Глава 8. Аббат д Эрбле

Когда Анна-Женевьева, а следом за ней и Арамис уехали, *наконец, из замка, Атос еще добрую неделю не мог прийти в себя. Хоть он и простил друга, но принять выходку господина аббата и принцессы так и не смог.

Остались недоумение, боль и непонимание происшедшего.
 
Человек щепетильный, превыше всего ставящий вопросы чести, граф отказывался сердцем принять то, что произошло у него в доме. И никакие доводы рассудка, приведенные Арамисом о том, что чувства его и Анны были давними, что принцесса была просто продана герцогу де Лонгвилю в счет погашения долгов отца, что Лонгвиль не достоин такой жены, что он подлец, трус и негодяй - ничто не помогало. И пусть сам Атос презирал герцога так, что никогда не подал бы ему руки: все равно в содеянном он видел, прежде всего, преступление против основ морали и порядочности. Это было больно и горько, и боль эта, затаившись в сердце, грызла его. Особенно тяжело это становилось по ночам, когда его одолевали мысли и воспоминания. Может быть, найдись в целом мире хотя бы один человек, которому он мог бы поведать все, что мучило и тяготило его, боль бы уменьшилась. Но Атос был горд, и никто и ничто теперь уже не могло заставить его раскрыть свое сердце. Когда-то, в состоянии крайнего опьянения, он мимо воли рассказал д’Артаньяну кое-что о себе. Арамис тоже знал немного - то, что лежало на поверхности. Историю рождения Рауля Ренэ узнал от самой Шевретты: Атос только признался в своем отцовстве.

Огюст всегда оставался наедине со своими переживаниями. Друзья бежали к нему, зная, что он всегда поможет советом, деньгами, делом, шпагой, наконец. Ему можно было раскрыть душу, выплакаться у него на плече. Он всегда мог понять, умел утешить, но никому из его друзей не приходило в голову, что Атос не менее их нуждается в том, чтобы его выслушали. Не помогли, нет: просто выслушали, что у него на душе. Его гордость и неприятие помощи сыграли с ним горькую шутку: он остался один, наедине с собой, отгороженный от всех стеной собственной гордости. Никогда и ни за что на свете не согласился бы он, что умная, ненавязчивая женщина, как никто, смогла бы поддержать и утешить его. Может быть, именно женская ласка и была тем, в чем он так остро нуждался. У него были женщины и до и после встречи в Рош-Лабейле, но это были либо мимолетные связи, либо совсем уж случайные встречи: он был все еще молод, по-прежнему на редкость красив, на него постоянно обращались женские взоры, и природа брала свое. Но душевной близости с женщиной он не позволял себе никогда. Они всегда от него ждали чего-то: денег, внимания, любви. Последнее он точно не собирался им давать. Анна получила все – повторять он не собирался. У него были основания не доверять прекрасному полу: он не нашел в женщинах, встреченных на своем пути, ничего достойного и имел повод презирать их.

Судьба, жестоко покалечив ему душу, в конце концов сделала подарок, наградив его сыном. Прелестным, удивительным мальчиком, давшем ему ощущение счастья. И тут же изыскала способ не дать ему возгордиться: общество не примет его сына, как равного. Он навсегда обречен носить клеймо бастарда.

Что с того, что он опекун... Опекун родного сына! Это - сказка для всех! Он пошел на эту меру, как на отсрочку. Теперь подошло время для следующего шага: он должен закрепить за Раулем Бражелон и земли, принадлежащие графству. И самое главное: титул графа.

То, что без особых хлопот проделал старый Бражелон, завещая Атосу свой титул со всеми правами, ни у кого не вызвало протеста: родство было хоть и дальним, но несомненным. В случае же с Раулем от него требовалось доказать, что сын - дворянин, как со стороны отца, так и матери. Герцогиня де Вандом не смогла помочь ему. Атос подозревал, что она обращалась к духовнику королевы, а господин де Поль не захотел хлопотать за ребенка, мать которого неизвестна. Такой ревнитель нравственности и добродетели, как господин Венсан де Поль, Возможно, просто посчитал недостойным вознаградить дитя греха. Вот эта проблема мучила Атоса не первый год, и он не видел выхода. Дело было настолько щекотливым, что подступиться с ним можно было только к королеве. Только она могла бы понять старую подругу, пожелай та раскрыться перед Анной.

А в общем, если не сводить все к этой, очень болезненной для Атоса, проблеме, все складывалось просто отлично. От общения с сыном граф получал огромное удовлетворение. Мальчик радовал его своими успехами. Атос выгадывал для него время в своем, более чем насыщенном заботами, дне. Занимался с ним фехтованием, верховой ездой, учил плавать. И рассказывал, очень много рассказывал. Старался беседовать с Раулем обо всем. Казалось, не было тем, на которые невозможно было бы поговорить с Атосом. Человек огромной эрудиции, он оказался и отличным учителем; просто и доходчиво умел объяснить любую неясность в книге, любую, сделанную в латыни или греческом, ошибку. Они старался почаще выезжать с мальчиком, которому сменили пони на "взрослого" коня. Рауль уверенно держался в седле. Почти всегда их сопровождал Гримо. Более того, граф стал брать с собой воспитанника и в деловые поездки. Он сызмальства приучал Рауля к делам, хотя и думал о военной карьере для сына. Теперь Рауль мог сам видеть, как опекун решает дела по хозяйству, как разговаривает с арендаторами, словно между делом приучая их к тому, что этот мальчик - их будущий хозяин. Когда-то его собственная бабка поступала также, заставляя маленького Огюста сидеть на ее деловых встречах. А она умела вести дела!

Они собирались в очередную поездку, когда неожиданно появился д’Эрбле. Помня его просьбы, что он не хотел бы встречаться с Раулем, Атос отправил мальчика с Гримо. С Арамисом он не увиделся. Атос устроил так, что они разминулись. Поездка, намеченная на этот день, не требовала, чтобы Атос ехал с ними в деревню, но граф ощутил легкую досаду - этот день он уже не посвятит сыну.

При том, что он обрадовался Арамису совершенно искренне, Огюст понял, что нынешний визит друга не просто ради удовольствия повидаться. После последней встречи прошло не так много времени, д’Эрбле человек занятой, и если он приехал, значит, у него очень веские причины для такого визита. Наверное, Атос ему очень нужен.

Арамис сам предупредил вопрос, который он прочитал во взгляде друга (они умели обходиться без лишних слов): он по делу.

После завтрака друзья перебрались в кабинет к графу. Аббат, обдумывая, как начать разговор, разглядывал на свет бокал с вином, любуясь игрой золотистых тонов напитка. Атос, боком сидя на подоконнике, наблюдал из-за портьеры, как в саду копается в цветах престарелый, еще со времен прежнего хозяина, садовник.

Оба молчали, занятые своими мыслями.

Наконец, Арамис решился заговорить о деле, которое его привело в Бражелон.

- Я к вам, граф, по личной просьбе принцессы Конде.
Атос, не скрывая изумления, развернулся лицом к Арамису.

- У принцессы Конде есть просьба ко мне? Какая?

- Она хочет встретиться с вами. Вы понимаете, что для нее, пусть даже и инкогнито, наносить вам визит… - Арамис вдруг залился краской, как мальчишка.

- Об этом даже и речи не может быть. Конечно, я поеду к ней.- Атос замолчал, пристально вглядываясь в лицо друга.- Но скажите мне правду, Арамис, что же послужило поводом к этому пожеланию? Вы наверняка знаете, в чем дело? Чего мне ждать от этого визита?

- Атос, я вас не узнаю, друг мой! - рассмеялся аббат. - Вы стали любопытны?

- Я точен, Арамис. Я не люблю сюрпризов в беседах с дамами!

- Я и сам толком ничего не знаю, граф. Но она просила передать вам, что была бы признательна, если бы вы согласились встретиться с ней. Да, вот еще что: она сказала, что хочет, чтобы это был визит к Шарлотте де Монморанси, а не к принцессе Конде.

Атос нахмурился. На что она намекает: что они - родня? Он бы очень хотел понять, что скрывается за этим пожеланием.
- Вот я еще о чем подумал, Атос, - прервал его мысль друг. - Может, вам стоит поговорить с принцессой о Рауле? Шарлотта сейчас очень сблизилась с королевой. Лучшего момента не найти!

- Вы уверены в своих словах, Арамис? - Граф недоверчиво посмотрел на старого друга.

- Я просто знаю обстановку при дворе. Поверьте мне, Атос: принцесса может добиться многого. Вы знаете, что больше всего объединяет сейчас ее и королеву?

- Откуда же мне это знать, Арамис? Я далек от дворцовых сплетен и интриг.

Арамис расхохотался:

- Да, я знаю. Но они сами вас находят, дружище. - Увидев, как нахмурился граф, аббат взял его за руку. - Атос, друг мой, не надо! Я знаю, я чувствую, что в сердце своем вы не забыли обиду. Но вы знаете также, что я отдам за вас жизнь, если это потребуется. И вот сейчас я чувствую, что могу быть полезен, не только отдавая свою плоть и кровь. Сейчас реально можно устроить судьбу вашего мальчика. Вы упомянули, что пытались уже это сделать – и безуспешно.

- Я сказал вам не много. Как вы догадались, д’Эрбле?

- Я давно знаю вас, Атос: ваше спокойствие меня не обманывает; Вас что-то грызет изнутри?

- Я действительно отвык от света, если не могу скрыть свои заботы от посторонних.

- Я не посторонний, Атос, и я знаю, что вам не просто с ребенком.

Атос молчал, не зная, что ответить. Арамис не любил Рауля. Он в душе не смирился с тем, что произошло. Мальчик вызывал у него не самые лучшие в жизни аббата воспоминания. Последнее время, может быть потому, что в сердце у него было новое, сильное чувство, он мог думать о той истории без прежней боли.

Привязанность Атоса к ребенку Арамис не совсем понимал. Он рос вдали от дома, от материнской ласки, и всякий раз, когда Атос ненароком упоминал о сыне, в душе Ренэ возникало что-то, похожее на ревность. Атосу доставляло радость говорить о сыне, а Арамису не хотелось разделять с ним это чувство. Но именно о Рауле и подумал он, когда услышал просьбу мадам де Конде. У нее, кажется, есть просьба к графу. Наверное, что-то деликатного свойства. Так почему бы Атосу не попросить и ее помочь с ребенком? Вот только решится ли граф просить принцессу?

Разговор был третьего дня. Зачем ей мог понадобиться Атос? Нечистая совесть подсказывала, что речь могла идти об Анне-Женевьеве. Он был уверен, что граф не выдаст его, но ему было не по себе от предстоящего визита. Бедный Атос! Он поставил его в невыносимую ситуацию. Лгать для Атоса недопустимо. Актер он никудышный - притвориться, что ничего не знает, не только не сумеет: сочтет это ниже своего достоинства. Остается только надеяться, что все это связано не с Анной-Женевьевой.

Атос был достаточно родовит, чтобы, пожелай он этого, отклонить под каким-то благовидным предлогом просьбу принцессы. Она бы сочла его отказ верхом невежливости, прихотью вельможи. Но… Атос был прекрасно воспитан, и у него не было оснований отказывать Шарлотте. Она не сомневалась в его положительном ответе, иначе никогда бы не стала просить.

- Она сейчас в Париже?

- Нет, в Шантийи. Если вы хотите, мы можем выехать вместе. Часть пути я проеду с вами.

- Не вижу причины откладывать этот визит. Неприлично заставлять даму ждать, в особенности, если дама - принцесса.*
 
Они выехали через два часа. Арамис украдкой поглядывал на графа: ему хотелось затронуть тему предстоящего тому визита, но Атос сосредоточенно молчал. Он замкнулся в себе, и Арамис знал, что из такого состояния его очень трудно вывести. Он, наверняка, думал о том же, что и Арамис: что собирается ему сказать принцесса Конде?

Для визита граф оделся соответственно: темно-вишневый бархат камзола, шитое золотой нитью кружево воротника и манжет, серые перчатки, шляпа и сапоги, серый, в тон, бархатный плащ. Атос, если хотел, мог подать себя так, что ни одна дама не могла остаться равнодушной. Для этого визита он постарался. Повод у него был: старинное, еще детское знакомство с Шарлоттой де Монморанси. Как же это было давно! Детский полусон – полуявь... Мальчик и девочка в огромном, старинном зале: две детские фигурки теряются в тени мощных колонн.

Девочка совсем мала - лет пяти. И очень гордится своим новым, взрослым платьем со шлейфом. Она похожа на дивную живую куклу: огромные глаза и длинные белокурые волосы, волной ниспадающие из-под чепчика. Мальчик - старше. И он совсем не рад своей гостье. Он должен ее развлекать, а его ждет книга о рыцарях с удивительной красоты гравюрами! Он должен тратить время, оставшееся от каникул, на эту куклу, когда в отцовской библиотеке столько непрочитанных книг!
Мальчик морщится недовольно, но церемонно предлагает гостье руку и ведет ее в сад.

Оба очень старательно изображают взрослых даму и кавалера.

Сколько лет прошло с той встречи! Вряд ли у принцессы сохранилось воспоминание о том дне. Атос улыбнулся, забыв о том, что аббат рядом.

- Атос, вы улыбаетесь? Нескромным будет спросить: почему?
 
- Я подумал, господин аббат, что благодаря знакомству с вами возобновляю старое, очень старое знакомство.

- Вы знакомы с Ее Высочеством, граф?

- Если детское знакомство можно считать таковым. Ее отец близко знал моего. Родство не слишком близкое, но у них было много общего.

- Атос, дорогой мой, скажите лучше, что у вас в родственниках вся знать Франции.

Атос расхохотался.

- Вы правы! Ла Феры в родстве с половиной Европы.

- Вы могли бы жить совсем не так, Атос!

- Не будем об этом, аббат! - граф нахмурился. - Пока что, я оказался не в состоянии устроить судьбу собственного сына.

На развилке они расстались.

О том, какой разговор состоялся у Шарлотты с Атосом, Арамис не узнал. Но при первой же встрече с духовником дочери принцесса заговорила о графе.

- Я вам благодарна, отец Ренэ, что вы помогли мне встретиться с господином графом. Наверное, было не просто убедить его, что этот визит был очень важен для меня?

- Что вы, - удивился Арамис. - Граф был польщен, что ваше высочество пригласили его.

- Вот как! – Шарлота задумчиво смотрела куда-то мимо Арамиса. - Он очень не простой человек - ваш друг. И – очень одинокий.

- Это правда, мадам. Но теперь он не так одинок, как вам могло показаться. У него прелестный воспитанник.

- Он упомянул о нем в нашей беседе. Я думаю, что смогу быть ему полезна. Я помню, что когда-то, еще детьми, мы гуляли в его замке.

Она честно пыталась ему помочь. Но каждый раз что-то вставало на пути: то болезнь и смерть короля, то увлечение королевы кардиналом Мазарини, то заговоры… Наконец, улучив момент, она все же раздобыла у Анны Австрийской грамоту, дающую Раулю право называться виконтом де Бражелоном. После смерти Атоса он будет графом. Больше никто не посмеет считать мальчика безродным.

* Речь здесь о принцессе Конде, в девичестве Монморанси, и ее дочери, герцогине де Лонгвиль.