11. Мальчик или мужчина?

Больше суток мы ждем возвращения мамы. Куда они могли запропаститься, что и где их задерживает в пути? Всеми этими вопросами светился я в ту ночь, когда о борт нашей ветхой и холодной обители ударилось, что-то мощное. Лодку, в которой я трусился от холода и страха, почти выдавило на берег, настолько сильным был удар. Теперь она не качалась на волнах как раньше, а сидела на мели без движения. Я испугался, но чтобы не будить Маар, спавшую рядом, постарался даже не вздрогнуть, не то что вскрикнуть. Я лежал без движения, как вдруг услышал знакомые голоса. Мое сердце начало радостно биться, мне казалось, я самый счастливый на свете, наконец, я не самый старший на лодке, и рядом мама. Даже голос «хозяина» радовал. За последние сутки мы с Маар не выходили из лодки, ели рыбу и грелись под одеялами. На суше самим нам делать было нечего. Костра я развести не мог, поймать дичь тоже. Этой ночью я уже начал задумываться над тем, насколько нам с малышкой хватит рыбы, если взрослые не вернутся.
Но эти мысли были развеяны темной ночью громким голосом Ирбруса: – Не бойтесь, это вернулись мы. Тан Ра, не выходи из лодки и жди внутри, ты, наверное, светишься как глаза саргусов в ночи.
Я лежал молча, не понимая, с чьими глазами мое свечение сравнивает Ирбрус, но он был прав — я светился ярче прежнего.
На нашей лодке послышались шаги. В двери вошла мама. Она подошла к нам и обняла Маар, потрепала меня за волосы и прижала к себе.
– Как вы? — спросила она тихо.
Я рассказал о нашем ничем не примечательном дне и приготовился слушать ее рассказ. До рассвета мама говорила о приключениях, которые произошли с ней за последний день. Она рассказала о том, что она была невидимой и заходила в лодку к торговцам. Пристань без нашей лодки пуста и одинока. Ирбрус украл из поселка большую лодку, и теперь она станет нашим новым домом. Бергер помог управлять плавучим гигантом, а другой скрыл ее от чужих глаз. Она рассказала и всю правду о Роке Хэме. Последнее известие потрясло меня больше всего. Это невероятно, ведь Рок всегда был героем для меня. Я так хотел стать таким, как он, а теперь выяснялось, что он жуткий человек, убивший мою сестру. Мне было жалко и Ушию, и его сына Оката, но больше всего я думал про Иду и о том, что этого всего могло бы не быть. Если бы не тщеславие Рока Хэма.
Мама рассказывала до тех пор, пока Ирбрус не вернул нас к действительности появлением на нашей лодке.
– Утро, — сказал он, заходя внутрь и сгибаясь под низкими потолками. — Нужно перегрузить все вещи с вашей лодки на… на ту, другую. — Он замялся при подборе слов, видимо, хотел сказать «с вашей на мою».
– Пока вы будете носить вещи, я попробую поймать нам завтрак, — и с этими словами он вышел наружу. Мы поняли, что пора покидать этот маленький, но привычный и полюбившийся нам дом. Мама решила вытащить перины, я взял посуду, Маар схватила куклу. Мы все направились к выходу. У борта нашей лодки стояло огромное чудище, как нам показалось. Лодка-гигант, лодка-монстр. Да, с причала на нее было попасть легко, но как на нее забраться с земли? Не успевший отойти далеко Ирбрус, заметив наше замешательство, вернулся и, не подходя к нам, просто кричал с берега:
– Тан, у борта висит веревка, ты можешь по ней забраться на палубу, а Гея пусть привязывает нужные вещи к веревке. Ты будешь поднимать их вверх. — Я кивнул, и Ирбрус отправился в лес на поиски завтрака. Я быстро обнаружил веревку, пусть моя легкость и гибкость были мне подспорьем в этом нелегком деле, но карабкаться вверх оказалось делом непростым. В конце концов, я все-таки преодолел все трудности подъема на палубу нового дома и ступил на эту громадину. Осмотревшись, я осознал наконец, какая она огромная. Она была сделана из добротного дерева и за сто зим без ремонтов выглядела лучше, чем многие лодки поселка Гай. «Видимо, есть такие люди, которые планируют жить тысячу зим, и поэтому строят такие добротные лодки», — подумал я. Мама уже привязывала перины по одной к концу веревки, и я начал поднимать наши нехитрые сокровища. Одеяла, ведра с посудой, таз для купания, мою удочку, куклу Маар и мешок рыбы, которую теперь можно было с легкостью достать с задней части лодки, обойдя ее по берегу. Подняли немного соли и коврик из водорослей, лежавший посреди нашей лодки. На нем обычно сидела мама, что-то рассказывая нам перед сном. Это нехитрое имущество, принадлежавшее нашей семье, лежало теперь у моих ног на палубе нового плавучего дома. А мама с сестрой смотрели вверх на меня, не зная, как забраться самим по веревке.
Я сам спустился вниз. Чтобы не просто ждать Ирбруса, а что-то делать, мы отправились в лес на поиски хвороста. Мне пришлось объяснить маме и сестре, что это такое. Я так же, как Ирбрус, просто поднял ветку и показал им: «Это — хворост». Мы собрали немало дровишек и пришли к тому месту, где в первый раз разводили костер. Через очень короткое время подоспел и «хозяин». Увидев, что мы более чем готовы к завтраку, он ухмыльнулся:
– Молодцы, хватаете на лету.
Он что-то держал в руках. А это значило, в наших животах снова будет мясо. Мы сидели на вязанках, подобрав под себя ноги, чтобы не замерзнуть окончательно в ожидании завтрака. Маар, зная, что ей нельзя говорить с Ирбрусом, подошла ко мне и сказала тихо на ухо то, что было адресовано «хозяину». Я повторил громко вслух:
– Это зайцы? — и показал на дичь в руках добытчика.
– Нет, это — птицы, я не знаю их названия, — и отвернувшись к костру добавил: — Девочка, скоро ты засветишься ярче брата, если будешь так любопытна. Искатели тебя не растворят — это хорошо, но ловцы душ могут унести с собой, задавай поменьше вопросов.
Мясо вкусно пахло на костре, в то время как нам жутко сводило животы от голода. Чтобы скрасить как-то ожидание завтрака, я спросил у Ирбруса, кто такие эти ловцы душ. Он нехотя ответил:
– Тан Ра, твои вопросы несутся впереди событий, я тебе быстро объясню сейчас, но в тонкости лезть не стану. Всему свое время. Есть люди, которые служат тем, кто нами правит, такие же, как ты и я, они занимаются охотой на излучаемый людьми свет.
Я долго молчал, хоть и хотел спросить еще много всего. Я понимал, что не стоит нервировать «хозяина».
– А зачем их ловить? — неожиданно для себя спросила мама. Ирбрус этот вопрос предвидел, но не ожидал, что его задаст Гея. Меня бы он быстро заставил молчать, но ей пришлось ответить.
– Гея Ра, и ты решила засветиться? Есть места, где знают, что с ними делать. Души неотъемлемы от их обладателей только до попадания в руки ловцов. После того, как хозяин мятежной души попался, его разлучают с душою. Обычно это люди, нарушающие установленные правила, непокорные, не подчиняющиеся, они не гасят свой свет лекарством и ходят по ночам под открытым небом. Они являются нарушителями, а значит, их души мятежны и опасны для тех, кто нами правит. Эти души извлекают из тел. Тела отдают Искателям, а из душ делают лекарства.
– То, которое пьем мы? — я торопился разузнать побольше, у пока еще щедрого на слова Ирбруса.
– Нет, то, что пьете вы, — самая дешевая гадость, которую получают из дурман-травы, а лекарство, полученное из душ, продают за очень большие деньги. Они не бывает черными, у них разные цвета. У каждого цвета свое предназначение. Позволить себе купить такое лекарство могут только очень богатые люди.
– Как же добывают душу из человека? — с ужасом в глазах от услышанного спросила мама.
– Человека опьяняют большим количеством дурман-травы, и душа сама уходит из него.
– А если человек не хочет пить? — спросил я.
– А он и не пьет. Людей помещают в комнаты, по углам которых раскуривают лампы с дурман-травой. Люди вдыхают аромат травы, и он заполняет их изнутри, а выдыхают души. Потом маленькие светящиеся комочки собираются у потолка комнаты, готовые подняться еще выше. В крыше имеется отверстие, к которому подставляют стеклянные колбы. Вылетая в отверстие, комочки света попадают в западню навсегда. После чего из них алхимики делают лекарства для богатых.
– А как же они потом разделяют комочки по цветам? — спросила мама.
– Их разделяют еще тогда, когда они в людях. Сначала всех нарушителей порядка делят по цветам, а только потом заводят в комнаты. И в колбы всегда попадает свет только одного цвета.
– А кто же нами правит? — спросил я. И по взгляду Ирбруса понял, что на этот вопрос он не ответит. Мясо на костре дожарилось, и человек, знающий всё, как мне тогда казалось, делил его на четыре равные части.
Как выяснилось, птица не такая сытная, как зайцы. И, не наевшись досыта, как в прошлый раз, а немного перекусив, я грелся у догорающего костра. Всё это время мы молчали.
– Сегодня мы закончим день на новой лодке, — прервал молчание Ирбрус. — На ней я введу правила, которые вы должны выполнять. Это вам не ваша деревня. Тут неподчинение невозможно.
Мы ждали оглашения правил со страхом — опять правила, снова строгость, ну ничего, мы же как-то привыкли к условиям поселка Гай, значит, и тут у нас всё получится.
– Во-первых, вы живете на нижней палубе, я — на верхней. На мою часть вам заходить нельзя и вещи мои брать нельзя. Во-вторых, так же, как и в деревне, ночью не показываться наружу. В-третьих, без моего разрешения лодку не покидать, не подходить к рулю или близко к бортам. Это не всё, я планирую купить кое-что в ближайшее время, для этого мы причалим у одного местечка, оно покажется через пару дней. При спуске на землю вы должны слушать только меня, идти рядом и не задавать вопросов. Это понятно?
Вместо ответа мы кивнули.
– Если я еще что-то вспомню, добавлю в список правил.
Он встал с земли и пошел к реке, мы поняли, что пора приступать к выполнению правил на нашем новом плавучем доме.
Подойдя к лодке-великану, Ирбрус взялся за веревку и быстро залез на палубу. Кто бы мог подумать, что такой огромный человек так ловко вскарабкается вверх. Потом он велел обвязаться веревкой маме и потащил ее на лодку. Он помог ей перебраться через борт и с насмешкой сказал:
– Какая ты тяжелая, Гея, мне придется есть в два раза больше, чтобы поднимать тебя в лодку, или тебе в два раза меньше.
Потом веревку сбросили Маар, я крепко обвязал сестру ее концом:
– Готово!
Ее, как пушинку, подняли вверх, но Ирбрус не стал помогать Маар карабкаться через борт, предоставив это маме. Когда мне сбросили веревку, я обвязался и стал ждать поднятия, но ничего не происходило. Ирбрус перевесился через борт и грозно сказал:
– Мужчины поднимаются сами.
Стало понятно, что мне ползти опять без помощи.
Забравшись на лодку, я увидел, что мама уже перенесла почти все вещи, перегруженные нами на нижнюю палубу, и мне осталось забрать только ведро с рыбой. Я взял его и потащил вниз. На лодке было холодно и очень неуютно. Такого монстра невозможно нагреть своим дыханием. Но в ней было удобно ходить, никаких перекладин на высоком потолке не было. Это меня порадовало. У меня был шанс вырасти не сутулым, как все люди поселка Гай, а таким же статным, как Ирбрус.
Мама наводила порядок среди небольшой груды вещей, Маар бегала по лодке, радуясь тому, что это можно делать, и лодку не качает от ее детских шалостей в разные стороны, а мама не бурчит на дочку за это. Я без дела шатался от борта к борту. Наш новый дом отчалил. Берег удалялся, и наш старый дом, брошенный на берегу, становился всё меньше и меньше. Я хотел рассмотреть его лучше в последний раз и бросился на палубу, там стоят Ирбрус у руля, смотря только вперед. Это было понятно, он же ничего не оставлял значимого для себя на том берегу. Я стал недалеко от него и смотрел в обратную сторону. Мне в голову пришла мысль, и я произнес ее вслух:
– Я не мужчина, как ты, я еще ребенок. Я стану мужчиной только через шесть зим, когда Великий Ушия из рода Мир мне поставит шестнадцатую отметку на спине.
Ирбрус, как это ни странно, даже посмотрел на меня — обычно он говорил, но не смотрел на собеседника. Он оторвал взгляд от невидимой точки вдали и сказал:
– Ушия уже ничего не поставит на твоей спине. А если ты не знаешь, я тебе скажу, что на моей спине столько же отметин, сколько и на твоей, но я ведь не жду шестнадцатую, чтобы назвать себя мужчиной. Я не знаю, сколько мне зим, но важно, что еще ребенком я чувствовал себя мужчиной, я охотился с отцом, удирал из дома с братом, приручал бергеров, помогал маме носить воду, печь хлеб, учился метать нож и строил планы на будущее. Ты не сможешь плыть со мной в одной лодке, если ты себя считаешь ребенком. Мне нужен помощник — не мальчик, а мужчина. Ты отвечаешь за твою сестру и маму. И если я и дам кому-то руль этой лодки, так только тебе. Ты сильнее из всех вас. Это понятно? — Ирбрус говорил не зло, но очень твердо.
– Это понятно, — ответил я. — Но почему тогда в нашей деревне нам не разрешают всего этого делать до шестнадцатой отметки?
– Потому, что так вами легче управлять. До шестнадцати вас не воспринимают всерьез, и вы себя не считаете достигшими возраста поступков, а после шестнадцати вас опаивают черным лекарством, и вы уже сами ничего не хотите и ни к чему не стремитесь.
– А в твоем селении разве не так?
– Нет. В нас воспитывают дух, а не растят тело.
– То есть вы не считаете отметки на спинах?
– У нас есть одна отметка — это жизнь. Когда умирает дорогой тебе человек, его тело сжигают на костре, а прах засыпают в колбу, зауженную посередине. Такие песочные часы и есть напоминание о том времени, которое летит необратимо, и нужно всё успеть, пока ты жив.
Я вспомнил, что, когда увидел Ирбруса в первый раз на новой лодке, на его спине висела именно такая колба. Я хотел было спросить, прах кого он хранит в своих часах, но побоялся. Ирбрус снова смотрел вдаль, а наш маленький домик навсегда скрылся за линией горизонта.