16. Непостижимая глупость взрослых. Мудрые вопросы

Шли долго, почти до обеда, в животах уже начинало урчать, а учитывая, что Ирбрус не успел позавтракать, напряжение в нашей маленькой компании возрастало. Все знали, что, будучи голодным, Ирбрус становится очень злым. Разговоры стали редки, вопросы я не задавал. Последней каплей стало хныканье Маар, которая уже давно маме на ухо сказала, что хочет кушать, а потом еще сто раз повторила вслух. Это сильно раздражало нашего проводника.
– Гея, я говорил, что путь будет непростым! Пусть она прекратит плакать! Не смотри на меня таким взглядом, будто я съел ваш обед, я сам не завтракал, — грозно сказал Ирбрус. Это была первая его фраза за последнее время, до этого только я с мамой старались друг друга поддержать беседой. Но вот когда мама начала стонать и охать, устав от длительной прогулки, он заговорил.
– Если бы мы могли до тебя докричаться с первого раза, — парировала Гея, злясь на него и на свои непослушные ноги, не привыкшие к дальним путешествиям, — ты бы успел поесть, но ты сладко спал в свое удовольствие.
– Я сутки стоял у руля и только поэтому не услышал, как вы меня звали! — он становился злее и повышал голос с каждой фразой.
– Она — ребенок, — ответила мама, снова переводя тему на голодную Маар. — Нужно было сказать, и я бы взяла с собой еду.
– Если бы я знал, сколько это займет времени, я бы сказал, но я тут никогда не был сам! А те, кто мне рассказал об этом месте, наверное, никогда не путешествовали с маленькими детьми и неповоротливыми женщинами!
Не стоит говорить, что эта фраза разорвала тишину всех окрестностей, ибо Ирбрус уже кричал во всё горло.
Гея прикусила губу от обиды. Взяла Маар на руки и пошла быстрее. Мне стало обидно за маму. Хотелось что-то сказать Ирбрусу, но тот зло посмотрел на меня, когда я только открыл рот, и это стало сигналом к тому, чтобы снова его закрыть. Следующие несколько часов попеременно я и мама несли плачущую Маар до того, как перед нами показался лес. Всё это время Ирбрус смотрел на какую-то крутящуюся вещицу из одного из своих мешочков, потом на солнце. И говорил: «Всё, вроде, правильно». Потом трусил ее. И снова изучал то, что она показывает. Когда мы увидели лес, Ирбрус выдохнул с облегчением. Если бы он шел сам, скорее всего, он бы не нервничал так, как с нами. Ему так же хотелось есть, но никто бы посторонний не раздражал его жалобами.
– Слава небесам, — произнес он. — Теперь мы поохотимся и поедим.
Падал снежок, но при этом вся долина оставалась зеленой, лес тоже зеленел вдали. Нам не было холодно благодаря быстрой ходьбе.
Вскоре мы зашли на опушку леса, время было позднее.
– Нельзя оставаться в такое время под открытым небом, — сказала мама.
– Я сам решу, что можно, а что нет! — парировал Ирбрус сдержанно, но строго.
– Ты тут в первый раз, сам говорил, и не знаешь, что нас ждет в этом лесу! — Гея не унималась, настаивая на своем, чем сильно раздражала Ирбруса.
– Ты слишком много думаешь, как для женщины! — не уступал он ей.
– Ты считаешь, что я думаю слишком много о своих детях?! Об их жизни и безопасности? Ты мужчина и тебе меня не понять! Все вы думаете только о себе и о личных выгодах! — мама повысила голос.
Я думал, он убьет ее. Голодный и злой, Ирбрус завопил:
– Гея Ра, если ты сейчас не замолчишь, я за себя не отвечаю, это понятно?!
Мама села на землю, держа в руках уже спящую Маар, и сказала ничего не боясь:
– Понятно, понятно!
И гордо подняла голову.
Всем своим видом она дала понять, что так же голодала с детьми, живя в деревне, когда сама отвечала за добычу еды, как и сейчас, когда передала это занятие мужчине.
– Жди здесь! Набери хвороста и дров, скоро будем ужинать, — зло прошипел Ирбрус.
Вечерело. Мама была права: Ирбрус не рассчитал со временем перехода от лодки к поселку Сокол. Видимо, он не думал, что поход окажется настолько долгим, это было понятно, но вот зачем мама разжигала этот скандал, зачем она постоянно его хотела задеть, мне было неясно. Эти мысли сновали в моей голове туда-сюда, когда я и Ирбрус шли лесом, удаляясь от того места, где оставили маму с сестрой.
Ирбрус взял меня на охоту, как и обещал. Чтобы как-то отвлечься от своих мыслей, он заговорил:
– Наша охота — это шутка. Так никто не охотится, без оружия это вообще не дело. Мне помогает бергер, я выпускаю птицу, а его задача поймать добычу. Он может поймать всё что угодно: от кролика до медведя, ведь ему неважен размер, он сам может достигать размеров невероятных. Главное, чтобы мы могли утащить это с собой потом. Ведь он только охотится, но не носит добычу. Сегодня особенная охота, мне нужно и бергеров накормить, они голодны, и себе что-то добыть, и на подарки оставить.
Я шел молча, внимая каждому его слову, жутко переживая за маму и сестру, за то, что у них нет крыши и стен, чтобы спрятаться от ловцов и Искателей. Как будто слыша мои мысли, Ирбрус продолжал:
- Не бойся, над этой территорией ни ловцы, ни Искатели не летают. Тут такие места, где, если бы их запустили, не осталось ни одного человека, а это невыгодно тем, кто нами правит. Люди, умеющие производить оружие, защищены от нападений ловцов и Искателей законом. Их нельзя трогать. Они могут светиться или не светиться, на вершине этой скалы можно всё. Ее обитатели приносят большую прибыль тем, кто нами правит, и снабжают их оружием.
Впереди что-то зашевелилось, и Ирбрус взял меня за рукав.
– Тихо, — сказал он и, достав шарик из кармана, позвал бергера, это была Есат. Он молча развернул ее на своей руке так, чтобы она могла видеть добычу. И сказал: «Это для тебя». Есат моментально сорвалась с его руки и, оставляя в сумерках искристый след в воздухе, бросилась на добычу. Через несколько секунд она уже победоносно сидела, держа зайца в лапах.
– Молодец, девочка, — сказал Ирбрус. — Помоги нам поохотиться на что-то большее, да и пара зайцев нам не помешают.
Есат взлетела вверх и исчезла в лесу. Вскоре мы услышали возню вдалеке и бросились к тому месту. Есат стала огромного размера и сидела на том, что Ирбрус назвал косулей. После она отправилась снова за добычей и вместо заказанных зайцев добыла еще пару жирных куропаток.
– Спасибо тебе, Есат, теперь я оставлю тебя с твоей добычей, а себе заберу то, что ты щедро отдала нам. — И с этими словами Ирбрус отдал мне куропаток.
– Но это ведь не то, что ты просил. Ты же хотел зайцев? — сказал я, держа в руках птиц.
– Тан, дареному коню в зубы не смотрят. Я благодарен ей за то, что она нам помогает.
– Что такое конь? Почему ему не смотрят в зубы, и при чем тут куропатки?
Видимо, я имел глупое выражение лица, когда спросил. Потому что Ирбрус весело посмотрел на меня и расхохотался:
– Ты уже залил своим светом весь лес, смотри, скоро начнет выплескиваться наружу твоя любопытная душа.
Мне стало обидно. Но говорить этого не хотел, чтобы к «хозяину» не возвернулось плохое настроение.
Есат улетела к своей первой добыче, а косулю взвалил на себя Ирбрус.
– Подожди, это еще не всё, — сказал он мне. — У меня же есть еще два детеныша бергеров. Они тоже голодны.
И достав два бледных шарика из кожаных мешочков со своего пояса, он высвободил двух блекло-желтых птиц.
– Ребята, сегодня ночью все мыши этого леса ваши. Только не забудьте вернуться обратно, — с этими словами он развернулся и потащил огромное животное, которое называл косулей, к месту, где мама должна была уже насобирать дрова для приготовления ужина. Я освещал нам дорогу бирюзою, света хватало, чтобы видеть лес на четыре шага вперед, да и назад тоже. Как в ярком шаре, мы шествовали обратно. Ирбрус весело хмыкал, поглядывая на меня. Его веселило то, что я не знаю элементарных вещей.
Вернувшись, мы увидели, что мамы нигде нет, а маленькая Маар с раскрасневшимися щечками без настроения сидит на большой куче хвороста.
– Она пошла в лес, — сказала нам Маар.
Ирбрус развел костер и приготовил куропаток для того, чтобы жарить. Вскоре появилась мама, она несла еще одну вязанку дров, столько было не нужно, но ей хотелось показать, что она обойдется без помощи Ирбруса и всё может сама. Даже заниматься мужской работой. Зачем ей это было нужно, я не понимал. Я также не понимал, почему Ирбрус не мог сказать, «да, я ошибся в расчете времени, и моя вина в том, что до вечера не успели прийти в нужное место», а также «вам тут ничего не угрожает, тут не охотятся Искатели и ловцы». «Почему эти взрослые такие странные?», — думал я. 
– А что это? — показывая на косулю, спросила мама. — Это наш ужин?
– Нет, Гея, это — подарок, — спокойно ответил Ирбрус.
– Кому-то такие подарки, а нам две куропатки? — мама этим была явно недовольна.
– Гея, — сказал Ирбрус, — я тебя уверяю, ты наешься.
– Если бы ты так думал о нас, как я, твоя добыча была бы такой же большой, как эти вязанки дров.
«Опять началось», — крутилось у меня в голове. Но Ирбрус в это время жарил мясо, ничего не отвечая. Удачная охота положительно влияет на эмоции мужчин, он знал, что скоро благодаря ему все те, за кого он в ответе, будут сыты, и чувствовал себя выполнившим на сегодня свое предназначение. «Трудно вывести из равновесия мужчину, уверенного в себе, даже такой женщине, как моя мама», — думал я предвкушая ужин. Запах жареного мяса разнесся по всему лесу, и как только оно было готово, Ирбрус всем роздал по большому куску.
– Мама, а тут нет ловцов и Искателей, это место такое особенное, что можно не прятаться, — сказал я наконец правду маме, поглядывавшей то и дело на небо.
– Почему ты не сказал мне этого раньше? — беря кусок мяса, спросила Гея, обращаясь к Ирбрусу?      
– Научись доверять мне без слов! Если я сказал, что вы в безопасности, значит, так и есть. Больше я ничего не обязан говорить. — И положил в рот первый кусок мяса за день.
– Но как? Ты ведь никогда не был здесь, откуда ты это знаешь? — удивилась мама и тоже приступила к ужину.
– И ты бы знала, если бы говорила хоть на одном языке кроме своего. Это я узнал от торговца краской, — спокойно ответил Ирбрус.
Мама обиженно надула губы, и мне было неприятно его замечание. Но что сказать, когда ешь его мясо, идешь за ним, слушаешь его. Все эти выпады глупы. Учитывая, что мы все от него зависим.
Маар наелась и зевнула, издалека начали появляться бергеры, они слетались по очереди, сначала прилетела Есат, потом Бай и Бей. Шаля и отбирая последние кусочки мяса, они залетели в свои шарики. Ночь пришла в гости к земле. А звезды рассыпались разорванным ожерельем из жемчуга по небу. Мы все лежали вокруг теплого костра. Маме было приятно, что все-таки она не зря наносила столько дров. Все они пошли в ход. Никогда я не любовался звездным небом, не боясь нарушить правила. Не страшась, не опасаясь, не подглядывая в щель лодки, а просто лежа, закинув руки за голову и размышляя о том, что этот ужасный случай с изгнанием из деревни, наверное, лучшее, что происходило в моей жизни. Если не считать, конечно, того, что теперь я не верил в друзей и хорошее отношение людей. Всё это казалось притворством. Улыбки, пожелания доброго утра и здоровья — разговоры ни о чем. Всё это оказалось ложью и закончилось в одночасье. Никогда я не смогу забыть куски гнилой рыбы, летящие в нас, и обозленные лица еще вчерашних друзей.
Я почти задремал, когда услышал, как к нашему лагерю кто-то подходит. Поднявшись и сев у костра, я увидел трех женщин, подходивших к нам. Маар с мамой спали, тихо сопя, а Ирбрус храпел во все горло. Я один не спал в эту ночь. А женщины всё ближе и ближе. Они были разными. И возрастом, и одеждой, и волосами. Ничего не говоря, подошли очень близко к костру и смотрели на меня. Я бы и хотел что-то сказать, но не мог, в горле застрял ком размером с само горло и не давал вырваться ни единому звуку. Я потолкал Ирбруса, он продолжал спать, я повторил попытку, но это не помогло. Одна из женщин показала пальцем на спящего Ирбруса и спросила у меня ласково:
– Он главный, да?
Я кивнул. Она подошла к великану, припорошенному легким снегом, и, положив руку ему на грудь, ласково проговорила:
– Ты пришел к нам по делу или от любопытства?
 От этого он не проснулся. Но она не убирала от него своих рук, а начала гладить по бороде.
– По делу, — ответил я за него. — Нам нужно поселение Сокол.
– Я живу в поселении Сокол, — сладким голосом проговорила женщина, прилегшая на грудь спящего Ирбруса и стряхивающая с его бороды снежинки. От этого он, наконец, проснулся.
Ирбрус громко закашлялся после сна или от неожиданности увидеть на своей груди женщину. Кстати, она была очень красива. Я таких стройных и высоких девушек с ровными черными волосами и раскосыми глазами в нашей деревне никогда не видел, даже Ида не была столь красива.
– Я — Мэй, — сказала она ошалевшему Ирбрусу. — Вы ищете поселение Сокол? Мы вас проводим, — очень нежным голосом говорила она.
– А я — Ирбрус, — не зная, что сказать, ответил он. После того, как прозвучал его зычный голос, проснулась Гея и Маар.
Мама, окинув всю эту картину своим взором, сразу возненавидела этих женщин, особенно ту, что сидела возле Ирбруса. Мне это сразу стало понятно, и я ожидал каких-то новых нападок на Ирбруса. Но, как ни странно, она молчала.
Я рассматривал спутницу Мэй. Одна из них была коренастой немного постарше Мэй, другая — высокая и стройная с очень неприятным лицом. Потом, уже при свете дня, я разобрал, что ее лицо обожжено огнем.
Мама тоже встала с земли и взяла на руки Маар. Взвалив на плечи косулю, Ирбус пошел рядом с Мэй. Когда она увидела, что у него с собою добыча, припасенная в дар, она особенно подобрела и улыбнулась ему так приятно, что он растаял при ее взгляде. Мы все шли следом, а женщины из села Сокол замыкали эту процессию.
Так странно было передвигаться ночью. И при этом не бояться за то, что нарушаешь правила. Нас привели в селение Сокол. Но так как ночью будить никто никого не хотел, а мы, по словам Мэй, стали не пленниками, а гостями, она предложила разместить нас в жилищах этих женщин.
– Ирбрус, ты можешь с женой остаться у меня, а дети переночуют у Саи. — Так звали коренастую женщину.
– Я не женат, — быстро ответил Ирбрус.
И красотка снова одарила его загадочной улыбкой, смысл которой мне был непонятен. Но, видимо, взрослые были в курсе того, что это может значить.
– Отлично, так это только ее дети, тогда она с ними переночует у Саи.
Ирбрус колебался. А мама, переминаясь с ноги на ногу, искала удобный момент, чтобы заговорить с Ирбрусом. И нашла самый «подходящий»:
– Да, хорошо, это только мои дети, с которыми я переночую там, где решу сама! — громко сообщили она.
Мэй, не поняв в чем дело, с удивлением смотрела на нее. В свете луны она была так красива, что я не мог отвести от нее взгляда.
– Женщина, — обратилась она к маме, приподняв надменно бровь, — я не знаю твоего имени, но ты странно говоришь с мужчиной, он решает всё сам и сам скажет, что тебе делать.
Ирбрусу эти слова явно понравились. Мэй его будто одурманила. Она знала, что сказать, как, где, и, видимо, зачем. Она вела себя так, как будто все эти слова были сказаны ею сотни раз до того, как прозвучали сегодня. Она была недосягаема, как звезда. Но на маму эти фокусы не действовали. И Гея продолжала:
– Если у тебя есть желание, ты можешь сколько угодно забирать его к себе, в этом мужчине столько же силы воли, сколько в мертвой косуле жизни. Такой мужчина хорош на ночь, но не на жизнь! — обратилась мама к Мэй.
– Мне этого достаточно, — ласково проговорила красотка. И потянула Ирбруса куда-то в сторону. Видимо, там был ее дом. Но его отрезвили слова Геи, он отшатнулся в сторону от соблазнительной незнакомки. Бросил на землю косулю и посмотрел на маму с таким презрением, что Гея опустила голову, как будто ей было стыдно за сказанное ранее.
– Ах, на ночь? — прошипел он. — В поселке Гай ты говорила по-другому.
– В поселке Гай ты не ночевал с другими женщинами!
– То место, где я ночевал, тебя тоже не устраивало! Торговцы, говорила мне ты, плохая компания!
– Ты можешь что угодно говорить и где угодно ночевать! Но пусть твои женщины не указывают мне! Я сама решу, что мне делать!
– И что же ты можешь делать сама без меня?!
– Вернуться на лодку!
– Бергер тебя не пустит саму! Веруд-то и мне не всегда подчиняется. А тебе и подавно не станет.
В разговор вступила женщина с обожженным лицом. У нее был очень приятный голос, в отличие от внешности:
– Если женщина хочет, — сказала она елейным голосом, — то может остаться у нас. Мы никогда не выгоним ее.
Ирбрус замолчал, размышляя. И Гея больше не рвалась в бой, а вжала голову в плечи и спросила:
– А у вас, это где?
– У нас — это в поселении Сокол, тут живут только женщины, и мы тебя с удовольствием примем, но без детей.
– А почему нельзя с детьми? — спросила мама.
– Зачем нам дети?
– Уж нет, извините, дети останутся со мной, — запротестовала мама, прижимая меня и Маар к себе.
Ирбрус подошел к Гее и сказал шепотом, как будто шутя:
– Ты оставайся, я справлюсь с ними. С тобой иногда тяжелее, чем с Маар. Она хоть знает, отчего хандрит и чего хочет.
– Нет, — прошипела мама зло.
– Так она тебе не жена? — с подозрением промолвила Мэй, все-таки подозревая Ирбруса в том, что он соврал, и Гея — его женщина.   
– Нет, — подтвердил Ирбрус.
Мы устали и хотели спать, мне было уже всё равно где заснуть, хоть тут на земле. После долгого дня ходьбы ноги отказывались слушаться, и я почти валился от усталости. Даже, казалось бы, тихое общение Ирбруса и мамы разбудило жителей поселения Сокол. И вскоре за спиной мы услышали женские голоса. Действительно, ни одного мужского. Чтобы нас рассмотреть, к нам приблизились женщины разных возрастов с огнями в руках, они то приближали факелы и лампы к нашим лицам, то отдаляли. Говорили о чем-то, спорили, обсуждали между собой. И наконец было решено позвать мудрую Га, которая должна была расставить всё на свои места.
Мудрая Га оказалась сгорбленной старушкой, пользовавшейся уважением всех без исключения жительниц поселения Сокол. Она обошла нас, окинула взором и спросила:
– Вы здесь зачем?
– Нам нужно оружие, — ответил Ирбрус.
– Хорошо, а зачем?
– Для охоты.
– А чем ты охотился раньше, — не уставала она придумывать вопросы в столь поздний час.
– Всё, что у меня было, я потерял у берегов торгового острова. Меня обокрали.
– Глупец, — сказала мудрая Га.
Ирбрус ничего не сказал про бергеров. Он солгал мудрой женщине.
– А эта косуля, как ты ее поймал?
– Это секрет, — сказал Ирбрус, — но это мясо для вас. Я хотел вам принести праздник в деревню.
– У тебя получилось. Завтра вечером и начнем праздновать, но зачем человеку у которого есть секретное оружие, металлические стрелы и копья, ножи и арбалеты?
– Я привык к металлу. Мне нужен он как охотнику, просто необходим.
– А твоя женщина умеет охотиться?
– Нет, она ест то, что приношу я.
– Значит, она — твоя жена?
– Нет, — ответил Ирбрус.
– То есть ты ее кормишь, но не назвал избранной? Зачем тебе это? — и, не выслушав его ответ, обратилась к Гее: — Ты живешь с ним, не называя мужем? Почему?
Мудрая Га мне напоминала меня самого, я не унимался с вопросами днем и мучил Ирбруса, а она его решила довести до крайней точки ночью. Меня это забавляло.
– Слушайте, — сказала мудрая Га, обращаясь к своим соседкам и к нам, — его отведите в гостевой дом до утра, а женщина с детьми пойдет со мной.
Всех устроило это решение, только красавица Мэй хотела что-то сказать. Старуха, заметив это, подошла к Ирбрусу и громко сказала:
– Если мужчина хочет, чтобы я поменяла свое решение, он мне это может сказать сейчас.
Ирбрус посмотрел на красавицу Мэй, на меня, на маму с Маар на руках, на старуху — и уставшим голосом произнес:
– Меня устраивает ваше решение. Спасибо.