Глава 7. Земляника

Лето 1641 года выдалось теплым. Вся окрестная детвора пропадала в лесах и лугах. Поспевшая земляника - самый лучший предлог проводить время на свободе. Рауль же изнывал в стенах замка.

Атос и Гримо с утра и до вечера пропадали в разъездах. Возвращались измотанные - у графа порой сил хватало только на то, чтобы зайти к мальчику благословить его перед сном. Потом он валился в постель, а утром, чуть свет, они вновь были в седле.

У Рауля были каникулы. Весь год он прилежно и с успехом занимался с учителями и отдых заслужил. Атос особо не сопротивлялся, только напомнил, что то, что он оставлял ему, как домашнее задание, должно быть выполнено. Граф сам был человеком обязательным и того же добивался от сына. Он начал с ним заниматься фехтованием. Гибкий и сильный мальчуган легко схватывал азы, но занятия должны быть регулярными, а граф дома почти не бывал.

Последний раз они выезжали с Раулем в лес в конце весны. Рауль уже отлично держался в седле. Пони у него был крупный и резвый, но они отлично ладили между собой. Атос даже разрешил сыну взять с собой шпагу - самую настоящую, с острым клинком. Граф специально заказал такую в Блуа: Рауль должен привыкать к настоящему оружию.

Солнце грело почти по-летнему, и они, спешившись, привязали коней. Атос расстелил на пригорке плащ и прилег, наблюдая из-под полуопущенных век, как Рауль охотится на бабочек. Полузабытое воспоминание, подобное аромату старых надушенных писем, возникло в сознании. Когда-то он уже видел такого мальчишку, бегающего по лугу. И бархатный костюмчик, испорченный играми в росистой траве, был ему до странности знаком.

Это было в отцовском замке, когда у них гостил Генрих с дофином. Он не успел углубиться в воспоминания, потому что раздался детский крик, полный такого ужаса, что Атос мгновенно оказался рядом с сыном. Рауль больше не кричал. Он стоял, и только, не в силах издать хоть какой-то звук, указывал пальцем на приподнявшую голову гадюку.
Черт, ну как же он мог забыть: весной змеи очень агрессивны! Он ничего не объяснил, не рассказал ребенку и потащил его в лес!

- Ну, что же вы, Рауль?! За шпагу!- спокойный голос опекуна вывел Рауля из состояния ступора. Он осторожно, не спуская глаз со змеи, вытащил шпагу из ножен и, прежде чем она успела прыгнуть, снес ей голову одним взмахом клинка.

- Отлично, друг мой! Прекрасный удар!- воскликнул граф.

Ребенок зарделся от радости: получить похвалу из уст графа было не просто, Атос не разбрасывался комплиментами без причины. Он смотрел на своего обожаемого наставника такими сияющими глазами, что у Огюста в душе все перевернулось, и комок подступил к горлу. Ребенок верит ему, смотрит на него, как на божество, а это "божество" не в силах дать ему ту малость уважения, что полагается мальчику по рождению…

Последние два года Атос видел, как растет сходство между ним и сыном; наследственные черты графов де Ла Фер проявлялись в ребенке все сильней. Античная правильность черт, разрез глаз, форма головы, даже осанка, даже манера откидывать голову, походка. Даже то, как он пожимал плечами, изобличало в нем породу графов. Это было приятно сознавать, но глаза были не только у него. Сходство это замечали и слуги, и немногочисленные гости и соседи, бывавшие в замке. Прятать ребенка от посторонних глаз он не собирался. Граф держал себя в руках, делая вид, что не замечает многозначительных взглядов, но с каждым днем ему становилось все труднее соблюдать это равнодушие.

Теперь и домашняя челядь начала недоумевать: если мальчонка – родственник графа, если он учит его, как учат знатного дворянина, то почему у него нет хоть какого-нибудь завалящего титула? Ну, не графа, так барона! Или просто, почему не говорить ему – господин шевалье?
                ***


Атос приказал забрать из Ла Фера все картины и портреты предков, но повесить велел пока только три: родителей и бабки. Полотен было много, и среди них - немало принадлежавших кисти великих мастеров прошлого. Пока все это богатство хранилось в отдельной комнате, дожидаясь того великого для графа момента, когда он сможет, приведя сына в галерею, сказать ему с гордостью: "Смотрите, это и Ваши предки, виконт!"

Граф задумчиво рассматривал портрет, на котором был изображен он сам незадолго до своей отставки. Странное знакомство с художником состоялось в трактире. Атос никогда бы не стал общаться с каким-то простолюдином, ищущим места, где можно погреться. Но голодный блеск глаз и сдержанность манер обратили его внимание на молодого человека. Тот кутался в видавший виды плащ и время от времени кашлял тем кашлем, который часто бывает предвестником смертельной болезни. Ни слова не говоря, Атос налил ему вина и пододвинул ужин, к которому сам так и не притронулся. Незнакомец бросил на него затравленный взгляд, но, получив утвердительный кивок, принялся за еду. Атос спокойно ждал, пока он насытится. Только потом позвал трактирщика и рассчитался. Уже выходя, он что-то негромко сказал хозяину.

- Кто этот господин? - решился расспросить трактирщика незнакомец.

- Этот? Что уплатил за ужин, который съели вы?

- Да.

- Мушкетер Его Величества, как вы могли заметить. Он, кстати, велел оплатить и ваш ночлег у меня.

- Он большой вельможа?

- Кто ж его знает! Но он - человек слова и я знаю его лет семь–восемь.

Трактирщик, конечно, не знал, кто такой Атос, да это его и не волновало: главное, что расплачивался господин мушкетер всегда. Но не знал он и того, что нищий голодранец, ночевавший у него в трактире – флорентийский художник, приехавший в Париж делать карьеру. И решивший расплатиться за доброту способом, достойным художника - портретом своего благодетеля.

Ему пришлось долго уламывать Атоса. То у того не было времени, то настроения. Но молодой человек был настойчив. Он по-прежнему обретался в том же трактире, где за стол и комнатку рисовал хозяину вывески. В день, когда новую вывеску водрузили на место, в трактир наведался Атос. Против своего обыкновения, он задержался перед входом, чтобы рассмотреть то, что висит над дверями. И тихонько присвистнул: эта вывеска, что называется, была ни к месту. Автор скромно восседал в углу трактира.

Завидев мушкетера, он встал. И совсем удивился, когда тот поманил его к себе.

- Это вы рисовали вывеску? – художник отметил, что господин не употребил уничижительного "малевал".

- Да, господин.

- У вас есть заказы посерьезнее, чем эта вывеска?

- Увы, господин Атос, у меня нет ни знакомств, ни связей. Я в Париже человек пришлый.

- Вы хотели, чтобы я позволил вам написать свой портрет. – Атос замолчал на мгновение. - Сделаем так: если портрет будет удачен, я оплачу его и найду вам клиентов. Только одно условие - работать быстро. Не вздумайте растягивать на десятки сеансов.

Бедняга от радости только мог кивнуть, не смея поверить своему счастью.

Время у Атоса было. Но он не хотел, чтобы д’Артаньян застал его позирующим для портрета. Поэтому он велел говорить Гримо, что его нет дома. Это всегда означало для друзей и знакомых, что у него долгий разговор с бутылкой и новых собеседников ему не требуется.
                ***


Портрет не просто удался. Благодаря недостатку времени, а может, и особому вдохновению художника, он, написанный в манере el primo, поражал своей легкостью, стремительным бегом кисти по холсту. Это было неожиданным, но, несомненно, талантливым произведением, написанным в новой, ни на кого не похожей, манере.

На Атоса смотрел еще молодой человек, в сером бархатном камзоле, в серой шляпе с белым пером. Он стоял, небрежно опершись на остатки каменной ограды, за которой, в жемчужно-сером мареве, угадывались развалины каких-то строений. Мягкий свет, лившийся откуда-то сбоку, осторожно лепил повернутое к зрителю лицо и руки, играл тончайшими переливами серого, зеленоватого, розового, тонул в бархате костюма, трепетал на драгоценных кружевах воротника и манжет, и окутывал ореолом волосы и затененное полями шляпы лицо. Легкая улыбка - смесь печали и иронии, витала на губах этого Атоса.

Необычная, серебристая гамма красок придавала поэтичность образу. Тщательно прописаны были только лицо и руки. Все остальное писалось быстрыми, неистовыми мазками. Но художник сумел ухватить и тревогу, снедавшую Огюста в то время, и печаль расставания, и легкую насмешку над самим собой.

Портрет Атосу понравился, и он щедро расплатился с художником. Как и обещал, он нашел ему заказчиков, но судьбе было угодно решить по-своему. Спустя несколько месяцев художник скончался от чахотки, которую подхватил в холодном Париже. Но портрет, память о сгинувшем таланте, остался, напоминая графу о годах боли и сомнений.

Он осторожно прикрыл портрет куском ткани и поставил его на место у стены.

В коридоре его остановила Адель. Она так и не вернулась в Рош-Лабейль и осталась в замке приглядывать за Раулем и помогать по хозяйству.

- Господин граф, господин Рауль просится в лес за земляникой с крестьянскими детьми. Можно ему пойти?
 
Атос подумал секунду.

- Хорошо, но пусть идет с Блезуа. Одному я не разрешаю.

Женщина поклонилась и умчалась передать слова графа. Через секунду со двора раздался ее голос:

- Господин Рауль, Блезуа! Господин граф разрешил вам идти!
 
"Вот как, значит Блезуа сам подумал, что не стоит Рауля отпускать одного с деревенскими. Отлично! В лесу от этого дуралея толку будет больше, чем в доме." - Атос через окно наблюдал, как парочка, с корзинками для ягод (у Рауля поменьше, у Блезуа побольше) отправилась по аллее, ведущей к Блуа. Блезуа тащил в своей корзине еще и пироги, которыми его щедро снабдила Жоржетта.

Вернулись дети, когда солнце еще было высоко. Корзины были полны ягод, но особой радости по этому поводу не наблюдалось. В особенности расстроенным выглядел Блезуа.

Синяки были у обоих.

Жоржетта, принимая у мальчишек собранный урожай, сразу заметила и следы сражения, и красные глаза у Рауля. Но Рауль сразу убежал к себе, и ей достался только Блезуа.

- Ну-ка, парень, что-то ты не веселый, как я погляжу. Выкладывай, что там у вас приключилось? - приступила она к допросу.

- Жоржетта! - Блезуа оглянулся, не слушают ли их. - Жоржетта, беда!

- Что еще стряслось, говори, бездельник!

- Я не знаю, как господину графу об этом сказать, он ведь все равно спросит. Он сердиться сильно будет, еще и накажет за это, но вот знать ему все равно полагается…

- Да что знать?

- Про господина Рауля! Про то, что про него и про графа говорят вокруг!

Жоржета нахмурилась.

- А что говорят вокруг?

- Что господин Рауль вовсе никакой не приемыш у господина графа, а самый, что ни на есть настоящий сын господина графа! - выпалил Блезуа одним духом.

Кухарка охнула, прижав передник ко рту.

- Господи, да кто ж такое осмеливается говорить?

- Крестьянские дети, вот кто. А и вправду, - он совсем понизил голос, - Жоржетта, ведь и вправду, они так похожи стали, просто жуть берет!

- Значит так, парень! - старуха подбоченилась. - Ты ничего не слыхал, понял?

- Что он должен понять, Жоржетта? Что ты не слыхал, Блезуа? - Атос, который никогда не удостаивал своим посещением кухню, неожиданно возник на пороге. Последние слова кухарки он услышать успел. Возникло замешательство. Блезуа и Жоржетта переглядывались, не рискуя отвечать. Атос, которого что-то и так изрядно вывело из себя, начал терять терпение. Он не выдержал первый.

- Блезуа, иди за мной!

Блезуа, торопливо осенив себя крестным знамением, побежал за господином.

Атос прошел прямо в кабинет. Он сам закрыл за Блезуа дверь, удостоверившись предварительно, что в коридоре не маячит никто из слуг. Потом он уселся в кресло и сделал Блезуа знак приблизиться. Блезуа, бледный, перепуганный таким началом разговора, стоял перед ним навытяжку.

- Так что у вас произошло? - словно невзначай поинтересовался Атос. – Отвечай и не вздумай увиливать от вопроса. От Рауля я ничего не добился: он только расплакался. Ты уже не ребенок и способен ответить вразумительно. Так что же все-таки произошло во время вашей прогулки?

- Ну, мы собирали землянику, - промлямлил Блезуа.- А потом, когда проголодались, сели на пригорке и решили подкрепиться. А потом…

- Вот это "потом" меня и интересует. С этого места, пожалуйста, поточнее.

- Ну, мы решили, что земляники собрали вдоволь и ничего не произойдет, если мы немножко и сами поедим.

- На здоровье !- не моргнув глазом, серьезно вымолвил граф.

- А господин Рауль сказал, что он есть не будет, а лучше вам отнесет, потому что вы любите землянику.

- Очень мило с его стороны. А потом?

- А потом Жако - это сын нашего кузнеца, сказал, что так и положено, потому что господин Рауль сын господина графа и правильно, что он заботится о своем о…. Господин граф, что с вами?

- Довольно, я все понял! Иди! - Атос рванул воротник с такой силой, что полетели крючки. Сил выслушивать, что там было дальше, у него уже не было. Ясно, как божий день, что дети говорили то, что слышали дома от взрослых. Бедный мальчик, конечно, выслушал все, что ему знать не следовало: в простых семьях не церемонятся в выражениях.

Атос чувствовал, что задыхается. Себя он не видел, но Гримо, влетевший в кабинет по крику перепуганного Блезуа, пришел в ужас. По комнате метался разъяренный тигр, не видящий ничего и никого перед собой. В такой ярости он не видел хозяина ни разу. Наверное, и сам Атос смог бы припомнить не много случаев, когда его доводили до такого состояния.
 
Гримо трясущейся рукой налил хозяину воды, но стакан полетел в камин. Перепуганный управляющий попятился за дверь, прикрыл ее за собой и только тогда осмелился перевести дух.

- Что? Что ты ему сказал? - наконец выдавил он из себя, обращаясь к Блезуа, который трясся и крестился рядом.

- Да только то, что вокруг говорят.

- Что?

- Что господин граф и господин Рауль похожи, как отец с сыном и не гоже, чтоб мальчик рос без титула, словно лакейский сын.

Гримо только схватился за голову.

- Ты это все сказал?

- Нет, про лакейского сына не успел. - Блезуа замолчал, испуганно глядя на управляющего. Тот раскачивался, как от зубной боли.

– Ты хоть понял, что натворил? - необходимость сделала Гримо разговорчивым.

- Я что? Я только передал ему, что говорят. И не все. Все - не успел. Он меня выгнал.

- Об остальном он сам догадался.

Из-за двери раздался грохот падающей мебели. Вслед ему полетели проклятия. Настоящие. Из мушкетерского лексикона.

- Ну, вот что, - Жоржетта, которая тоже уже была в коридоре, посмотрела на обоих. - Кому-то надо его угомонить. На женщину, да еще на старуху, он руку не подымет.

- Ты с ума сошла, старая, - у Гримо не было уверенности кухарки, он схватил ее за руку. - Тут только господин Портос, или, на худой конец, господин д’Артаньян, и помогли бы. Он страшный, когда его так доведут!

Но кухарка не знала, кто такие Портос и д’Артаньян. Зато она отлично представляла, чем это может кончиться не только для нее и окружающих, но и для самого хозяина.

Жоржетта перекрестилась недрогнувшей рукой и решительно потянула дверь на себя. За дверью было подозрительно тихо.

Хозяин, без кровинки в лице, всклоченный, в разодранной у ворота рубашке, в расстегнутом камзоле, сидел на подоконнике, откинув голову на полуоткрытую створку окна. Жоржетты он, скорее всего, не заметил. Он выдохся полностью, и об этой дикой вспышке свидетельствовали только тяжелое дыхание и капли пота на лбу. В кабинете тоже все было на своих местах.

Жоржета сделала то, что не удалось Гримо: заставила хозяина выпить воды. Атос открыл глаза и увидел у своего лица старую, жилистую руку, держащую стакан.

- Господин граф, не извольте сердиться на меня, старую, но вам бы лечь надо было, нельзя так!

- Ты что, командовать у меня вознамерилась? - Атос, не веря, что кто-то может себе позволить такую вольность обращения с ним, выпрямился.

- Да упаси меня Бог от такого! Где уж мне, старой кухарке, учить такого важного господина! Я только хотела сказать, что, если вы, упаси Бог, разболеетесь, кто за господином Раулем присмотрит? Не себя – его пожалейте!

Граф провел рукой по лбу.

"А ведь старуха права. Я распустился. Ничего хорошего из таких выходок не выйдет. Злишься на самого себя, что сделать ничего не можешь? Значит, надо ехать в Париж, искать там связи и ходы."

Жоржетта, между тем, вела свое.

- Поздно уже, Ваше сиятельство. Я вам ужин принесу, поешьте да ложитесь в постель. Вот и господина Рауля Адель уже спать уложила. Он, бедненький, все ждал, что вы к нему зайдете, да так и уснул. А землянику он вам всю оставил, сказал, что в лесу наелся, пока собирал.

- Ужинать я не буду, пожалуй, только землянику и принеси.

- Ну, вот и отлично,- обрадовалась Жоржета.- Мальчик будет доволен, что не зря старался для вас, господин граф.

- Занесешь мне сюда. Я пока к Раулю зайду.

Атос прошел в детскую. Мальчик спал, вздрагивая во сне. Под глазами у него залегли тени: то ли от пушистых ресниц, то ли от пролитых слез. Атос наклонился над изголовьем, жадно вглядываясь в лицо сына: сходство было несомненным. Если у него, глубоко в душе, и появлялись неправедные мысли, то это сходство было ему доказательством. Ждать нельзя, надо спешить с определением положения сына. Если уже всякий крестьянин у себя в своей лачуге может рассуждать, почему графский сын живет в замке, как приемыш, как слуга, медлить нельзя.

Атос с ума сходил от этих мыслей. Но никогда не возникало у него мысли, что он совершил глупость, забрав ребенка. Он дал жизнь этому человечку, и он обязан дать ему достойное будущее.