то проблескивало под золото, добавляло ему внимания и любопытства. Он никуда не торопился, он изучал стены. Остановив свой взгляд на портрете дамы в бархатном синем платье, он стал рассматривать ее губы и глаза, длину пальцев рук, кольцо на среднем пальце с темно-синим сапфиром, форму ногтей, браслет и мастерски уложенные волосы на голове с гармоничной шеей. Больше всего его заинтересовала нарисованная муха на подлокотнике, которую не сразу можно было и заметить. Едва различимая муха была мастерски выписана художником. Это был какой-то намек, шутка, знак или предупреждение от самого художника, который закодировал в ней тайный смысл для умных и наблюдательных.
- Гм… Сейчас так волосы не уложат ни в одном салоне. Были мастера! А муха здесь на месте, потому что художник был оригинальной сволочью! – снова тихо произнес он вслух для самого себя. Досмотрев картину с приятной женщиной бархатных оттенков, он сделал несколько шагов к стойке и остановил свой взгляд на стеклянном шкафу, где лежали серьги, кольца, браслеты, цепочки, булавки, медальоны и всякая драгоценная мелочь. Посмотрев на часы, он громко произнес:
- Однако… Есть тут кто-нибудь?
Эхо не смогло пробежаться по углам, потому что магазин был завален старьем. С последним произнесенным звуком, он прислушался, ожидая ответ. За стеклом витрины посетитель увидел бельгийский крест с двумя мечами и профилем Наполеона с цифрами 1914, на глаз определив его подлинность из-за вычурно фигурного ушка для банта.
- Есть тут кто-нибудь, в конце концов? – повторил посетитель, медленно снимая тонкие кожаные перчатки и рассматривая тарелку, сделанную из черепашьего панциря. В антикварном магазине стояла полная тишина. За широким окном шел снег, разрисовывая соседний дом белыми пятнами, весь подоконник был засыпан белой массой, как в иллюстрированной книге «Vooly-do» для детей от Анни Ласард. Медленно появилась машина, беззвучно проехав мимо и бросив тень на нижнюю часть окна. Мимо прошли две девушки держась за руки и громко смеясь. Пожилая женщина перешла улицу и скрылась в дверях сырного магазина «Формаджо от Витторио Орсолинни». Снаружи царил мир и покой. Посетитель стоял молча, продолжая разглядывать экспонаты и наслаждатья теплом на мочках ушей. Он никуда не торопился, он знал, что пришел по правильному адресу и рано или поздно, кто-то появиться за стойкой.
- Эй, господа! У вас посетитель! Я вас жду! – с нотами вежливости, но еще громче произнес мужчина. Он выхватил взглядом кожаное кресло в углу, стоявшее возле китайского торшера в виде цапли застывшей на одной ноге с массой иероглифов на ее клюве. Он подошел ближе, снял пальто и сел в кресло, услышав приятный скрип кожи, знакомый ему с детства. Магазин продолжал соблюдать тишину, ни продавца, ни владельца не было. Посетитель умел себя контролировать и улыбался от мысли, что рано или поздно кто-то появиться в любом случае.
Бессмертный взгляд Наполеона, сидящего в кресле со шпагой в золотых ножнах, массивный кофр из черепашьего панциря, вещицы из моржовой кости и кости мамонта, кольца со старыми драгоценными камнями, золотые и серебряные броши, пахнущие по- стариковски и даже видавшие виды старинные театральные веера. Все смотрели на человека, сидящего в кресле и подумывающего закурить любимую сигару – «Альта Нарима Копи» присланную в деревянном ящичке прямиком из Кубы его знакомым Радомысом Туфия. Рядышком стояла толстая труба персидского ковра с тугими узелками и капельками жемчуга в нитях. Ковер был цены не малой, пыльный, не чистый, как и положено быть дорогому ковру с жемчугом. Достав сигару из внутреннего кармана, посетитель приложил ее к носу и втянул в себя воздух. Запах далеких стран, солнечных плантаций и редкого соусирования быстро заполнил рецепторы и ушел в головной мозг на распознавание и возбуждение отдела удовольствий.
- Извините, Мистер, у нас курить нельзя. Прошу прощения, Мистер, великодушно за совершенно непредвиденную задержку, как говорят японцы – «Сумимасен!». Простите, что заставил вас ждать, восемь раз Сумимасен! Ирошяй Масэ! - учтиво произнес небольшой узкоглазый мужчина в замечательном зеленом пиджаке от «Kipt». Он улыбался лицом, но не глазами, его глаза были неподвижны, как у эфы в засаде на ветке акации.
- Приветствую вас, мистер Тарамуши! – быстро ответил посетитель, вскочив с кресла и одновременно спрятав пахучую сигару в карман. –Насколько я помню из моего пребывания в Японии- «Суми масен» переводиться, как – «Нет мне прощения!». Это настоящий лингвистический перебор передачи вежливости на Востоке. Я вовсе не был обременен ожиданием, более того, я спрятался от мороза, сидел в уютном кресле под взглядом великого реформатора и храбреца Наполеона, а если бы еще закурил, то созерцал бы ваши экспонаты с глубиной их скрытого смысла. Я всегда завидовал людям, окруженным тайным, нераскрытым смыслом чужих вещей. Ведь вы знаете их тайный смысл, не так ли, Тарамуши-сан?
- О! Я вижу вы романтик и знаете мое имя? Это очень хорошо. Вы знаток, это ощущается в ваших фразах! – продолжал улыбаться японец, перебирая янтарные четки в руках с крупинками самородного золота внутри. – Я вас слушаю, Мистер, что привело вас в мой скромный магазинчик на окраине Амстердама?
- Меня зовут Раф Беллингс, я ищу один экспонатик, как бы вам это сказать…,- замялся посетитель.
-О, Мистер Беллингс! Даже не сомневайтесь сказать прямо, что вы ищете, я соображаю быстро и, возможно, у меня, это и найдется в ящиках. Если же не у меня, то у моих друзей найдется точно, если не у моих друзей, то у друзей их друзей и так далее. Вы же все витрины осмотрели здесь? Там этого нет, не правда ли?
- Вы совершенно правы, Тарамуши-сан. На витринах этого нет и быть не может, потому что я ищу вязанную перчатку! – Сказав слово- «перчатку», Беллингс крепче сжал рукоять пистолета в левом кармане пиджака и пристально посмотрел в глаза Тарамуши.
- О, Мистер Беллингс! Вы ошиблись, перчатки и бантики- это в галантерейный магазин, напротив, это не ко мне, - ответил владелец магазина и его улыбка медленно сползла с лица, превратив его в глиняное изображение с мертвыми глазами.
- Я не в том возрасте, чтобы ошибаться, мистер Тарамуши. Мне кажется, что я изъясняюсь на очень понятном языке. Эта перчатка вовсе не простая, она старинная и вязанная не из шерсти, а из женских волос. У меня такое впечатление, что вы очень хорошо понимаете, о чем идет речь, не правда ли?
- О, антикварный мир велик, предметов очень много, но я никогда не встречал такой предмет, как перчатка, связанная из женских седых волос! – медленно сказал Тарамуши и стал открывать ящик у кассы, где хранился пятизарядный «Топс».
- Ха! А откуда вы знаете, что волосы там седые? – парировал Беллингс и, достав свой ППК, направил его прямо в лоб антиквару. – Тарамуши! В последний раз повторяю, перчатку на прилавок или ты отправишься читать стихи Будде прямо сейчас. Я же не прошу у тебя секреты кусаригамадзюцу в сочетании с каякудзюцу!
- Спокойно, спокойно, мистер Беллингс! Не нажмите случайно на курок, Будда меня ждет намного позже, чем вы предполагаете. Карэ во сири онорэ во сирэба хякусэн ситэ аяу карадзу! Если знаешь себя и знаешь своего противника- ты никогда не проиграешь ни одной битвы из ста! – сказал Тарамуши с улыбкой и резко нажал на рычаг, пол открылся, и антиквар быстро провалился в подвал под магазином. Посетитель не успел моргнуть ресницами, как перед его пистолетом, замаячило пустое пространство вместо лба антиквара, пол вернулся на свое место и где-то под ногами лязгнул запор.
- Чертов японец! Вот тебе и Ирошяй Масэ! Джапанезе! – удивленно произнес сыщик. – Меня предупреждали про его штучки, как говорил капитан Морган перед смертью от алкогольной диареи: «Если вытащил пистолет, прекрати болтать!» - Подойдя к двери магазина он перевернул табличку словом «Closed» наружу, провернул дверной замок три раза направо и задернул жалюзи. В помещении потускло все, от картин до золота, проявляясь размытыми пятнами по стенам и шкафам. Мистер Беллингс оказался один в закрытом антикварном магазине, на окраине города Амстердама. На секретере ударили старинные часы с голыми, позолоченными сатирами с надутыми от смеха щеками. Голландское время зафиксировало стрелки на 12 и 6. Снег усилился, засыпая старинный город и порог антикварного магазина, где еще виднелись следы от чьих-то мужских туфель. В магазине повисла полная тишина, умеющая улыбаться людям.
  Утренний туман был похож на самого себя вчерашним вечером. Сиреневый оттенок подавался от остатков глухого света со стороны невидимых облаков. Законы природы и цветовых гамм были нерушимы от самого Создателя. Оттенок тумана навевал состояние грусти и ощущение одиночества, не смотря на присутствие чужого затылка впереди и тихого гула английской машины. Она приподняла вуаль «клэ» в черную крапинку и внимательно посмотрела на шоферский затылок, похожий на крепкий лесной пень без мха. Это был затылок Барни всегда подозрительно тихого шофера с острыми рабочими ушами. Он все слышал, но разговаривал медленно из-за трех челюстных травм, полученных бутылочным стеклом в какой-то страшной тюремной драке много лет назад. Затылок был на самом деле мощный с двумя горизонтальными складками, похожими на знак – «равенство». Такой затылок мог рисовать Леонардо или его вечный соперник Микеланджело с разбитым носом и сатанинским талантом пропорций. На затылке висела никем не откушенная голова с красивой стрижкой и фирменной фуражкой сверху, издали напоминающей крой и стиль черных офицерских фуражек СС, с тульей, смотрящей в храм Врил в дни глубоких Побед от святой дисциплины. Барни был внимателен и смотрел на туманную дорогу, благодаря всем шести фарам красного Роллс Ройса с романтической фигуркой «Элли в ночнушке», впереди на капоте, известной всему автомобильному миру, как «Дух Экстаза». Мона курила тонкие «Патуа Мадмуазель 9», целых два раза внимая рецепторами носа запах этого дыма роскоши. Дым выходил из тонких ноздрей ее носика, выливался из приоткрытого алого рта и медленно уплывал вверх к полуоткрытому люку. Дым был шикарен, оставляя запах английского поша на одежде и волосах. Этот posh сопровождал ее всегда и везде. Это был не дым, а душераздирающий парфюм высочайшего качества и, одновременно, конкурент свежему туману снаружи. Так пахнут рога зебу, смазанные медом диких пчел, сгоревшие на африканском костре, томно…, вечно…, возбуждающие на эротику, танцы под звездами и первобытность, когда мокрый песок на голом теле добавляет скорости любой машине времени. Ей снова стало скучно… Это была ее неизлечимая болезнь - смертельная скука, убивающая стопы ее нежных ног, тонкие пальцы ее ног и даже тихие ночные щелчки пальцев ее ног. Скверные мечты о чем-то небывалом сумрачной тенью ходили по сердцу и, перемещаясь в сознании, закрывались холодным плащом ее мук. Она понимала, что это все же не муки по сравнению с раковой смертью мужа ее прислуги, она понимала, что это обыкновенный депресс, рваный черный депресс с лохматой головой и серебряными глазами безразличия. Кокаиновая собака, нюхающая ее настроение, это была депрессия пост периода радости и воздушных потоков, разорвавших не первое ее платье в районе груди. Профиль Барни был точеным, несмотря на переломанный мощный нос, похожий на клюв старого какаду. Водитель держал динамик включенным, готовый сразу отреагировать на приказы Моны. Их разделяло чистое стекло, маленький мир водителя и необъятный мир того, кто сидел сзади, используя водительский опыт, его руки, анализ дороги и реакцию.         
- Барни! – прошептала она, прикрыв глаза полу дрёмными ресницами.
- Слушаю, Мис! – прозвучало, как медлительный лай сторожевой собаки с уровнем ответственности номер 11 по шкале 5. Он считывал ее губы, подсвеченные матовым светом через зеркало заднего вида.
- У тебя есть шампанское? - не приоткрывая ресниц спросила Мона.
- Так точно! «Алеорт Кабэ», «Мирт ван Суэн», «Катарина Сольвейг», «Четыре Патагонии», «Мадам да Лизеш» - всех по две бутылки, Мадам, холодные, во льду в холодильнике! - супер ответственно растягивал Барни и предусмотрительно снизил скорость.
- Барни! Дай-ка мне бокал «Мадам да Лизеш» будь любезен, и включи мне ливерпульских парней, песню под названием «Something».
 Машина остановилась, шофер вытащил из- под мышки большой пистолет, снял его с предохранителя и, держа наготове, открыл дверь Ройса. Туман ринулся в его нос молекулами тонкой воды. Барни был парень бывалый и жил по строгим инструкциям. При остановке дорогого Роллс Ройса на обочине проселочной дороги, он, и его большой блестящий пистолет с девятнадцатью патронами, были готовы к любой неожиданности при очередном развороте судьбы. Осмотрев туман с четырех подходов к машине, он включил датчик движения на сканирование ближайших пятидесяти метров. Открыв холодильник, сидя в салоне напротив Моны, он щелкнул пробкой и налил хрустальный бокал особого шампанского со вкусом влюбленной клубники. Датчик движения тревожно пискнул и на экране красная стрелка указала направление засеченного объекта, который медленно приближался к машине.
- Мадам, ничего не бойтесь, я здесь! – медленно произнес водитель, открыл дверцу и, держа руку с пистолетом наготове, как Перри Мейсон, выскочил из машины. Он скрылся из виду, внимательно наблюдая за машиной со стороны, едва различимый своим силуэтом в туманном мареве. Что-то звякнуло, и возле машины остановилась самая обыкновенная корова с двумя, а не тремя рогами и массивным колокольчиком на шее. Она жевала что-то во рту, постоянно двигая челюстями и поглядывая на собственное отражение в темном стекле Роллс Ройса. Глаза коровы были далеко, еще дальше, чем ее мысли. Постояв меньше минуты, она лизнула стекло длинным языком, напугав Мону, развернулась и ушла в туман, позвякивая колокольчиком и помахивая хвостом. Барни открыл дверь, включил ливерпульских парней и медленно тронул красивое английское железо. «С ним всегда надежно! Где его только мой папа раздобыл, этого орангутанга. Такой сам кого хочешь удавит, и дисциплинированный шофер, и стрелок, и надежный, бесстрашный мужик. Папа меня очень любит и беспокоится обо мне!» - думала Мона, делая второй глоток влюбленной клубники с пузырьками за 3000 долларов.
Машина быстро приближалась к затянутому туманом аэродрому, на котором стояли частные дивные птицы чужих приватных мечтаний. В ангарах было чисто, как на добротной кухне у опрятной хозяйки. Колеса самолетов мягко упирались в зеркальные плиты, ожидая запуска и встречи с небом. Барни вырулил к белому самолету с ярким гербом на хвосте, остановил Роллс Ройс и, выйдя из машины, первым открыл заднюю дверь. Мона мирно спала на кожаном диване, повернув голову набок и разбросав густые волосы по спинке. Ее сумочка из сетчатого питона лежала возле левой руки, венецианский бокал на длинной ножке был пуст и поблескивал в дисперсии света. Барни тихо закрыл дверь, отошел в сторону и закурил сигарету, поглядывая на свет в иллюминаторах самолета. Он сделал свое дело, доставил дочь шефа на аэродром, дальше пусть действует командир экипажа. Ангар сиял яркими лампами, не позволяя туману зайти в широкие ворота, двое техников заканчивали проверять самолет и оттягивали какие-то шланги в сторону. Командир в белой рубашке и шелковом галстуке с гербом в точности, как на хвосте самолета, обошел крыло, что-то потрогал и пристально рассмотрел. Затем не спеша подошел к Барни и сказал:
- Привет, Старина! Где она? Мы готовы.
- Она спит в машине. – безразлично ответил Барни и выпустил дым из парусного носа.
- Может быть ты ее разбудишь? – вежливо предложил командир самолета.
- Может быть не я, а ты ее разбудишь? – так же вежливо и с улыбкой ответил Барни, еще раз выпуская сигаретный дым, но уже изо рта.
- Что предлагаешь делать? Будем ждать? – улыбнулся капитан самолета.
- Будем ждать. Это самое мудрое в таком положении. Она куролесила в казино, потом в дансинге, потом снова в казино, потом еще в трех барах. Выпила ведро алгоритма и прочистила дыхательную систему сигаретами. Устала ужасно. Это же, как три смены отработать в морском порту на разгрузке итальянского кафеля ручной работы для каминов. Я помню, вот это была работка, моя спина не разгибалась целую неделю. Так что стоим, не взлетаем и курим, я не могу уехать, ты не можешь улететь, шах и мат, королева спит, все просто. – тихо прокомментировал Барни и погасил сигарету в специальную мокрую пепельницу в месте для курения. В огромном ангаре стояло семь частных самолетов с одним и тем же гербом, самолетная тишина, молчание двигателей и молчание двух людей, все стояли и ждали Мону, тихо спящую в неудобной позе. Ее разморил кокаиновый остаток с химической формулой влюбленной клубники с углекислым газом. Она спала глубоко, улетев в прозрачную оболочку верхних снов, туда, где без улыбки никто не живет и не существует, даже маленький китайский мальчик, открывающий двери в белый отель глубоких снов. Она улыбалась, ее ухоженный мизинец на левой руке с золотым колечком на кончике ногтя дернулся несколько раз, показывая легкие заблудившиеся сигналы от реакций головного мозга. Барни посмотрел на часы и глубоко вздохнул.
- Мис, мы приехали! Самолет вас ожидает, Мис! – не смея притронуться к ее плечу, громко теребил слова Барни. Она приоткрыла ресницы из-за которых появились холодные крокодильи глаза.
- Не ори! Такой сон уничтожил! Twice gown- Red Neck! Ты, Барни, обыкновенный убийца моих снов…
- Мис! Но ваш отец, приказал вас доставить вовремя. Я всего лишь исполняю волю Мистера ван Дэйка! Я на службе, Мис! Мой долг…, – оправдывался Барни.
- Хватит про долги. Чем это воняет? Какую гадость ты куришь? Больше при мне эти сигареты не кури. Запах какой-то сельский, соломенный, отвратительный! – перебила его Мона и, выйдя из машины посмотрела на самолет. –Никакой романтики, сплошной декаданс…, такой предсказуемый, ужас! Как вы все надоели, черт бы вас побрал…
- Наш экипаж приветствует вас, Мис! Прошу вас на борт, Мис! – приветливо улыбнулся командир самолета Мистер Хилл, второй летчик с лицом плейбойского боя и очень спортивно-стройная стюардесса с лицом отличника математического факультета и глазами прожженной путаны высшей категории сопровождения. Все они улыбались резиновыми улыбками с демонстрацией достижений их дантистов. Экипаж стоял ровно, как маленький гренадерский полк, разглядывая Мону с восхищением и преданностью. Ей это не понравилось, она была зла и раздражена. Ей снова было скучно и отвратительно.
- У вас должно быть шампанское на борту! – бросила Мона. Барни и Хилл переглянулись, хорошо понимая взгляды друг друга.
- Десять видов со льдом, фруктами, всегда только для вас, готовность номер один! – отрапортовал командир самолета, подав Моне руку на маленьком трапе из пяти красных, предусмотрительно жестких ступенек.
- Какая гадкая предсказуемость. Сказал бы, что нет шампани, было бы как-то тревожней, я бы разочаровалась, как-то вспылила, был бы какой-то прилив злости, а так все понятно, шампанское есть только для вас, Мис, фрукты любые, лед холодный, креветки свежие тигровые, икра, трюфеля, тридцать видов шоколада, Мис, все для вас, бла-бла-бла, фу-фу, черт вы вас всех побрал с вашей предсказуемостью! Зато у вас нет кокаина, Капитан! – зло улыбнулась Мона и прикрыла крокодильи веки, махнув ресницами.
- Как можно, Мис? Как можно, это же противозаконно! – опешил командир Хилл.
- Ха- ха –ха! Противозаконно? А у меня есть! Вот где сервис! Заводите эту птичку и полетели к папочке. Я надеюсь- эта спортивная куколка будет меня обслуживать? – спросила Мона, нагло разглядывая точеную фигуру стюардессы в облегающей мини юбке, ее торчащую грудь и кукольный полуоткрытый рот с сахарными зубами, как у голодного пушистого кролика.
- Ее зовут Мэгги Прайс. Она прошла конкурс из двухсот стюардесс, претендовавших на это место, Мис! Она отличная стюардесса и прошла курс обслуживания, великолепно сдала все экзамены и имеет доступ к работе на судне, Мис!
- Ну да, ну да…, еще бы, кто бы сомневался! Ее нельзя иначе назвать, как только Мэгги Прайс! Конечно, она прошла и выиграла конкурс. Она бы с такой фигурой, как у сочной Барби, выиграла бы конкурс у самого развратника Хефнера и его команды негодяйских похотливых пиратов. Мой папа умел всегда выбирать редких кукол, среди целого изобилия обычных таф –кукис. Милашка Мэгги, ничего не скажешь, ты выиграла больше, чем какой-то там конкурс, везунья! Сейчас закоксимся, милая и запрыгнем в другой мир. Барни, прощай! История с коровой в тумане, это было забавно и разбавило нуднейшее путешествие к аэродрому. Хоть что-то произошло в дороге. Береги свой большой пистолет…, я имею ввиду, в кобуре, а не в штанах! –обернувшись, сказала Мона, улыбнувшись и махнув рукой с бриллиантовым браслетом.
- До свидания Мис! – ответил Барни и тоже улыбнулся кривой улыбкой толстых щек и поломанного, очень надежного носа. Внутри себя он глубоко вздохнул с облегчением, и сразу же увидел в своем воображении уютную кровать в тихой комнате. Мона улетала, нервы успокаивались, можно было расслабиться на целую неделю и выпить рома с апельсином, гуляя по квартире в носках с дырочками и несвежих трусах, почесывая ягодицы и куря прекрасные вонючие сигареты.
  Самолет вырулил на взлетную полосу, остановился и, помигивая бортовыми огнями, увеличил обороты. Командир Хилл убрал ногу с тормоза и белая сигара с крыльями, быстро набирая скорость, плавно поднялась и вошла в верхний воздух. Самолет принял привычный градус и стал набирать высоту, щекоча свой, уже бесколесный живот, воздушными потоками неба, увеличивая трение и ноты звуков. Ближайшее белое облако, похожее на кусок медицинской ваты, приближалось с большой скоростью. Все шло по плану, которого никто не планировал, не писал и не слышал. Просто миллиардер Габриэль ван Дейк, далекий родственник того самого великого Ван Дейка, о котором слышали и читали все образованные люди, вызвал из Франции свою дочь Мону ван Дейк для серьезного разговора. Казалось бы, ничего необычного, папа хочет видеть дочь. Миллионы пап, рано или поздно, хотят видеть своих дочерей на разговор, все совершенно логично и успокаивающе. Салон дорогого воздушного судна был прохладен и уютен. Белая кожа неизвестно кого, простроченная четыре раза красными нитками высочайшего качества, бросалась в глаза сразу. Диваны и кресла белого цвета были непрактичны, но производили впечатление сразу и навсегда. Не каждый человек может сказать, что он летал в частном самолете на белом диване из обработанной кожи, допустим, бегемота или сохранившихся лоскутов давно вымершего мамонта. Это была правда, потому что Мистер Ван Дейк очень любил все натуральное, а не сырец-подделку, выдаваемую за подлинный шедевр. Сидеть задницей на обработанной коже давно умершего мамонта, это ощущение запредельной фантастики, можно сказать дифантастики! Подлокотники дивана и кресел были из комбинаций настоящего ливанского кедра и обработанной слоново-моржовой, а также моржово-слоновой кости. Сплошная ручная работа маститых и талантливых мастеров, умеющих создать уют и произвести впечатление за килограммы денег. Самолет был дорогой игрушкой, вымытой, изысканной, вышедшей из рук специального бюро по дизайну, где работали уникальные головы только в одном направлении, заставляя очень богатых людей много платить за прихоти и причуды, за сдвиги и тщеславие, за больное воображение и внутренний бомбастик!
Мона снова пила шампанское и боролась со страшной скукой. Она закрыла иллюминатор замшевой шторкой и сбросила туфли. Освобожденные стопы ее ног радовались свободе и толстому ковру. Мона пошевелила всеми пальцами ног, согнула большие пальцы, щелкнула одновременно двумя суставами и, улыбнувшись своей внутренней мысли, нажала на кнопку вызова стюардессы.
- Да, Мис! – перед ней быстро возникла Мэгги Прайс с милым улыбающимся лицом, немного нагнувшись вперед, как ее учили на инструктаже. Она была похожа на заводную сахарную куклу, готовую танцевать под чужую дуду, арфу, орган, волынку и даже барабаны…
- Мэгги, Дорогая, разомни мне кончики пальцев моих уставших ног до щелчков! – с улыбкой попросила Мона.
- Да, Мис! – быстро отреагировала стюардесса и присев на коврик взяла в руки ее красивую тонкую стопу. Правая бровь стюардессы немного приподнялась вверх.
Мона сидела в самолете, пила шампанское, шмыркала носом белоснежный порошок и внимательно смотрела на стюардессу, которая разминала ей кончики пальцев ног. Скука в виде лохматой надоедливой химеры уходила прочь. Надев мягкие наушники на уши, она отыскала Битлз «Something» и нажала на пуск, затем она закрыла глаза и совсем позабыла о депрессии. Стюардесса одной рукой продолжала разминать стопу, другой, медленно отодвигала ее юбку все выше и выше, оголяя тело выше колен и добираясь наверх. Мона приоткрыла один глаз и, посмотрев на лицо Мэгги, сделала утвердительный кивок, разрешающий продолжать эротический секс- альпинизм. Самолет набрал нужную высоту и стал на автопилот. Командир Хилл взял с подноса стакан минеральной воды и влил его в свой организм, ощущая пузырьки на краях горла. На конце самого неба, мелькнула едва заметная звезда Авиатор, подтвердив командиру правильный курс. Хилл улыбнулся, два раза моргнул и почесал правый локоть, в который его укусил заблудившийся в самолете комар. Полет проходил нормально, до Будапешта оставалось тридцать семь минут спокойного полета.
   Милош Лазда- обыкновенный врач скорой помощи, тихо спал в машине, возвращаясь с ночного дежурства. Он лежал в центре скорой помощи на носилках, забросив за голову руки, открыв рот и громко похрапывая, как старый, уставший, свиной хряк. Шофер и медсестра сидели в кабине, смеялись от анекдотов и курили ароматные сигареты, разглядывая утренние улицы Будапешта, уже вымытые японскими, автоматическими, машинными мойками, завезенными издалека. Водитель скорой помощи вел машину, курил сигарету, рассказывал анекдоты, переключал радио волны с музыкой и еще упрямо трогал колено медсестры, стараясь медленно продвигаться к ее туловищу, сразу не пугая хозяйку женского тела. Водитель был бывалый виртуоз и знающий свое дело профессионал. Доктор Лазда устал колесить по городу, вправлять разбитые в драках носы, делать уколы в мышцы рук и задницы, нагнетать искусственное дыхание, прыгая на чужих туловищах, мерять давление и рассказывать всем, что жить прекрасна и удивительна и что завтра будет… Доктор не знал, что будет завтра, как и остальные всемирные доктора. Он устал и уже спал очень глубоко, когда в кабине снова зазвонила рация и диспетчер что-то быстро произнесла щелкающим солдафонским языком, не забыв поздороваться по-венгерски: «Ёна подкиванок!» Диспетчер назвала адрес и диагноз уходящего из жизни человека. Шофер быстро убрал руку с колена полузаведенной романтичной медсестры, профессионально развернул машину и, плюнув сиреной в лицо утреннему Будапешту, нырнул в широкий переулок, где двое пьяных дураков мочились на двери старинного дома с колокольчиком на двери.  Отвратительная сирена разбудила Милоша почти сразу.
- Чтоб вас съели шершни! Что там еще, едрена теща? – со злостью спросил он через окошко в скорой помощи, почесывая свой пах сквозь джинсы.
- Сердечный приступ. Тут недалеко. Поможем или нет- это второй вопрос, вызов в эфире зафиксирован и принят - это факт, до конца смены еще тридцать минут. Держись врачик! Через минуту будем на месте. – четко расставил акценты шофер, бывший командир пожарного расчета на пенсии, гордившийся тем, что спас тысячу бледно-розовых свиней, собственноручно открыв горящие двери и потушив свинарник в городке Мезиковэшты во время новогоднего пожара, прогремевшего на всю страну.
- Я чувствую, что наш клиент уже умер. А ты знаешь, когда я чувствую- это уже факт! – закурил сигарету доктор Лазда, высморкавшись в уже несвежий платок неизвестной страны производителя. – Кто бы он ни был проводим его душу в скитания по эфирным полям.
- Дорогой Милош, гребаный Дунай! Ну ехать же все равно надо, умер или нет, фиксируем смерть и смене конец. Порядок есть порядок…, – быстро ответил водитель скорой, - терпение –путь к счастью! – добавил водитель, положив снова руку на голую ногу медсестры, заставив ее немного вздрогнуть и удовлетворительно улыбнуться.
- Ладно, командуй. Только не путай, мы едем не на пожар в Мезиковэшты, а к мертвому человеку, лежащему на земле или в лучшем случае кто-то бросил ему старую подстилку, а может быть, подложил под голову пиджак…, человеку, который плевать уже хотел на удобства своего положения на асфальте. 
Скорая помощь ворвалась во двор частного дома, где в утреннем свете стояло уже пять человек. На земле лежал мужчина, без движения и не дыша, и лет ему было неизвестно сколько.
- Ну вот…, я же сказал, что он уже ушел из нашего мира. Обиделся на народ, родню, государство, зарплату и ушел к чертовой матери на поминки! – с улыбкой отметил Милош и выпрыгнул из машины. Подойдя к лежащему человеку, он ни с кем не поздоровался, притронулся к его горлу, затем взял кисть его руки, прислушался и снова улыбнулся. – Он давно так лежит?
- Уже около десяти минут! – ответила заплаканная женщина с всклокоченными волосами. – Он что уже умер, доктор?
- Этого не знает никто, кроме Господа Бога и меня, его слуги! – ответил Милош Лазда и улыбнулся еще шире.
- Ну, все, звиздец, снова начинается! – почти шепотом сказала медсестра с пластиковым чемоданом в руке, ощутив, как водитель подошел сзади и положил широкую ладонь настоящего пожарника на ее ягодицу номер 2. Она почувствовала тепло со стороны спины, мужское дыхание в районе ушной раковины и ее коленки почему-то стали дрожать и чего-то хотеть.
Доктор присел на корточки над бездыханным телом. Расстегнул ему рубашку на груди и положив ладонь на место, под которым обязательно должно было быть сердце, вытащил из кармана халата современный мобильный телефон и липкую ленту. Он быстро положил телефон в район почему-то неработающего сердца и, оторвав две липучие ленты, закрепил его на волосатой груди пациента. Доктор сделал уровень звука телефона на максимум и, найдя крэйзи песню Оззи Озборна «I don’t wanna stop», нажал на кнопку. Звук вырвался из динамика телефона и стал бить в грудь мертвого человека в ритм барабанщика и слов самого английского мистера Оззи. Все остолбенели от такого развития событий, никто ровным счетом ничего не понимал. Сам доктор Милош встал на ноги в полный рост и стал пританцовывать в такт музыке, внимательно наблюдая за лицом мертвого человека. Через сорок секунд на лице лежачего внезапно открылся рот, произошел мощный засос воздуха в легкие, затем открылись глаза, поднялись руки, и только что мертвый человек стал лежа исполнять телодвижения в такт заводной рок песне. Уже не веселый и танцующий, а очень злой доктор быстро наклонился над воскресшим, одним рывком оторвал телефон с пластырем и волосами от его груди и прыгнул в скорую помощь, имея на лице странную дьявольскую улыбку. Хотя, кто и когда видел, как улыбается дьявол? Никто и никогда…, болтуны!
- Все! Эгэ шегэ дрэ, гребаный Дунай! Едем на базу, хватит спасать мертвых шизоидов- алкашей- наркоманов! Старику Оззи спасибо скажите, это он ему жизнь спас. Рокотерапия, мать вашу, первый курс медицинского университета! Элиг (хватит), я сказал! – крикнул очень громко Лазда, снова лег на носилки в центре, забросил одну руку за голову и закрыл глаза. Он уснул моментально, успев засунуть в рот большой палец, как в детстве, но заранее вымытый в минеральной воде. Уже давно ничему не удивляясь в смены этого диковинного врача, шофер скорой помощи и мягкая молодая медсестра с чемоданом, прыгнули в машину и, быстро выехав на центральную улицу, исчезли за поворотом.
- Мирко! Что это было? – спросила заплаканная женщина. Рассматривая удивленные лица соседей.
- Это приезжал сам знаменитый Милош Лазда! Не иначе это именно он!  – ответил кто-то в стороне. Он гениальный врач и загадочный человек, такой мог родиться только на берегах Дуная в Будапеште, больше нигде. 
- Храни Господь Венгрию с ее докторами и минеральными источниками! – добавил курящий дед с большими волосяными кустами в носу. Лежавший на земле быстро поднялся, почесывая место вырванных на груди волос и рассматривая мир глазами вернувшегося идиота.
- Мама! А у нас есть паленка? – спросил воскресший.
- А как же! Есть сынок, сливовая! Пошли в дом быстрей! – радостно ответила его мама, как все любящие мамы на этой земле.

- Мис! Наш самолет снижается, мы совершим посадку в частном аэропорту города Будапешта, температура воздуха…,- не успел командир Хилл закончить свое объявление в самолете, как в дверь ворвалась Мэгги Прайс с тревожным лицом и блестящими от слюны губами.
- Хилл! Там- мис ей плохо, это передозировка, она пятую дорожку кокаина уже… Хилл нам конец, если она…
- Мэгги! Сделай мне кофе, пожалуйста! – безразличным голосом ответил командир и зевнул во весь рот.
- Что? А..., что…, кофе…, а? – частила стюардесса, поправляя волосяные локоны на голове.
- Ну да, кофе мне сделай, плиз! Два кусочка сахара, сливки, конфетку, так, как я люблю, иди, детка, и накрась свои воспаленные губы помадой, такое впечатление, что ты съела восемь яблок, три клубники или одно, очень сладкое пирожное! – второй пилот обернулся и, взглянув на лицо Мэгги, загадочно скривил губы.
- Я сейчас! А как же…, вот…, она же…? – волновалась страшно взволнованная Мэгги.
- Хочу кофе! – строго сказал капитан и Мэгги удалилась, ощущая странную тревогу внутри печени и дрожа сразу двумя плечами.
- Диспетчер! Диспетчер! Я борт 112, к трапу скорую помощь, пассажиру плохо!
- Вас понял, Борт 112, заходите на посадку, полоса номер 1, ангар номер 1.
- Диспетчер! Вас понял, полоса один, ангар один! Вас понял…
Самолет мягко уперся колесами о бетонные плиты необыкновенной ровности. Где-то в конструкции взвизгнули тормоза, за иллюминаторами замедлилась картинка пробегающих мимо пейзажей и борт 112 с Моной на борту мягко закатился в ангар номер 1. Пока дверь самолета открывалась, с правой стороны к нему подкатила машина скорой помощи. Внутри машины находились веселый водитель, веселая медсестра и очень злой не выспавшийся доктор с сигаретой во рту. Увидев самолет, Милош Лазда быстро затянулся дымом, бросил сигарету на бетонный пол и со злостью придавил ее своим ботинком. Подбежав к белой птице, он взлетел по пяти ступенькам траппа и зайдя в салон, столкнулся лицом к лицу с Мистером Хиллом.
- Где больной? – не поздоровавшись, бесцеремонно и с лицом академика медицинских наук спросил доктор.
- Это женщина, моя хозяйка, она перенюхала кокаин, имя не спрашивайте, не скажу. Я вас попрошу конфиденциальности побольше, она дочь очень и весьма…, – почти шепотом произнес Хилл и положил в карман белого халата восемьсот долларов далекой страны, предварительно показав их глазам Лазды.
- Все будет в лучшем виде, мистер Полковник, когда вы добавите еще двести долларов за мое святое молчание. Я же все понимаю. Информация не должна просочиться в продажную прессу. Вы же знаете, как эти чертовы писаки любят посплетничать о богатых чадах миллионеров. Ужас! Такое напишут, потом стыда не оберешься! – громко перебил его Лазда, повеселев от американской бумаги в кармане и пробежавшись глазами по лежачему на белом диване телу Моны, по обтянутым бедрам Мэгги Прайс и запудренному зеркальцу возле бутылки недопитого шампанского. Он также отметил длину пальцев ее ног, бриллиантовый браслет, серьги, два кольца, растрепанные волосы и белые от порошка ноздри.  – Прошу мне не мешать, я буду делать терапию, время работает против нас, весь экипаж покиньте лайнер корабля и одновременно корабельный лайнер! –Доктор быстро вернулся в скорую помощь, оттолкнул медсестру Елену и, открыв пластмассовый белый ящик с медикаментами, выхватил упаковку одноразового шприца и какую-то ампулу. Таким же образом он вернулся в самолет, предварительно предупредив всех, не мешать терапировать пациентку ради спасения ее личной жизни. На ходу он успел сказать, что она в тяжелейшем состоянии и время идет на секунды. Профессионализм и глаза доктора со следами сочувствия и озабоченности очень понравились капитану Хиллу, Мэгги и второму пилоту молчуну с лицом Плейбоя с безразличными глазами. Милош Лазда нырнул в салон самолета и подошел к едва дышавшей Моне. Быстро перекусив зубами верхнюю часть ампулы, он набрал шприц. Развернув руку Моны, он надавил на запястье и, увидев голубую вену, успешно вошел туда с первого раза. Через пятнадцать секунд лицо лежащей Моны поймало улыбку и грудь стала вздыматься выше. Док потрогал пульс и тоже улыбнулся.
- Ну вот, дорогая, теперь твой кокаин постепенно будет оставлять твой мозг. А пока мы тебя чистим от звездной пыли- можно меня и отблагодарить. Правда же, небесная красавица в бриллиантах? Але-е-о! Ты меня слышишь, крошка? - Доктор воткнул свой нос в копну ее волос и сделал поднебесную затяжку ее запаха, затем с удовлетворенным лицом перевернул Мону на живот, поднял юбку и с удивлением обнаружил, что трусиков там нет. –Ух ты! Так ты ждала меня, фея воздухоплавания? Не ожидал, как приятно, когда тебя ждут в дирижабле всем сердцем и всем остальным атрибутом! Приятно же, черт побери! - Доктор быстро расстегнул пояс брюк и, разглядев на мониторе песню Битлз «Something», воткнул в уши Моны наушники и нажал на кнопку. – Все во имя спасения человеческой жизни. Терапия номер два начинается! – шепнул он себе под нос и схватил руками сразу две женские белоснежные ягодицы. – Сейчас, моя кокаиновая красавица, в тебя полетят миллионы моих парней- астронавтов, но долетит только один и будет осваивать далекую круглую планету. Береги эту планету навсегда! - произнес Доктор и закрыл глаза от совершенно новых чувств, - это мой подарок от Венгерского Министерства Медицинской Помощи богатым наркоманшам, летающим на частных самолетах без билета! Эгэ шеге дрэ! Вперед, ребята, пора выровнять пизанскую башню для следующих поколений туристов! Терапируем все! Хьюстон, у нас нет никаких проблем! Але, Хьюстон! Эй, Хьюстон!
- Да вы не волнуйтесь, капитан! – громко сказала медсестра, завистливо разглядывая волосы, губы, ресницы, грудь и задницу стюардессы. – Наш доктор Лазда профессионал и реанимирует каждую смену по пятнадцать человек. Ваш человек в самолете тоже будет спасен, это к доктору не ходи…, - на плохом английском сказала медсестра.
- Как это «к доктору не ходи»? А зачем же мы вызвали этого доктора? – недоуменно спросил капитан Хилл.
- Вы неправильно меня поняли,- вставила медсестра Елена. – Это такое выражение, означающее, что все надежно и будет хэппи энд!
- Нам очень нужен хэппи энд! – впервые вставил фразу второй пилот, понимая, что если Мона скончается, его сразу же уволят с очень доходной работы, но, остановив свой взгляд на груди медсестры, он немного успокоился как детстве, когда видел голую грудь, полную жирного молока и теплоты. Его детская память о женской груди сопровождала его все двадцать семь лет. Заметив нехороший взгляд второго пилота и ответную улыбку Елены в белом халате, бывший храбрый пожарный и шофер, взял ее за руку и попросил срочно измерить давление в кабине машины. Так прошло почти десять минут. Капитан Хилл тревожно посмотрел на часы и решительно вошел в салон самолета. На белом диване лежала Мона, мирно дыша и улыбаясь, рядом в кресле сидел такой же довольный доктор с бокалом шампанского в руке и с сигаретой во рту. Капитан Хилл открыл свой рот, чтобы задать вполне резонный вопрос.
- Мы успели вовремя! – опередил его Доктор. – Генерал! Вы не представляете, что я только что сделал, я, можно сказать, влил в нее новую жизнь! – с романтическим лицом сказал Лазда, удивляясь романтике его правды! – У нее был сердечный спазм на краю инфаркта, если бы мой укол опоздал на минуту, вас бы разорвали бы ее родители, уволили бы с работы, завели на вас уголовное дело, в котором, купленный родителями- миллионерами дознаватель, доказал бы, что кокаин дали ей вы, вы и никто другой на всем Земном Шаре. Затем, вы бы получили двадцать пять лет за хранение наркотиков, повлекшее смерть их дитя. Ужас и страх оборвали бы ваши мозги, и я бы уже реанимировал вас тоже. В результате моего появления, ваша хозяйка жива и спит под лекарством, когда очнется, будет вам страшно благодарна, а ее папа, с сегодняшнего дня, будет смотреть на вас, как на волшебного секретаря-хранителя Судьбы его дочери и закажет местным слесарям, выточить медаль «За антикокаиновые заслуги!».
- Я вам весьма благодарен, Док, но мне нужна пустая ампула этого лекарства, которое вы ввели Моне, такова инструкция, - озабоченно сказал Хилл, глядя на пустую бутылку «Алатон Базирон» за 4000 долларов.
- Так ее зовут Мона! О, какое красивое имя! – быстро удивился Доктор. – Ампула? Конечно же, вот возьмите, полковник. – Лазда вытащил из кармана пустую ампулу, которую он вскрыл шесть часов назад, а содержимое ввел пьяному спортсмену, спасая ему жизнь у входа в диско- бар.
- У нас в самолете не курят! – не моргая соврал Хилл.
- А я уже бросил курить, и между прочим, навсегда! Вы прямо сейчас меня спасли от никотиновой зависимости. Как вы это сделали, Лейтенант? Спасибо за деньги, которые вы бросили мне в карман! Это не взятка, это была дополнительная мотивация для моих мозгов, чтобы спасти Мис Мону и закрыть информативный выход из моего рта для чертовых газетчиков и грязных раци…папа, мама…, папараци…, гребаный Дунай!
- Мы оба уже забыли об этом! – бросил Хилл, продвигаясь в кабину и доставая телефон из кармана фирменного мундира летчика частной авиации. Через минуту скорая помощь, повизгивая колесами, развернулась и улетела на базу. В машине на носилках лежал доктор Лазда, забросив за голову руки и улыбаясь какой-то эйфорийной улыбкой клоуна. В кармане его халата лежала золотая пудреница грамм на сто, до верху набитая белоснежным кокаином. На крышке пудреницы было написано на латыни «Аla тoia pinutas fertilius nulla tobis krass verlika bar» и одна звездочка с бриллиантом внутри. Доктор понятия не имел, что это значит, он думал о тех процессах, которые именно сейчас происходили в далеком животе мадам Моны. Скорая помощь ехала медленно, убаюкивая доктора. До базы было минут пятнадцать езды, Милош быстро уснул, освобождая мозг от напряжения, а в кабине машины медсестра Елена, закрыв глаза, улыбалась своим мыслям. Бывший пожарник и водитель скорой помощи крутил радиодиапазон, выискивая медленный блюз, курил новую сигарету, крепко держал руль, молчал и трогал уже верхнюю часть двух ног романтической медсестры. Машина повернула в тихий переулок города Будапешта и медленно остановилась. Милош Лазда храпел, как все тот же старый свиной хряк, улетев в иные миры прозрачных снов, туда, где собираются уставшие души миллионов ночных дежурств, делятся видениями и курят очень сонные сигареты.

- Мистер Ван Дэйк! Доброе утро! Извините за беспокойство! Извините, что прерываю ваш завтрак! Я хотел вам доложить, что…
- Мистер Хилл! Прекратите заполнять эфир всякой чушью! - послышался злой ответ в трубке. – Я еще не выжил из ума и прекрасно понимаю, если мне звоните вы, то самолет уже в Будапеште, а на борту моя дочь Мона. С логикой у меня все в порядке со времен первой добычи алмазов в ЮАР. Действуйте по инструкции. Я жду Мону у себя в загородной резиденции.
- Мистер Ван Дейк! Я обязан вам доложить, что…
- Что? Она опять нажралась кокаина? Черт бы вас всех побрал…! Отвечай! – крикнул старик.
- Вы совершенно правы, – спокойно ответил капитан Хилл, - затем ей стало плохо и я вызвал скорую помощь уже при посадке самолета. Они приехали очень быстро…
- Не томи, Хилл, имей совесть! – буркнул старик.
- Врач сделал ей укол, ампула этого лекарства у меня в кармане. Сэр! Я действовал по инструкции! Она жива и спит на диване в самолете, как только проснется- я ее отправлю к вам на лимузине.
- Вы молодец, Мистер Хилл! Так поступайте и дальше! А меня, старика, простите. Я очень не люблю утренний кофе вперемежку с плохими новостями. Отправляйте Мону ко мне, я жду. Да …, вот еще что…, спасибо Хилл, я всегда вам верю! – в трубке послышалась тишина и полная пустота голого эфира.
  Старый Ван Дейк сидел в кресле огромного кабинета, где с самого утра по его распоряжению зажигали тлеющие палочки из Непала. Запах был божественным, выворачивая на изнанку все стандартные, с детства знакомые запахи. Описать торжество, создающее впечатление от этих тлеющих палочек, было невозможно. Это был запах адреналина, здоровья, чистоты и фантастических видений. Старый вьетнамец Нгуен По Сог так сортировал разные запахи, что весь дом пах божественной, непонятной обычному носу симфонией. Он знал, что европейцы понятия не имеют, как сортировать запахи, они жгут любые палочки для того, чтобы просто жечь и нюхать. Старик любил сидеть утром в кабинете, пить чашку отменного кофе и нюхать этот инопланетный сортированный воздухом дух. Но запах запахом, а с каждым днем здоровье было все хуже и хуже, несмотря на минеральные источники Сечени Фёрдэ в Будапеште, в пригородах и вообще, по всей Венгрии. Его возраст в 85 лет, это был уже рубеж давнего старения организма, который не перепрыгивают, а переползают те, кто всю жизнь сидел в кресле и отвечал на звонки, не делал зарядку, мало двигался, курил, пил черный алкоголь и не имел умиротворения в душе. Он боялся, что умрет раньше, чем увидит своих внуков, которые должны были появиться еще двадцать лет назад. Он знал о дочери все: ее постоянные разгулы по странам Европы, казино, любовные интриги с негодяями альфонсного вида, проклятый колумбийский кокаин и заезды в Амстердам в поисках других сомнительных развлечений. Он хотел внуков, чтобы правильно написать завещание, он боялся, что Мона прокутит все, что он заработал за долгую и весьма тревожную жизнь.


Уважаемый читатель! Продолжение на авторском сайте.