Ветер сквозь пальцы

                1
 


Он смотрел на то место, где несколько часов назад было солнце и не ощущал ничего. Только пронизывающий холод пустого космоса давил на нервные окончания его глаз. Губы его были открыты, но он не произнёс ни звука, его пальцы, шевелились, пытаясь сжать саму ночь. В нескольких километров шумели сосны, медленно растворяясь на молекулы в непроглядной ночи. Медленные движения на глади озера передавали волны спящим рыбам. Солнца не было. Оно ушло, ушло в другие места, превратив яркий солнечный день в абсолютный мрак. Далёкие звёзды тоже исчезли. Не было ничего. Лишь окутывающий сумрак, шорохами проникал вглубь сознания, разбавляя редкие нейронные связи внутри головы. Он слышал легкие гудящие колебания космоса - планет, вращающихся в забытье, обледеневших и безжизненных, в самых глубинах космоса, он ощущал еле ощутимые движения земной коры, под которой бушевал ад. В его руке была лишь холодная монетка, которую он держал между большим и указательным пальцем, медленно отдавая своё тепло вечности. Мышцы его лица были предельно расслаблены, где то в глубине он улавливал звуки кровеносной системы, разносящей кислород с молекулами мира по организму, растворяя его в нем. Он был один, сейчас он был частью все этого, чего не мог видеть, но что ощущал всем телом. Он моргнул, и провёл языком по сухим губам. Сместил монетку между пальцами, ощущая подушечками узор, глубоко вздохнул, втянув ночной воздух внутрь и выдохнул частицы себя. Он умирал, он чувствовал это, каждую секунду в нём гибли милионы клеток, некоторые из которых не востанавливались, организм с каждым вздохом изнашивался, медленно окисляясь тем, что даёт жизнь. Но его мысли принадлежали другому человеку, который не был скован физической основой, который был составовом эфемерных воспоминаний и бесконечных анализов себя, который поддерживал своё существование лишь метаморфозами воспоминаний и оценкой будущего. Человек слегка качнулся, забывшись в своих мыслях. Он не мог понять кто из них лучше, кем бы он хотел быть, а кого хотел отправить в небытие. Он не знал, останется ли эфемерное тело после смерти физического, не знал, но бесконечно в это верил уже много дней, он терялся в бесконечных омутах сознания, которое с каждым обращением к нему расширялось, окутывая мозг новыми волнами информации, которую синтезировал он сам в себе. Он развивался, будучи наделённым возможностью вспоминать, он совершенствовался владея безнаказанностью ошибок мыслей. Бесконечные ходы, проложенные в бесконечных вариантах ситуаций прошедших лет давали ему уникальную информацию, с которой он засыпал, а просыпался уже лучше, совершеннее. Только его физическое тело старело, покрываясь шрамами ушедших дней, иногда он сходился на мысли, что оно лишь давало ему  возможность быть узнанным в этом мире.
Вечерами он ходил по огромным, окутанным гирляндами, торговым центрах, пытаясь заглянуть как можно глубже в глаза проходивших мимо людей на лицах которых были метки счасть - их глаза светились, губы растягивалсиь в желанных улыбках, и еще их образ, он чувствовал его, почти такой же как его внутренний мир. Он пытался понять, касаясь резиновыми подошвами стоптанных ботинок зеркальной плитки супермаркетов, что для них означает счастье? Замена душевного мира миром вещей? Познание себя через покупки и редкие встречи. Иногда, стоя, перед мутным от подтёков зеркалом в уборной, он почти понимал, понимал всё вокруг, весь этот зеркальный, неоновый мир. Но всегда, в самом конце, когда картинки почти складывались в особую связь, которая дала бы ключик его уму, всё это ускользало от него, всё улетучивалось, рассеиваясь без следа в пустоту вокруг него, оставляя лишь яркий, режущий глаза свет и шум десятков голосов вокруг.
Он шёл домой ночными тротуарами через источающие лесные запаха аллеи, он касался забытых столбов и глубоко вдыхал запах ночи, запах города. В нескольких десятков метров поблескивала водная гладь под жёлтым светом фонарей, освещая одиноко идущие фигуры людей. Возможно ли что кто-то из них такой же, как он? С теми же мыслями и образами в голове? Возможно ли что кто-то живёт в поисках сознания, в кричащем желании познать себя, вырваться из пут мира вещей? Он мог лишь только думать об этом, останавливаясь под не горящим фонарём и устремив взгляд на силуэты появляющиеся под светом и исчезающие во тьме. Иногда он закрывал глаза, но картинка оставалась - бесконечный путь в ночи под звуками трансформаторов, редкими мигающими фонарями и бесконечными глазницами окон многоэтажек. Тысячи судеб, тысячи вариантов развития предстоящего вечера составляли этот мир. Он ощущал себя свободным, когда наблюдал за всем этим.
Позже, лежа на кровати он вспоминал людей которым он дорог. Кто из них вспомнит о нем и через сколько, если бесконечный поток мыслей не сможет сдерживаться физическим телом? В голове всплывали имена, за которыми следовали зрительные образы, но в душе ничего не кололо и не трепетало, всё это напоминало ему просмотр диафильма в детстве. Когда сам процесс и кадры вызывали восторженное удивление, которое со временем становилось рутиной, пока прибор окончательно не погибал, становясь скопищем пыли где нибудь в углу кладовки. Его детство было похоже на вогнутую внутрь цистерну внутри которой вакуум и месяц за месяцем, преодолевая восходы и закаты он создавал кислород внутри ничего, который расширял его мир, расширяя возможности. Так продолжалось долго, приходили и уходили годы, появлялись люди, которым можно было сказать чуть больше чем знакомым, но которые исчезали в никуда со временем, растворяя мечты, создавая капканы для эмоций, приостанавливая на время путь вперёд. Но снова улицы сковывало морозом, и он шёл по ночному городу слыша лишь тихий скрип сворачивающихся опавших листьев и видел только тысячи путей, которые были открыты. Проблемы уходили на задний план, ночами превращаясь в опыт, слёзы высыхали так же быстро как появлялись. Он становился твёрже, ладони рук грубее, сознание шире. Но с каждым годом он приближался к концу, какой путь бы он не выбрал он, вёл его к одному месту, даря лишь иллюзии. Его вогнутая от вакуума цистерна расправлялась, постепенно подходя к моменту, когда ее стенки не выдержат ужасного давления.
Долгие туманные ночи, пропитанные смесью испарений и гари с проспекта, приходили, как всегда, плавно и легко, даже будь запертым в закрытом помещении без доступа света, он бы почувствовал наступление ночи по запаху. Для него ночь начиналась внутри него, а не снаружи. Вместе с запахом приходили образы пыльных проспектов и каналов, мест, где шум автомашин и голоса людей смешиваются в неразборчивый шёпот, который успокаивал и расслаблял. Ложась на старую кушетку и дыша как можно медленнее и глубже он вдыхал запахи ушедшего дня, со временем узнавая в них предметы и иногда знакомых людей, чьи образы скользили перед его закрытыми глазами, размытые и отрывистые, но узнаваемые. Он лежал так пока не начинал ощущать, что воздух сменился прохладой, которая спускается с остывающей атмосферы и устилает улицы ароматом звёзд. В этот момент он засыпал, это было единственное время, когда и тело и разум были расслаблены. Он не видел никаких снов. Но перед тем. Как его накрывало покрывалом сна, каждый день он понимал, что цистерна напряжённа до предела вот-вот готова разорваться.
Но всему этому была и обратная сторона. Отточенные чувства и почти хирургическое восприятие мира давало не только информацию и наслаждение, еще приходила она. Боль! Он уже давно понял что у блестящей монетки есть и другая сторона, склизкая, испачканная в нечистотах с копошащимся бактериями. Когда его мозг начинал анализировать другую сторону мира, а делал он это против его воли. Его существо прорезало ужасной болью, заствляя пульсировать все нервные клетки и утром с первым осознанным вдохом прелого воздуха спальни он одевался и уходил, уходил от всего этого, позволяя ногам выбирать путь по растресковшемуся асфальту и каменным проспектам, стараясь забыть, забыть всё что знал, забыть то, что понял, прожив всё это время. Его тошнило от мерзости, обмана, сладких ухмылок и тонны лживых фраз существующих вокруг, окружающих его, они душили его. Когда в голове начинало тухнуть, а ноги заплетаться, он забегал в подворотню и его выворачивало слизью и желчью, из глаз текли слёзы, обжигая лицо, а его нутро всё скручивало в судорогах, пока он обессиленный не падал на землю. Несколько раз он пытался задержать дыхание после этого, лишь бы отключиться, лишь бы не терпеть этот кипяток мыслей и чувств, который с каждым разом выедал всё большую дыру внутри него. Отлежавшись в грязной подворотни он, шатаясь, шёл домой, люди, проходя рядом бросали кислые взгляды пропитанные мерзостью и ему ничего не оставалось, чем прятаться за ворот грязной потёртой куртки, пряча взгляд. Он доходил до своей комнаты и падал ничком на кровать, погружаясь в новый анализ, который восстанавливал раны нанесённые за день, склеивал разорванные стереотипами ходы мыслей и уничтожал пути, которые вели к уничтожению.
В один из дней он проснулся среди ночи. Он почувствовал что то во сне, что его разум не смог объяснить или утсранить, он сел на кровате ощущая как пот скользит по его телу. Провёл рукой по мокрой пропитанной простыне, которая смочила его руку влагой и встал. Он смотрел в стену перед собой, ощущая как его грудная клетка вздымается и опускается  как насос, попытавшись собрать все мысли в кучу и разобраться в каждой, что бы понять что его подняло так резко вырвав из забытья, и не смог. Единственно чувство, которое он мог определить это шум вокруг, тихий и непонятный но настойчивый, казалось он состоял из тысяч голосов вокруг, но он не был таким приятным и успокаивающим как шум в летний вечер в укромном месте города, это было что то навящивое и неприятное.  В ту ночь он так и не смог уснуть, провалявшись лишь в бредовых мыслях которые ощущал так же явно как промокшие насквозь простыни от пота.
Проснувшись утром он не ощутил запах утра и не почувствовал ту полноценность, которая хоть и трещала по швам, но еще существовала связывая мысли друг с другом. Привычная квартира, которая незыблемо хранила в себе спокойствие и умиротворённость теперь казалась лишь проекцией - тусклой и чужой. Все предметы заострили свои очертания и как будто усохли. Воздух в комнате замер и не двигаясь, висел над полом. Краски утратили свою яркость, превратившись в блёклые оттенки покрытые пылью. Впитавшись, вся эта информация передалась через зрительные нервы в его мозг, он почувствовал как его одолевает страх, холодный и расчётливый, он начинался глубине груди, холодными волнами растекаясь по телу. Когда он достигал ладоней и ног, то выделялся в виде ледяного пота, когда достигал головы, его мозг охватывал озноб, похожий на уколы миллиона замороженных иголок нацеленных на пучки нервов. Стоя в тёплой, пропитанной горячим дыханием за ночь комнате его сковывал холод. Волны накатывали всё сильнее и сильнее, шум, казавшимся далёким становился ближе и начинал окутывать со всех сторон. Ноги дрожали и подкашивались. Натянув сухую футболку и накинув курту он быстро одел ботинки и выбежал навстречу утру.
Его шаги были неровные и скорее похожие на шаги сильно потрясённого человека, зрачки летали в глазах, пытаясь уцепиться за предметы, что бы удержаться за реальность, не рухнуть в пропасть которая, казалось, была с краю и следовала за ним. Его лёгкие максимально вдыхали воздух перемешанный с запахами, боясь, что он исчезнет. Всё вокруг было другое - деревья казались наспех воткнутыми палками, машины раздражали своим шумом, солнце светило прямо в глаза выедая из них слёзы, вода в канале казалась просто водой в которую иногда плюют. Иногда его веки с силой зажмуривались, пытаясь согнать весь этот мираж и открыться в том, другом мире где есть главное - смысл. Помимо всего этого поменялось еще кое-что - люди. Они превратились в серые тени, которые сновали мимо подобно трепыханию половой тряпки, их движения были быстрые, животные и резкие взгляды, которые они бросали на него походили на оскалы животных высматривающих добычу. Потоки ветра следующего за ними несли аромат ненависти и пустоты. Сам того не замечая, он уходил всё дальше и дальше, ему казалось, что если он остановится, то всё разом кончится, захлопнется как книга и он исчезнет. Он очнулся в незнакомом переулке содрогаясь от холода, на небе уже появились первые звёзды. Он сидел на бетоне обхватив руками перила и прижав щеку к холодному металлу. Его ноги ныли от усталости, а изнутри распирала пустота. Уставший, обескураженный с потухшими глазами он понял что произошло. Цистерна лопнула.
Всё что наполняло его долгие годы ушло в никуда, рассосалось посреди сна, оставив внутри лишь огромную пустоту. Мир приобрёл серость, он понял, что сегодня увидел и мало того - стал частью обыденности. Он слышал это слово и примерно понимал что оно означает, но никогда не думал, что его ум, который просто притягивал новые идеи и трепетал от каждого дня с его кучей информации превратится просто в серое вещество. Его ноги брели по серому асфальту едва освещаемому фонарями, усыпанному пылью и сигаретными бычками. Руки, болтались как плети ощущая завихрени ветра от ходьбы, по телу прокатывала дрожь, но не от холода, а скорее от нервов, заставляя иногда вздрагивать. Когда он пришёл к себе в комнату и лёг на диван, его взор уставился в потолок на котором вместо полотна для метаморфоз его мыслей было лишь потрескившееся серое полотно, которое уже давно стало сыреть. Так он пролежал до первых лучшей солнца и был рад только одному, что вместе с ним он наконец то заснул.
Новая жизнь, которая началась для него в конце октября была похожа на сон. Каждый новый день повторял предыдущий, все его попытки что-либо поменять или внести в жизнь обрекались на провал. Его мысли, стремления как будто укрыли тяжёлым покрывалом. Иногда он слышал их, ощущал, как они ворочаются, но не могут прорваться наружу. Бывали дни, когда становилось лучше, это случалось когда светило солнце и серый бетон приобретал тёплый оттенок, миллионы бликов заставляли щуриться, а кожа чувствовала тепло исходящее от солнца. Но счастье с каждым днём отдалялось всё дальше, представляю собой скорее воспоминания чем реальное чувство. Он часто лежал дома пытаясь возродить в памяти те светлые, насыщенные смыслом дни. Пускай тогда он искал себя во всём что окружало его, но он с какой-то стороны был целым, ощущал себя организмом, а мысли были его крыльями. Он думал что же произошло в ту ночь, когда всё что было внутри как будто высосали в пустоту, растворив в океане звёзд. Он как никогда явно ощущал что стареет, руки стали грубее и когда он проводил по лицу, слышал шелест омертвевших чешуек, когда-то лёгкая походка теперь стала сгорбленной, а взгляд всё чаще замечал насколько разнообразен асфальт. Страх казался так близко, а шум, напоминающий голоса усиливался, когда он оставался в тишине.
В один из дней, бродя шаркающими шагами по наполненным людьми улицам, он заметил человека, в зимней одежде, хотя весна уже набирала свою силу. Человек сидел на углу двух улиц в метре от спешащей толпы, упершись спиной в бетонный остов здания. Его руки и лицо были покрыты казалось уже не смываемой грязью, рядом со стеной лежал матрас и была прислонена тележка с кучей разного барахла, еще одна деталь - красный осенний шарф, по-детски обмотанный вокруг шее казался деталью из другой реальности. И он бы отвёл взгляд, с новой жизнью растворив его в безпамятстве, если бы не увидел, что его глаза смеялись, а рот был расплывшись в улыбке, невероятно, но она была настоящей, именно настоящей, такой которую он так долго искал в лицах, когда был един с собой, и когда находил, пытался впечать ее в свои воспоминания. Он замер, позволяя толкать себя проходящим мимо людям. Его взгляд был прикован к улыбке, одной среди сотен людей вокруг и это было необычно. Он наблюдал за ним, как человек разглядывает мир вокруг себя, не нужно было быть особо наблюдательным. Что бы понять, что он был счастлив. Закатное солнце падало на его огрубевшие черты лица, на шарф, который казался алым, создавая полу сказочный облик. Он следил за человеком, глубоко дыша, отдалившись от звуков улицы. Он знал что жизнь этого человека состояла из улиц и бездомных кошек, которые спали вместе с ним, впитывая его тепло. У него наверняка не было дома, на миг он ощутил что то родное, ему показалось, что они чем то похожи, что виток судьбы задел их обоих, хотя позиция в жизни пока что была различна. Глаза загадочного человека как будто бы насмехались на всем этим миром, но не со злобой, а с добрым пониманием бесмысленности, окружающей людей. Он неосознанно сделал шаг к мужчине, как рядом прожужжал трамвай, обдав его горячим паром, затем заскользил поток машин, отделяя его от загадочного человека. Вдруг человек на другой стороне улицы засунул руку за ворот и достал бутыль с жидкостью, которую приложил к губам и закрыв глаза, сделал несколько глотков. После чего, аккуратно закрутил крышку и убрал за пазуху. По его лицу скользнула загадочная улыбка и прислонившись спиной к стене, снова устремил взгляд куда-то вперёд, смотря сквозь людей. Солнце зашло за здание и последние лучи соскользнули с лица бездомного, погрузив его в тень.
Он отвернулся и зашагал прочь, его мысли кружились, не давая быть пойманными, сердце стало биться чаще, а шаги сделались быстрее. Он думал, как счастлив был тот человек, находясь у самых ног прохожих, сидя на картоне в центре суеты. Он слышал про алкоголь, но никогда не уделял внимания вещам заменяющим счастье. Раньше для него это было лишь вещью, которая существует в мире, так же как камни на речном берегу. Он никогда не пробовал его, но и не противился, просто ему это было не нужно. Но сегодняшний кадр, как пятно от яркого солнца, которое видишь, даже если закрыть глаза, отпечатался в его восприятии, заставляя снова и снова видеть его. Когда из-за темнеющих силуэтов многоэтажек выплыл его дом с одиноко горящими окнами, он представил холодную волну одиночества, которая придёт с наступлением ночи и уже понял, что сделает это. Завернув за угол, пройдя через двор и миновав арку, он оказался у магазина 24. Тот миг, когда он стоял освещаемый свечением витрин магазина, был последним днём, когда он был собой.

               
                2


У него получилось! Он вернул себе счастье. После первых глотков, когда жжение в пищеводе и во рту уменьшилось, он смотрел на ковер, исследую взглядом его узоры, как делал раньше, не зная какого эффекта ожидать он этой жидкости. Он не мог поверить, что такая противное на вкус вещество может как то делать счастливым. Но уже через небольшое время он стал замечать, что ковер стал более ярких тонов, по началу он подумал, что скачет электричество в гниющих проводках и это всего лишь игра света. Но с каждой минутой краски вокруг оживали, становясь ярче и насыщеннее, а помимо них он ощущал тепло, но исходящее не от живота, а отовсюду. Как будто каждая клеточка в его организме вырабатывала энергию. Это было новое, доколе не знакомое ощущение. Раньше, что бы достичь подобного ему требовалось время и сосредоточении. Он не мог поверить, что жидкость в бутылке делала всё это так быстро и так легко. С каждым новым глотком он ощущал себя увереннее, его мысли казались весомее и более реальными. В комнате становилось душно и хотелось вырваться навстречу ночным улицам. Он не верил что происходило, он был в замешательстве вплоть до лёгкого испуга, который едва касался его сознания, но всё решил один момент, когда впервые за много месяцев его губы расплылись в улыбке. Он выронил бутылку и медленно прошёл к зеркалу в прихожей. Он стоял, покачиваясь и смотрел на себя, смотрел не мигая и с ужасом видел счастье на своём лице.
Если первый глоток похож на огонь, то следующие подобны воде которая тушит пламя в голове. С того вечера прошло пару недель, но, то что дала ему жидкость в бутылке заменило ему многое, он не думал, что неторопливые глотки так быстро перерастут в неудержимую жажду, которую ничем не удовлетворить. Его иссохшее сознание требовало всё новые порции, как увядшее растение требует воду и откликается на нее ростом. Смутные мысли перед походом в магазин сразу исчезали когда он видел прозрачную жидкость в стекле, а приобретя ее, торопливо шёл домой, еле удерживая желание побежать. Откупоривал и пил, пил глотками, пока жжение не сменялось теплом,которое приносило облегчение. Иногда, ему казалось что это счастье даже сильнее чем то, которое он испытывал раньше. И что так мало нужно для этого. Когда он был одурманен этой жидкостью, он не понимал почему люди не пьют ее? Не пьют галонами каждый день, ведь это то, что сделает их такими, какими они стремятся быть всю жизнь. Туманным взглядом, разглядывая проспект, скользящие автомобили и спешащих людей с балкона он ощущал себя кем то выше, существом, которому подвластно счастье. А все люди казались ему глупыми и слишком напряжёнными. Каждый раз он отворачивался и падал на ковёр смеясь в потолок, и чем дольше он смеялся, тем сильнее чувствовал своё превосходство.
Но еще он чувствовал что менялся, с каждым днём, с каждым литром жидкости его новая личность сохраняла свой облик, пока что спрятанный глубоко в недрах сознания и показывающийся только в состоянии искусственного счастья, но уже существующий самостоятельно. Его сны были подобны огромному мокрому букету цветов. Удушливый запах которого пропитывал его нечёткие сновидения. Они были бессвязны, наполнены отголосками незаконченных мыслей и ускользающими образами. Просыпаясь на утро, шум, который исчезал в приступах эйфории возобновлялся снова, представляясь нескончаемым. Он давил, давил, давил с каждой минутой, принося дискомфорт и сильное желание почувствовать прозрачную жидкость во рту. Даже синее небо казалось тёмным в часы когда он был наедине с собой.
Иногда, он разговаривал сам с собой,вспоминая картины из жизни, вспоминая детали. Его голос, постепенно меняя тональность казался чужим и он просто лежал и слушал его, закрыв глаза, слушал как интересного рассказчика и ему казалось, что его жизнь гораздо интереснее и насыщеннее чем те давние воспоминания. Спустя время, он стал узнавать людей, которых раньше принимал за должное - плохо одетых и незатейливых сущностей измазанных в грязи, с трясущимися руками, куда-то спешащих по утрам. Их глаза были направлены внутрь себя, их как будто что то вело куда, то среди дворов и припаркованных машин. Иногда он шёл среди них, но не рядом, на расстоянии, но он ощущал себя их частью, неким осмысленным потоком, тянущемся к ранним супермаркетам. С каждым новым утром он понимал, что ему не хочется домой, не хочется возвращаться и делать какие-то обряды из старого времени - закрывать дверь, убирать со стола бутылки, что бы поставить ту редкую еду, которую он покупал. Ему хотелось быть на улице, здесь он, как и раньше ощущал себя свободным, не чувствовал лёгкого гудящего давления стен вокруг.  Один раз он на удивление представлял, как комфортно можно выспаться на одинокой дальней скамейке или на деревянных настилах под тенью зелёных деревьев и никуда ни идти, ни быть чем то обязанным. Так прошло лето и наступила осень.
               
               
                3


С первыми холодными дождями, пришла сырость и простуда. Его руки высохли и стали жилистыми, когда он подносил их к глазам он видел, что они дрожат и эта дрожь уже не утихает. Теперь внутри него была постоянная жажда, которую уже не утолял алкоголь, он лишь не давал ей перерасти в пожар. Еще его беспокоила голова, в которой теперь постоянно чувствовалась сильная пульсация, и ритм сердца, казался таким громким и не ровным, как звук ливня с ветром по подоконнику. Краски полностью исчезли из его жизни, сменившись на серую непроглядную мглу. И жидкость в бутылке всё меньше приносила ему счастья и яркости в его существовании. Однажды, содрогаясь от кашля на дурнопахнушем диване он вспомнил как в юности у него болел зуб, а он боясь зубного врача, молчал, не показывая боли родителям, втайне принимая обезболивающие. Когда в очередной раз он проснулся от приступа боли ночью и заметил, что таблеток под рукой не было и мучаясь от боли он прождал до утра, пока не побежал в аптеку и купил долгожданные таблетки и выпил их на выходе. То воспоминание было чем, то похожим с его теперешнем ощущениями. Иногда он просыпался посреди ночи, не понимая где он находится, с прерывистым дыханием и колотящимся сердцем и шарил руками по кровати и возле нее на полу в страхе, что выпил последнюю бутылку и больше не осталось до утра. Находя, он испытывал некую пародию на счастье, иногда заливаясь хриплым смехом, переходящим в кашель, а когда в руки попадались лишь пустые, то он зарывался в твёрдую от пота подушку и выл, пока не засыпал. Его запасы средств подходили к концу и страх от понимания этого иногда взбредал в его голову, если он был в тот момент трезв.
Осень и зима пролетели почти незаметно, оставив в голове воспоминания стужи, ветра и теней от голых веток на стенах, отсветы фонарей на ночных тротуарах и огни магазинов. Света дня он почти не помнил. Когда пришла весна, он покинул свою квартиру, где большую часть мебели составляли бутылки. Он ушёл из мира осознанных людей, став одиночкой, оставшись на один со своим грехом. Его ноги водили его по асфальтированным дорогам, по грунтовым тропинкам, по земляным колеям, по траве, по мусору. Те, малые деньги, которые он всегда носил подвязанными к шее под одеждой почти иссякли, затерявшись на дне свернутого пакета, который стал его кошельком и проходя около контейнеров с мусором он невольно засматривался на некоторые вещи,  понимая, что скоро будет рассматривать их ближе. Он засыпал где  хотел, забывшись во фрагментах мыслей, которые перед тем как забыться наговаривал сам себе, а просыпаясь подолгу сидел и глядел вокруг, пока вся картина его теперешнего существования не соберётся воедино и шёл дальше. Мимо мелькали людские тени, обступая его. Лишь бездомные собаки иногда лизали его руки. Он повстречал много людей, таких же как он, слушая их рассказы он всегда молчал, смотря куда-то вперёд, но мысли не приходили, как и воспоминания. Казалось, что он вспоминает какую то книгу про человека, который ему чем то близок, но никогда не мог вспомнить ничего подробного и напиваясь, сразу всё это забывал, еще больше стрирая из памяти, лишь заспая прижималостатки денег, которые когда то казались ему бесконечными к груди под курткой.
Через года, на следующую зиму, он лишился нескольких пальцев на ногах, когда уснул, не добравшись до теплотрассы. Воспоминания были смазанные, в памяти осталось лишь то, что в больнице, куда он дошёл сам, не было его собственного лекарства в прозрачных бутылках, и он лёжа после операции в палате чувствовал что сходит с ума. Проснувшись посреди ночи, с ужасом увидел, что стены ходят ходуном, а вместо остальных коек в полу чёрны дыры, а за окнами пожар. Этот момент был почти самым страшным в его жизни. Всю ночь он провёл забившись к стене под покрывалом, а с первыми лучами солнца, убедившись что всё стало нормальным, сбежал, оставив лишь кровавые следы за собой.
И вот снова улицы и снова подвалы домов в ожидании весеннего потепления. Нога вроде как зажила, он точно не знал, старался не думать о ней и тем более он не разувался и не снимал носки, всё это доставляло дискомфорт, болеть стала меньше да и ладно. Деньги закончились и теперь он обходил дворы в поисках всего того, что можно продать, выручив деньги пустив их на лекарство, так как теперь даже малое время без него давалось с большим трудом. Что раньше могло показаться мерзким, теперь ему таким не казалось, он перешагнул мораль и совершенно спокойно рылся в мусорках и перебирал контейнеры ища то, что могло быть продано. Для него это было само собой разумеющееся, но вот чего он никогда не сделает так это не будет есть объедки, даже в таком состоянии он не мог думать об этом стараясь на оставшиеся деньги купить хоть что-то из еды. В тёплые времена он ел яблоки и копал картошку на загородных полях. А ночами в пьяном бреду смеялся над другими людьми, спящими этой ночью в сорочках, на чистых простынях, под одеялами, боясь замерзнуть, закрывая окна на ночь. Он смеялся пока кашель не становился настолько сильным, что темнело в глазах. На удивление он чувствовал себя на улице бессмертным, защищённым и невидимым.

 
                4


В один из последних летних дней, еле стоя на ногах он искал место где забыться, он влез в подвальное окно. Знакомый запах затхлости и тления ударил в нос, за годы ассоциируясь с забвением. Невпопад ставя ноги и по привычки подогнув голову он пошёл вглубь подвала, выискивая цементную кладку что бы завалиться спать, где-то в углах пищали мыши, а из подвальных окон доносились отдалённые детские крики со дворов. Вдруг в его помутнённый взгляд попал силуэт человека лежащего около кладки, пробурчав что то чего он и сам не понял, он было хотел развернуться назад, но сквозь заполненную алкоголем голову его в глаза бросилась одна вещь. Он замер, еле сохраняя равновесие, а затем как только мог осторожнее пошёл к силуэту. Человек лежал на цементной кладке. Раскинув руки. На нём было пальто, несмотря на тёплую погоду и джинсы, непонятного из-за грязи цвета, но то что привлекло человека, казалось слишком яркой чужой вещью в этом тёмном подвале - это был красный шарф, перекинутый через шею. Он обошёл кладку и замер, неотрывно смотря на человека. Вокруг сверху капала вода, отдаваясь эхом по подвалу, а с двора послышался смех детворы. Человек был мёртв, и уже давно. В его пустых глазницах не было света, а тьма казалось еще темнее чем в самом дальнем углу. Почти беззубый рот был укрыт догнивающими кусками губ, а изо рта вытекло и засохло что-то чёрное. Но не это его поразило до глубины души, сняв как рукой опьянение, а то, что он узнал этого человека, так как видел его раньше. Видел, сидящим на углу проспекта рядом со спешащей толпой людей, со счастливым лицом и улыбающимся куда то вдаль, с какими то только ясным ему одному мыслям. Это человек, который когда-то поменял его жизнь, открыв другую.
Он отступил несколько шагов назад, затем обошёл кладку и пройдя до окна через которое залез внутрь, покинул подвал. Он шёл в жаркий солнечный день, содрогаясь от холода, его плотно сжатые дёсна, с остатками зубов дрожали, а в голове впервые за столько времени была тишина. Мёртвая тишина. Он заметил детей на площадке, которые бегали за мячом и смеялись, девочки сидели на скамейках и играли в какую то игру громко отвечая друг другу, но он не слышал ни звука, он как будто переворачивал страницы, а их шелест был его дыханием. Ноги вынесли его из района, отправив в лабиринты домов, которые заслоняли солнце, он всё время куда-то шёл, не чувствуя ни усталости, ни боли ни чего. Только тишина вокруг становилась всё ощутимее. Когда на небе появились первые звёзды, он наконец подошёл к скамейке у одного из домов и лёг, закутавшись в ворот куртки. Впервые за несколько лет он уснул не выпив ни капли.
Когда он открыл глаза и приготовился ощутить боль в голове, то удивился, что ее нет, в голове что-то пульсировало и отдавало в глаза, которые слезились от ярких лучей солнца, но боли не было. Он окинул взглядом двор и заметил кота, сидящего рядом с ним на скамейке, мимо прошла женщина с коляской ускорив шаг. Впервые за долгое время он заметил, что у нее красивые волосы, которые были удачно высоко заколоты. Стиснув челюсти от боли в затёкшей спине, он сел на скамейку, кот недовольно мяукнул и спрыгнул, тут же подняв хвост. Он вспомнил события вчерашнего дня и по его телу прошла дрожь, он вздрогнул и снова в голове появилась тишина, шума, который преследовал его много лет не было. Из за этого он мог спокойно разглядывать вещи, дома, людей вокруг и мыслить. Подняв взгляд вверх он увидел как по небу пролетели две птицы, а на высоте у облаков был след от пролетевшего самолёта. Он медленно встал и пошёл вперед, ему скорее хотелось выйти из холодных дворов навстречу яркому солнцу. Пока он шёл по улице вдоль дороги, его восприятие по крошке складывались во что то единое, что он еще далеко не мог понять, но ему нравилось это ощущение, это было похоже на старинную игрушку из детства, найденную под кроватью. Поток машин лился навстречу, его шум был неприятен, но он мог его терпеть, сейчас мог терпеть. Ему казалось, что молекулы его тела вновь обретают целостность. Он поднял грязную иссохшую руку к глазам и пошевелил ее. Сухожилия отчётливо заходили под кожей вызывая болезненные ощущения, он хромал на изувеченную ногу, внутри его тела сидела боль и ужасная слабость, но было что то еще, возможно то, о чём он так давно забыл и образ человека  который он когда то вспоминал как будто стал чуть яснее. С каждым шагом лучи солнца всё глубже пробирались под одежды, но еще пока не в силах согреть омертвевшее нутро, но их жар убаюкивал и приносил спокойствие. Он остановился и поднял щетинистое лицо к солнцу, зажмурившись, ощущая тяжесть тепла идущего с космоса и улыбнулся. Кварталы вели его куда: то вперед, ему казалось что его несёт куда-то, но пока он не понимал зачем? Вдруг, когда он снова погрузился в мысли, улица вывела его на проспект по которому нескончаемым потоком шли люди и почти непрерывным потоком ехали автомобили. Недавно вставшее солнце освещало зеркальную стену небоскрёба и тысячи окон отбрасывали блики и искры, похожие на свет звёзд. Его шаг замедлился и поток людей превратился в течение, он помнил это место, помнил так же, как помнят покинутый в юности родной дом. Стук сердца снова стал ощутимым и неровным. Через несколько шагов он полностью остановился, его иссохшие губы приоткрылись и из глубин вырвался выдох. Свет, падавший между зданий освещал угол, словно показывая путь. Тот самый угол, где когда-то сидел человек с самой доброй и искренней улыбкой был пустым. Казалось, его покинули вот только что, отойдя на минуту, но он помнил, что видел в подвале и понимал что этого не случится. По его телу прокатила волна то ли дрожи, то ли жара. Запищал сигнал светофора и поток людей, толкая его понёс на другую сторону дороги. Он не сопротивлялся, отдавшись людскому течению, но через несколько секунд он уже уверенно двигался к тому месту. В его мыслях стоял образ человека, одиноко лежащего на бетонной платформе с красным шарфом обмотанным вокруг иссохшей шее, в воспоминаниях его цвет стал еще ярче. Забытый труп человека забытого всем миром. Не замечаемого никем кроме дворовых собак с меткой презрения и ненависти. Он понял, эти года, которые он прожил не были напрасными, он искал понимание и свободу и сам не понял, что нашёл ее. Он был свободен, был невидим, как будто всё это время жил за отражением зеркала. Свобода всегда была рядом, она заключалась в потери всего, потери человеческого облика и падении в самый низ. Пусть он был единым с этой жидкостью, но эта жидкость была часть его, та частица, которой не хватало такому непохожему на других сознанию человека.  Он остановился, поднял глаза вверх, где в высоте летали птицы, паря между высотками, а еще выше медленно плыли белые громады облаков. Он медленно подошёл к углу, его рука опустилась в глубокий карман и обхватила руками бутылку с силой сжав пальцами.
Он медленно опустился на нагретый бетон проспекта, ощутив спиной такой удобный обточенный угол здания. Посмотрел вокруг на всех людей, спешащих мимо. Мужчин с дипломатами и с вечно поднятой к уху рукой с телефоном, разодетых дамочек с холодными глазами семенящих на очередные распродажи, детей с игрушечными пистолетами, медленно поднёс бутылку ко рту, закрыл глаза и стал пить большими глотками проталкивая внутрь себя спасение, он пил и пил, пока хватало задержанного дыхания, а когда оторвал бутылку от губ, поднял голову вверх и засмеялся так громко и искренне, как никогда ранее.