Тень черного солнца 41

После всего, что произошло, столь приторные речи из уст отъявленного негодяя, который еще несколько минут назад сулил мне все 9 кругов ада, звучали как-то неправдоподобно. Такой «скоропостижный» поворот от сатанинской злобы до почти ангельской любви к своей жертве, все-таки заставил меня насторожиться и задуматься.
«Запугать меня ему не удалось, - рассуждала я, - силой заставить оговорить себя и других тоже, оставалось одно – найти у меня слабое место и ударить по нему, как можно больнее».

За моей спиной отчетливо послышался скрежет недовольных челюстей.
- Не прожги во мне дыру, Перек! – прозвучал сзади сердитый голос Бовэ. – Никак ревнуешь? Он прекратил массировать мою шею, и его ладонь быстро скользнула к груди. Нарочно задержал её над ложбинкой, затем, едва касаясь пальцами кожи, он принялся плавно описывать круги по краю бюстгальтера, переходя от одной груди к другой.
Почувствовав, как от прилива крови запылали щеки и загорелись уши, а внизу живота растеклось отрадное тепло, я поняла – началась «неуправляемая цепная реакция», заставившая тело изогнуться в сладостной истоме. Из груди сам собой вырвался порывистый вздох.

- Даже, так? – протянул Бовэ. – Да она у тебя горячая штучка, Перек! Смотри, заводится с пол-оборота.
Я глянула на Гаспара сквозь блуждающего пелену перед глазами, желваки того заходили под кожей, взгляд зло вцепился в лицо лейтенанта.
Встрепенувшись, я сделала над собой усилие, чтобы прийти в себя. С трудом осознала, где нахожусь и растерянно огляделась, скидывая с себя окончательно коварные последствия сладострастного тумана, так некстати застлавшего мой мозг.
Подняла голову. Мерзкий упырь, склонился надо мной, продолжая свою забаву.
- Уберите, свои костяшки, мсье! - потребовала, я. – И блузку поправьте, мне холодно.

Бовэ, устремил на меня свой довольный, похотливый взгляд и похабно ухмыльнулся.
- Не строй из себя целомудренную деву. - Ничуть не вежливо толкнул в затылок и совсем уж не слабо вцепился мне в грудь. – Какая упругая, - поцокал он языком. – По мне, так маловата конечно. А, как тебе, Перек?
- Отстань от нее! – яростно выкрикнул Гаспар – Слышишь, уйди! Не то… Он что было мочи рванулся вперед. Бедный Гас, что он мог сделать?
- Не то, что?.. - Заулыбался Бовэ, наблюдая, как Гас беспомощно барахтается, повиснув на спинке стула.
- Клянусь жизнью, я убью тебя, скотина!
- Да, Перек, в гневе ты страшен, - издевательски проговорил Бовэ, освободив от свинцовой хватки мою грудь. – У меня даже поджилки затряслись, когда представил, как такой мешок навоза будет меня убивать. - Он оставил меня и подошел к Гаспару. Деловито сложил руки на груди и пнул его ногой. – Что скалишься, ублюдок? Не хочешь делиться своей шлюхой? Отвечай, когда тебя спрашивают. Молчишь? Тогда, я скажу. Ты сейчас назовешь старшего группы и всех её участников. Иначе, даю слово, тебе не доставит удовольствия лицезреть, как я буду её трахать.

- Ты не посмеешь, урод, - отозвался Гаспар.
- У тебя ровно минута, Перек! – гаркнул Бовэ и не поворачиваясь, бросил через плечо уже мне, - а, ты «ведьма», пока разомни свой язычок, чтобы сполна вкусить мое причастие. Твой немощный дружок тоже любитель игры в молчанку.
Намек был слишком откровенным, чтобы не понять, что за грязные мысли вертелись в голове конченного мерзавца. Мое, безудержное негодование, полыхнуло животворящим огнем, но тут же погасло, уступив место холодному расчету. Уж лучше позор и унижение, чем ложь и предательство. В конце концов, первое это на пять минут, а второе на всю жизнь.
- Я готова, приступайте! – больше не колеблясь с вызовом, ровным, без тени сомнения голосом произнесла я. Бовэ повернулся ко мне лицом, сверля удивленным взглядом. Он-то рассчитывал на другой эффект. Левый ус его снова нервно подрагивал.

- Макс! – вырвался тогда отчаянный стон из груди Гаспара. – Как ты можешь...
- Заткнись, Перек! – рыкнул на него лейтенант. - Твоя стерва не может, а хочет. Я сразу это понял, когда…
- Вы трепаться будете, или делом займетесь? – резко перебила его я.
Бовэ как-то сразу утратил живость и застыл в нерешительном недоумении, еще сильнее озадачившись таким непредвиденным поворотом.
- Что уставились, мсье? Никак оробели? – не прекращала подстрекать я, а у самой противный холодок дурного предчувствия расползается внутри позвоночника.
Он в ответ криво усмехнулся, все еще изучая меня недоверчивым взглядом.
- Помолчи, помолчи, chienne! Думается, ты какую-то пакость задумала. Нет?
- Если Вы полагаете, что я сижу и от нечего делать придумываю для Вас пакости, то у Вас явно мания величия, – вроде как с обидой в голосе ответила я. – Это Вы, мсье, горазды на пакости.
Он самодовольно хмыкнул.

- Я хорошо изучил твое досье. Знаю, что ты достаточно умна, а значит и хитрости тебе не занимать, поэтому предупреждаю, если что-то пойдет не так, я располосую твоего приятеля на мелкие фрагменты прямо на твоих глазах. Уяснила?
- Уяснила, - быстро заверила я и на всякий случай для пущей убедительности добавила:
 - Обещаю, Вам понравится.
В очередной раз криво усмехнувшись, Бовэ холодно уточнил:
- Мне – да, а вот насчет тебя я не уверен.
От его слов в груди возник тот самый ледяной ком, что всегда предшествовал в моей судьбе большим опасностям и крупным неприятностям. Мое дыхание непроизвольно замерло, затаившись испуганным котенком.
Он неспешно подошел, опустился слева от меня на корточки, положил ладонь на мое колено, другой ладонью «заботливо» поправил челку, прошелся обратной стороной по локонам, заглянул в глаза, скользнул ладонью к щеке и, похлопав по ней, довольный произнес:
- Боишься меня?
- С чего Вы взяли? – стараясь скрыть волнение в голосе, в свою очередь спросила я и даже заставила себя непринужденно улыбнуться.
- Не хорошо отвечать вопросом на вопрос. Тебе в детстве не говорили об этом? Я же вижу тебя насквозь. Ты боишься. На дне твоих глаз притаился страх, хоть ты и пытаешься его спрятать. И коленка вон подрагивает, как осенний листок.
- Это от пылкости, чувств, мсье, не более того, - отшутилась я, но как мне показалось, не очень убедительно.

- Конечно, - с угрюмой насмешливостью проговорил он, - а как же иначе. - Хочешь, чтобы я поверил в твои небылицы? У-у?
Он стал поглаживать мою коленку и двигаться вниз по ноге до лодыжки и обратно. От этого моя кожа вновь стала гусиной и участилось сердцебиение.
- Какая тонкая ткань, - приговаривал он, не отрывая цепкого, выпытывающего взгляда от моих глаз, отмечая малейшее изменение в их выражении.
Пришлось осторожничать, сохранять абсолютную выдержку и в тоже время ухитряться подмечать каждый его жест, каждое движение, так, чтобы у него не осталось даже намека на сомнение в моей покорности. – Нравиться? – поинтересовался он.
Плотно сжав губы, и сделав над собой усилие, я утвердительно кивнула в ответ. Он пошло ухмыльнулся, и его рука на этот раз уверенно направилась вверх по ноге. Не составляло особого труда догадаться, куда был «проложен» ее «маршрут». Забыв о наручниках, я рефлекторно дернула рукой, чтобы отвесить пощечину.
Это не ускользнуло от лейтенанта, и он немедленно отреагировал:
- В чем дело? Бунтовать вздумала? – сурово спросил он.

- Нет, что Вы, все хорошо, - успокоила его я. - Продолжайте.
Его ладонь протиснулась между колен, стараясь их разжать. Мое сердце отозвалось в груди бешенным темпом. Я с трудом преодолела соблазн одним резким движением обхватить его шею бёдрами, сомкнуть их в лодыжках и свернуть ему позвонки.
Этот прием мне был хорошо знаком. Я его неплохо выполняла на курсах самообороны (разумеется без летального исхода для партнера по спаррингу). Только вот, тогда я была свободна и в случае неудачи всегда оставалась возможность изловчиться, чтобы ускользнуть от противника.

Тогда я с силой сдвинула колени, зажав между ними его ладонь. От неожиданности он сперва нервно хихикнул. Я улыбнулась ему в ответ широкой улыбкой и сильнее сдавила колени, поинтересовавшись в том же тоне, что и он недавно:
- Нравиться?
- Больно, chienne, - оскалившись, ответил он.
- Неужели? – театрально удивилась я. – Разве боль Вам не по душе? Ведь она так обостряет чувства.
Он схватил меня за бедро, пытаясь освободить свою ладонь из «тисков», но не тут-то было. Его глаза сверкнули яростным огнем.
- Отпусти по-хорошему, - прошипел он. – Лучше отпусти, не то…
- Не то что? Убьете меня? - Я рассмеялась ему в лицо, гордой ведьмой.

Мой смех привел его в бешенство. Бовэ рванулся, чтобы встать на ноги и в эту самую секунду я разжала колени. Он потерял равновесие и завалился на спину.
- Как Вы неуклюжи, мсье! – продолжала смеяться я. – Не ушиблись?
Он зло рыкнул в ответ, быстро вскочив на ноги, и ринулся на меня, на ходу расстегивая ремень. Это была его ошибка.
Стремительный, без размаха точно нацеленный удар снизу вверх, жёстко, носком туфли в левую коленную чашечку должен был сбить его с ног. Лицо его помертвело, глаза вылезли из орбит...  Невероятно…
Мерзавец устоял(!). Похоже, он, просто ошалел от болевого шока. Лишь руки непроизвольно метнулись к верху, так, что ремень выскользнул из шлеек брюк и полетел в мою сторону.
 
Я едва успела отклонить голову, как у виска просвистела металлическая пряжка.
«Не оставляй противнику ни единого шанса, добивай не жалей его, ибо он тебя не пожалеет» - пролетели в голове слова моего наставника.
Бовэ качнулся вперед, норовя сделать шаг в моем направлении.
Не мешкая и доли секунды, я резко нанесла следующий удар носком ему в промежность. Он мгновенно согнулся пополам, схватившись руками за пах, закатил глаза и издал ужасный, булькающий стон. Затем, крутнувшись на здоровой ноге волчком, покатился на пол. И тогда стены комнаты сотряслись от истошного дикого вопля.

Я смотрела на неприглядную картину того, как Бовэ корчился от боли, отползая под стол. В душе моей воцарилась «тишина» и абсолютная холодная пустота, ничего кроме пустоты: ни малейшего чувства, ни утоления мести, ни жалости, ни сострадания к этому негодяю. Только разгоряченное сердце отзывалось частыми взволнованными ударами, да в такт ему пульсировала жилка на виске.
И, тогда я спросила его:
- Каково это – приносить боль другим и, вдруг, испытать её самому? – Ответьте, мне мсье, каково это?

Он ничего не ответил. Он не мог ответить ни-че-го. Он дико стонал, извивался, подобно раздавленной змее и одной рукой судорожно шарил под крышкой стола, очевидно, пытаясь нащупать тревожную кнопку.
Пустота во мне, вдруг, наполнилась невыносимой грустью и тоской, заключённых в
какой-то вакуум бессмысленности. Нет, не от того, что я наблюдала, а от того, что на мгновенье оглянулась назад, в свое прошлое, зачем-то промелькнувшее в памяти ускоренной кинолентой.
Воспоминания детства нежданно-негаданно ворвались в душу щемящими цветными фрагментами под Монтановское «О Париж!». Нет, не только того детства - зимнего, холодного, снежного в далекой России, но и того теплого весеннего, яркого и до невозможности счастливого детства цветущих каштанов и белых акаций на парижских бульварах. Детства хвойных аллей роскошного парка, детства ароматов сирени в садах поместья мсье Марка – человека, сумевшего заменить нам с Алексом отца. И то была волшебная сказка, и я чувствовала себя настоящей принцессой, окруженной непрестанной заботой, вниманием и теплом.

От потери прошлого, всего того что было ещё вчера, а сегодня безвозвратно ушло навсегда, от потери чего-то очень дорогого и непоправимого, печаль, соленая от слез быстро заполнила мои глаза и выплеснулась безудержным рыданием.
Я закинула голову к потолку, стараясь закатить слезы обратно, но боль внутри меня, словно репейник, терзала душу, разрывая её на тонкие лоскуты. Пыталась отвлечься от мыслей в голове.
Безуспешно.
Не получается, потому что мысли больше не в моей голове. Они - в сердце.
- Зачем, Макс? Зачем? – сквозь собственные стенания услыхала я голос Гаспара.
Я не могу понять его.
Не могу отвечать ему, не могу смотреть ему в глаза.
 
Мне стыдно.
Стыдно за свои слезы, за свою слабость и еще за что-то такое, что помимо моей воли отпечаталось раскаленным клеймом в раненной душе.

Все понимаю… Но, ничего не могу поделать с собой, не могу остановить слезы.

Понимаю - нужно собраться, взять себя в руки, сжать волю в кулак.

Все понимаю… Но, не могу…