Подводная эпопея 1-я часть книги Ближний космос

Подводная эпопея: 1-я часть книги «Евгений Солнечный (Помыткин)
«БЛИЖНИЙ КОСМОС»
Это автобиографическая повесть, рассказывающая о становлении личности автора в различные периоды его жизни. Голодное военное детство, развод родителей, частые переезды и смена школ (восемь раз за десять лет учебы). Военное училище и вся жизнь, связанная с морем и, особенно с его подводным миром. Один раз, посмотрев на него через стекло, был порабощен его красотой на всю оставшуюся жизнь Возможно, любовь к его стихии позволила вступить в такое же близкое общение и с другими стихиями Природы, о чем рассказывается в третьей части книги. По сути, каждая часть представляет собой отдельную книгу, и писали их, как бы разные личности, совершенно непохожие друг на друга. Поэтому и двойная фамилия. Все это потому, что автор вторую половину своей жизни посвятил самосовершенствованию и стал другим. А каким, судить его читателям. Первоначальным замыслом было, рассказать о зарождении подводного спорта в нашей стране, у истоков которого и оказался автор. Отсюда и название книги «Ближний космос», т.к. под водой, акваланги, уравновешенный грузами, испытывает такую же невесомость, как  и космонавт. Выпуск книги планировалось приурочить к 50-и летию со дня проведения первых всесоюзных соревнований по подводному спорту в 1958 году.
           Книга посвящается мужественным покорителям подводного космоса.
                СОДЕРЖАНИЕ
                Часть первая
                ПОДВОДНАЯ ЭПОПЕЯ
Глава первая: Первые чемпионы. Командующий флотом. Подводная лодка «Комсомолец». Немец и краснофлотец. Дублер-каскадер. Знакомство с Анастасией Вертинской.
Глава вторая: Забрали из больницы умирать. Трус. Крещение огнем и кладбищем. Как меня учили плавать. Шестилетний политинформатор – поклонник Стеньки Разина. «Филиппок». Мальчик из Уржума. Парта С.М. Кирова. Сухари из картошки и леденцы из сахара.
Глава третья: Жак Кусто – родоначальник эпопеи покорения ближнего космоса. Я – один из пионеров развития подводного спорта в Союзе. Первый тренер  - водолаз с линкора «Новороссийск». Первые жертвы экстремального спорта. Первые соревнования первой сборной Черноморского флота.
Глава четвертая: Вторые соревнования сборной Черноморского флота в Севастополе. Мент – Севастопольский народный герой. Неожиданная находка на дне бухты Омега. Черноморский матрос – чемпион Вооруженных сил СССР. Неудачный вояж на первенство Союза в г. Сухуми. Три детских страсти: к оружию, рыбалке и коллекционированию яиц. Встреча с «лесовиком».
Глава пятая: Суд чести. Увольнение в запас и переезд в Ленинград. Неудачное выступление на первенстве Ленинграда и возвращение в Севастополь. Удачное выступление на первенство Украины и неудачное на Союзе.
Глава шестая: Окончательное решение остаться в Севастополе. Есть норматив мастера спорта! Последние соревнования на первенство вооруженных сил. Бракосочетание в Ленинградском дворце. Прощай голубое детство, последние школьные годы. Школьный клоун «Химик» стал академиком. Счастливое число тринадцать. Две галочки на рукаве и три на шее.
Глава седьмая: Край непуганых рыб. Новое увлечение – подводная охота. Скат-лиса подарил мне первое место. Курящие бычки. Конкурс в училище – 18 человек на место. Уснул под плакатом «Воин – будь бдителен!» Первая морская практика и первый шторм. Чудо – человек. Знакомство с будущей женой. Первая швартовка. Прыжок с мачты. Угорел на гауптвахте. Три коменданта гарнизонов по фамилии Голубь.
                Часть вторая
                НАДВОДНАЯ ОДИССЕЯ
Глава первая: Рождение дочери. Трудоустройство в управление океанического рыболовства. Первая должность - четвертый штурман на МРТ «Ореанда». Поход в Атлантику на теплоходе «Литва». Встреча с океаном. Первый заход в порт Касабланка. Летучие рыбы. Переход экватора – праздник Нептуна. Прибытие на промысел.
Глава вторая: Первая вахта. Первый трал. Поломка, идем на ремонт в порт Дакар. Первые определения места по Солнцу и по звездам. Первая встреча с дельфинами. Первое самостоятельное управление катером. Увольнение в Дакар и на остров Горе. Встреча Нового Года.
Глава третья: Новый 1967-й год. Подводная экскурсия вокруг острова Горе. Встреча с чудо-рыбой и любовь с первого взгляда. Лов мурен на берегу. Лов тунца на удочку. Первая встреча с акулами.
Глава четвертая: Подтверждение моей идеи: Использование аквалангов для подводных работ в экстремальных условиях открытого океана». Схватка с акулами «молот». Промысел тунца. Мой личный рекорд – 31 тунец за три часа. Первая самостоятельная постановка трала. Переход в новый район. Три трала по 15 тонн. Первая подвахта в рыбцехе.
Глава пятая: Должностное преступление капитана. Лов луфаря на удочку. Два траурных дня подряд. Постоянная работа в рыбцехе. Рыба лучше ловится в шторм. Пойманную рыбу выбрасываем за борт. Гибель космонавта Комарова. Конец промысла. Заход за покупками в Гибралтар. Испорченный праздник.
Глава шестая: 2-й рейс – СРТМ «Эстафета Октября». В Красное море за ракушками и кораллами для выставки ЭКСПО – 68. Порт Палермо в Сицилии – родина мафии и подводных диверсантов. Руками поймал осьминога. Первое погружение по средине Средиземного моря.
Глава седьмая: Ярусный лов тунцов и акул. Есть – первая акула! Тунец – «морская курица». Лов акул на удочку. У акул имеются запасные зубы. Есть рекорд – 50 тунцов за один подъем. Размотка активного руля на «Красном луче». Мое рацпредложение вторично внедряется на практике. Переход домой на «Красном луче» и третья работа под водой.
Глава восьмая: 3-й рейс – РТМ-С «Передовик». Первое траление. Очередной переход экватора. Остров Святой Елены. Банка Вальдивия. Операция в шторм. Смена власти. Встреча с братом. Мой рекордный трал – 20т. «Непрошенный гость» - морской лев. Дельфиний цирк. Заходы в Дакар, Лас-Пальмас, Александрию, Севастополь.
Глава девятая: 4-й рейс в Атлантику на СРТМ-1255. В каюту залетела летучая рыба. Опять Дакар и остров Горе. Переход экватора вплавь. Безбилетный пассажир – альбатрос. Лов сайры на свет. Встреча с белогварднйцами в Монтевидео. Забытый в Лас-Пальиасе, ковер нашел хозяина. «С чего начинается Родина?»
Глава десятая: 5-й рейс в Атлантику на тр «61 коммунар». «Собачья» вахта. Заход в Испанию. Неудачный участник боевых действий – на рейде Александрии. Кулачный бой по защите социалистической собственности. Воришка – близнец. Арабский «вояка». Домой – через порт Ильичевск.
Глава одиннадцатая: Первый рейс в Индийский океан на тр «Бастион». Послевоенная картина в Суецком канале. Виды Венеции. Нашлась пропавшая Черноморская скумбрия. Миллионная цена за грибы. Новый, но несостоявшийся рейс в Индийский океан. Седьмой и восьмой рейсы в Атлантику на разных судах, в качестве инженера по научной организации труда. Интересная, творческая работа. Рацпредложения по повышению производительности труда. Педагогическая деятельность по воспитанию будущих моряков. Дед в 47 лет.
                Часть третья
                ПУТЕШЕСТВИЕ В СОЗНАНИИ
Глава первая: Пробуждение сознания. Парадоксы мышления. «Слишком хорошо, тоже не хорошо, все в меру». Я – учитель. Ученики проверяют меня на «вшивость». Приемы завоевания авторитета. Четыре типа доверия. Применение новой педагогики: «захочу-узнаю-сумею». Войны с проверяющими. Класс отличников. Кого мы все обманываем? Дамоклов меч программы. Методы психогигиены. Вязание узлов развивает интеллект.
Глава вторая: Взаимоотношения с коллегами: друзья и враги. Месть проигнорированной женщины. Как я воришку-директора «съел». Неизлечимая болезнь и потенциальная инвалидность. Крещение в 40 лет. Церковный «сексот». Увольнение и восстановление, благодаря ученикам.
Глава третья: Эзотерика – наука о непознанном. Чудеса – это непознанная реальность. Ури Геллер – у истоков развала СССР. Бог – это космическое сознание. Религиозное представление Бога, как личности, тормозит эволюцию. Чудеса вокруг меня и во мне. Я – укротитель ветра и дождя. Бог – великий шутник. Сознание Христа. Краткие мысли о воспитании. Любовь и мудрость.
Глава четвертая: Перестройка и развал Союза. Инопланетяне инициируют творческие способности. Убийцы мыслью ходят среди нас. Мой дар предвидения. Солнце, воздух и Земля – мои лучшие друзья. Ложь даже компьютер не выдерживает. Высшие силы защищают тех, кто на них работает. Соблазны деньгами и славой. Новая планетарная идея и препятствия на ее пути.
               




Часть первая:
ПОДВОДНАЯ ЭПОПЕЯ.
Глава первая:
Первые чемпионы. Командующий флотом. Подводная лодка «Комсомолец». Немец и краснофлотец. Дублер. Знакомство с Анастасией Вертинской.
Лето 59-го, южный берег Севастополя, Голубая бухта. Идет съемка подводных кадров, первых в Союзе, известного сейчас фильма «Человек - амфибия». Кто играл главных героев, сейчас знают все. Это - Владимир Коренев и Анастасия Вертинская. А вот кто их дублировал под водой? Судьба распорядилась так, что я оказался среди них. Узнав об этом, мой новый друг, врач и мемуарист Владимир Николаевич Косорецкий, у которого я находился в гостях, приехав в Белую Глину Краснодарского края из Севастополя, к своей сестре, буквально заставил меня поделиться историей моей подводной эпопеи. Поэтому, 8-го февраля 2007 года я и приступил к своим воспоминаниям. Во что это выльется, пока еще не представляю. Но поскольку я стоял у истоков зарождения подводного спорта, являясь одним из пионеров и одним из первых мастеров спорта СССР по подводному плаванию, то мог бы рассказать много интересного, связанного с этими событиями, тем более что близится юбилейная дата – 50 лет со времени проведения первых всесоюзных соревнований по подводному спорту.
Первые всесоюзные соревнования по подводному спорту состоялись в Крыму, в местечке Карабах, в 1958-м году. Первые чемпионы - москвичи: Рем Стукалов и Елена Воронкова. Она-то и дублировала потом Анастасию Вертинскую под водой. Мне, конечно, очень тогда хотелось тоже принять участие в соревнованиях, но, врать не буду, не удалось, по одной простой причине. Наша команда, к тому времени, еще находилась в стадии формирования. Да и я, молодой лейтенант, выпускник Каспийского высшего военно-морского училища, был больше занят службой, осваивая вверенную мне должность помощника командира ПДК – 38, приписанному, кстати, к водолазному отряду.
Пользуясь случаем, хочу поведать читателям, что «от звонка - до звонка», четыре года, бок о бок за одной партой, просидел в училище, с будущим героем Советского Союза, покорителем Северного Полюса подо льдом, командиром соединения атомных подводных лодок, а в последствии, командующим Черноморским флотом, времен раздела Союза, адмиралом Эдуардом Балтиным. И чтобы о нем сейчас ни говорили, для меня он всегда был и остается порядочным человеком, хотя и в меру честолюбивым. Я помню, как мы познакомились на Варшавском вокзале, в Питере, когда ехали поступать в училище. И он уже тогда, с твердостью в голосе, заявил: «Я буду адмиралом!» Вспомнил о его пророчестве, когда он объявился в Севастополе, в качестве командующего флотом. Я же, считая, что ему в то нелегкое время было не до меня, не дал ему знать о своей мелкой особе.
В 60-м, с помощью Никиты Хрущева, сократившего на 1200000 вооруженные силы, я стал гражданским человеком. Хотя буквально через полгода, я тоже оказался на экспериментальной подводной лодке. После демобилизации я уехал в Ленинград, где устроился в закрытый научно-исследовательский институт, так называемый раньше почтовый ящик № 560, в котором разрабатывали ракетные установки, для стрельбы из подводного положения. Ставили их на обычных, дизельных лодках, в Балаклаве, под Севастополем. Там построили специальную штольню, в которую подлодки могли заходить, не всплывая. Это был целый завод, с доком, для их ремонта. Меня постоянно посылали туда в командировку. И я был не против, т.к. в Севастополе жила моя будущая жена. А потом все круто изменилось. Мне предложили ехать в Североморск, на атомную подводную лодку, хотя и с тройным окладом. Но меня это не прельстило. Я хотел отшутиться: «У меня еще детей нет», - намекая на радиацию. Но шутку не поняли и меня уволили «по собственному желанию»... начальника. Но, как говорится, «все, что ни делается, все к лучшему». В данном случае для меня. Как стало потом известно, меня посылали на печально известную подводную лодку «Комсомолец», затонувшую, по неизвестной причине и до сих пор не поднятую, на которой, кроме экипажа, погибли 18 научных сотрудников нашего института.
Да, но вернемся к «нашим баранам». В Севастополе часто снимались фильмы и его жителей приглашали принимать участие в массовках, как они говорили, в качестве статистов. Даже платили за это... З рубля. Деньги, даже по тем временам, мизерные, причем независимо от затраченного времени. И хорошо, если это час-два в толпе постоять, поглазеть. А вот я, один раз, попал впросак. На съемках фильма «Трое суток после бессмертия», мы, от зари до зари, бегали по степи, под палящим, летним солнцем, играя в войну. А я, к тому же, в форме немецкого солдата, с каской, на два размера больше и тяжелым немецким пулеметом на плече. Кроме кровавых мозолей на обоих плечах, я за эти несчастные три рубля, еще и заработал травму носа. Каска постоянно сваливалась мне на лицо, когда ложился стрелять. На другой день игралась сцена эвакуации раненых на шлюпках. Меня, как настоящего раненого, забинтовали, как мумию. Когда потом смотрели кино, друзья спрашивали меня: «Ну и где ты?», - на что я отвечал: «Вот тот немец, с каской на морде, стреляющий из пулемета, и краснофлотец, больше всех замотанный бинтами (с десяток пакетов ушло)». - «А...», - разочарованно усмехались они.
Зато, много позже, когда я уже был старшим помощником капитана учебного судна «Руслан» и непосредственно на нашем судне снимали фильм «Посейдон спешит на помощь», а я их обеспечивал, мне, «по блату», выделили маленькую роль водолаза, хотя и без слов, но крупным планом. Сценка: водолазы на палубе слушают, как артист, играющий боцмана, поет, аккомпанируя себе на гитаре. Я уже сейчас не помню его фамилию. Он, еще в детстве, играл беспризорника, по кличке «Мамочка» в «Республике Шкид». А вспомнил, Кавалеров его фамилия.
Тогда я познакомился со многими известными артистами. В первом фильме - с Заманским, а во втором - с самим Жженовым. Когда он не был занят, то любил половить рыбку на удочку. Вот в это время к нему можно было «подгрести». Он был очень интересный собеседник, Но как только заходила речь о его пребывании в «местах не столь отдаленных», он тут же надолго замолкал. В одной из главных ролей был задействован бесшабашный красавец Каморный - любитель погулять и выпить. Они с Кавалеровым, по вечерам, еще «подрабатывали» в ресторанах — пели частушки, «кося под Шурова и Рыкунина». Каморный хорошо играл на маленькой, многоугольной гармошке, а Кавалеров - на гитаре. Когда Жженов прилетал, в выходные дни, на съемки, их долго «вылавливали» по всем ресторанам. Благо, что их в те времена было не слишком много.
Судьба Каморного, как впоследствии стало известно, оказалась печальной. Он, получив квартиру в Москве, решил отпраздновать новоселье, которое было таким шумным, что соседи вызвали милицию. Каморный, вспыльчивый по натуре, не стерпел грубого с ним обращения милиционера и кинулся на него с ножом. Тот дал предупредительный выстрел в воздух, но пуля, срикошетив, каким-то фатальным образом, попала в Каморного. Рана оказалась смертельной. Такова официальная версия. Милиционер действовал по закону, и уголовное дело даже не возбуждалось.
На улицах Севастополя часто можно было увидеть знаменитостей. Однажды я наблюдал картину, как дети, увидев Филиппова, смеялись, показывая на него пальцем. Он тут же от них убежал. Действительно, кто помнит этого комика, подтвердят, что зрители, от одного его появления на экране, уже начинали смеяться. Да, что там дети, моя жена, увидев Гусева, своего любимого артиста, так закричала: «Смотри, Гусев», - что он оглянулся и покрутил пальцем у виска.
Опять я уклонился от основного фильма, ради которого и начал эти записи. Итак, на этот раз, в Севастополь прибыла съемочная группа фильма «Человек - амфибия, во главе с молодым тогда новатором - режиссером Эдуардом Розовским. Он рискнул на то, что до него еще никто не делал - на подводные съемки. Все оборудование - водонепроницаемые прожектора, боксы для кинокамер и пр. пришлось им делать самим. Место для подводных съемок выбрали в Голубой бухте (Сейчас она стала Желтой - в нее вывели городскую канализацию). Там была самая прозрачная вода, с видимостью более десятка метров. За остальным оборудованием - ластами, масками и аквалангами, а, главным образом, за обеспечением людьми, дирекция фильма обратилась, через командование Черноморского флота, к нам — подводникам. В наши функции входило подводное освещение съемок - работа на прожекторах.
На роль дублеров основных героев - Гутиэре и Ихтиандра, были назначены первые знаменитости, первых соревнований по подводному спорту. Это была, как я уже сказал, москвичка Елена Воронкова и чемпион Ленинграда - Анатолий Иванов. Я его знал и до и после съемок. Впоследствии, часто вместе выступали на соревнованиях. А однажды в Москве, на первенстве военно-морского флота (Он выступал за Ленинградскую военно-морскую базу, а я - за Черноморский флот), попали в сборную ВМФ и были оставлены на сборы, готовиться к первенству вооруженных сил. И мы жили с ним вдвоем, в гостиничном номере. Парень он был, в общем, неплохой, но как мне тогда казалось, немного зазнавался: «Меня девочки на улице узнают, говоря, смотри, этот парень играл в фильме «Человек-амфибия» - Ихтиандра». Кто там мог его узнавать, если он был в маске, а снимал маску уже основной актер - Коренев. Это так же, как не узнавали меня, в каске и бинтах.
Читатели, конечно, помнят, что в подводных сценах был короткое время задействован еще один персонаж. Это отец Гутиэре. По сценарию, он должен был, с помощью сети, поймать Ихтиандра в тот момент, когда он будет выплывать из грота. Старик этот должен быть худым и жилистым. Ассистент режиссера нас всех осмотрел в голом виде и выбрал на роль его дублера Тонконогова, одного из членов нашей команды и меня. И мы, по очереди, участвовали, в разных дублях, в съемках. Мы с ним, телом были, как два близнеца. И потом, глядя фильм, долго спорили, чей дубль попал в окончательный вариант. В нашу с ним задачу входило передвигаться по грунту, неся сетку на плече, к подводному гроту, закрытому металлической решеткой, как калиткой. Через каждые пять метров, на грунте, лежал акваланг, из которого можно было подышать. Разумеется, в это время кинокамера не работала. Чтобы тело не всплывало, в галоши были вложены свинцовые стельки.
Кормили нас по водолазному пайку, в который входили сгущенка, печение, колбаса и даже сыр. В команде нашей были, в основном, матросы срочной службы и все эти деликатесы были для них неожиданным праздником. Кроме того, еще получали по десять рублей. А однажды у нас на базе оказалась сама Анастасия Вертинская - совсем еще юная в то время, 17-и, или даже 16 лет. Вот такой цыпленок попал в двойное окружение молодых, здоровых, на три года лишенных женского общества, самцов, вожделенно пытающихся вживую потрогать настоящую актрису. Не знаю, что бы было, если бы не сопровождающая ее, мужеподобная, рыжая дама, с сигаретой во рту. Сначала она, прокуренным, хриплым голосом, тщетно взывала к ней самой: «Настя, иди сюда!» Но матросы цепко держали ее за руки и не думали так легко, добровольно отпускать. Тогда этот «цербер в юбке» смело пошел на штурм толпы и, всех, растолкав, освободил юную пленницу.
Глава вторая:
Забрали из больницы умирать. Трус. Крещение огнем и кладбищем. Как меня «учили» плавать. Шестилетний политинформатор - поклонник Стеньки Разина. «Филиппок». Мальчик из Уржума. Парта С.М.Кирова. Сухари из картошки и леденцы из сахара.
Я не люблю говорить, а тем более писать о себе, считая, что мемуары пишут только великие люди, но мой друг настоял, утверждая, что писать должен каждый, у кого есть, что интересного поведать. А у меня есть, что рассказать, более того, со мной случались вещи невероятные, в которые не каждый и поверит. И это также является причиной, по которой я не хотел много распространяться, опасаясь обвинения, в лучшем случае, в фантазерстве, в худшем - во лжи. Но раз начал, то остается, как в этих случаях говорится, предупредить: «Хотите, верьте, хотите, нет».
Итак, немного автобиографических данных. Родился я в ночь с 21-го на 22-е мая 1936года, в деревне Горбышево, Лебяжского р-на, Кировской области, в семье служащих. Отец - офицер, механик по самолетам, мать - педагог дошкольного воспитания. Дедушка и бабушка - колхозники. А вот прадед, погиб во время восстания матросов на броненосце «Потемкин». Дед тоже, кстати, служил на флоте в Севастополе. Может поэтому, когда меня потом спрашивали: «Кем ты будешь?», - я не задумываясь, отвечал: «Моряком!», - хотя морем, вокруг, и не пахло. Несмотря на то, что родился крупным мальчиком, без малого пять кг, в экологически чистой местности и года полтора сосал грудь, я, все же, оказался очень болезненным. Не было, кажется, ни одной болезни, которой бы я не переболел. Особенно запомнилось даже мне, хотя было всего три года, это воспаление легких. ( До сих пор, при каждом ФЛЮ, меня спрашивают врачи: «А что это у вас за подозрительная спайка на верхушке легкого?»). Температура постоянно держалась за 40 градусов. Меня всего искололи. Даже, будучи без сознания, в бреду кричал: «Уходи иголка!» Бабушка по отцу, которая жила в г. Уржуме и работала санитаркой в больнице, в которой я лежал, не отходила от моей постели. А когда врачи, перебрав все способы лечения, отказались от меня и предложили забрать из больницы, чтобы не умножать смертную статистику, бабушка взяла меня домой.
Все же, я, чудом, выжил. Но, ослабленный болезнями, энергопотенциал, отразился на характере. Появился своеобразный комплекс неполноценности, выражавшийся в крайней застенчивости и, как мне тогда казалось, даже в трусости. С другой стороны, как свойственно всем ущербным людям, борющимся за выживание, у меня появились упорство и настойчивость в преодолении трудностей, которые способствовали, в дальнейшем, выработке ценнейшего, человеческого качества - силы воли. Это выражалось, например, в таких парадоксах: Считая себя трусом, я самоутверждался, спускаясь на лыжах с самых высоких и крутых гор, или прыгал в воду с самой большой высоты, что давало повод выглядеть храбрецом, перед сверстниками. Я тогда, естественно, не мог знать, что страх - это естественное чувство. Более того, это важнейший, природный инстинкт самосохранения вида. И не бывает ни одного нормального человека, который бы ничего не боялся. А тогда, в 6 - 7-летнем возрасте, доходило до таких психовывихов: Когда узнали из газет, что партизанку Зою Космодемьянскую немцы пытали огнем, я тоже решил испытать себя подобным образом, держа руку над свечкой. Выдержу ли я пытки, не предам ли Родину? А когда моя тетя усомнилась в героизме Зои: «Что она такого сделала? Пыталась поджечь сарай с лошадьми. Или не выдала, где находится Сталин, ответив: «На своем посту!» А она знала, где этот пост?», - то я ее возненавидел, выступив, как настоящий, взрослый патриот, в защиту национальной героини.  А еще я боялся  темноты. Однажды, мать куда-то ушла и мы, поздно вечером, сидели, вдвоем с младшим братом, без света. Мы жили в деревне и электричества тогда у нас еще не было. И как я ни старался не выдать свое волнение, но, видимо, брат подсознательно почувствовал его и начал меня успокаивать: «Не бойся Женя, мама скоро придет». И когда представилась возможность, я опять испытал себя... ночным походом на кладбище.
Как - то так получалось, что друзья у меня все были на несколько лет, старше меня, видимо, чувствовали мою серьезность и взрослость. В пять лет, я уже научился читать, плавать, мастерить и кататься на коньках и лыжах. И всему этому, кроме чтения, я обязан своим друзьям. Правда, не обходилось и без обид. Как, например, меня учили плавать. Вывезли на лодке, на середину реки и скинули в воду, а сами, не оглядываясь, уплыли, да еще и хохотали, глядя, как я, пуская пузыри, выкарабкиваюсь на берег. Тогда я бросился на них с кулаками, считая такой варварский метод обучения непедагогичным. Теперь же вижу, что это был заложен еще один кирпичик в мой характер, укрепляющий борьбу за живучесть и справедливость. Сейчас я усовершенствовал этот метод обучения плаванию, начинанием с преодоления страха перед водой. Я учил свою дочь, внучку и правнучку, начиная не с плавания, а с ныряния, причем с открытыми глазами, с последующим, естественным всплыванием, не поднимая головы. Это дает прочувствовать, что ты легче воды и не сможешь утонуть, даже, если бы и захотел.
Научили меня, также, владеть топором, рубанком, стамеской, ну и, конечно, ножом. С помощью этих инструментов, я, под их руководством, сам делал себе лыжи и коньки. А еще научился плести лапти из лыка - ивовой коры и даже ходил в них. В лаптях легче ходить, чем в любой обуви, ноги дышат. Но даже в лаптях, пройдя 40 км, от деревни до Уржума, будучи восьмилетним пареньком, я три дня не мог стать на ноги. Я не смогу сейчас рассказать на словах, как плести лапти, но вот, как делали коньки и лыжи, попробую. С коньками, конечно, было намного легче. Выпиливалась березовая чурочка, длиной по размеру ноги. Затесывалась топором, со скосом в одну сторону и закруглением спереди. Если посмотреть сбоку, то будет похоже на лодочку, а если в торец, то на усеченную пирамидку, сужавшуюся к низу. По бокам высверливали два отверстия для крепежных веревок, которые закручивали при одевании палочками на валенках. На нижнюю, узкую поверхность конька набивалась металлическая полоска, и конек был готов. С лыжами дело было посложнее. Сначала надо было выбрать ровную без сучков, древесину. Наиболее, для этой цели, подходила осина, Она, к тому же, и гнется лучше. С загибом носка была самая морока. Это делалось постепенно, чтобы не сломать. Иначе, весь предыдущий труд пойдет насмарку. Для того чтобы дерево лучше гнулось, его требовалось распарить в кипятке. А тогда, напомню, не было, не только газа, но и электричества, только костер. Лыжи были похожи на современные, поэтому описывать их не буду. Не буду, также, рассказывать, сколько раз проваливался на неокрепшем льду, спеша начать зимний сезон катания на коньках, не дожидаясь, пока он надежно замерзнет. Но ни разу не заболевал по этой причине. Видимо, я больше подвергался инфекции, чем холоду.
Как я уже сказал, читать я научился в пять лет... по газетам, самостоятельно. Буквы, конечно, мне показали взрослые. В это время, как раз, началась Великая отечественная война. Радио в деревне не было, и все новости узнавали из газет. Но и читать, тоже, мало кто умел, и некоторые старики, жившие по соседству, приходили к нам, как сельским интеллигентам. Иногда, когда матери дома не было, я ее заменял. Разговор строился примерно так: «Ну, что Жень, почитай, что там, на фронте делается». - «А вы мне споете про Стеньку Разина?» (уже тогда меня тянуло к свободе) - «Ну, дорогой, мы на трезвую голову не поем. Принеси кумышки (самогонки) четверть, тогда может, что и получится». - «Так мне ж бабка не даст». - «А ты ее не спрашивай. Ты ведь знаешь, где  бутыль стоит». Торг состоялся, и обе стороны были удовлетворены.
Зачастую, я даже и не читал, а рассказывал, что было намного быстрее, Память у меня тогда была можно сказать феноменальная. Когда я начал учиться, то стихотворения запоминал с одного раза. Это потом, когда мне было уже лет четырнадцать, у меня, ни с того, ни с чего, переболела голова, и я стал тугодумом. Но опять же, сейчас я понял, что это пошло мне только на пользу. (Гениями становятся те, у кого один процент природного таланта и 99% пота). После этого, я даже формулу не мог запомнить и выводил ее заново. Учитель математики давал мне полдоски и не торопил меня, если я чуть ли не целый урок был этим занят. Несмотря на такие мои странности, ставил мне пятерки, Для него, главное, чтобы было правильно. С той поры, чтобы что-нибудь запомнить, мне нужно было хорошо это понять.
Самым близким моим другом был сосед - Толька Верин. Если в деревне было несколько ребят с одинаковым именем, то добавлялось вроде отчества, только по матери, чтобы не путаться. Например, другого моего друга звали - Колька Манин. К тому времени, как мне исполнилось семь лет, Толька Верин  ходил в 4-й класс. А я уже очень хотел учиться, но меня не брали. В то время учиться начинали с 8-и лет. И вот однажды, после долгих просьб, мой друг тайно, провел меня в свой класс. Шел урок арифметики. Учительница задала какую-то задачку, которую никто не мог решить. И тогда какой-то бес толкнул меня поднять руку. Учительница была в очках и, видимо, плохо видела, только поднятую руку, и сказала: «Ну, отвечай», - и я успел правильно ответить. Тут она может по голосу, догадалась, что это не ее ученик и, обращаясь к своим, недовольно пробурчала: «Вам не стыдно, перед этим маленьким мальчиком, который еще даже не учится?» А потом уже мне ласково сказала: «Я бы, с удовольствием, поменяла кого-нибудь из этих оболтусов на тебя, но не могу. Так что извини, придется тебе, на время, до будущего года, покинуть школу». Вот так, вместо пятерки, о которой я мечтал, меня впервые выгнали из класса. Потом, когда прочитал рассказ Л.Н.Толстого «Филиппок», я вспомнил аналогичный случай со мной. Возможно, он тоже с себя писал.
Хочется немного рассказать о моей трудовой деятельности в это период. Поскольку во время войны мужиков в колхозе нехватало, никто не препятствовал мне освоить почти все виды деятельности. Я научился косить и жать, садить и копать картошку, пилить и колоть дрова. Но особенно мне нравилось работать на лошадях. Я научился их запрягать и распрягать, возить на них сено и навоз, купать их в речке, а вечером гнать в ночное и всю ночь сидеть у костра и печь картошку. Романтика! Мне никто не запрещал, но никто, самое главное, и не заставлял. Никто за мной не надзирал, потому, как некогда было. Я был предоставлен самому себе и уже тогда понял, что истинное счастье в свободе, несмотря на то, что жили впроголодь. Поэтому я всю жизнь люблю работать.
И еще об одном феномене не могу не рассказать. Сейчас много лжи выливают про советское время, особенно о колхозах. Что и жили впроголодь и без паспортов, как рабы. Да это так. Но вот не смотря на все трудности военного лихолетья, я собственными глазами видел, как женщины на работу, а, главное, после долгой, тяжелой работы, шли с песней. Они шутили и смеялись. Где сейчас вы увидите, у взрослых людей, смех на улице, не говоря уже о пении, разве что когда выпьют, да и то редко.
В школу, в первый класс, меня повели пешком, за 40км, в город Уржум, к бабушке. Так я стал «Мальчиком из Уржума». Книга есть такая о Сергее Мироновиче Кирове - первом секретаре Ленинградского обкома ВКП (б), которого, прямо в Смольном, застрелил, приревновавший к своей жене, работающей секретаршей, некий Николаев, 1-го декабря 1935года. Этот день потом, когда я учился в 9-10 классах, в Гатчине, Ленинградской области, отмечался ежегодно траурным митингом. Очень странно, что ничего подобного у него на родине, в Уржуме, не было. Я как раз попал в школу, где он учился. В классе стояла парта, с мемориальной надписью: «Здесь сидел Сергей Костриков». Такая была его истинная фамилия, а Киров - это партийный псевдоним, как и у всех первых революционеров. На этой парте, по очереди, давали посидеть отличникам. А поскольку таковых в первом классе было довольно много, то долго на ней никто не засиживался. Конечно же, этот стимул был довольно мощный, поэтому и отличников в нашем классе было больше, чем в других. А напротив школы стоял одноэтажный домик, в котором две комнаты были вроде музея. В этих же комнатах, в то время еще жили две его сестры - Костриковы, которые и являлись экскурсоводами. Мы, в отличие от ленинградских школьников, отмечали не дату смерти, а день рождения Кострикова. культпоходом в его квартиру - музей.
Шел 1945год - последние месяцы войны. Это было самое тяжелое, голодное время. Хлеб давали по карточкам (400гр. - работающим и 200гр - детям), но все равно всем не хватало. Поэтому были очереди. Я стоял с вечера до полуночи, а бабушка - до утра. Утром, невыспавшийся, шел в школу. Бабушка давала мне с собой картофельные сухарики. Масла никакого не было, и, чтобы не пригорали, жарились они на, густо насыпанной на сковороду, соли. Чая – тоже не было, поэтому пили морковный, из сушеной, морковной стружки. Она заменяла и сахар, т.к. с ним тоже была большая проблема и, когда маленький кусочек перепадал, я его долго сосал. Тогда, в 8 лет, я сделал первое открытие - закон контраста. И хотя, как потом выяснилось, я «изобрел велосипед», и называется оно «кофе по-турецки», для меня оно было находкой. После каждого глотка слабосладкого чая, я ополаскивал рот водой. Чай от этого казался слаще. Да, не зря говорится, что «голь на выдумку хитра».
В нашем классе училось много детдомовцев. Двое из них, сидели впереди меня. Им сахара выдавали, видимо, больше, чем нам, так что они могли из него делать конфеты-леденцы. Что такое конфеты, я тогда даже не знал и, конечно, мне их очень хотелось. А они, как будто назло, демонстративно смачно сосали. Заметив, что я глотаю слюну, предложили мне поменяться на мои картофельные сухари. Я, конечно, с радостью согласился и отдал весь свой дневной рацион, оставшись голодным. Они же, вместо конфет, показали мне «фигу». Я, пользуясь тем, что сижу сзади, не задумываясь, грохнул обоих, книгой по головам. Когда я вышел из школы, вся их одномастная стая (они ходили в одинаковой одежде) уже поджидала меня на улице. Меня, вообще-то редко били, может потому, что я на вид был высокий, здоровый парень, а может, что более вероятно, я никого никогда первым не задирал, т.е. не был агрессивным. Но, в данном случае, я не выдержал такой подлости и наглости и пошел на рукоприкладство. За что и поплатился, «кровью смыв свой грех». Нет, я, конечно, хотя и не часто, дрался, но первым не начинал. Дома, увидев меня в крови, бабушка даже не спрашивала, зная, что правду не скажу. Мои старшие друзья не только учили, но, от чего-то, и отучали.
Уржум стоял на реке Уржумке - притоке реки Вятки. Речка наша была небольшая, всего 50 м шириной, несудоходная, но по ней сплавляли лес. И самым большим нашим развлечением летом, было пробежаться через речку, туда-сюда, по бревнам. Мероприятие это было небезопасным. Из под бревен трудно выкарабкаться, если провалишься, но именно этим оно и было захватывающим. Это был, своего рода, тест на смелость. Опять же учили меня этому старшие товарищи. Один из них Вовка - сын главного врача больницы, на территории которой мы с бабушкой жили. Он был нашим соседом, но запомнился мне больше других не потому, что мы с ним чаще виделись, а потому, что он смастерил пистолет, стреляющий малокалиберными патронами, и давал мне пострелять. До этого я стрелял только из самодельных «поджигов», собственного производства. Это сооружение представляло собой медную трубку, заклепанную с одной стороны, с пропиленным, небольшим отверстием, для поджига пороха или селитры от спичек. Трубка крепилась, с помощью металлических обухов, или просто проволокой, к деревянной болванке, в форме пистолета. После этого, поджиг был готов к стрельбе, шариками от подшипников. Позднее, я делал поджиги двуствольные, а болванки выливал из свинца. А еще позднее, когда я переехал жить к отцу, в воинскую часть, у меня появился целый арсенал уже настоящего оружия, Но об этом позже.


               

                Глава третья.
Жак Кусто - родоначальник подводной эпопеи покорения ближнего космоса. Я - один из пионеров развития подводного спорта в Союзе. Первый тренер - водолаз с линкора «Новороссийск. Первые жертвы экстремального спорта. Первые соревнования, первой сборной Черноморского флота.
Я «заболел» подводной болезнью» еще в 1956году, когда я учился в училище, в местечке Зых, близ Баку, на живописном берегу Каспийского моря. Началось это с того, что, узнав о покорителе океанских глубин - второго, ближнего космоса и изобретателя акваланга - аппарата для дыхания сжатым воздухом под водой, Жаке Кусто, мы, с моим товарищем Феликсом Репкиным, начали размышлять, как бы и нам «выйти», а точнее, войти в этот  космос. Ну и «кто ищет, тот всегда найдет». В журнале «Наука и жизнь» нам встретилось описание: «Как самому сделать маску, трубку и ласты». С этого все и началось. Всю зиму, все свое свободное время, мы подыскивали подходящие материалы и делали снаряжение. И, как только оно было готово, не дожидаясь тепла, побежали на море его испытывать. Разумеется, «первый блин оказался комом». Во все щели просачивалась вода. Не было опыта погружения под воду. Но, главное, «оскомину» мы, все же, сбили.
Нетерпение сошло. Началась кропотливая работа по подгонке и тренировке. А этого, нам с ним было не занимать. Оба были спортсменами - перворазрядниками: он по боксу, я по плаванию и стрельбе. Скоро мы уже стали виртуозами в нырянии в длину и глубину. Даже ставили своеобразные рекорды. Помнится, личный рекорд у меня был: в длину - 70м, в глубину -30м. А начинал с 20 и с 5м, соответственно. Я соревновался с собой, потому что Феликс, как я уже сказал, был не пловец, а посему и не соперник. Может, это было и к лучшему. Конкуренция порождает низменные качества: зависть и стремление к славе. И я никогда не «рвал» на соревнованиях, щадя свое здоровье, тренируясь в свое удовольствие, и радость черпал в личных рекордах. Конечно, мы не только тренировались (собственно, тренировался, по настоящему, только я), но и отдыхали.
Сделав пики, мы охотились на рыб и крабов. Их тогда было изобилие и все непуганые. Крупная рыба, как лобан, семейства кефалевых, подпускала на расстояние вытянутой руки, хотя видимость была до 20м. Но особенно красивой была не промысловая мелочь, которая ходила даже не стаей, а тучей. Это были разноцветные зеленушки и, особенно, сиренево-фиолетовые ласточки. Последние - стояли такой плотной стеной, что казалось, сквозь нее не пройти. Но при соприкосновении, «стена открывала окно», пропускала, а затем снова смыкалась. Собирали также раковины - рапаны и дарили потом курсантам. Когда я освоился в подводном мире, то начал испытывать даже кайф, от состояния невесомости, как в настоящем космосе. Можно было делать сальто, фляки и другие кульбиты, которые на земле я показать был не в состоянии. А в мутной воде, вообще терялась ориентация «верха – низа». Поэтому я и дал название своей книге «Ближний Космос». Но он не менее опасен и требует не меньшего мужества, чем дальний. Но поскольку, он, все же, ближний, его не так оценивало наградами и уважением, государство и общество.
В мае 1958года нас выпустили из училища, и я, молодой лейтенант, приехал на Черноморский флот в город Севастополь за назначением на должность, разумеется, после месячного отпуска. В это время, на базе спортклуба, формировалась первая команда, первых подводников. Возглавил ее бывший водолаз, с бывшего, затонувшего линкора «Новороссийск», Андрей Гулада. Он рассказывал, как, в поисках живых, ходил по отсекам затонувшего корабля, но натыкался только на стоящих мертвецов. Видимо, с психикой у него тогда произошел серьезный «сдвиг по фазе», потому что очень многое ему прощалось. И смерть Бори Константинова, одного из первых подводников и, особенно, приключившийся казус с майором из КГБ. А дело было так. Первые тренировки проводились рядом, на закрытом пляже спортклуба, на котором купалось все начальство. А Гулада взял в привычку, сопровождая на шлюпке, плывущего подводника, останавливать выстрелом из ракетницы, впереди по курсу. Надо же было так случиться, что рядом оказался этот кгбэшник. Нет, его не зацепило, но перепугался он «в усмерть» и развил такую деятельность, что мы, чуть было, не остались без тренера, трое суток разыскивая его. Он об этих трех днях молчал, как партизан, но по его виду было видно, что для него, это был второй линкор «Новороссийск», а то и похуже.
После этого случая, нас с пляжа выселили, и мы стали тренироваться в мелководной бухте Омега. Мужик он был, в общем, не плохой и радеющий за команду. Помню, когда на Всесоюзных соревнованиях, в Сухуми, в 1960году, нашу команду, по какой-то мелочной, бумажной причине, не приняли, то он даже плакал. Он был очень пробивным хозяйственником и организатором, хотя все остальное нам приходилось делать самим. Скажем, он где-то в авиационной части доставал, небольших размеров, самолетные компасы К - 11 (сначала мы работали со шлюпочными и даже с большими, корабельными), а мы затем устанавливали их на самодельные подставки из немагнитного материала - дюраля. Подставки эти представляли собой приборную доску. На ней, сверху, посредине, крепился компас. Слева стоял лаг, для отсчета расстояния, слева, впереди - часы, а справа - спиннинговая катушка, с толстой леской и штырем или грузом на конце. Это устройство предназначалось на случай промаха - мимо «ворот», в мутной воде. Выйдя по лагу на заданное расстояние и, не увидев цель, надо было, бросив груз или воткнув штырь в грунт, пройти еще метров 5-7 вперед. Потом повернуть вправо и, сделав циркуляцию полного круга, зацепить леской трос, на котором крепятся ворота. Затем подтянуться к ним за леску и, не всплывая, притопить их, показав этим, что ворота взяты. После этого, оставалось, смотать леску и взять курс на следующие ворота.
Ласты и маски, как и акваланги, к тому времени, уже выпускала промышленность. Но ласты не подходили для соревнований. Поэтому мы сами себе мастерили скоростные ласты. Одни, покороче, были для плавания с аквалангом, другие - специальные, для ныряния. За основу брали промышленные ласты, а к ним, дополнительно, приклепывали, на стальных пластинах, удлиненную резину. Акваланги тоже модернизировали, переделывая на один баллон. В первых аппаратах, «Подводник» и «Украина», легочные автоматы крепились, сверху, на баллонах и были снабжены двумя толстыми, гофрированными трубками, вдоха и выдоха. Их переделать на однобаллонные было практически, невозможно. Но когда появилась одна, снимающаяся, тонкая, резиновая трубка на вдох и на выдох, с легочным автоматом около загубника, манипуляции с баллонами не составляли никакого труда.
Соревнования, по началу, состояли из четырех упражнений. Первые два - ныряние на 40м в длину и плавание - на 500м, были в комплекте № 1, т.е. в маске с трубкой и ластах. Вторые два — относились к ориентированию по компасу под водой и проводились уже в комплекте № 2, т.е. с аквалангом. (Позже их разделили, и ориентирование стало самостоятельным видом спорта). Первым упражнением в ориентировании была «Прямая» - 500 метровая дистанция, которую надо было преодолеть под водой, ориентируясь по компасу. На расстоянии 500м от старта, перпендикулярно курсу, натягивалась 40 - метровая дорожка, размеченная, через каждые полметра, пенопластовыми поплавками, как в бассейне, с буйком и флагом посредине. На этот буек и флаг надо было по компасу, со старта, взять пеленг и затем, удерживая этот курс, плыть под водой, до упора, пока не зацепишься своим буйком за дорожку. По этому буйку, судья, сопровождающий спортсмена на шлюпке, оценивал его результат в метрах отклонения от центра и время прохождения дистанции. Все это суммировалось и учитывалось, при выведении окончательного результата.
Второе упражнение - «Ворота», состояло из пяти ворот, выставленных в море на якорях, под разными углами. Их надо было тоже запеленговать, с разных берегов бухты, а иногда и со шлюпки, записать на приборной доске, рядом с расстояниями, данными судьей, производившим установку ворот, и использовать затем, как курсы. Ворота представляли собой три 2-х метровых, деревянных бруска, сколоченных в полуквадрат и, притопленных, на три четверти, за нижнюю балясину. Они были покрашены, для лучшей видимости, белой краской, а черной были написаны номера ворот. На каждой вертикальной балясине крепились красные флажки. Пеленг брали на середину флажков. Спортсмену не обязательно было проходить сквозь ворота. Надо только зафиксировать их взятие, притапливанием. Если, в спешке, это не было сделано, результат не засчитывался. Такие случаи бывали нередко, особенно с начинающими подводниками.
«Ворота» были очень коварным упражнением. Его выполнение, в основном, зависело от видимости, а она, зачастую, была очень низкой. И часто на тренировках хорошо получалось, а на соревнованиях - срыв. Сказывалась предстартовая нервозность и спешка. Ведь все упражнения выполнялись не только на точность, но еще и на время. Для меня тоже, ворота были «камнем преткновения». Зато «Прямую» проходил всегда удачно. На ней было время успокоиться. У других - все было, наоборот. И дело не в том, что неточно держали курс по компасу. Некоторых уводили в сторону... их собственные ноги. Это происходило потому, что у одних одна из ног оказывалась сильнее, т.е. была «толчковой», у других, возможно, длиннее другой. Поэтому им приходилось брать некоторую поправку в курсе.
Первые акваланги были очень ненадежны. Часто отказывали «легочники». Но особенно уязвимым местом были крепления гофрированных трубок... обыкновенными рыболовными лесками. Они часто, самопроизвольно разматывались и пропускали воду. Именно по этой причине, только в нашей команде, погибли два человека. Первой жертвой стал Боря Константинов - матрос срочной службы. И, вместо того, чтобы подвесить за одно место конструктора, допустившего подобный «ляп», таскали на допросы тренера. Но Гулада выкрутился, свалив все на погибшего. На самом деле, действительно, у нас, как у парашютистов, каждый сам обязан был осматривать свое снаряжение, перед спусками. Но мы ведь доверяем технике, больше, чем себе. И вот результат.
Много позднее, по такой же причине, уйдет из жизни, всеми нами любимый, мастер спорта Андрей Кулагин. Его имя сейчас носит водолазный катер, на котором он работал в рыбном порту Камышовой бухты. Физиология обоих случаев следующая: Через трубку вдоха, вода, неожиданно, поступает в дыхательное горло, Оно спазмируется и человек становится не утопленным, а удушенным. Разница очень большая. Когда в легкие поступает вода, то они, какое-то время, извлекают из нее кислород, которым кровь питает мозг. А при удушье, уже через пять минут, клетки мозга начинают отмирать. Вот почему утопленников откачивают, даже если они по полчаса находились в воде. После смерти Константинова, Гулада «наставлял» нас: «Если случится подобная ситуация, то лучше, дышите водой из моря, чем водой из загубника». Мы дружно ржали на это «научное» наставление.
Еще одна нелепая смерть была прямо на соревнованиях на первенство Союза. Шло первое упражнение - ныряние в длину, на 25м, среди женщин. Соревнования проходили в открытом бассейне, в котором щиты, ограничивающие щиты не соприкасались. И в эту щель, между ними, одна девушка «ухитрилась» проскочить. Сойти с дистанции, на соревнованиях подобного масштаба, подвести команду, было смерти подобно. Поэтому, она «работала» до конца, пока не потеряла сознание. Вода была мутной и ее долго искали. Сначала - в бассейне, а потом, когда сообразили, что она могла пройти сквозь щиты, - в открытом море. После этого, ныряние, а потом и плавание, стали проводить только в закрытых бассейнах. Кроме того, стала обязательной страховка на ЗОО руб. Столько стоил цинковый гроб. Билет на самолет, видимо, подразумевалось, что купят родственники. Но соревнования в этом экстремальном виде спорта продолжались, и число спортсменов год от года росло. Более того, мода на них перекинулась на Европу, и начали проводиться мировые чемпионаты. Естественно, наши спортсмены, как более опытные, были впереди. Они не отдают пальму первенства и до сих пор. Причем доминируют наши, севастопольские спортсмены Черноморского флота.
В августе 1959года в севастопольской, Карантинной бухте, расположенной напротив Херсонеского заповедника, музея и Владимирского собора, тогда еще бывшего в послевоенных развалинах, состоялось, первое в истории, соревнование по подводному спорту Вооруженных сил СССР. Оно проходило без зрителей, на водной станции, дивизии торпедных катеров и малых противолодочных кораблей. Казалось бы, «в родном доме и стены...» должны были помочь. Аи, нет. «Первый блин оказался комом». Вторая народная мудрость оказалась сильнее. Я не взял даже первые «ворота». Но все по порядку. Так получилось, что предварительных соревнований, не только на первенство черноморского флота, но даже внутри команды, отборочных, в лихорадке сборов, мы не проводили. Только прикидки на тренировках, для формирования основного состава. Наши же главные соперники - сборная московского клуба ДОСААФ, которые, как и следовало ожидать, выиграли соревнования, прошли хорошую разведку боем и получили опыт, еще год назад, на всесоюзных соревнованиях, в Карабахе. Они учли ошибки и за год хорошо подготовились. Особенно заметно мы отставали от них в техническом оснащении. У нас не у всех были даже подставки для приборов. А у них, у некоторых, уже были даже гидролокаторы, для поиска  ворот. Они были не запрещены, а значит - разрешены.
В нашу команду, кроме меня, вошли еще три матроса срочной службы: Бузин, Щербина (Фамилию третьего точно вспомнить не могу, кажется, Чертов) и девушка – Элла Емельянова. Запасными – капитан Баландин и писатель, впоследствии Крымский депутат, Александр Круглов. Толик Щербина, случайно «проскочил» в чемпионы, на следующих соревнованиях, за счет взятия всех ворот. Он был самый спокойный из нас и не мандражировал даже под водой, В том же 1960году, сразу и демобилизовался. Он живет в Бердянске, на Азовском море. Лет десять спустя, когда я уже переключился на подводную охоту, мы с ним опять встретились, но уже в разных командах, на первенстве Украины по подводной охоте. А с Бузиным - через четыре года, в Москве, на зимней «вооруженке» по скоростным видам.
Из москвичей, больше всего запомнились: Ефремов, ставший чемпионом этих соревнований и Володя Меньшиков, кличка «Белая Лапа». Он был действительно «лапочкой». В него влюблялись не только девчата, но даже ребята. Это был большой ребенок и в то же время, большая умница. Как – то, много позже, я прочитал о нем, как об испытателе, первого, советского, подводного дома. Он был фанатом подводного движения и просто очень хорошим, простым, отзывчивым товарищем, с открытой, чистой душой. Мы не были с ним друзьями, слишком мало были вместе, но ни до него, ни после, я не встречал ни одного такого человека, с которым бы было так легко общаться.
Были еще две команды: Северного военно-морского флота и Ленинградской военно-морской базы. Из северян запомнился, уже пожилой, лет за тридцать, капитан команды, Володя Мариничев. Сейчас живет в Севастополе, и мы с ним частенько встречаемся на море, вспоминая былые времена. Из ленинградцев - Женя Рехсон. Он, до сих пор является тренером этой команды. Когда я жил в Ленинграде, мы с ним вместе тренировались и выступали даже в одной команде на первенство города. А недавно он заезжал ко мне с молодой женой, наверное, чуть ли не втрое моложе, его ученицей.
Из судей, запомнилась представитель ЦК ДОСААФ Татьяна Ивановна Полянская. Очень порядочный, человечный человек. Она дважды спасала меня от «бюрократов от спорта», в борьбе за справедливость. Первый раз, в 1961 году на первенстве СССР. Но об этом расскажу позже, более подробно. Второй раз, в 1968году, когда, только, благодаря ей, спустя 6 лет, после выполнения норматива, мне, наконец, присвоили звание мастера спорта СССР. Сейчас это не звучит. А в то время, на мастерский значок смотрели, с завистью и восторгом, не только мальчишки, но и девушки. И ради одного этого, стоило было стараться. Но я еще был и фанатом этого спорта. Да и не только этого. К тому времени, я уже успел позаниматься и борьбой, и боксом. А по лыжам, стрельбе и плаванию были первые разряды. Так что, к сорока годам, когда перестал выступать на соревнованиях, даже по подводной охоте, я плавно и безболезненно переключился на соревнования по многоборью ГТО. И, благодаря тому, что хорошо плавал и стрелял, смог пробиться на украинские соревнования, будучи чемпионом Крыма, в своей возрастной категории.
Итак, соревнования начались парадом - построением всех команд, поднятием флага и напутствием спортивного начальства. Проходили они в два дня. В первый день - плавание и ныряние. На первых соревнованиях, проводили еще и ныряние на глубину. Но когда у одного из старейших участников, москвича, кстати, мужа Полянской, который и выступал-то вне конкурса и был судьей, пошла из ушей кровь, то их тут же отменили. Но я, все же, успел нырнуть и снял самый нижний номерок, с глубины 25м.
Во второй день соревнований проводились подводные упражнения. Мы почти все, на «Прямой», уперлись в центральный буй и по трем упражнениям вышли на первое место. А когда дошло дело до «Ворот», начались промахи, в том числе, и мой. Тренер, больше всех надеявшийся на меня, как наиболее опытного, на одном мне за всех, сорвал свою досаду. Если бы он знал, как я сам себя казнил. Ведь считал себя достаточно подготовленным и уверенным в себе. И потом долго еще фортуна «поворачивалась мне задом». На тренировках отлично, а на соревнованиях провал и именно на «Воротах», причем на первых. И вроде бы не потому, что мандражировал. Наоборот, я мог даже заснуть, ожидая своего выступления, и меня потом ребята искали под лодками, когда надо было выходить на старт. Впоследствии, когда я преодолевал первые ворота, то последующие четыре, «щелкал», как семечки.
         Соревнования закончились также парадом, награждением и спуском флага. Конечно же, фотографировались на память. У меня до сих пор хранится фотография этого первого парада команд. На первом месте, был заведен такой порядок, в первый день, строится команда - победительница прошлого года. Поскольку, это были первые соревнования, то первыми стояли мы, как хозяева и организаторы соревнований. А в заключительном параде, на первом месте строилась уже команда победительница. И на фотографии крупным планом оказались москвичи.

                Глава четвертая.
Вторые соревнования сборной Черноморского флота. Мент – Севастопольский народный герой. Неожиданная находка на дне бухты Омега. Черноморский матрос – чемпион Вооруженных сил СССР. Неудачный вояж на первенство Союза в г. Сухуми. Три детских страсти: к оружию, рыбалке и коллекционированию яиц. Встреча с «лесовиком».
Всю зиму мы тренировались в бассейне, плавали и ныряли в комплекте № 1 – ласты, маска, трубка. Ну и, естественно, готовили к лету оборудование: удлиняли ласты для ныряния, делали подставки для компасов и лагов. Шел 1960 год – последний год моей военной службы – год первого массового сокращения вооруженных сил СССР. Наступило долгожданное лето и время вторых соревнований на первенство вооруженных сил. В окончательный состав команды вошли двое новых членов. Вместо матроса, фамилию которого я не запомнил, надолго пришел гражданский паренек из досаафовской городской команды, известный уже Андрей Кулагин и новая девушка Людмила Пахомова. Андрюша сразу завоевал уважение своей компетенцией в водолазных делах, был общительным, всем помогал, в общем, стал душой команды. Он был не силен в плавании и нырянии, но зато медленно, но уверенно находил все ворота. И оборудование у него было самым лучшим.
Соревнования в этот раз проводились в бухте Омега. Сборы нам командование устроило на территории учебного водолазного отряда в Херсонесе. Там же мы и питались по водолазному пайку: сыр, сгущенка, шоколад. А на время соревнований выдавали талоны, по которым мы отоваривались в ресторане «Севастополь», где и отмечали окончание соревнований. Для переезда к месту тренировок нам была выделена грузовая машина. Надо отдать должное нашему тренеру Андрею Гуладе, его организаторским способностям. Все снабжение мы имели исключительно благодаря нему. А еще с нами на тренировки постоянно ездил его друг – капитан Гольдберг - следователь прокуратуры. Он, чем-то, был на него похож, наверное, широтой души и смелостью, граничащей с безрассудством. Несколько позже вошел в историю Севастополя тем, что вывел на чистую воду самого Пашкова, бывшего в ту пору первым секретарем горкома партии. Его долго прессовали, разжаловали в рядового, постового милиционера. В общем, довели до того, что он пытался покончить с собой, чем привлек к себе внимание Москвы. Приехала комиссия и восстановила справедливость. Пашкова сняли, а он получил повышение.
Итак, бухта Омега, мне кажется, лучше всех приспособлена к соревнованиям по подводному спорту. Она очень мелкая, а посему теплая, дно песчаное, переполненное разной живностью, особенно крабами, греющимися на солнышке. На предварительных, отборочных соревнованиях у меня произошел незаурядный инцидент. Я уже прошел более половины «прямой», как вдруг заметил, торчащую из песка, глиняную ручку. Сразу понял, что это часть амфоры и не мог не остановиться. Но никак не ожидал, что это окажется целая амфора, когда раскопал ее полностью. Обычно, даже в Херсонеском музее были выставлены лишь отдельные части. Когда я осторожно вытащил ее на берег, ожидая восторгов окружающих, меня встретил истошный крик моего тренера: «Пошел вон и больше не приходи, я тебя отчисляю из команды» и т.д. К счастью, он был отходчив и не злопамятен. Через некоторое время он сам предложил мне отнести амфору в музей и даже выделил провожатого. И мы, почти десять километров, пешком, по очереди несли ее, боясь оступиться и разбить. В музее мы тоже не встретили ожидаемого восторга, кроме: «Спасибо, приносите еще». Как будто их там, как грибов. Кстати, она не долго простояла в музее – забрали в Эрмитаж. Тогда было правилом – самое ценное забирали в столичные музеи.
Соревнования, как обычно, начались с построения на подъем флага и поздравления начальства с пожеланием успеха. Первыми стояли москвичи – победители прошлых соревнований, вторыми – мы. И добавились еще три команды: ленинградская военно-морская база, тихоокеанцы и севастопольское военно-морское училище им. Нахимова. Флаг поднимал прошлогодний чемпион Ефремов. Накануне соревнований прошел шторм, и видимость уменьшилась до нуля. В связи с этим, ситуация, как у меня, так и у команды, в целом, повторилась. Мы успешно прошли «прямую» и все, кроме Анатолия Щербины, срезались на воротах. А он медленно, но уверенно выполнил все упражнения и стал чемпионом вооруженных сил, с правом спуска флага и подъема на следующих соревнованиях. Как я уже говорил, москвичи все были вооружены гидролокаторами и, естественно, лучше всех справились с воротами, став снова чемпионами в общем зачете. Мы, как и в прошлом году, на втором месте. Третье место, потеснив северян, заняли ленинградцы.
На этих соревнованиях добавилось еще одно, пятое упражнение – командное. Оно оказалось слишком сложным, и ни одна команда его не выполнила. А заключалось оно в следующем. Два человека должны найти один буй, а другие два – другой. Потом все четверо ищут центральный буй. Найдя его, все возвращаются к берегу на «прямую». Упражнение считается выполненным, если на «прямую» выйдут все участники команды. У нас не получилось потому, что решили тралить буи натянутой леской. А поскольку двигались неравномерно, то стягивали друг друга с курса, и буи не находили.
В общем, если бы не успех Толика Щербины, то можно было бы сказать, что эти соревнования прошли для нас неудачно. Опять построение, поздравление москвичей и спуск флага. Ну, а вечером все команды дружно собрались в ресторане «Севастополь» и «реализовали» оставшиеся талоны. Надо отметить, что мы все тогда очень сдружились и очень жалели, когда в следующем году соревнования не состоялись. Но об этом позже. А в этом же году Гулада повез нас на первенство Союза в Сухуми. К сожалению, команда Черноморского флота не имела юридического права выступать на соревнованиях такого ранга. Только сборные Союзных республик и городов Москвы и Ленинграда. И как он не умолял судейскую коллегию, ничего не добился. Вышел от них весь в слезах. Мы еще раз убедились, как он бескорыстно старался ради нас. Получилось так, что он возил нас за свой счет, не сумев отчитаться за билеты. Это был его последний «подвиг». Вскоре его заменили  другим тренером – майором Рябовым. 
Так что на этих соревнованиях мы оказались зрителями, и в этом тоже была своя польза: «Умный учится на чужих ошибках». Стоит заметить, что подводный спорт – самый незрелищный для дилетантов. Где-то в море движутся буйки, их сопровождают судьи в шлюпках и сверху ничего не видно, чем там под водой занимаются спортсмены. Только специалист может распознать все их маневры.  Кстати, на этих соревнованиях, чемпиону впервые присвоили мастера спорта, и им стал один из членов московской команды - Наумичев, который перед этим выступал в Севастополе. Здесь же я второй раз встретился с Анатолием Ивановым – дублером Ихтиандра.
Выше я обещал рассказывать понемногу о своих детских годах, чтобы читателю было не скучно. Четвертый класс я закончил в г. Уржуме. А в 1948 году мы с бабушкой переехали к отцу, служившему на военном аэродроме острова Ягодник, на Северной Двине, механиком. В школу я ходил зимой по льду на другую сторону реки, в поселок за четыре километра от нас. Помню такой случай: прибежал я в школу, а техничка мне говорит: «Ты чего приперся? Школа сегодня не работает – 40 градусов мороза». И я обратно четыре километра бегом, потому что ходил в одних сандалиях с галошами. Так что только бегом и спасался. Еще там же, как-то раз, провалился в прорубь, катаясь на коньках. И опять же спасся от простуды тем, что бежал домой что есть мочи. Кстати, я обещал рассказывать о феноменальных случаях происходящих, время от времени, со мной. Это был первый из запомнившихся. Необычность заключалась в том, что я не помню, как я выбирался из полыньи. Было впечатление, что какая-то сила вытолкнула меня из воды, как пробку из бутылки шампанского, зарядив дополнительно мощной энергией, что я в мгновение ока оказался дома.
Войны не было уже три года, а летчики гибли. У меня был друг – Герой Советского Союза. Мы с ним часто ловили рыбу, разговаривали обо всем. Разбился на «Дугласе» - американском самолете. Меня очень сильно потрясла его нелепая смерть. Всю войну прошел без единой царапины, а погиб в мирное время. Я уже писал, что очень сильно любил оружие. На Ягоднике хотя и не было боев, но боеприпасов было раскидано много. И мы всё, что могли, собирали. У меня под домом образовался целый склад. Отец, когда обнаружил, заставил меня утопить все в проруби. Естественно, весной я все повытаскивал и перепрятал в другое место. Это был мой первый опыт подводных спусков.
А однажды мы расковыривали взрыватель от авиабомбы, чтобы достать из него черный, охотничий порох для поджигов. Каким-то макаром, он у нас взорвался и наши лица оказались обсыпанными впившимися порошинками, как угрями. Потом друг другу иголками выковыривали. Только одному из нас несколько порошинок попали в глаз, что потребовало медицинского вмешательства. Не обошлось и без курьеза. Четвертый наш товарищ в этот момент за чем-то повернулся и порошинки впились ему в заднее место.
Часто играли в войну, стреляя друг в друга из поджигов – самодельных пистолетов, дробью. К счастью, попаданий не было – стреляли издалека.  А вот я, тоже стреляя издалека, чуть было не попал в начальника штаба. У нас дома хранилась малокалиберная винтовка. Я сначала стрелял из нее в комнате, по мишени на толстой доске. Потом родители начали ощущать запах пороха, и я решил перенести тренировки на свежий воздух. Прикрепил мишень к дереву и стал стрелять. Закончив, только успел поставить винтовку на место, как прибежал взьерошеный, весь белый, отец. Не слова не говоря, схватил винтовку и убежал обратно. Только потом стало известно, что малокалиберная пуля, на излете, впилась в дерево, на ладонь выше головы начальника штаба. Тут же был отдан приказ сдать, всем офицерам, все оружие. За одно, от греха подальше, отец сдал и мой «бульдог», найденный мною, старинный револьвер.
Кстати об оружии. У отца хранился маленький «браунинг». Он рассказывал, что отобрал его у бандита, когда был в командировке в Архангельске. Пистолет часто перепрятывался, но я всегда находил и игрался с ним, когда никого не было дома. В нем было всего два патрона, калибром около 4-х мм. Естественно, таких патронов нигде нельзя было достать и о стрельбе не было и речи. Как-то между отцом и мачехой разразился крупный скандал, и он начал лихорадочно шарить по шкафам. Я подумал, что он ищет пистолет, чтобы убить ее и подсказал где его найти. Мачеха, услышав, с издевкой, мне заявила: «Ты думаешь, он меня хочет убить? Ошибаешься, себя». Мачеху я не любил, за то, что она часто обижала бабушку, и я за нее всегда заступался.
Вспомнил еще один курьезный случай. Встречать новый год отец с мачехой ушли к друзьям, и мы с бабушкой остались одни. Дома стояла, приготовленная к празднику бутыль бражки, и мы ею отмечали новый год. Она была до того сладкая, что я не заметил, как сильно захмелел. Меня качало из стороны в сторону. Решил выйти проветриться на свежий воздух и упал с крыльца, вниз головой в сугроб и потерял сознание или уснул. Проснулся только утром в кровати. Бабушка потом рассказала, что, забеспокоившись долгим моим отсутствием, пошла на улицу и увидела торчащие из снега две ноги. Еле дотащила домой и уложила спать. Мне было тогда 13 лет.
На Ягоднике мы прожили полтора года, после чего отца перевели служить в Эстонию, в воинскую часть, стоящую в 12км от г. Палдиски, на берегу Балтийского моря. В школу, в этот город, нас возили на крытой грузовой машине. Места в ней, видимо, были уже «насиженные», о чем я не знал и сел на первое попавшееся место. Пришел «хозяин» и начал меня грубо сгонять. Я, естественно, упирался, завязалась нешуточная потасовка. Так произошло мое первое знакомство с будущими друзьями. Примирение произошло в тот же день, при почти трагических обстоятельствах.
Шел сильный снег, машина забуксовала, и водитель высадил всех и заставил толкать. Когда машина устойчиво пошла, я вскочил на подножку. Водитель меня столкнул, и я оказался вниз головой между колесами. Заднее колесо, как в замедленной съемке наезжало на меня, а я никак не мог развернуться, потому что голова были внизу, а ноги наверху. И тут произошло чудо: какая-то сила выдернула меня из - под колес в самый последний момент, когда уже колесо наезжало на мою голову. Я грешу на моего соперника, хотя он и открещивался. С тех пор мы с ним стали лучшими друзьями. Очень часто случалось так, что нас привозили в школу, а обратно мы, не дождавшись машины, шли с ним домой пешком. Путь шел по лесу, в котором была масса птиц. Весной они начали нести яйца и у нас возникло необычное увлечение – коллекционирование. Чтобы яйца не портились, мы их выдували. Это было целое искусство. Особенно трудно было справляться с маленькими, к примеру, от малиновки. Ее яйцо чуть больше горошины, и часто лопалось прямо в руках, а когда оно было единственным, то огорчению не было конца.
Расскажу подробнее о трудностях добычи яиц. Например, ту же малиновку или соловья очень трудно отыскать, и выслеживали их по пению. Гнездо дятла приходилось раздалбливать топориком, а за чайкиными яйцами добирались вплавь. А это было в марте месяце, но удивительно, что никто из нас не заболел. И, наконец, особенно запомнился поход за яйцами сокола сапсана. Они гнездились в разрушенных войной зданиях в проемах окон четвертого этажа. И надо было на веревке спускаться с пятого этажа. Перед этим мы, с моим другом Вовкой, даже потренировались. Забрались наверх по водопроводным трубам. Спускаться должен был я. Птиц не было, и я спокойно спустился к гнезду. Только успел собрать нужное количество яиц, как, откуда ни возьмись, налетела соколиха и начала меня нещадно клевать. Я кричу Вовке: «Поднимай!», а он мне в ответ: «Не могу!» В общем, тут с моей стороны, сами понимаете, что понеслось, так что он все же вытащил меня. Пока спускались на землю, соколиха не оставляла нас в покое. Досталось не только мне, но и Вовке.
Когда наступило лето, я занялся рыбалкой, а рыбы там тоже было много. На удочку ловить было скучновато, и я стал учиться ловить руками. Это не простое дело. Рыба не ждет, когда ты к ней подходишь и сразу уплывает. Поэтому надо стоять и ждать, когда она сама к тебе подплывет. И тут мне пригодилось терпение, с которым я выслеживал птиц. Не делая резких движений, медленно опускаешь в воду руки и приближаешь их снизу под брюшко. Можно даже почесать, на медленные движения рыба не реагирует. Потом подводишь под жабры и резко сжимаешь. Однажды мне попалась такая крупная щука, что я даже не смог ее удержать. В короткой схватке она меня одолела и вырвалась на свободу. Когда я уже стал юношей, то это умение помогало мне знакомиться с девушками. Сначала я выслеживал и ловил рыбу, а потом, не выходя из реки, выслеживал и ловил на этот крючок, понравившуюся мне девушку. Кричу: «Девушка, поймать вам рыбку?» Она естественно, проходит мимо, не обращая на меня никакого внимания. Тогда я ныряю под воду и через некоторое время выныриваю с рыбой в руках и бросаю ее под ноги. Вся спесь с нее слетает, как последняя одежда в брачную ночь. Буря эмоций: не крик даже, а визг удивления, радости и, конечно, просьба поймать еще. Вот тут и наступает повод назначить свидание: «Приходи завтра в это же время, будет тебе рыбка, да не простая, а золотая». И если не приходила, не жалел – значит не моя.
Но чаще всего ловил в норах. Какой только живности там не попадало: и рыба и раки, и водяные хомяки и крысы. Тут уже удивляю подцанов, когда несу авоську с раками: «Где ты столько наловил?» Я говорю: «Сую в нору руку и на каждом пальце обратно вытаскиваю по раку» Не верят. А ведь это действительно так и было. Человек, если хочет, ко всему привыкает, даже к боли. Слава Богу, хомяки меня ни разу не кусали.
А сейчас я расскажу, какой я придумал новый способ ловли рыбы, которым до сих пор горжусь, т.к. до сих пор нигде не встречал. Готов бескорыстно поделиться. Он простой и безопасный, только опять же требует охотничьего терпения. На конце удилища делаю из лески петлю-удавку и раздвигаю ее пошире. Подкрадываюсь поближе к рыбе – верховодке, чаще всего это голавль, занятый ловлей мух и стрекоз. Подвожу петлю с хвоста до жабр и резко затягиваю за леску. Голавль рыба очень сильная и часто рвет даже очень толстую леску, поэтому не советую выбирать самую крупную рыбу, чтобы «жадность не сгубила».
Шел уже пятый послевоенный год, а по лесам еще шастали эстонские фашисты, которые не ушли вместе с немцами, за которых они воевали. С одним из них мне довелось встретиться. Гуляя с ребятами по опушке леса, увидели вороненка, который еще не летал, но уже быстро бегал. Мы увязались за ним вглубь леса. Ребята отстали, а я все бежал и бежал, пока не столкнулся нос к носу с одним из таких лесовиков. Произошла немая сцена, т.к. встречи со мной он тоже не ожидал, и я успел хорошо его разглядеть. Весь обросший, в рваной одежде, в левой руке он держал топор, в правой палку. Первым пришел в себя я и оглянулся в поисках пути отступления. На мою беду, сзади оказался ров, заполненный жидкой грязью, и колючая проволока выше моего роста. В этот момент лесовик бросил в меня палку, которая попала в стоящее между нами дерево и переломилась пополам. И с этого момента опять начались чудеса, потому что я ни чего не помнил и пришел в себя уже на реке, когда застирывал от грязи штаны. Как я установил рекорд по прыжкам в высоту и по бегу, не помню. Но раз я был в грязи, значит, я таки прыгнул  выше своей головы. Дома я, естественно, никому ничего не сказал об этом инциденте, памятуя строгий наказ в лес не ходить. А ребята не поверили, что я перепрыгнул через колючку, и заставили повторить мой рекорд. Конечно, у меня ничего не получилось, не та ситуация. На этом пока заканчиваю экскурс в детские пятидесятые годы и возвращаюсь в шестидесятые.

                Глава пятая.
Суд чести. Увольнение в запас и переезд в Ленинград. Неудачное выступление на первенстве Ленинграда и возвращение в Севастополь. Удачное выступление на первенство Украины и неудачное на первенство Союза.
Не берусь твердо утверждать, повезло мне, или не повезло,  но благодаря хрущевскому сокращению вооруженных сил, мне удалось уйти с флота. Конечно, молодых и тогда просто так не отпускали, но командир части Иван Ефимович Горелый ко мне относился благосклонно. В свое время даже пытался решить мою жилищную проблему. Он, конечно, уговаривал меня, но, видя мою непреклонность, уступил, сказав, что мне придется пройти через офицерский суд чести. Я тогда даже не предполагал насколько унизительным он может для меня оказаться. Наперед скажу, что за два часа этих психологических пыток, я потерял в весе 10 кг. В роли Герострата – государственного обвинителя, выступал замполит Сиренко. (И всю дальнейшую жизнь на замполитов мне страшно не везло). Самое обидное, что обвиняли меня, уважаемые мной старшие товарищи, в совершенно противоположном мотиве моего увольнения, чем оно было на самом деле. Они говорили мне, что я дезертир, к тому же, обкрадываю государство, которое затратило на мою учебу в училище большие деньги. А я, наоборот, повзрослев, осознал, что всю дальнейшую жизнь я проведу на иждивении государства, вместо того, чтобы приносить ему пользу. И, действительно, уйдя с военного флота, я перешел на рыболовный и тридцать лет ловил рыбу стране, получая не такие уж большие деньги. А что получил, выйдя на пенсию? В 10 раз меньше, чем у военных пенсионеров. Так что извините,  совесть моя чиста. Более того, не получил я от государства и квартиру, построив ее за свой счет. И ту потерял по вине государства в черные девяностые года, когда плату за коммунальные услуги взвинтили выше пенсии. Я уж не говорю о сбережениях, хранимых в банке, которые потеряли все.
Был еще один эмоциональный повод, повлиявший на мое скоропалительное решение. Я не ужился с командиром, и мне казалось, что он был причастен к одному инциденту, о котором я сейчас расскажу. Я поступил на офицерские водолазный курсы, проводимые при части, рядом с моим кораблем, на водолазном полигоне. Там обучались офицеры уже старше меня, и было что-то, наподобие «дедовщины». Я держался независимо, считая себя хозяином, служа в водолазном отряде, а они, хотя и старшие офицеры, пришлые с других флотов. Они же, как старшие по званию, решили «показать свое место «зеленому лейтенанту». Особенно мы конфликтовали с одним капитан-лейтенантом. Я уже даже фамилии его не помню. И вот, в одном из спусков в трехболтовом, тяжелом скафандре, этот офицер стоял на клапане подачи воздуха. Я отработал свое и уже собирался на подъем, как вдруг он мне по телефону заявляет: «А тебе торопиться некуда, останешься под водой и воздух тебе не нужен», и перекрыл вентиль. Я ему в ответ: «Смотри, выйду, морду набью!»  - «Ну, это если выйдешь». Через какое-то время, я не на шутку начал задыхаться. В самый критический момент воздух все же пошел и меня начали вытаскивать наверх. Как потом выяснилось все это безобразие он устроил, воспользовавшись временным отсутствием руководителя спусков. Когда меня «раздели», я, как и обещал, врезал ему по физиономии, на глазах у начальника. И поскольку я был воспитан не сексотом, то меня с треском выгнали с курсов, так и не добившись от меня причины мордобоя.  А причастность к этому делу моего командира я видел в хорошем знакомстве его с этим офицером. Потом он даже пытался поставить себе в заслугу, что отговорил этого офицера, подать на меня рапорт.
Это был мой последний, на этих курсах, спуск в «трехболтовке». Но больше мне запомнился первый, и о нем я хочу рассказать подробнее. Возможно, у многих водолазов, которые будут читать мою книгу, было нечто подобное. Я, почему еще держался увереннее, по сравнению с другими курсантами. Я считал себя уже ассом подводного спорта. Поэтому смело шел на первое погружение. Но, впоследствии, оказалось, что между свободным парением в воде аквалангиста и связанным, зажатым в тяжелый скафандр водолазом огромная разница. Но и к этому я быстро приноровился и освоил все правила. Испытание подкралось с другой, неожиданной стороны. Дело в том, что запускали по нескольку водолазов сразу. И вот мы, «ползая» по грунту, незаметно сплелись в один клубок, опутавшись воздушными шлангами и телефонными проводами, как щупальцами океанского спрута. И чем больше пытались распутаться, тем, наоборот, больше запутывались и уже спрессовались в одну, неспособную передвигаться, кучу. Началась страшная, суетливая паника. Мы толкали друг друга, что-то кричали, всех обуял животный ужас. Состояние борьбы за жизнь, наверное, было похоже на первые минуты конвульсий повешенного? Когда уже выбились из сил, услышали голос руководителя спусков: «Никому не двигаться и ждать водолазов, которые вас распутают». Паника сразу улеглась. Кто подобное пережил, тот меня поймет.
В сентябре 1960г я попрощался с флотом и приехал в Ленинград. Сначала сходил в университет, на биофак. Но мне сказали, что у них я не смогу воспользоваться своими льготами поступления на заочный, т.е. сразу на 3-й курс без экзаменов. Поступайте на общих основаниях и на очное отделение. Мне это, естественно, не подходило, и я поступил в политехнический институт на заочное отделение, но, вскоре поняв, что это не мое, забрал документы. Кстати, в университете я подошел к одному профессору психологии и попросил его, стать моим руководителем в написании кандидатской диссертации по «Психологии подводного спорта». Профессор оказался честным, сказав: «Батенька! Я в этом не смыслю ни бельмеса. Даже вы знаете больше меня, как же я смогу быть вашим руководителем». Да еще мой друг Виталька Бут меня отговорил от этой идеи: «Я, защитив диссертацию, ничего не получил, кроме утраты здоровья!»
Помыкавшись по разным работам и чужим квартирам, я, наконец, нашел себе подходящую работу, инженером в закрытом научно-исследовательском институте, по близкой мне специальности. А, самое главное, продолжил тренировки в бассейне. Правда, время было очень неудобное. Домой приходил в первом часу ночи. Транспорт уже не ходил, и пришлось ходить пешком, чуть ли не через весь город. Фенов в то время не было, а я пижонил, ходил без шапки в двадцатиградусный мороз. Как я не подхватил что-нибудь вроде менингита, не представляю. Но были и теплые деньки. В один из таких солнечных дней я поехал в Кавгалово, покататься на лыжах. Солнце так грело, что я решил позагорать, раздевшись по пояс. И так скатился вниз. А когда поднялся, то ни термоса с чаем, ни фотоаппарата на месте не оказалось. Спасибо хоть одежду оставили, а то бы пришлось в электричке людей смешить.
Но вот наступило долгожданное лето и соревнования на первенство города. Нас привезли на какое-то живописное, небольшое озеро в Карелии. Жили в палатках, было довольно прохладно. Несмотря на низкую прозрачность в озере, видел много крупных окуней и щук, а также мелкой плотвы. Опять встретился с Анатолием Ивановым. Мы были с ним в одной команде. Что любопытно, остальные три парня, в том числе и я, были Евгении. Один из них, уже упоминавшийся мной, участник соревнований на первенство вооруженных сил, Женя Рехсон. Соревнования стали для меня, как впрочем, и для всей нашей районной команды, неудачными. Мы все срезались на первых воротах. И, следовательно, никто в сборную Ленинграда не вошел. Там я, впервые, увидел будущую чемпионку Союза Галину Шурепову. Она хорошо выступила, попала в сборную и на первенстве Союза, мы уже выступали в разных командах. Ну, а сейчас, почти каждый день встречаемся и купаемся зимой и летом на пляже «Солнечный».
Ее  судьба заслуживает того, чтобы уделить ей хотя бы несколько строк. Она тоже оказалась в Севастополе и устроилась тренером в закрытый дельфинарий, проработав в нем до самой пенсии. Личная жизнь сложилась неудачно. С мужем развелись, сын попал в тюрьму, а сама от постоянного нахождения в мокром, резиновом костюме, сильно заболела суставами ног. Делала операцию за границей. Сейчас ходит с палочкой. Но надо отдать должное ее силе воли: ни один день не пропускает, занимаясь гимнастикой и плаванием.
Выше я уже писал, что помогло мне снова оказаться в Севастополе. Я отказался ехать на атомную подводную лодку и уволился с работы. Лето 1961года я полностью посвятил соревнованиям. Сначала сверхудачно выступил на первенстве Черноморского флота, во всех упражнениях заняв первое место, обойдя даже Вадима Исадченко, который лучше всех нырял и плавал. Но тут разразился Карибский кризис. Дело пахло мировой войной и все соревнования, даже намечавшееся первенство вооруженных сил, отложили на неопределенное время. Слава Богу, гражданские соревнования никто не отменял, и я переметнулся в досаафовскую, городскую команду и удачно выступил в Ялте на первенстве Украины. В составе ее сборной поехал в Керчь, готовиться к союзным соревнованиям. Почти месяц мы тренировались  и соревновались, чтобы попасть в окончательный состав, на одном из островов Черного моря. Это было, наверное, самое прекрасное время в моей жизни.
Жили мы в гостинице Керчь, в комфортабельных, двухместных номерах, питались в ресторане «Сто блюд из мидий». Каждое утро катер отвозил нас на остров, для выполнения подводных упражнений. А вечером, после обеда, плавали и ныряли в открытом бассейне. Ребята плавали и ныряли лучше меня и в сборную я попал только за то, что у меня ни разу не было промахов на «прямой»: всегда выходил на буй. Ворота на тренировках тоже брал все, благо, что видимость была хорошая. Итак, сборы подходили к концу и тренер, фамилия его была Черноморец, поставил мне условие: «Если хочешь попасть в сборную, ты должен в нырянии выйти из 20сек.» А нырял я тогда 40 м. за 22 сек. Умом я понимал, что практически это невозможно. Но вот еще одно чудо произошло. Сейчас я знаю, что мне всегда, в критических ситуациях помогал мой ангел хранитель, или какая-то «рука водящая». На последней «прикидке», тренер объявил мне: «Ты - в команде!». Я вытеснил своего конкурента Барского, и он отомстил мне. Но об этом позже.
Итак, окончательная сборная утверждена в следующем составе: два киевлянина: весельчак Жора Успенский, скромница Леня Кудин, ялтинец, задавака, Немченко, юморная киевлянка Люда и я. Нам объявили, что если мы выиграем соревнования, то нам оставят олимпийские костюмы, с надписью УССР, в которых мы щеголяли все сборы. Кто не знает, скажу, что в то время олимпийский костюм, по престижности,  котировался на одном уровне со значком мастера спорта. Но мы и без того старались и выкладывались даже на тренировках, как могли.
В Новороссийске, на мандатной комиссии начались проблемы с паспортом. Дело в том, что я был уже прописан по месту моего последнего жительства перед поступлением в училище: в поселке Кобрино, Ленинградской области. Больше всех «выступали» ленинградцы, Они же меня знали и считали, чуть ли не дезертиром. Все уладил тренер: позвонил, кому надо в Киев и на следующий день пришла телеграмма, подтверждающая, что я, якобы, учусь в киевском институте. Но беда, как говорится, одна не ходит.
Плавание и ныряние у меня прошли хорошо. И на «прямой» я вышел в центр. А потом говорят меня «вывели» и результат не засчитали. Оказалось, что «медвежью услугу» мне оказал днепропетровец Барский, который сопровождал меня в шлюпке и стучал камнями под водой, хотя я его об этом не просил. Он действительно чуть не сбил меня с курса, направляя, то влево, то вправо. Я плюнул на его сигналы, и пошел своим курсом, выйдя в центр «прямой». А дальше пошла привычная уже невезуха на воротах. Спасло нас командное упражнение. В результате мы заняли второе место из 18 – и команд. Обошли даже москвичей. Впереди – ленинградцы. Нам разрешили - таки, за полцены выкупить костюмы и он у меня до сих пор хранится, как реликвия. Чемпионкой, как я уже сказал, стала Галина Шурепова, а из мужчин, тоже ленинградец, Игорь Баврин.
Я был тогда еще не женат, и мне понравилась эстонка Эльза, высокая, стройная блондинка. При расставании я взял ее адрес и через какое-то время приехал в Таллин. Встретила она меня на удивление прохладно., сказав, что ничего серьезного у нас с ней не выйдет. Родители – националисты будут против. Я переночевал в гостинице и на следующий день уехал восвояси. Но вечер перед отъездом был очень любопытным.
Я пошел в гостиничный ресторан поужинать, и ко мне за столик подсела четверка интересных молодых людей. Они мне напоминали героев повести Василия Аксенова «Мой младший брат», которую я перед этим прочитал в журнале «Юность». Я даже спросил одного из них, насколько верны мои предположения. Он рассмеялся: «Почти угадал. Мы актеры, играющие этих героев в фильме, который будет называться «Звездный билет». И поскольку ты нас вычислил, значит, режиссер удачно нас подобрал». Ребята оказались студентами ВГИКа. И было им всего по 20 лет, а мне в ту пору уже 25. Самого словоохотливого и простого, с которым общался, я запомнил и следил за его творчеством всю жизнь. Это  был будущий народный артист России Александр Збруев. А о двух других я не знал до сих пор, пока не прочитал о них в журнале «Вива». Они, оказывается, тоже тогда снимались в этом фильме: Андрей Миронов и Олег Даль. Но тогда они мне очень не понравились. Еще не сыграли ни одной роли, а уже явно «болели звездной болезнью», проявляя высокомерие.  Я спросил Сашу про красивую блондинку, сидящую с ними: «Это тоже артистка?» Он почему-то, как мне показалось, с сожалением ответил: «Нет, но она бы больше подошла на эту роль». И, действительно, когда я смотрел фильм, Марченко, кстати, его первая жена, не очень подходила на эту роль.

                Глава шестая.
Окончательное решение остаться в Севастополь. Есть норматив мастера спорта! Последние соревнования на первенство вооруженных сил. Бракосочетание в Ленинградском дворце. Прощай голубое детство, последние школьные годы. Школьный клоун «Химик» стал академиком. Счастливое число тринадцать. «Две галочки на рукаве и три на шее».
Опять, и уже окончательно, вернулся в Севастополь. Жил гражданским браком у будущей жены Валентины. Устроился на работу в морской порт. Пока оформляли диплом капитана малого плавания, предложили поработать грузчиком. Разгружали транспорты, приходящие с Кубы. Старые грузчики подворовывали банки с маслом, тушенкой и заставляли меня, грозя сбросить в трюм, если не впишусь в их спаянный и «споенный» коллектив. Пришлось срочно подыскивать новую работу. И такая подвернулась в отделе охраны: старшим техником по сигнализации. Это была довольно интересная, творческая работа.
Наступило лето 1962г. О соревнованиях с выездом осталось только мечтать. Повезло, что в этом году впервые проходило первенство Украины в Севастополе. В этом же году были утверждены нормативы мастера спорта, при условии их выполнения на соревнованиях не ниже республиканского ранга. И последний, по-моему, год перед разделением подводного спорта на два вида: подводные с аквалангами и скоростные в комплекте  № 1. Мне, наконец-то, повезло. Я чисто прошел все ворота и выполнил мастерский норматив. Но повезло не до конца: опоздал, когда меня вызывали на ныряние. И хотя я успел нырнуть последним, но ноль в протоколе уже стоял, и комиссия посчитала протокол недействительным. Только в 1968году была восстановлена справедливость, мне, наконец-то, выдали значок и удостоверение мастера спорта СССР. Это была единственная, но самая дорогая для меня награда за всю жизнь, не смотря на то, что медалей и жетонов за победы в соревнованиях было много.
На этих соревнованиях присутствовал начальник Крымского ДОСААФ капитан 1-го ранга Воронин. Награждая меня, он предложил мне работу начальником городской водолазной станции. Для этого мне нужно было получить удостоверение профессионального водолаза. Я поехал в Симферополь, быстро сдал все экзамены, и преподаватели повели меня к себе, «обмывать» это дело спиртом. На столе стояли только бутылки из-под минералки. Мне сказали, что спирт разбавленный, но все равно лучше запить его минералкой, что я и сделал. Но, как потом оказалось, все бутылки были наполнены чистым спиртом. Запивая спирт спиртом, я чуть не задохнулся. А они шутят: «Раз остался живой, значит выйдет из тебя хороший водолаз». За удостоверением, сказали приехать на следующей неделе. Но оно так там и осталось. На семейном совете решили, что я буду устраиваться на работу в загранплавание, и удостоверение водолаза мне не понадобится. А зря, оно таки в будущем понадобилось, но поезд уже ушел. Вот так я, дважды став водолазом, но ни одного доказательства этого не имел. А у нас же как: «без бумажки, ты букашка…».
В феврале 1963года меня пригласили в Москву, на первенство военно-морских сил по скоростным видам. Я к тому времени уже заработал отпуск,  и Валентина тоже увязалась со мной. Потом я уже немного пожалел, что взял ее с собой. Пока искал, куда ее пристроить на ночь, опоздал на базу ЦСКА, где были размещены все участники соревнований. Руководитель сборов майор Мухортов счел это нарушением дисциплины и отчислил меня. А я уже по результатам вошел в сборную ВМС для выступления на «вооруженке». Кстати, на этих соревнованиях я познакомился с будущим героем Армении Карапетяном. У него первого я тогда увидел моноласту. Это такая спаренная, широкая одна ласта, и нырял он в ней дельфином. А прославился он на весь Союз, спасая людей, из упавшего с моста и затонувшего в реке, троллейбуса. О нем даже целая книга написана.
На следующее утро мы с Валентиной уже ехали в Ленинград. Прогуливаясь по набережной Невы, увидели, на одном из красивейших зданий, доску с надписью: «Дворец бракосочетаний им. Петра Лаврова». Я в шутку предложил: «Давай зайдем, распишемся». Она, так же шутливо, ответила: «А давай». Зашли, но нас не приняли. Оказывается, только для жителей Ленинграда. Но предложили выход, сходить в Белый дом за разрешением. Пошли в Белый дом. У меня тогда уже появилось желание иметь ребенка. Видимо, проснулось чувство отцовства. Завалились,  в чем были, в водолазных свитерах, в кабинет какого-то начальника. Увидев нас в таком виде, он даже обрадовался: «А спортсмены, а я как раз сейчас иду купаться на Неву, пойдете со мной?» Мы вежливо отказались, мотивируя отсутствием времени (я в то время еще не купался зимой). Услышав, зачем мы пожаловали и откуда мы, он также оживленно воскликнул: «О чем может быть разговор. Два города героя должны дружить». И тут же написал нам разрешение и даже вне очереди. Через день нас расписали. Я был в светлом пиджаке, она в черном платье. Никакой свадьбы не было. Отметили бракосочетание у бабушки в п. Кобрино, в присутствии только близких родственников. Отец к тому времени уже был на пенсии и, видимо, ничем не мог мне помочь. На всю жизнь запомнил его свадебный подарок – простые запонки.
Вернусь опять в детское прошлое, пятидесятых годов. Мне надоело воевать с мачехой, и я упросил мать забрать меня. Она как раз заканчивала в Ленинграде пединститут. Когда я ехал к ней на трамвае, произошел юмористичный случай. Один парень ехал с пустым ведром. Подошла кондукторша и потребовала деньги за багаж. Он оказался находчивым, заявив: «А это не ведро, а шляпа новой моды», - и одел его на голову. Кондукторша тоже не промах, не давала ему снять ведро целый час, пока он не доехал до своей остановки. Пассажиры ржали до упаду.
Мать, после окончания института, поехала устраиваться на работу в Мурманск. А я, четырнадцатилетний пацан, один поехал к бабушке в деревню Горбышево. Сначала до Кирова - на поезде, потом до Лебяжья - на пароходе, а от Лебяжья до деревни -  на попутной машине. Надо отметить, что через всю страну я вез свою драгоценность – коллекцию яиц. Когда в 55-м, после первого курса училища, я приезжал в деревню еще раз, она была еще цела. А когда уже приехал в последний раз в 69-м, то и дома нашего уже не было, жил у своей тетки.
В седьмой класс, я за пять километров ходил в село Ветошкино. Зимой на лыжах, а в весеннюю распутицу, мы с другом детства Игорем, иногда переправлялись через ручьи по колено в воде и шесть уроков сидели с мокрыми ногами. Я, уже, будучи преподавателем, когда рассказывал об этом своим ученикам, никто не верил. Они, чуть выпадет снег, в школу уже не идут: «Троллейбусы же не ходят». - «Так вы же все за одну, максимум две, остановки живете». Привыкли. Вот и я тоже привык почти во все школы от 2-х до 12-и километров пешком ходить.  (Два км я ходил во второй класс из той же деревни в другую). Зато когда стало тепло, мы с Игорем, пропускали-таки, иногда, уроки. Ляжем, где – нибудь, на лесной полянке и балдеем на солнышке. Учились мы хорошо, и никто не ругал нас за пропуски. Никак не могу удержаться, чтобы не похвастаться, по поводу одного случая на выпускных экзаменах по математике. Попалась такая трудная задача, что никто не решил не только в нашем, но и в параллельном классе, кроме меня. Дали другой вариант и мне пришлось решать и его. Сам директор школы – математик пришел посмотреть на «вундеркинда» и посоветовал поступать в физико-математический институт.
В восьмой класс переехал к матери в Мурманск. Жили прямо в детском саду, которым она заведовала. Там-то я и начал серьезно заниматься плаванием. За несколько месяцев я выполнил норматив третьего разряда. Скорость уже была, а выносливости никакой. Были какие-то соревнования, я только что проплыл стометровку, как тут подходит тренер и говорит: «Хорошо проплыл, проплыви так же и двести». Я говорю: «Не смогу», а он мне: «Проплывешь». Тут я потихоньку смылся и больше в бассейн не приходил. А жаль.
Потом мать вышла замуж, нам дали отдельную двухкомнатную квартиру, и мы там жили вчетвером. Мой младший брат Владик учился в третьем классе. К Новому году отчим купил импортный коньяк в красивой упаковке, которую брат с интересом долго рассматривал. Отчим ему: «Если хочешь попробовать беги на кухню за стаканом. Пока тот бегал, он ему налил в рюмку чаю. Все чокнулись и начали пить. Когда он выпил, недоуменно произнес: «Надо же, как наш чай!» А когда узнал, что его обманули, сильно обижался. Даже сейчас не любит, когда я за праздничным столом вспоминаю это курьезный случай.
В Мурманске мне, как говорится, «не климатило»: всю зиму без солнца. К тому времени, моя тетя Анна Сергеевна, отцова сестра, окончила Ленинградский университет и сразу была назначена директором Кобринской школы Гатчинского района. Получила там двухкомнатную квартиру, перевезла от отца свою маму, мою бабушку и согласилась взять к себе и меня. Мы уже жили одно время втроем в Уржуме. Об Ане надо сказать несколько слов отдельно. Она всего на 9 лет старше меня, но всегда была мне, как мать, воспитывая меня в правильном направлении. Она для меня была эталоном человечности. Да и все ее очень уважали. До самой пенсии она проработала на одном месте директором школы. Была депутатом и до конца своих дней активно занималась общественной работой. Даже умерла в хлопотах, ожидая меня, на улице, в очереди за мясом. Забыла, что я мясо не ем. Я ехал на ее день рождения, а приехал на похороны. Прожила, как и бабушка до 84-и лет. Хоронить ее пришел весь поселок.
Но учиться в 9-й класс, я ездил в Гатчину на электричке. Ее школа, сначала, была восьмилеткой. До станции Прибытково от поселка Кобрино ходил пешком почти 3 км. Кстати, в деревне Кобрино, что рядом с поселком, жила няня Пушкина Арина Родионовна. Сейчас там ее музей. Зимой, в заносы, приходилось пробиваться по пояс в снегу. Вместе со мной ходила соседка по дому, моя подружка, Галя Рождественская. Парни у нас в поселке были хулиганистые, поэтому моими друзьями были девочки. Кроме Гали еще была Валя Денисова. Они учили меня танцевать. Ну, а в школе моим лучшим другом был Валентин Помецко, сидевший со мной за одной партой все два года до выпуска.
Класс у нас был очень дружный. Не только потому, что мы дружно сбегали с уроков, но, главным образом потому, что на каждой перемене мы танцевали, благо, что у нас был свой аккордеонист Юра Ломакин. Чтобы не мешали другим, нас потом перевели в подвал, где и места было больше. Я думаю, именно благодаря этим танцам, мы лучше развивались и умственно. По крайне мере, все куда-то поступили, не высшие, так в средние учебные заведения. Помецко поступил в среднетехническое училище связи и дослужился до подполковника. Зиннур Ямашев – в среднее мореходное училище, но, не окончив его, раньше всех ушел из жизни, от язвы желудка, прямо на операционном столе. Наша общая любимица, староста класса, отличница Таня Фосфорова поступила в Киевский университет. Отличник Виталий Иванов - в Ленинградский университет. Юра Никольский – в строительный институт. Юра Ломакин - в физкультурный. Толя Маркевич – в химико-технологический. О нем стоит рассказать подробнее.
В каждом коллективе всегда есть свой клоун, иначе было бы скучно жить. Так вот Толик постоянно нас развлекал.  Какое-то время у нас была молодая учительница логики и у нее была привычка сидеть, широко расставив ноги. А Толик был на первой парте. Однажды у него упала ручка, и он подозрительно долго доставал ее.  А когда вылез из-под парты, громогласно объявил непонятное, поначалу, для всех слово: «Красные». А на перемене разъяснил: «У нее красные трусы». С тех пор, как только она придет, он нырк под парту, а потом кричит на весь класс: «Синие!», «Зеленые!». Все, конечно, в хохот, а она никак не поймет в чем дело. Но когда поняла, ее у нас не стало, а жаль. После девятого класса, мы ездили в колхоз убирать картошку, и он нас там кормил курятиной. Сделал самодельный пистолет и с утра уходил на охоту. Он был маленький, и толку от него на работе было мало, поэтому оставляли дома за повара. Но особенно отличался на уроках химии: вечно что-нибудь взрывал. От того и кличка у него была: «Химик». Не знаю, как он вел себя в институте, но позже стал академиком, доктором химических наук.
Еще надо сказать, что мы очень любили урок физкультуры и больше всего лыжи. Наш класс, кстати, всегда занимал первое место по школе. До сих пор сохранилась фотография сборной школы, на которой все из нашего класса: Лева Рогоза, Толя Телушкин, Валя Помецко, Юра Никольский и я. А я, кроме того, еще очень любил стрелять, сказалась детская привычка. Моя фотография даже висела на доске почета, за первое место по Ленинградской области. Жаль, что тогда еще не было биатлона. Я бы в этом виде мог показывать не плохие результаты. На лыжах я частенько бегал к друзьям в Суйду: к Вальке Помецко и Леве Рогоза. С последним я неожиданно встретился в Поти.
После окончания училища меня, молодого лейтенанта, направили на распределение в Севастополь. Мест пока не было, и меня командировали отвезти на теплоходе молодых матросов в Поти. Иду по Потийскому пляжу и вижу Левку в матросской форме. Решил подшутить над ним, тихо подойдя, гаркнул: «Товарищ матрос, почему честь офицеру не отдаете?». Он вскочил от неожиданности, отдал честь, а потом, узнав меня, бросился на шею. Конечно, обмыли нашу встречу, но в этот же день я ушел обратно, на этом же теплоходе, в Севастополь. Позже он окончил какой-то ВУЗ и сейчас, до сих пор, работает большим начальником.
У меня со всеми в классе были хорошие отношения, кроме, разве, Виталия Иванова. Он, мне казалось, из-подтишка делал мне различные пакости. Возможно, видел во мне конкурента. Мы двое отличались в решении задач, но, в отличие от меня, он никому не давал списывать, за что его недолюбливали. Да и учитель математики больше внимания уделял мне. Иногда, вызывая меня, давал мне полдоски и, несмотря на то, что я целый урок выводил какую-либо формулу, вместо того, чтобы назвать ее по памяти, ставил мне «пятерку». А однажды, в деревне на картошке, он уже явно вызвал меня на конфликт. Подпрыгнув, как волейболист, ударил по лампочке так, что стекла полетели мне в лицо. Я, конечно, не выдержал такой наглости, схватил его, поднял и бросил на пол. Боролся я, от природы, наверное, хорошо. Несколько позже, даже в соревнованиях выступал, и чуть было не победил мастера спорта. Но, проводя неотработанный прием «обратный суплес», сам завалил его на себя. А Виталий, поднявшись с пола, снова бросился на меня. И когда я припечатал его к полу вторично, остыл и неожиданно сказал: «А ведь мы могли бы с тобой и дружить». Я ответил согласием.
Однажды, когда уже после окончания школы, шли с ним на выпускной бал, он спросил меня: «С кем из девчонок ты собираешься сегодня общаться?» Я честно ответил: «С Таней Фосфоровой». Он, нисколько не удивившись, сказал: «Я тоже». Вот тогда мне стала понятна истинная причина его придирок ко мне – ревность. Я предложил ему соломоново решение: посадить Таню между нами, и с кем она охотнее станет общаться, тот и будет с ней. Он согласился, и мы так и сделали. Когда же он увидел, что та его откровенно игнорирует, встал и театрально произнес только мне понятную фразу: «Я схожу со сцены!», -  и вышел из помещения. С тех пор мы с ним не виделись, а он так и не узнал, наверное, что и со мной Таня не танцевала, а провела весь вечер с другим парнем из параллельного класса. Но я, в отличие от него, не сбежал, а веселился до утра, всю ночь, гуляя с ребятами по прекрасному Гатчинскому парку.
Невозможно не рассказать об одной мистике, которая происходила на выпускных экзаменах. Я, как обычно, шел на экзамен первым и вытащил 13-й билет. Подготовлен был по всем билетам хорошо и получил отличную оценку. На следующий экзамен опять вытаскиваю 13-й билет и снова получаю «пятерку». Та же история и на третьем экзамене. Я уже и готовиться перестал, благо наступило лето. Выучил только 13-й билет. А ребята так привыкли, что даже тринадцатые билеты перестали учить. На четвертом экзамене они уже напутствуют меня словами: «Иди, тащи свой 13-й билет!» И я шел с такой же уверенностью, но каково было мое удивление, когда «везуха» кончилась, и я вытащил 1-й билет. Правда «пятерку» свою я все равно получил.
Поскольку я пошел в школу с 8-и лет, то после окончания ее, мне уже исполнилось восемнадцать. Прекрасное время юности и первой влюбленности. Я влюблялся, в меня влюблялись. По - разному только это выражалось. К примеру, сзади меня сидела Галка Ветрова и постоянно шпыняла меня перьевой ручкой в спину. Потом выяснилось, что таким образом она пыталась обратить на себя мое внимание. Другая влюбленная – Галя Якубчик, ставшая позже профессором университета, писала мне в училище письма. Третья Галя, писавшая мне письма – моя соседка. Спасибо им за моральную поддержку. Они, как-будто, понимали, как важны их послания служивым, оторванным от дома. Позже, когда уже учился в училище, после первого курса, мы меняли нашивки на рукаве, которые называли «галочками». И мой друг Леша Гайворонский удачно, в тему, пошутил: «Ну вот, Жека, теперь у тебя две галочки на рукаве и три на шее». Эта ассоциация к нему пришла, видимо, в связи с только что просмотренным фильмом «Анна на шее», с Аллой Ларионовой и Николаем Рыбниковым в главных ролях. Ладно, к курсантскому периоду я еще вернусь, а пока нужно закончить подводную эпопею.

                Глава седьмая.
Край непуганых рыб. Новое увлечение – подводная охота. Скат-лиса подарил мне первое место. «Дяди» из Бердянского лимана. Курящие бычки. Конкурс в училище – 18 человек на место. Уснул под плакатом  «Воин – будь бдителен!» Первая морская практика. Первый шторм. Чудо – человек. Знакомство с будущей женой. Первая швартовка. Прыжок с мачты. Угорел на гауптвахте. Три коменданта гарнизонов по фамилии Голубь.
Как я уже говорил, нашего первого тренера Андрея Гуладу  «ушли» и его заменил майор Рябов. Он полностью поменял всю команду на пловцов, среди которых наиболее выделялся Коля Черкашин. Позднее, он вместе с Галиной Шуреповой долгое время работал в дельфинарии. Приглашал и меня, но я отказался. Сейчас он выступает дрессировщиком морских львов и котиков, где-то за границей. В Севастополе проводить соревнования перестали, и я как-то тихонько перешел в досафовскую команду, к тренеру Вадиму Пряхину. Неплохо выступали на Крымских и Украинских соревнованиях. Среди женщин стабильно отличалась Люда Пахомова. Мы с ней и до сих пор вместе выступаем: то по многоборью ГТО, то по плаванию. А чуть позже переключился на подводную охоту, удостоившись чести быть участником первых Крымских и Украинских соревнований в 1972 году.  Этим экзотическим увлечением, которое сейчас называют «дайвингом», я начал заниматься еще до подводного спорта. Нырял с острогой, а позже сделал и ружье. Первые погружения были сказочными: какой-то край непуганых рыб. Их можно было буквально трогать руками, даже не интересно и жалко их было убивать.
Вот метровый, любопытный  лобан подошел на вытянутую руку. Я даже не смог пробить его, только одна чешуйка отлетела, а ему хоть бы что. Обошел меня вокруг, как бы говоря: «Что это за чудо в перьях тут в мои владения забралось?» А стая мелочи, особенно сиреневые ласточки, прямо щиплют за кожу. Однажды наколол полутораметрового ската и сам был не рад. Он так сильно начал быть своим хвостом по остроге, что я даже выпустил ее из рук и ретировался. Когда он сам освободился от моей остроги, я ее подобрал и увидел на железе свежие зазубрины. Представил себе, что бы было, если бы он попал по ноге.
А сейчас расскажу, что собой представляли соревнования по подводной охоте. Первое упражнение проводилось в закрытом бассейне: стрельба по мишени, с десяти метров, три выстрела зачетных и два пристрелочных. Второе -:6-и часовая охота в море. Нужно, предварительно подышав, нырнуть и затаиться за каким-нибудь камнем, ожидая движущуюся рыбу, в основном кефаль, прицелиться и плавно нажать на курок. Это для начинающих. Позже я заметил, что интуитивная стрельба, не целясь, как говорится «на вскидку», приносит лучшие результаты. Я тогда понял, как ухитрялись, в прошлом, офицеры, стреляя из кремневых пистолетов, попадать в муху на стене. 
 Первые соревнования на первенство Крыма в 1972 году, проводились в Ялте, точнее в Гурзуфе, рядом с международным пионерским лагерем. Вода оказалась холодной. Подошло подводное течение, так что даже в мокрых костюмах было прохладно. По правилам, зачетный вес рыбы должен составлять не менее 0,5 кг. Такой рыбы у берега не было, и я решил отплыть на глубину порядка 25 м, в надежде взять камбалу. Но и ее тоже не нашел. Повезло на скате – лисе. Она так и осталась моей единственной добычей. Но, затянув около 3-х кг, принесла мне победу, как в упражнении, так и в общем зачете, да еще и приз за самую крупную рыбу. После того, как ее завесили, подошли туристы и попросили продать. Пряхин поменял ее на бутылку вина, и мы отметили нашу победу.
После этого поехали в Бердянск на первенство Украины, с заездом на недельные подготовительные сборы в Керчь. Опять жили в той же гостинице «Керчь», а тренироваться ездили на лиман Азовского моря. Долго в Керчи не засиделись и поехали в Бердянск. Жили в вагончике, на длинной, в несколько километров, песчаной косе, выступающей в море. По одну сторону море, по другую – лиман. В этом лимане и должны были проводиться соревнования, в нем мы и тренировались. Рыба там разная: из крупных – лобан и судак, а в основном – бычок мелкий. Но есть и другая порода бычков – с огромной головой, доходящая до килограмма. И еще они любопытны тем, что вроде как дышат воздухом. Ребята вставляли им в рот сигарету, и они втягивали дым, выпуская его через жабры. На тренировках несколько раз добывал судаков, килограмма на три – четыре, их почему-то «дядями» называли. А на соревнованиях даже одного не увидел: распугали, наверное. Пришлось переключиться на бычков, набирая общий вес. Впереди киевляне, они все лето тут паслись и вели себя, как дома. Я даже поругался с одним из-за шлюпки. Я уже выбрал раньше его, а он, видите ли, привык к ней. Потом, конечно, помирились.  Оказался знаменитостью:  на пшеничном зерне всего «Кобзаря» выгравировал под микроскопом.
Второе место заняли хозяева – бердянцы. Капитаном у них, как я уже упоминал, был Толик Щербина. Он и стал чемпионом Украины. Мы оказались на третьем месте. В личном зачете, я занял 5-е место. Мог бы поехать на первенство Союза (брали 6 человек), но поругался с тренером. Он, после соревнований, напился, как свинья, а я с детства пьяниц не терплю. В общем, он вычеркнул меня из состава сборной Украины. Вода там была теплая, и я решил охотиться без костюма, о чем до сих пор жалею. Шесть часов в любой воде находиться небезопасно. Так и случилось: на всю жизнь получил в наследство радикулит и миозит. Но зато есть, что вспомнить.
Второй раз и последний я выступил на Крымских соревнованиях по подводной охоте летом 1975 года в Керчи, а точнее в Керченском лимане. Там я занял общее 2-е место и уже второй раз 1-е место за самую крупную рыбу, за что получил приз – картину. На сей раз, это был 3-х килограммовый лобан. Он стал единственной моей добычей, если не считать небольшой севрюжки, которую я даже не понес судьям на взвешивание, т.к. промысел осетровых рыб запрещен. Лобана я даже ясно и не видел, только его проплывающую тень в камышах. Выстрелил рефлекторно, на вскидку и попал. Причем, как и в прошлый раз, это случилось в самом конце соревнований. Шесть часов я нырял безрезультатно и в конце, как будто Бог вознаградил меня за терпение. А на республиканских соревнованиях нынче нам не повезло. Команду сняли за недисциплинированность тренера. А еще я видел, запутавшуюся в сетях, громадную белугу (из осетровых пород), метра три длиной. Это, наверное, самая большая рыба в Черном море. Жаль только, что она уже была наполовину разложившейся, видимо уже давно там находилась. 
Я обещал вернуться и рассказать об учебе в училище. Первое, с чего я начну, я тогда страдал излишней скромностью и присущей таким людям, повышенной внушаемостью. В результате дал себя уговорить поступать в военное училище. Еще, у меня была низкая самооценка. В военкомате «подсказали», что легче всего поступить в Калининграде. Как потом выяснилось, мог бы и в Ленинграде. Конкурс у нас оказался 18 человек на место: выше, чем в самых престижных вузах. Даже сдав все экзамены на «отлично», я до мандатной комиссии еще, не был уверен, что поступлю. На комиссии спросили: «А почему вы записались на минно-торпедный факультет? С вашими оценками, могли бы претендовать и на престижный – штурманский». А перед экзаменами еще, к нам в кубрик пришел подводник, Герой Советского Союза, адмирал Иоселиани, который призвал поступать на минно-торпедный: «Все командиры кораблей – минеры!» Ну, мы, как стадо баранов, и повалили  на этот факультет. Больше всего я боялся экзамена по немецкому языку. Ожидая своей очереди, я подошел к одному парню: «Ты уже отстрелялся?» Он кивнул. Ну и как там, сильно зверствуют?» - Не бойся, иди смело, - ободрил он меня. Каково же было мое потрясение, когда я, зайдя в аудиторию, увидел его за преподавательским столом. Я пришел в себя только после того, как он заговорщески, ободряюще, подмигнул мне, а потом быстро отпустил меня. Много лет спустя, я случайно встретился с ним в Севастополе. Он работал в Нахимовском училище и что самое необычное, выглядел так же молодо, как тогда. Весело вспомнили тот момент.
После зачисления, нас всех постригли наголо, переодели в робу, с бескозырками без ленточек и целый месяц мы проходили курс молодого бойца. Поскольку у меня был спортивный разряд по бегу, то мне было легче, чем большинству, бегать ежедневные кроссы. Более тога, мы вдвоем с одним тоже спортсменом, буквально волокли на последних километрах, отстающего. Зачет проводился по последнему. Я до сих пор удивляюсь, почему не проводятся экзамены по физкультуре? Больше всего из этого курса мне нравилась стрельба, из пистолета, автомата и карабина. А еще учения с холостыми патронами и взрывпакетами. Сказывалось военное детство. И я понимаю чеченских мальчишек, как сейчас война отвлекает их от нормальной жизни. От ежедневного бега мы все похудели, не смотря на то, что каши давали с добавкой. А еще я продолжал заниматься спортом: плаванием, борьбой, боксом, помимо уроков физкультуры, на которых играли в спортивные игры. Кроме военной науки, тренировались красиво заправлять койки и быстро, за 40 сек., одеваться.
Я уже не помню командиров рот, но вот старшину роты Нарыжного и его «литературные» перлы не забуду никогда: «Незаправленные койки в город не пойдут!» «Замолоцкий – замолотим!» А Замолоцкий, на вид тихоня, но все годы обучения, был одним из основных нарушителей дисциплины. После курса молодого бойца нас стали ставить в караул, доверяя боевое оружие. Как сейчас помню свой первый пост у секретной части. Он был рядом с дежурным по училищу. Время тянулось очень медленно. Я долго нудился, наконец, не выдержал и присел на подоконник, моментально провалившись в сон. Когда проснулся, чуть не поседел от страха: мой карабин исчез! Окончательно проснувшись, догадался, что это дело рук дежурного. Я снял свои ботинки и в одних носках тихонько подкрался к дежурке. Мне повезло, дежурный уже тоже спал, а мой карабин стоял у стенки. Больше я уже до конца караула не присел ни разу. Утром, дежурный, проходя мимо меня, хитренько так улыбнулся. Но это меня не спасло. На вечернем построении, старшина объявил мне первое наказание – два наряда вне очереди, да еще и опозорил: «Это же надо ухитриться, уснуть под плакатом «Воин – будь бдителен!» Конечно, все ржали до упаду.
После первого курса был поход на крейсере «Киров» по Балтийскому морю до Кронштадта и обратно. А после второго - штурманская практика на небольшом корабле, бывшем тральщике «Нарев». Море проверило нас на мужество и многие поколебались в своем выборе. Высокий красавец Коля Каленский все писал стихи о море, типа: «Стою на мостике, в морском бушлате и ветер бьет в мои глаза», а после первого небольшого шторма скис и после выпуска выбрал службу на суше в ракетных войсках.  Через два года калининградское училище расформировали. Что интересно, несколько лет спустя, в этом здании, но уже в гражданском мореходном училище, пять лет провел мой племянник. А перед этим он учился у меня, в классе матросов, но об этом позже.  После расформирования, нас, половину направили в Севастополь, половину, в том числе и нас с Эдькой Балтиным – в Баку, пос. Зых. Место было пустынное, но зато, прямо за забором был гранатовый сад и мы, конечно, лазили в него.
Сейчас по телевидению идет передача о чудо-людях. Так вот у нас на курсе был такой Боря Бородянский, вечно что-то жующий. Как-то он проговорился, что, на спор, съест за шестерых: бачок первого, бачок второго и шесть стаканов компота. Если выиграет, то мы ему должны будем купить по банке сгущенки и по пачке печения. А он сидел за нашим столом. Мы решили рискнуть, пожертвовав обедом, и проиграли. Но это еще не все чудо. После этого он съел еще и то, что мы проиграли. Но, что самое удивительное, он был тощий, как глиста и никакого живота.
Вот еще один неординарный случай. Был у нас один караульный пост за два километра от училища, по охране водохранилища. Перед заступлением, каждый раз рассказывали, что когда-то там убили часового, забрав автомат. Правда это или нет, но напуганные, мы там уже не спали, прислушиваясь к каждому шороху. И вот, однажды, стоя там, на вахте, я услышал, как в кустах кто-то возится. Как положено по уставу, сначала предупредил: «Стой, кто идет! Стой стрелять буду». Не дождавшись ответа, дал две коротких очереди по кустам и услышал шум убегающего существа, скорее всего какого-то животного. Примчался разводящий со сменой: «Зачем стрелял?» Я стоял на своем, что было нападение, иначе мне не отчитаться было за патроны. Но и благодарности тоже не получил. Видимо, нападений никогда, до меня, не было.
Дедовщины у нас особой не было, но молодых любили разыгрывать. Однажды, наевшись на базаре немытых фруктов, я загремел в госпиталь. И там чего только не придумывали от скуки, то анализ пота заставляли собирать, то три литра мочи. А вечером, когда врачей нет, развлекались тем, что надевали их халаты, шапочки, очки для солидности и вызывали молодых на прием в кабинет врача. Сначала задавали невинные вопросы, затем – интимные, а в конце заставляли снимать штаны и писали что-нибудь  вроде «лох». Наконец не выдерживали и шлепали тапками по заднице. Тут уже пациент просыпался от внушения.
На практику два раза ездили в Севастополь. Тогда я впервые побывал в нем, и он мне очень понравился. Леша Гайворонский познакомился там с девушкой и хотел познакомить меня с ее подружкой – Валентиной. Но мы оба отказались от такого знакомства. Как потом стало известно, это была моя будущая жена. Судьба все равно свела нас. Однажды, я стоял в очереди за билетами, и ко мне подошла красивая, веселая девушка и попросила взять несколько билетов для нее и подруг. На танцах она пригласила меня на «белый танец». И с этого момента мы уже не расставались. Она даже на тренировки по плаванию со мной ходила. Засекала мне время по секундомеру. До нее, я один плавал, после чего шел на танцы, а уходил один, с чемоданчиком для полотенца и плавок. Позже узнал, что получил кличку от своих поклонниц: «Женя – чемоданчик».
С нами учились румыны и болгары. С одним из них, Барбиром Одарелом, уже, будучи лейтенантом, я встретился в Севастополе. Отряд румынских кораблей пришел с визитом дружбы. Барбир сказал, что когда был на практике, познакомился с девушкой по имени Валентина, после чего переписывался с ней и предложил мне, за компанию, навестить Валентину. Когда мы подошли к ее дому, я понял, о ком он ведет речь, но не подал вида. Очень хотелось посмотреть на ее реакцию. Ее удивлению не было предела. Когда ситуация прояснилась, мы цивилизованно, все вместе, пошли к нему на корабль, провожать.   Немного похоже на историю, случившуюся с героями фильма «Три сестры», по мотивам одноименного романа Алексея Толстого. Там Рощин, разыскивая свою невесту Дашу, познакомился в поезде с венгром. Он тоже разыскивал девушку, в которую влюбился. Каково же было удивление обоих, когда выяснилось, что оба ищут одну и ту же девушку. 
Как я уже писал в 1958 году я начал службу помощником командира ПДК-38 в учебном водолазном отряде. Закончилась учеба, началась работа. Почти сразу получил боевое крещение – самое трудное в командирской работе – швартовка. Я еще ни разу самостоятельно не швартовался. Всему учили: мины ставить, торпедами стрелять, а швартоваться нет. Мы стояли в тот раз в Балаклаве. Командир мой был на больничном и второго офицера – механика по какой-то причине тоже не было. И тут заявился навигатор и потребовал срочно выйти в море на прохождение мерной линии и приведение в норму девиации магнитного компаса. Вышли, отработали нормально, а когда зашли обратно в бухту, увидели, что наше место занято рыбацкими фелюгами. Время было позднее, рыбаки разбежались по домам, остался один сторож на весь причал. Сколько я не кричал в мегафон освободить место, никто не шевельнулся. Навигатор тоже торопился домой: «Швартуйся носом между ними и раздвигай. Всю ответственность беру на себя». Пришлось так и делать. Подхожу самым малым ходом, а за несколько метров торможу, передвигая телеграф «на полный назад». В машинном отделении на телеграфе мою команду продублировали, а на винт дали «полный ход». Пока я дергал этот телеграф, со «стопа» на «полный назад», слышу, как все деревянные фелюги затрещали. Ну, думаю, конец моей карьере. Спасибо навигатору, он все-таки взял ответственность на себя, как и обещал. Потом выяснилось, что мотористы  оказались такими же «зелеными», как и я.
Вспомнился еще один курьезный случай. На день военно-морского флота у нас на корабле случайно оказался какой-то адмирал и, по-моему, немного «под шафе». С матросами был «запанибрата», разрешил купаться, и они начали прыгать с 2-х метрового фальшборта. Я был недалеко и слышал, как он посетовал: «Да, не те моряки нынче пошли. Вот мы на паруснике с мачты прыгали!» Я тогда, ни слова, не говоря, быстро забрался на мачту, высотой 18м., и прыгнул. Все начальство побелело и смотрело на адмирала. Он тоже от неожиданности не знал, как реагировать на мою наглость. Но потом пришел в себя, засмеялся и выдавил: «Ну вот, хоть один защитил морскую честь».
Вообще, по молодости, мне многое прощали. Однажды был назначен дежурить в Балаклавскую гауптвахту. Дело было зимой, заключенных было всего два человека. Я выпустил их, попросил принести угля и протопить, а сам прилег почитать. Видимо, они рано закрыли заслонку в трубе, так что очнулся я лежащим на полу, с намордником от кислородной подушки. Рядом суетились люди в белых халатах. Через трое суток, после выписки из госпиталя, мне объявили: «Можешь еще трое суток отдохнуть   на гауптвахте: комендант Балаклавы поспособствовал».  Я сгоряча, накатал на него жалобу. Меня вызвали в штаб флота: «Вам предъявлено обвинение в нарушении режима. Вы открыли камеры и выпустили заключенных». На что я ответил вопросом на вопрос: «А что важнее правила или человеческая жизнь? Если бы я их запер, кто бы вызвал скорую помощь? И на губу вместо меня кто бы пошел, комендант?» В общем, меня реабилитировали.
Да, случаев у меня интересных было много, всех не опишешь, но вот об одном еще напишу. После года службы я поехал в отпуск к матери в Мурманск. Перед отъездом обратно, зашел в комендатуру, «по гражданке», отметить проездные документы. Комендант не принимает: «Иди, переоденься по форме и тогда заходи». Я начал было «качать права»: «Я имею право в отпуске быть по гражданке, и потом у меня скоро поезд отходит». Тот невозмутимо: «А вот это уже пререкания со старшим по званию. Тянет на двое суток ареста». В общем, на поезд я все-таки опоздал, потеряв плацкартные. Слава Богу, на гауптвахту не посадил, наверное, была переполнена. Но «телегу» на меня он все-таки послал. Она прикатила вперед меня, и отпуск я продолжил в камере. Так, что в тюрьме я, хоть немного, но посидел, памятуя слова Ленина: «Кто в тюрьме не сидел, то не человек» Но самое смешное в этой истории то, что фамилии обоих комендантов, мурманского и севастопольского, одинаковы – Голубь. А потом я вспомнил еще третьего «голубка», из г. Балтийска, времен моей курсантской практики на крейсере «Киров». Поскольку он был выше 2-х метров ростом, а звали Иваном, то кличка у него была «Полтора Ивана». Зверь был, а не Голубь, Но, зная его приметы, я его обходил стороной. Ну, а о причинах и мотивах моего ухода с флота я уже писал. Далее, во второй части моей книги, речь пойдет о моей морской деятельности на гражданском флоте.
лижний космос»