Глава 12. В Париже

Снова волны расступаются перед килем корабля, а глаза ищут на горизонте родной берег.

Почему ему так безразлично, что будет дальше? Откуда эта уверенность, что с Кольцом покончено? Может, он так стар и так устал, что равнодушие к своей судьбе путает с безразличием к судьбе сына? Нет, Рауль по-прежнему остается средоточием его жизни. У него складывается все отлично: он бывалый воин, любимец Конде и Тюренна, в его послужном списке: только победы и ни одного поражения.
Когда он дома, в отпуске, граф старается его посвятить в дела управления поместьем, подготовить к роли владетельного сеньора. Конечно, желательно делать это чаще и обстоятельнее. Но тут он не властен; служба забирает у Рауля все время.

Атос много размышлял в плавании, проводя почти все время на палубе. То, что он стал объектом пристального внимания, его, казалось, совсем не занимало. Все попытки завязать с ним беседу у попутчиков успеха не имели.

Огюст умел молчать. Годы, проведенные в тесном сообществе бутылки и своего опустошенного "я", научили его обходиться без других собеседников. Если у него бывало желание и настроение, он мог быть самым веселым рассказчиком, заводилой и душой любой компании; но в большинстве случаев он предпочитал свое общество любому другому. Исключение делалось только для сына и друзей. В остальное время ему было лучше оставаться наедине с собой. В особенности, если было над чем поразмыслить.

Первые дни плавания они с Гримо отсыпались. Старик стал сильно уставать, хотя не желал признаваться в этом. И они позволяли себе то, что так долго не решались делать: спали одновременно, а не по очереди. Охранять было некого и нечего. И сон был крепок, как в молодости. Говорят, старость не спит из-за бессонницы. Это в молодости он не помнил, когда спал по-человечески. Боялся спать. Боялся, что во сне придут к нему его кошмары. Что и случалось, стоило ему уснуть покрепче. На сегодняшний день все, чего стоило бояться, было в прошлом.

В порту, когда Гримо ушел справиться о лошадях, Атосу пришло в голову, что поедут они не в Бражелон, а в Париж. Атос понял, что ему необходимо видеть д’Артаньяна. Вот кто лучше всех сумеет поднять ему настроение. Неиссякаемый оптимизм друга всегда оказывал на него благотворное влияние.

Они с Гримо ехали не спеша. Достаточно они побегали в своей жизни по дорогам Франции. Атос предвкушал встречу с другом, непродолжительный отдых - а потом... потом: домой, в Бражелон. Только там он чувствовал себя по-настоящему комфортно, дома. Ла Фер нагонял на него тоску, ненужные воспоминания. Он там и уснуть никогда не мог толком, старался побыстрее все уладить и уехать подальше от родового замка. Был еще один долг, связанный с последней поездкой в Англию и завещанием казненного короля. Атос видел свою прямую обязанность в том, чтобы в нужный момент оказать помощь наследнику английского престола.

События разворачивались в нужном русле, и присутствие Атоса во Франции было весьма своевременным.

И, только попав в свои покои в Париже, оказавшись, наконец, у себя в спальне, в гостинице, Атос решил, что в этот день он никуда не пойдет. Он только известил д’Артаньяна и Рауля, что он у себя, и лег спать. На следующее утро он позволил себе то, чего не делал последние пятьдесят лет, не считая тех дней, когда просто не мог оторвать головы от подушки из-за раны или болезни: он попросту валялся в постели, но не читал и не спал. Мысли текли вялой, неторопливой чередой, когда его вдруг отвлек стук в дверь. Виконт!

Молодой человек перепугался не на шутку: десять утра, а отец все еще в постели! Заболел?

Вместо ответа Атос сжал сына в объятиях. Как же он соскучился! Они держали друг друга за руки, не говоря ни слова и не спуская глаз друг с друга, как никогда ощущая ту особую душевную близость, которая только и бывает у людей одного склада.

- Отец, как можно было так рисковать! Отправиться одному в такое путешествие. Я с ума сходил, не знал где вы, что с вами.

- Рисковать? О чем вы говорите? Я был не один – с Гримо, и ничего опасного в моей поездке не было.

- Граф, - Рауль не выпускал руки отца, - вы подвергались страшной опасности где-то в Африке!

- Рауль, - граф нахмурился, - вы говорите о путешествии, которое я проделал и о котором никому ничего не говорил так, словно точно знаете, где и почему я побывал? Откуда вам вообще все это известно?

- Из письма, которое я получил, граф!

- Письма? А оно у вас с собой?

- Нет, я оставил его дома. Я не думал, что оно может быть вам интересно.

- И что было в этом письме? - Атос откинулся на подушки, прикрыв глаза. Так вот как с ним решили рассчитаться: отстали от него, зато принялись смущать покой его сына.

- Что вы уехали в Палестину к арабам, берберам и черт знает еще к кому!

- Рауль, и вы поверили всему тому, что там написано?

Молодой человек пожал плечами:

- Пришлось поверить, граф. Тем более, что никто не знал, где вас с Гримо искать.

- Так что же вы не поехали меня разыскивать, Рауль?

- Принц меня не отпустил, сказал, что если я уеду, он рассмотрит мой отъезд, как неповиновение приказу и дезертирство с поля боя. И добавил, что вы не из тех людей, кто нуждается в опеке.

- Рауль, мальчик мой, - Атос уже едва сдерживал смех, - принц меня знает едва ли не лучше, чем мой собственный сын. Но я надеюсь, что этот день вы сможете посвятить мне? Нам предстоит серьезный разговор, Рауль.

- Отец, что-то случилось, - встревожился юноша.

- И да и нет. Я вам все расскажу.

Он уже понял, что молчать далее небезопасно. Кое-что виконту сказать придется: иначе он поставит его в положение, когда полное неведение может стать роковым.
Но граф с рассказом не спешил. Они сначала позавтракали, и, только потом, Атос решил приступить к объяснениям. То, что рассказал ему отец, повергло Рауля в замешательство.

- Граф, но вам совсем незачем было посвящать меня в эту историю! - возразил молодой человек, когда Атос закончил ему излагать все обстоятельства этой семейной истории.

- Вы не правы, Рауль. Я думал, что, покончив с этой реликвией, избавившись от обузы, лежавшей на нашей семье как тяжкое бремя, я навсегда освободил и себя и свой род от преследований. Я ошибся. Боюсь, что, оставив в покое меня, они примутся за вас.

- Но это же нелепо: требовать от меня каких-то сведений, когда я в глаза не видел ни этого Свитка, ни самого Кольца. Я понятия не имею, как они выглядели.

- Я потому и не описал вам этих предметов, Рауль. И не стал говорить, что представляло из себя это Послание.

- Граф, вы знали, что там… было написано? – фразу Рауль закончил почти неслышно, одними губами. Чувство, сродни священному трепету, заставило его смотреть на отца, как на человека, посвященного в страшную тайну Бытия.

Атос склонил голову, избегая лишних слов. Потом, помолчав, добавил:
- Вы ничего не видели, следовательно, вам не придется лгать, если вас начнут расспрашивать. Гримо вообще ничего не видел и, следовательно, ничего знать не может. Те, кто так заинтересован в этом проклятом Кольце, могут искать его еще тысячу лет!

- А если они надумают вызвать вас на суд Инквизиции, граф?

- Меня? На суд? – Атос грустно усмехнулся. – Это возможно, хотя маловероятно. Им для этого нужны очень серьезные основания, Рауль, а у них их нет. Они не сумеют выдвинуть мне официального обвинения. Для того, чтобы доказать, что я общался с Дьяволом, им придется сначала перерыть всю Палестину. А на их аргументы у меня есть свои контраргументы. Они просто ищут повод, чтобы нас спровоцировать и получить хоть какое-то направление поисков. Но хватит о грустном. Расскажите-ка мне лучше, какие новости в Париже, как наши друзья?

- Ну, друзья сами еще могут рассказать о себе, граф!

- Д’Артаньян! - Атос вскочил навстречу другу, который доложил о себе сам.

- Милый граф, вы неугомонны! Где вы пропадали столько времени? Ни строчки! Это так на вас непохоже!

- Я путешествовал, мой дорогой. Знаете ли, выдалась возможность побывать в очень интересных местах.

- Да? – д’Артаньян, покручивая ус, обернулся к виконту, который ответил ему едва заметным пожатием плеч. - Так вы путешествовали… Это так не похоже на вас, Атос.

- Видите ли, иногда и я вспоминаю дни нашей молодости, дружище.

- Хотите побеседовать о былом, граф?

- Для меня любое общение с вами, д’Артаньян - это огромная радость.

Рауль, поняв, что друзья хотели бы остаться наедине, тихонько покинул комнату.

Граф и мушкетер остались вдвоем. Д’Артаньян первым нарушил молчание.

- Атос, путешествие было опасным?

- Почему вы так решили, д’Артаньян?

- У вас очень усталый вид.

- Я и вправду сильно устал, но это объясняется тем, что я много времени провел в седле и на жаре.

- Атос, это не мое дело, - гасконец дернул себя за ус, - но ко мне приходили и интересовались, где вас можно найти.

- И что же вы ответили, мой друг?

- Что я ответил? Но, Атос, я не уполномочен отвечать незнакомым людям, где можно найти моего друга. На такие вопросы я отвечаю одинаково: я его отправил куда подальше!

- И куда же? - Атос уже предвкушал реакцию гасконца.

- В Святые места!

На секунду Атос онемел. Вот это попал, так попал! Прямо, что называется, в яблочко! Потом он так расхохотался, что бедный лейтенант не знал, что и думать.

- А чем я так вас развеселил, Атос? Я отправил его туда, куда бы вы точно никогда не отправились. Уж вам-то не нужно каяться.

- Вы так в этом уверены? - Атос стал мрачен. - Уверены, что мне не в чем каяться перед Богом?

- Атос, вы, право, невыносимы! Неужто эта история и по сей день не дает вам покоя? Вы отдали все долги, какие имели. Вы - последний из людей, кто нуждается в паломничестве.

- Д’Артаньян, вы ошиблись. Я был в Палестине.

- Вы шутите?

- Нисколько, друг мой. Я был в Иерусалиме, и это было не первый раз.

- Что вы там забыли, Атос?

- Грехи моих предков, - попытался отшутиться граф. - Но это не мои тайны, д’Артаньян. К счастью, с этим покончено. Лучше расскажите, как вы, как наши друзья. Я страшно соскучился по нашей компании.

- Ну, как я? Тяну лямку. Наверное, мне на роду написано не пойти дальше лейтенантского чина. Вы же знаете Мазарини. А что до остальных, так Портос благоденствует, а Арамис продвигается.

- Вот как!

- Он у нас уже викарий! Интересно, и кто же ему теперь покровительствует?

- То есть, как это - кто? - не понял Атос.

- А, вы же не в курсе, Атос. Вас не было в Париже столько времени! Герцогиня де Лонгвиль ушла в монастырь.

- Вот как! А что же послужило поводом к такому шагу?

- Не знаю, Атос. Но ушла она к янсенистам. Наш друг так долго наставлял ее в вопросах веры, что она в итоге обратилась к Богу.

Атос нахмурился.

– Не стоит об этом так говорить. Я не думаю, что Арамис одобрил ее выбор. Вряд ли ее решение доставило ему удовлетворение.

- Такова жизнь, граф. Гоняясь за журавлем, теряешь синицу.

- С таким выводом трудно не согласиться.

Приятели помолчали, потом д’Артаньян поинтересовался:
- Вы долго пробудите в Париже, Атос?

- Думаю, что пару дней передохну здесь. А потом домой, в Блуа. Я соскучился по своему саду, по лесам Блуа. А потом съезжу в Ла Фер. Надо посмотреть, как там дела обстоят. Я там не частый гость.

- Вы не любите там бывать?

- Не люблю, вы правы, д’Артаньян. С этими местами у меня связаны далеко не лучшие воспоминания. Но у меня есть обязательства не только по отношению к нашему роду, но и к будущему графу.

- Который, даст Бог, еще долгие годы будет виконтом.

- Все в руках Божьих, д’Артаньян. Но я, пока жив и у меня хватает сил, обязан подумать обо всем. Пройдет еще некоторое время, и надо будет думать о женитьбе Рауля.

- Невеста уже есть, - улыбнулся гасконец. – Это, наверное, та малышка, что я видел. Ваша соседка?

Атос неожиданно поскучнел.

- Вы имеете в виду Лавальер? Мне она не кажется подходящей парой для Рауля.

Мушкетер удивленно посмотрел на друга: в тоне, в лице Атоса явно читалась неприязнь. Значит, вот как обстоят дела: его сиятельство не считает этот брак равным! По-видимому, у Атоса есть серьезные аргументы для этого. Мать Рауля – не из простых дворянок. Атос - человек непроницаемый. И если он так себя ведет, у него имеются бумаги, подтверждающие все права Рауля.

Никогда д’Артаньян не делал попыток узнать у Атоса больше, чем тот ему открыл сам. Здесь его любопытство, натолкнувшись на трагедию, постигшую друга, заканчивалось. Личная жизнь друга была за семью печатями. Безусловно, у него были женщины, не ангел же он! Но Атос на эту тему никогда не распространялся, а друзья никогда не лезли к нему в душу.

Не будь это Мари-Эме, Атосу было бы проще. Но имя герцогини де Шеврез было табу. И после всего, что было у них, он все еще уважал в ней мать своего сына, хотя и сделал все, чтобы упоминание о Шевретте не тревожило его покой.
 
Мысль о женитьбе виконта и о Луизе де Лавальер только подстегнули его желание ехать в Блуа.