Двойной виски, пожалуйста

Я приходил в этот бар каждый год в один и тот же день. Не то чтобы это было важной причиной, но мне нравилось сидеть здесь именно в этот день, в годовщину смерти моего лучшего друга. Прошло уже семь лет, но я все еще хорошо помню Макса… Его добрые карие глаза, нелепое пятнышко на правой щеке, искреннюю улыбку, наши игры в мяч по вечерам, его лапу в своей руке… Все-таки, Макс был отличным псом, верным и преданным.

Я все еще думал о Максе, пригубив немного вина, когда в бар ворвалась девчонка. Она шла твердо, сжав маленькие ручки в кулаки. Красные щеки и размазанная по ним тушь смотрелись забавно, белые волосы подпрыгивали при каждом ее шаге, и невольно возникала  довольно заезженная ассоциация: девочка-панда. Резко уперевшись руками в стойку, девушка сказала, пожалуй, слишком уверенно и громко:

-Двойной виски, пожалуйста!

И уже через минуту девчонка сидела и тупо смотрела в янтарную жидкость, будто из нее кто-то вот-вот выпрыгнет. Прошло еще некоторое время, но эта особа так и не шевельнулась.

-Почему ты не пьешь? – в недоумении спросил я, не отрывая от нее глаз.

- Я никогда не пила... – раздался тихий мелодичный голос откуда-то из-за волос, которые сейчас прикрывали ее лицо, словно тюль.

-Тогда самое время начать, - усмехнулся я. – Просто пей. Во рту только не держи, глотай сразу.

Это создание как-то не вписывалось в обстановку старого дешевого бара: красноватый свет прыгал по кирпичам на стенах, скрипящие неказистые стулья и столы, и эти белые волны волос… Она сделала глоток и сильно сморщилась, и на миг показалось, что ее глаза, похожие на мед, такие же мягкие и золотистые (я даже не понял, когда успел рассмотреть их), потерялись в пятнах размазанной косметики.

-Ну и как? Что ты чувствуешь?– я ждал чего-то про то, что горько, кисло, солено, сладко, в конце концов, просто тепло, но точно не то, что она сказала.

-Я чувствую… Апельсин… Я люблю апельсины…

…Мы вышли на улицу. Не знаю, который был час, ибо наручные часы остановились еще неделю назад, но мне все было лень сходить в мастерскую, чтобы в них сменили батарейку. Ее слегка качало, а по тонкой светлой коже бежали мурашки от холодного ночного ветра. Сегодня уже было воскресенье, а значит, торопиться нам было некуда.

-Было бы здорово сейчас посидеть на набережной, - улыбнулась девушка. Я согласился с ней, и мы пошли. В совершенно противоположную сторону.

-Знаешь, - говорила она довольно слабым голосом. – Знаешь, ведь у меня самая лучшая мама. Когда я была маленькая, она всегда приносила что-нибудь с работы: нитки, бусины, лоскуты ткани. И мы вышивали. Знаешь, какая она рукодельница! А еще мы любили гулять в парке, за домом. Там есть небольшой пруд, где всегда очень много уток. Мама не любит птиц, но всегда ходила со мной к этому пруду, потому что я хотела их покормить… А сейчас... Инфаркт случился не так давно и очень неожиданно. Ее парализовало. Я почти целый день с ней, пересаживаю ее с кровати на кресло, мою, кормлю. Пришлось убрать все вышивки со стен, а их, знаешь, было так много! Может, я тебе как-нибудь покажу.  Мама не может смотреть на них, она плачет… И на пруд из окна она смотреть не хочет. Все больше просто в стену или белый потолок. И я ее понимаю. Я тоже порой сяду рядом с ней, возьму ее руку и смотрю в одну точку. И не хочется уже видеть ничего и никого.

Еще она рассказывала про  любимую музыку, про фильмы, про то, что у веганов на сорок пять процентов больше риска получить рак кишечника… Про все, что приходило ей в голову. Я придерживал ее за талию, и что-то шевелилось во мне.

-А вот мой дом, - ее голос вдруг прервал мои мысли. – Мы еще встретимся?

-Что? А, да, конечно.

И она исчезла за дверью. А я только сейчас осознал, что стою в обшарпанном, с облупившейся сине-зеленой краской и маркерными надписями на стенах, подъезде неизвестного мне дома, что за окном уже светлее, что я… Нет, это бред.

И все-таки, я каждый вечер сидел в том баре. Почему-то я чего-то ждал. Точнее, кого-то. И она приходила. Все та же, но уже без огромных черных кругов а-ля панда, а с каждым разом все красивее. И я иногда заказывал тот виски. Сколько я не пробовал его, никак не мог почувствовать вкус апельсина, который, однако, именно в этом виски ей нравился. Она вновь что-то рассказывала о книгах, об архитектуре, о жизни…

-Как говорилось в одном фильме, «правила везде одни», - заключила она. – Быть может, я бы сбросилась с моста в тот же вечер. Все-таки, это очень сложно.  Спасибо тебе. Сколько мы уже знакомы? Неделю? Две?

-Кхм… Три месяца.

Ее легкий и беззаботный взгляд на секунду стал скептическим, но серьезность тут же сменилась звучным и разливающимся бескрайним океаном смехом, который тревожил каждую часть меня, каждую клетку.

-В таком случае, мсье, предлагаю еще выпить. Бармен, повторите! – она снова засмеялась.

…Я закрыл шторы, чтобы утренний свет не проникал в комнату. Она лежала на моей подушке, завернувшись в мое одеяло, и крепко спала. Казалось бы, вот она, сейчас, тут, а я к ней ни разу не прикоснулся за эту ночь. Я ходил по комнате, смотрел в окно, ставил чайник, пил кофе и снова ходил по комнате. Мне хотелось ее чем-то порадовать, что-то сделать для нее, но в голову приходил лишь завтрак в постель, который уже больше часа стоял на тумбе и, более чем вероятно, остыл. И я опять смотрел в окно, точнее, уже на шторы, но в голову ничего путного не лезло.

-Ты вообще ложился? – ее голос, тихий и заспанный, будто бы оживил комнату. В сонных глазах пряталась какая-то тревога, но почему-то я был уверен, что беспокоится она не за мой сон.

Она приподнялась в кровати, стыдливо прикрывая одеялом свое прекрасное тело, завернутое в мою футболку. Одеяло в какой-то мелкий цветочек. Как нелепо… Я присел рядом, на край кровати и начал что-то рассказывать о ночных мыслях, о завтраке…  А она улыбалась. Той нежнейшей улыбкой, которой могла улыбаться только она. Я прекрасно знал, как она боится чужих прикосновений, но все же я прикоснулся к ее щеке. Светлой, нежной щеке, которая тут же покрылась ярким румянцем, а взгляд этой девушки смущенно был опущен вниз. Я смотрел на нее и понимал, что если я сейчас ее не поцелую, я могу больше никогда этого не сделать. Не знаю, почему я вдруг так решил, но раз я так решил, то, значит, и поцеловать ее нужно прямо сейчас. И я поцеловал. Ее губы были нежными, а на вкус казались слаще и приятнее всего, что только можно попробовать. И как же я был удивлен, когда она не просто не отстранилась, а ответила на мой поцелуй…

…Уже смеркалось. Мы снова стояли в том обшарпанном подъезде. Но на этот раз уже я спросил:

-Мы еще встретимся?

-Да, конечно, – улыбнулась она и, как в тот раз, исчезла. Ее улыбка… Что-то в ней стало не так. И почему-то мне казалось, что больше я ее не увижу.

…Я снова сидел в баре. Она не приходила сюда уже несколько недель, не открывала дверь, когда я звонил в ее квартиру. Она будто испарилась. Я сидел и смотрел на виски. Двойной виски, тот самый, что она пила в ту ночь. Ночь нашего знакомства. Что она в нем увидела? Я видел только отражение ее глаз. Пряный запах алкоголя бил в нос и молил о том, чтобы я его выпил. И я пил. Внутри было приятное тепло, на языке привкус спирта, а после… Я, наконец, почувствовал эти легкие нотки апельсина.  И, о чудо! Это она! Это лицо, закрытое волосами, будто бы шторами, этот смех, с которым она вошла, эта улыбка и… И ее новый спутник.

Она говорила что-то своему новому другу об этом месте, о том, какая здесь уютная атмосфера, а он обнимал ее за талию и нежно перебирал ее светлые тонкие пальцы. В душе будто бы что-то оборвалось. Они шли прямо сюда, и я видел, как на мгновенье изменился ее взгляд, узнавший меня, как на лице появилась нарисованная улыбка, совсем не такая, какой была раньше, я слышал, как дрогнул ее голос… Я встал, оставив на стойке крупную купюру, и направился к выходу. Сейчас закроется дверь, и я оставлю все там, в этом баре. И только донесся тихий и до боли ставший родным голос:

- Двойной виски, пожалуйста!..