7. Не так страшна была наша вина, как наказание

Я сидел возле мамы в отвязанной лодке, и река нас уносила всё дальше от тех мест, где я родился, радовался, переживал, а главное, верил во что-то и стремился чего-то достичь. Кто я теперь, что за песчинка в этом мире, и насколько я крошечен и неопытен. Мне только предстояло узнать. Я сидел с закрытыми глазами возле мамы и сестры, так шло время, оно тянулось или летело — мне не было понятно. Жизнь перестала иметь смысл. Я никогда не стану рыбаком и не буду иметь своего улова, не прославлю род Ра, не узнаю вкуса лекарства... Такие мысли кружились вихрем в моей голове. Сколько это длилось, я не знал. Но в конце концов Маар сказала:
– Я хочу кушать.
И мама, встав со своей перины, подошла к входной двери.
Лодку непривычно раскачивало из стороны в сторону. Каждый шаг мамы внутри лодки, даже самый маленький, кренил наш плавучий дом. Мама открыла входную дверь, и мы не увидели нашего поселка даже вдали. Вокруг была одна вода, лодка плыла вдоль берега, но очень далеко от него, чтобы можно было причалить. Да и как? Ни весел, ни руля нет, иногда наш дом река крутила, как бы играя с ним, вертя нас вокруг своей оси. Мы разворачивались и в открытую дверь видели то берег, то опять реку, то снова берег. У меня закружилась голова. Чтобы подышать прохладным воздухом, я выглянул наружу. Маар снова попросила есть, но уже настойчивее, теребя маму за рукав. Как быть не знал никто. Всю рыбу, сушеную или соленую, мы вешали на заднем борту лодки, а как туда добраться? Ответа пока не было в моей голове. Одно дело в поселке, когда лодки были привязаны друг к другу и от этого становились устойчивыми. По узкому боковому бортику без труда можно было пройти в конец лодки за рыбой. Но теперь, став на этот же борт, можно было запросто упасть в мутную воду реки Сома и стать рыбой. Или перевернуть лодку со всеми ее жителями.
Есть хотелось всем. Даже несмотря на то, что меня укачало и немного мутило. Я встал на ноги перед входной дверцей снаружи лодки, выпрямился в полный рост и посмотрел на крышу нашего непрочного дома. Она была ровной и вполне могла послужить мне тропинкой от носа лодки к корме. Я оперся о крышу и, выжавшись на руках, лег на живот. Лодку закачало от этого движения. Но я продолжал медленно протягивать себя, лежа пластом по крыше, стараясь как можно меньше создавать колебаний. Она была в снегу, и куртка промокала. Но я об этом не думал. Я вообще тогда не думал, а действовал. Дополз до края и аккуратно развернулся так, чтобы свеситься не головой вниз с крыши, а ногами. Лодку закачало еще сильнее. И изнутри я услышал мамин испуганный крик: «Тан, осторожно!» Маар снова заплакала. Я и сам напугался не на шутку. Перед глазами еще стояли люди на пристани и слова Рока в голове отбивали ритм: «Руби, руби, руби!»
«За что?!» — этот единственный вопрос меня терзал в момент моей опасной прогулки по крыше собственной лодки за собственной рыбой. — «За что?!» Холодный ветер отрезвлял меня, и я начинал задавать более конкретные вопросы. Спустив ноги на корму, я взял несколько рыбин, их должно было хватить на несколько дней. Но попробовав отжаться от крыши снова, чтобы повторить путь в обратном направлении к двери, понял, что с рыбой в руках этого проделать не получится. Я стоял, размышляя над этой задачей, как вдруг мой взгляд упал на маленькое окошко, затянутое полупрозрачным рыбьим пузырем. Я выдрал из окошка этот пузырь и начал закидывать внутрь лодки рыбу. Изнутри слышался только радостный смех младшей сестры. Мама молчала. Да, остаться зимой с дырою в окне радость небольшая. Это правда. Но на это у меня была идея. Теперь, ползя по крыше лодки в обратную сторону, я формулировал конкретные вопросы, которые хотел задать поскорее маме. Спустившись в лодку и изрядно замерзнув и промокнув, я увидел, что рыба уже разрезана, и меня ждут к завтраку.
Сев на перину и взяв кусок рыбы, я приступил к еде. Мама сделала то же самое, Маар особого приглашения не требовала и уже доедала второй кусок. Рыба закончилась быстро. И начался разговор, которого, судя по всему, мама не очень хотела.
– Мама, — начал я, — где Ида?
– Ее больше нет, — тихо ответила мама. После этих слов я встал и, чтобы скрыть какое-то странное чувство, названия которого не знал, взял перину Иды и засунул в маленькое окошко, чтобы из него не дуло. Все мы внутри лодки погрузились в темноту. И мне стало легче. Можно было не держать свои эмоции в себе, а хоть как-то давать им выход, мимикой, жестами, но только не голосом, чтобы мама и сестра не поняли, что я боюсь.
– Как я понимаю, — сказал я каким-то стальным голосом, — нам эта вещь больше не понадобится.
Маар лежала у мамы на руках, я сидел на противоположной стороне лодки. Было тихо. И мы чувствовали, как нас разворачивает река, унося всё дальше от мест, которые мы никогда не думали покинуть.
– Что произошло? — спросил я через время.
– Мы нарушили закон деревни, — ответила тихо мама.    
– Какой? — настаивал я на ответах.
– Сынок, много законов, за вчерашний вечер мы нарушили много законов. И нас выгнали справедливо. — Мама себя чувствовала очень виноватой, у нее был подавленный голос.
– Расскажи, что произошло, — я был неумолим.
– Хорошо.
И мама вздохнула, видимо, собираясь с мыслями. Она тянула с ответом, я чувствовал, что она подбирает слова. Я ее не торопил. Торопиться-то было некуда. Но, в конце концов, я все-таки не выдержал и сказал протяжно:
– Ну-у?
– Вчера мы с Идой пришли в Пляс, как всегда, там было уже людно, и нашего появления почти никто не заметил. Большая часть жителей Гай уже приняли лекарства и веселились вовсю. Я стала в очередь за лекарством. Ида пошла оглядеться глубже внутрь. Когда она вернулась, нам уже выдали по колбе, она должна была отнести половину тебе, но предварительно выпить свою часть при мне, чтоб снова не засветиться, как вчера. Но Ида взяла колбу и принялась снова ходить по Плясу. На нее обращали внимание мужчины и с завистью смотрели женщины. Все с интересом рассматривали твою сестру. Ах, какой она могла стать помощницей в добыче еды для семьи, но нет же, упрямая девчонка! Она соврала мне, что выпила жидкость, видимо, куда-то ее вылила незаметно. И обойдя вокруг столов с отдыхающими рыбаками и их женщинами, вышла наружу. Я думала, что она понесла тебе лекарство, но Ида где-то задержалась… — на этих словах мама запнулась, — я сама мало что помню, в тот момент я допила последние капли, и мне было очень весело и хорошо. Я выпила больше нормы и не собиралась возвращаться домой до утра. Ближе к рассвету в Пляс ворвался караульный и громко закричал, что что-то голубое и светящееся упало с рыбацкой пристани в воду. Одурманенные мужчины и женщины бросились наружу, не помня про закон не выходить в темное время суток. И действительно, в воде по течению плыло голубое сияние, исходящее из девушки. Такого никто еще не видел. Голубым светом залило почти всю реку изнутри. Светились рыбы, водоросли, пузырьки воздуха, поднимающиеся на поверхность. Как это было красиво! Я видела дно реки с ракушками. Их там тысячи! Сияние плыло по течению, уносимое рекой. И я видела, что это Ида освещает собой реку. Но молчала, чтобы не закричать, что это она. Ей уже было не помочь, а нас бы выслали из деревни.
– Так почему же нас все-таки выслали? — не унимался я.
– Потому что не только я узнала в этой девушке Иду Ра. Такой красавицы в деревне больше нет. И таких длинных роскошных волос, как у нее, тоже нет ни у одной девушки селения Гай. А она настолько сильно светилась, что было видно даже ее лицо.
– Кто же ее узнал? — спросил мертвым голосом я. — Кому же это не промолчалось? Кто хотел того, чтобы нас выслали? Ведь мы не имели врагов. Зачем кому-то избавляться от нас?
– Рок Хэм, — тихо сказала мама. — Он начал кричать, что это Ида из рода Ра. И сразу же вспомнил обо мне. Я стояла молча, а он, притянув меня к краю пристани, громко спросил: «Твоя дочь?» Я ответила: «Да», врать не было смысла.
– А как она там оказалась?! — кричал он. — Почему она гуляет по ночам, почему не выпила лекарство? Как она попала в воду? Если она не принимала лекарство, значит, ее сознание трезво, то есть она хотела уплыть!
– Я сопротивлялась, говоря, что, возможно, она просто поскользнулась. Но объяснений уже никто не слушал. И Рок потащил меня к нашей лодке. Дальше ты всё знаешь.
Ох, как мне было обидно, ведь, по маминому рассказу, Ида ничего не совершила ужасного — упала в воду. Ну и что? Многие рыбаки падают в воду. Их род же за это не высылают! Как это несправедливо.
Видя, что я размышлял на эту тему, мама решила оправдать действия жителей деревни.
– Пойми, сынок, нельзя светиться. Тем более освещать путь к Великому Вестнику Вечности. Это таинство! Река Сома священна, и никто не должен видеть то, что она хранит в себе. Кроме тех, кто попал в ее воды. А Ида расплескала все тайны реки Сома, показав всем жителям, что река не страшна, а прекрасна.
Я слушал маму и думал о том, как же строги порядки в нашей деревне. Мне было больно. Я начал понимать, как мне не хватает сестры. Изредка поглядывал на забитую мною в оконное отверстие перину, на которой до сегодняшней ночи много зим спала Ида, и чувствовал что-то тяжелое там, где раньше я светился, где-то в животе. А ведь так недавно моя радость, что Иде исполнится четырнадцать зим, была безграничной.
Лодку продолжало крутить на воде. Вечерело и холодало снаружи. Мы съели еще одну рыбу и залезли под одеяла. Каждый остался наедине со своими мыслями.