Глава 5. Родословная

Все, что мало-мальски касалось семейного архива, уже давно находилось у Атоса под рукой, в Бражелоне. Наиболее важные и ценные документы хранились здесь. В старом замке осталось то, что не представляло интереса с точки зрения прав на наследование.

Все остальное: дворянские грамоты, патенты на ордена, которыми владели его предки, выписки из записей в церковных книгах, удостоверявшие рождения, смерти и браки его предков и его самого; длинная череда имен, фамилий… Все это, он надеялся, должно было ему помочь с легализацией сына. Граф был достаточно искушен в законах королевства, чтобы понимать: то, что он затеял - предприятие практически безнадежное.

Найти ход наверх, к королю, при его родственных связях не стоило особого труда; надо только начать бывать в свете.

Основная трудность представлялась в другом. Он-то хоть сейчас готов признать свое отцовство. Вопрос в матери мальчика: только она может подтвердить, что именно она произвела на свет этого ребенка. Сделать это пока невозможно: она в изгнании. А захочет ли пойти на такое признание замужняя дама, герцогиня де Шеврез?
Атос покрывался холодным потом от одной только мысли, что ему может помешать либо его смерть, либо смерть или отказ от такого признания самой Мари.

Когда-то давно, так давно, что он сам не верил, что такое могло быть, его занимали совсем другие вопросы. Он жадно разыскивал все, что касалось его семьи. Рылся в библиотеках и книжных лавках. Эти поиски как-то незаметно привели к тому, что он стал крупнейшим знатоком в королевстве во всем, что касалось геральдики и генеалогии.

Род Ла Феров был связан со знатнейшими семьями Франции и Европы. Родство же с де Куси давало им основания смотреть на королей, как на равных. Ла Феры признавали только сам принцип королевской власти; они знали, что значит - править. Во всем остальном они считали себя не ниже, а то и выше того, кто сидел на троне.


Древняя легенда гласила, что род ведет свое начало от одного из сводных братьев Иисуса. Конечно, это могла быть всего лишь легенда, но де Куси очень ревниво относились к малейшей попытке оспорить это утверждение. Однако именно она и могла объяснить, почему иерусалимская возлюбленная из легенды Мордехая отдала Кольцо Тома де Марлю. Иисус был из рода Давидова, а Давид был отцом царя Соломона. И, по преданию, Мессия должен быть из того же рода. На что она надеялась, о чем думала, вручая рыцарю-крестоносцу такую власть?

Ангерран де Бовэ, граф Амьенский, стал им в 1079 году. Так гласят хроники. А после женитьбы на Ад де Марль он получил еще и титулы сира де Куси и де Марль, прибавив к ним и фьев де Ла Фер, который ему принес повторный брак с графиней Порсиан. Из-за этой графини и разразилась у него жестокая война с графом де Намюр.

Его сын от первого брака Тома, тем временем, сражался за Гроб Господень. Он прославился в Иерусалиме и именно оттуда и привез фамильные гербы.

После своего возвращения он женился на леди Монтегю, которая в приданое дала ему земли, носившие то же имя. Тома же, вернувшись из Крестового похода домой, точно взбесился. Не было ни одной драки, в которую бы он не ввязался, его имя связывали с самым гнусным разбоем и с самыми одиозными любовными приключениями. Он приобретал и терял земли и, в конце концов, нашел свою смерть в одной из стычек. Умер он, не успев получить отпущения грехов.

Из этого длинного ряда выделялся сын Рауля 1, известный как Ангерран 3, сир де Куси, Марль, Ла Фер, Вервен, Креси, Пинон и прочая... граф де Куси и дю Перш. Человек, обладавший такой властью, что мог сказать о себе: "Я не король, не принц, не герцог, не граф - я сир де Куси." Слова, ставшие девизом семьи. Те слова, которые когда-то дали Атосу основание осадить кардинала Ришелье с тем высокомерием, которое давало ему превосходство его происхождения над бывшим Люсонским епископом.

Наиболее значителен был в этом ряду Ангерран 7, тот, что служил образцом рыцарской чести, помогал королям в переговорах и, плененный султаном Баязетом после тяжелого ранения, скончался в плену.

Все эти переплетения родственных связей, все эти гербы были для графа де Ла Фер открытой книгой, жизнеописанием его предков. Он с легкостью ориентировался там, где неискушенный в тонкостях этой науки человек, в отчаянии от собственного непонимания, опустил бы руки. Атосу же все эти хитросплетения браков, наследований и опал говорили многое.

Глядя на свой герб, где на щите изображен был вепрь на фоне яблони - символы древности рода, его благородства и неустрашимости, Атос видел зримое воплощение достоинств и непогрешимых ценностей своего рода.

В тот день, когда он официально был принят, как наследник, отец, вручая ему свою боевую шпагу, заставил его поклясться в Амьенском соборе, что он будет свято соблюдать верность королевской власти. Королем уже тогда был Луи 13. Атос никогда не путал эту власть с властью временщика. В те времена, когда он так сопротивлялся вместе с друзьями власти кардинала, Ришелье казался ему не оплотом этой самой власти, а выскочкой, крадущим эту власть у короля. Они неплохо тогда потрудились, заставив побегать за ними по всей Франции клевретов кардинала! Какие же они были все-таки дети!

Но теперь он остыл: все это перестало его занимать на фоне его новой привязанности. И хотя его по-прежнему звали, он дал ясно понять: ему это ни к чему. Ему не нужны ни земли, ни почести, ни деньги такой ценой. Риск осиротить Рауля был для него теперь страшней эшафотов и тюрем.


Но знакомств он не прерывал. Удивительное дело: его не сторонились, не перестали принимать в домах вельмож. Видимо, всю эту вздорную, алчущую почестей и денег знать, все же влекло к себе его доброжелательное спокойствие, его чувство юмора, его утонченность и образованность. Атос умел, если хотел этого, быть центром самого изысканного общества. А то, что знатность давала ему право говорить на равных со всей местной знатью, привлекало к нему взоры местного дворянства.

Он взял себя в руки, отбросив последние проявления сумасбродства, которыми так изобиловала его парижская жизнь. Рядом с ним постоянно находился ребенок, и Атос пуще всего боялся теперь, что у сына в памяти могут остаться какие-то, недостойные подражания, выходки опекуна.
 
То, что Его сиятельство так серьезно возьмется за воспитание мальчика, не ожидал никто, и сам Атос меньше всех думал, что ему так мила будет роль наставника.

Когда он был чуть постарше Рауля, его отвезли в Париж, в Наваррский колледж. Он был почти на два года младше самых юных из его воспитанников. Бабка отвезла его туда самолично. Ректор же, увидев мальчика, попытался убедить графиню, что стоит подождать годик-другой с учением у них, пусть юный шевалье подрастет немного, но графиня настояла на том, чтобы проэкзаменовать внука. Удостоверившись, что дитя говорит и читает на латыни лучше, чем на французском, Огюста оставили учиться в колледже.

Ректор, правда, оговорил при этом, что если мальчику будет трудно, его заберут.

Ему было очень трудно, но он не жаловался. Трудно было не в учении: он легко опережал всех. Он был еще очень мал, чтобы жить одному, без близких людей. Старшие ученики его не обижали: он умел постоять за себя словом. Но и сам был готов помочь: языки давались ему легко; он будто не учил их, а просто вспоминал, что подзабыл.

Изредка его забирала к себе мать. Но это бывало крайне редко; Мария Медичи не любила своих детей, а чужих и подавно.

Огюсту постоянно не хватало ласки, дома. Он так тосковал по этому всю жизнь, а сейчас вдруг обрел все это в сыне. Чем больше всматривался граф в черты своего ребенка, тем яснее видел цепь своих и герцогини предков, черты Роанов, которые достались Раулю от матери, чье сумасбродство и распущенность, вопреки всему, сотворили чудо: вернули графу желание жить, подарив сына.

Это чудо уже сейчас виделось ему совершенным человеком. И Атос ощущал себя Пигмалионом, способным воплотить мечту, но не превращая мрамор в живую плоть, а создавая из растущего и меняющегося на глазах маленького существа совершенное творение, воплощенный идеал.

Это было так чудесно: растить ребенка. В этом он нашел смысл всей своей жизни. Бог услышал его молитву.