Герои спят вечным сном 44

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/09/10/1296

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЁРТАЯ
ВЫБОР

Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает.
Послание к Римлянам святого апостола Павла.

Король Дании Кристиан седьмой * любил мастурбировать так часто и увлечённо, что ему поставили диагноз. Правительством создавались комиссии, призванные найти ответ, как быть с привычкой монарха. За него часть решений принимал личный врач Штрюнзее, * написавший целую книгу о <мастурбационном безумии Кристиана>. В результате короля посадили под замок, а врачу отрубили сначала руку, потом голову. Мёртвое тело четвертовали и выставили на колесе к полному восторгу черни.

В достоверности дацкой истории Паузеванга не пришлось убеждать. Сам пережил вместе с Гюльсторфом и Ральфом. * Немой кинематограф либо гениален, либо схематичен. Лицо актёра говорит правду; взгляд – чуткий инструмент: проскользни малая наигранность, и на поверку - фиглярство без прикрас.

«Склонный к половой распущенности человек, дабы не оказаться подавляемым более изощрёнными в девиациях «коллегами», должен в достаточной степени обладать комплексом умений особого толка, быть и деспотом, и сребролюбцем, и садистом. Неплохо ему на шаг вперёд рассчитывать удар, на два шага угадывать подлость, но лучше – опережать ближнего в этих поступках.

Кристиан по сути своей не являлся негодяем, вот и результат. Надо определиться: противостоять в себе порокам или выбрать их сразу все».

Если б сказала мамаша или какой-нибудь старый перхун вроде Гуммеля из аптеки напротив, Вальтер мимо пропустил бы, Но доктор Гамулка – атлет и красавец!!! Пальцы его не дрогнули, взгляд не вспыхнул вопросом, когда от взрыва сместился мир. Таких людей Паузевангу видеть не доводилось, так близко – тем более.

Заполошная мать, истеричка сестра, гневные или надменные учителя, скорые на ответ товарищи, властолюбцы командиры, - все предлагали встряску, противостояние, все намеривались подчинить.

Михаэль Гамулка (имя и должность Вальтер прочёл на лацкане) привык держать ситуацию под контролем, людей – в поле зрения, умеет чувствовать боль, уважать личность.

Убедившись, что Паузеванг уверен в ногах, доктор велел вымыть руки, надеть халат, встать на упаковку стерилизационных автоклавов. Времени мало. «Кастрюль» много. Набор инструментов должен быть одинаковым в каждой.

- Видите, какие? – Выстроив ряд на стекле, объяснил Гамулка. - Если во время операции чем-нибудь из них пользоваться помимо назначения, например: походя ковырять в носу, неуспех обеспечен и чреват гибелью пациента.

У человека, любого, тоже всё стандартно. Пока не убедились воочию, поверьте на слово. Фаллос нужен для оттока мочи, продолжения рода, и всё. Забивать им гвозди, а так же, развинчивать психику строго не рекомендуется. На психически больного найдётся кулак или другой фаллос, и это – в лучшем случае.

Остальные, сопутствующие ощущения можно получить чуть более затратными, но менее опасными способами. Государство находится в состоянии войны. Будь вам пятьдесят, - слова бы не сказал: сидите, коль до эдаких лет уцелели.

В вашем случае усидеть не удастся – вытащат, даже если по великой протекции минуете призыв, подцепит гитлерюгенд, трудовой фронт и прочь. Время – без выбора: все у всех на виду, слабость не в почёте, психическая – особенно.

Спрашиваете: «как же остальные?» - Да, каждый в своём роде, только вам эта совокупность знаний мало поможет. Нужна совокупность навыков.

Не спешить с поступком и развитием чувства; оказавшись перед задачей, прежде всего, сверяться: «что у меня есть», - порекомендовал доктор и ушёл в оперблок. Паузеванг же присоединился к своим товарищам, чтобы прожить ставший переломным для него день, не догадываясь о том, что именно данный день станет переломным.

Совет Земпелина о поиске дела однозначно помог. Отжав и повесив тряпку, вытряхнув капли с отмытого до блеска ведра, новоиспечённый служитель кухни выпрямился и встретил взгляд женщины, которая тоже кончила работу, тем же порядком вынырнула из необходимости.

Рядом – сменщик санитар. До утра в его распоряжении титан и экстренная пища. Слова излишни. Вахта сдана. Следует выйти, запереть входную дверь, пересечь двор к месту ночлега.

Так и сталось. Звёздное небо скинуло с головы шапку забот, погладив волосы, отражённый разогретым камнем воздух позволил сверить шкалу расстояний. Двое разошлись. Она кивнула. Он ответил, понимая, - о чём.

«На свете счастья нет, но есть покой и воля». * Разумеется, Паузеванг не слышал такого афоризма, но за несколько десятков шагов сумел насладиться осознанием его справедливости. Однако стоило разуться, ощутить хруст кровати, и давешняя мука, смертная тоска вернулась.

- Что это! – рявкнул Шульц, увидев открытый, принципиально не удерживаемый поток слёз. – Прекратить немедленно!
- Как прекратить, Господин Вахмистр? - Кротко ответил Паузеванг. Если известен способ удержания воды, я готов выполнить.

- Шульц опешил, смутился. – Да, - сказал, - есть такая проблема. Слюна, знаете ли. Днём ещё - куда ни шло, а ночью – вся подушка мокрая. Даже домой из-за неё ехать не хочется.

- Вам должны сделать губы, - утешил Шульца Паузеванг. - Пока же можно подкладывать платок. Что до смущения домашних, слюна – пустяк в сравнении с вашей внешностью. Хотя, если бы мой сгоревший на заводе отец уцелел с таким лицом, я был бы счастливей всех, мама – тоже.

Для Вальтера началась странная жизнь: путь в мир сильных через труд, невыносимый и восхитительный одновременно. Каждый день стартовал с санации палат после ночи, завершался приборкой территории, мытьём полов. Над серединой же его, к удовольствию выздоравливающих, навис дамоклов меч начальной военной подготовки гитлерюгенда.

Во первых строках своего обращения к подопечным, которого по случаю отправки на кухню не слышал Паузеванг, Шульц объяснил, что они, особенно Камерадшафтсфюрер, допрыгались, прогневив гестапо в лице Финка. Теперь в случае любого промаха, не говоря уже о серьёзном проступке, вслед за виновником в личное дело полетит донесение.

– Избавь Господи вас от такой награды, меня тоже, - взмолился вахмистр. – Я постараюсь этого не допустить. – Сказал и начал стараться! Полем стараний служил двор, позволяя желающим наблюдать процесс из окон.

Бунге всеми фибрами души возненавидел Шульца, проклял Земпелина. Ассман, привыкший поддерживать непосредственное начальство перед «опосредованным», не отстал в усердии гнева. Бухольц, стиснув зубы, пытался пережить бедствие, но у него плохо получалось.

Паузевангу пришлось хуже всех: Никудышная физическая форма дала себя знать сразу, а наставления доктора настолько впечатлили, что решил до конца дойти в проверке справедливости оных.

Трещина меж ним и сверстниками, как и предрёк Гамулка, пролегла сразу. Даже Бухольц отодвинулся. Впрочем, она существовала всегда, прикрытая стандартными фразами, залакированная притворством, и оттого более опасная.

На постоянно текущие слёзы Шульц перестал обращать внимание, остальное же!!! «Лечь. Отжаться. Бегом!!!» - досталось «выше крыши».
Грянул миг, когда Паузеванг, вопреки настойчивому понуждению, не смог выполнить команду. «Вот - конец, - подумал он без огорчений, - добьёт и будет прав».

- Очень хорошо. – Откоментировал ситуацию Шульц. – Нижняя точка пройдена. Лежи, пока не встанешь сам.
Сказать-то он сказал, только вместе с тем, склонившись над распростёртым телом, вдобавок сделал нечто руками, чего до конца дней не осознать, - помешало отупение. Единственным, проявившимся через годы воспоминанием, стала картинка: Шульц, улучив момент, когда сам он и мальчики не смотрят, подбрасывает в миску Паузеванга добрый кусок мяса.

Занятия по случаю выпадение в осадок «новобранца» не прекратились. На расчерченных мелками кирпичах строго запрещено движение вне линий. Кях, кях, кях, кях! Ближе и ближе! - Ногу держи! – Слышит Паузеванг и понимает, что из страха перед докладной запиской ни один не собьёт шага.

Трое – не полк, однако и шести шиповонных подошв, и одной достаточно для испития чаши унижений. Кях, кях, кях, кях!
Миновало, хотя Шульц обещал каждого, нарушившего порядок следования вверх или в сторону, уложить здесь в той же позе, на тех же условиях.

Команда «кругом!» и снова: Кях, кях, кях, кях! На сей раз не обойдётся. Пожелав немедленно умереть, Паузеванг невероятным образом вскочил, встроившись в ритм, задвигал конечностями вместе со всеми. Что это! По сути – изменений нет: с той же интенсивностью ломит тело, столь же неуклюжи стопы, безвольны руки! Откуда же и в чём содержится, живёт, растёт потрясающая лёгкость, уверенность в неиссякании сил?

- Я хотел так свалиться, - признался Ассман, когда остались одни. – Пусть, думаю, побегают, потрясутся, что искалечили. Теперь не стану. Раздавит кто-нибудь руку сапогом, и майся.
- Не воняй, парень! – с презрением процедил сквозь зубы Камерадшафтсфюрер, отвесив шутки ради Паузевангу покровительственную затрещину.

Вальтер, будто бы покачнувшись на ногах, взмахнул левой ладонью и заехал старшему группы так, что Бунге выпал на кровать. Мотнулась, гукнув о палаточную стойку, башка.
- Ой, Вилли, - из-под хохота Бухольца жалобно кукарекнул Паузеванг, - прости меня. Честное слово, качает, не рассчитал траектории!

Мысль о б уменьшении числа капельниц и дней для «случайной» встречи с Ритой лишила покоя суматошную головушку Финка. Не догадывался бедолага, что возможности такой ему не предоставят никогда.

Нина, конечно, талисман, но – издали. Соприкосновение - лишь младший персонал и директор. Фроляйн Гэдке – другое дело. С ней можно шутить в операционной, перебрасываться обиняками, обмениваться взглядами, среди ночи сыграть в шахматы, выпить чаю. О ней можно рассказывать жёнам и невестам, фотографировать, рисовать, писать в альбом, уместно сделать подарок, получить в ответ шарфик или носки, пряжу для которых добывают на рынке. И, разумеется, никто не позволит посягнуть на безопасность этой радости во имя любителя разнообразить свою сексуальную жизнь, будь он хоть трижды Фюрером.

Из окон третьего этажа далеко видно. «Колымага» не пройдёт незамеченной, велосипед и во тьме опознают. В ординаторской за шкафчиком персональная кровать на всякий случай. «Жёлтый дом» - может быть, напрасно, хотя – комфортнее. И это решено: только на машине, строго в дверь.

Если кого-нибудь полюбит, устроить свадьбу, но конопатого мерзавца!!! Раскусили сразу все, даже Харитина Дроновна по его поводу высказалась:

- Ой, мать, тому дать, у кого пуговки горять.
А такому страмочу и за деньги не хочу.

Думал, думал Финк и додумался – на правах друга войти в квартиру на Чкалов штрассе. Для начала - напроситься в гости. Прежде же следует пригласить к себе обитателей, сразу всех.

С этой-то целью, откапавшись в докторском домике, не к авто направил стопы своя босс палачей, а в главное здание, предварительно выяснив, где кабинет Земпелина. Из холла - неприметный коридор направо проскользнул, замер на полушаге, потому что впереди невесть откуда взялся и вошёл туда Паузеванг.

- Хайль Гитлер! – Услышал Финк и стал вниманием. Привычка медиков отвечать молчаливым жестом давно замечена, потому – удивления нет.
- Что случилось? Говорите коротко и точно. – Велел начальник госпиталя.

- Господин Майор, - отчеканил гитлерюнге, - позвольте мне служить здесь в качестве санитара.
Финк «присох» к месту.

- Откуда такое решение? – Не выказав голосом чувства, спросил Земпелин.
- У меня получается, Господин Майор, уверенно отвечал Паузеванг. - Есть склонность. Всё равно призовут. Это – лучше, чем в танкисты или артиллерию, где ничего не смыслишь. Здесь уже сейчас готов приносить пользу.
Финк поморщился. Сам он произносил подобное исключительно с целью лести.

- Вы можете, - сказал Земпелин, - работать в клинике вашего города после школьных занятий, и призыв на медицинскую службу обеспечен.
- Я хочу стать врачом, Господин майор.
- Тем более.

- Нет. Там не смогу. Я плохо учился: не знал, зачем это нужно. По грамматике – мангельхафт. * Корня извлечь не умею. С устным счётом – провал. У нас в семье и в ближайшем окружении медики отсутствуют, некому сориентировать. Здесь же в свободное от службы время есть возможность прицельно подготовиться и сдать экстерном. Многие согласны помочь. Позвольте остаться, Господин Майор.

- Нет у меня ответа, молодой человек. Толковый санитар – ценное приобретение. Вы таковым являетесь, я заметил. Благодарности от раненых есть, даже в письменном виде. Однако, возраст: не знаю, как оформить.
- Я знаю, - выступил из-за двери Финк. – Похвальное желание, весьма и очень. Вы свободны, юноша. Можете считать, вы своего добились.

«Хоть на что-то сгодишься», - от души «похвалил» Финка Земпелин. Паузеванг, бросив руку в нацистском приветствии, повернулся на каблуках, покинул кабинет.

- Безупречно вышколил! – Восхитился работой Шульца Финк. – Те трое тоже, сколь можно заметить, выполняют приказы, а не ждут веления «собачьего хвоста».
- Делают из-под палки, да. - Поморщился Земпелин. Забирайте их или отправляйте уже домой от греха подальше.

- Ожоговый стабилизировался?
- Тоже бы в поезд, пока родственники не нагрянули.

С поездами не скоро сложится. В тыловые госпитали везут раненых, обычным порядком вывозят здоровых или калек, поэтому санитарные эшелоны загружают сверх меры, тормозят только для разгрузки. Происшествия на железной дороге и окрест вносят неразбериху в график движения, никто не хочет брать на себя ответственность за оставшуюся без руководителя группу.

- Самолёт возможен для троих и сопровождающего, - «с барского плеча» брякнул Финк. – Готовьте. Отправлю.

-Дурак же ты! – Восторженно завопил Бунге, проникшись сутью ситуации, но шлёпнуть Вальтера не рискнул. – Так и передам твоей матушке. Беспримерный олух! Будь благословен майор Земпелин, придумавший эти слова.

Ассман мигнул испуганно, Бухольц отмахнулся: «врёшь, Вилли». Паузеванг улыбается, совершенно счастливый. Шульц сфотографировал его со всех интересных точек, со всеми-всеми, помчался в рентген, печатать для родственников.

Заметались, засобирались, хоть нечего собирать, не с кем прощаться. Бунге бросился было к эркенбрехеру, но, будто наткнувшись на невидимый штырь, проглотил стремление. Хорст лежит, закатив зрачки под лоб, одной рукой ощупывая другую. «Молчит, и ладно», - знаком объяснил медбрат. – Мы устали вот, - показал на горло, - до какой степени!!!»

Вильгельму стало очень больно, и определить, где болит, не удалось. «Как же так! Зачем?» - впервые возник вопрос без возмущения. Объём событий потряс, раздавил внутри нечто незыблемое, бывшее некогда каркасом, позволявшим держаться вертикально.

В госпитале, считавшимся самым безопасным местом, оказалось хуже, чем в плену. Такого насилия над личностью Вильгельму наблюдать не доводилось, испытывать на себе – тем более.
«Вы не умеете выполнять приказ, - говорил Шульц. – Это – смерти подобно». - Разве следует подчиняться тому, кого не уважаешь? Разве правильно ломать, раскатывать, унижать?

Выдали проштемпелёванные документы, медицинские справки. Отнестиь Фрау Паузеванг письмо и коричневую форму, из которой Вальтер внезапно вырос, взялся Ассман, живущий в соседнем доме.

Только простофиля приобрёл благо с этой истории, лишь он один вполне сохранен. Остальные, даже выбравшись, постараются забыть, молчать. Бухольц не задаётся философскими проблемами, спешит напихать за щеку принесённых Мюллером ягод. Ассман просто притих, не верит, должно быть.

Старшему санитару Глаттену, изначально имевшему дело с молодцами, поручили отвезти славную троицу на аэродром, забрать медикаменты и посылки для госпиталя.

Позднее утро, без часа полдень. Галушинский шлях. Подбитая росами пыль не успела восстать ещё в полную силу. Пусты подгородные поля. Скользит среди ветра соломка. Стерня щетинится. Бурьян звенит в кюветах. Резок и сух пронзённый птичьим закликом простор. Паутины путаются меж ласкающих усталое время лучей.

Поскрипывает под шинами колёс крупный песок или мелкий камень, - зови его, как хочешь. Поступь коней размыто звучит, не отслеживается вне зависимости от того, рядом плывёт подвода или навстречу.

Гонимые непокоем, несутся к северо-востоку облака так высоко, чтобы даже взглядом не коснуться несчастных, испоганенных войной мест. Последние минуты. Последний вид. Прощай (лучше бы навсегда) чужая проклятая земля. Наелись тебя, нахлебались, наползались! Действительно, кой чёрт сюда занёс, и до чего глуп Паузеванг, что остался.

Движение оживлённое. Автомобилей нет. Среди повозок жуками просверкивают мотоциклисты. Лишь немцы кругом. Только правда ли? Не облик померещился, не фигура, не взгляд из-под каски, но ощущение присутствия гадёныша с болот, долговязого парня, отказавшегося от побоища возле пруда. И если он на мотоцикле, значит – диверсант.

Клаус и Хуго успели ужас проглотить, поверив - не поверив. Бунге же! «Господин оберефрейтор!» - крикнуть захотел, но туда, откуда выходит слово ткнулся приказ: «молчать», острый, будто нож, и упало небо на сторону, солнце покатилось под откос.

Что такое? Чем поражён? Бухольц и Ассман смотрят на свалившегося кулём Вильгельма, и в горле штырь, как давеча у него при взгляде на Эркенбрехера.

Гришка Буканин мчится в Червоное урочище. Сказали - срочно: с кожей расстанься, а добеги. Сначала подумал: радио у них «накрылось». Оказывается, нет. Важность донесения такова, что в качестве связного нельзя появляться в штабе и около. Надо спрятать мотоциклет, отыскать отца. Потом, будто случайно встретив Сыню, без свидетелей на словах передать: «Тема» труда не представляет».

Сто вёрст - пустяк, немцы – не преграда. Гришку послали, потому что Буканины по характеру промысла – разъездные, «цыганами» зовут. Старший Прохорыч в путешествиях с ранних лет привычен, знает область, как ладошку.

Вопросы, что за тема, и зачем речь о ней, излишни. Любопытство - в задницу. Если словят, под пытками придётся молчать. Там же! Неизвестно, каковы покажутся Гришке ощущения, как поведёт себя плоть и рассудок.

Наглость - охрана и движок. Едет себе обормот, свету белому радуется. Одёжа, мотор, - всё по первому слову. Экипирован правильно, выглядит стандартно: куда твой Фриц!

В пяти минутах от Житовихи! «Ба! Знакомые всё лица!» * Заметил гитлерюгендов, Господу слава, издали увидал. Не нужен шум? И не будет. Если чо, мелкие камушки есть для деморализации.

 Незваные гости, вать! Мало же вас осталось, и впереди страшный какой сидит! Жизнью доволен, будто клад нашёл. Ну, похоже, разминуться?!! Ан, нет. Последний зашобутил, рот разинул и схлопотал камень в глотку с ногтя. Опрокинулся, кажись. Ладно. Пусть разбираются. Вторым бы для контроля «приласкать», да секунда не резиновая.

Скорость у Гришки больше в разы, бензин – под пробку, время выиграно. Завопят? А хрен ли! Главное, до рощицы. Там - уже наша власть. Никто не закричал: двое «примёрзли», третий «ушёл в сторону моря». Надолго или навсегда?

- Господин Вахмистр! – обрёл полупридушенный голос Бухольц. – Вильгельму плохо!
- Что значит? - Развернулся Шульц. – Что тут?

- Прилёг, видите!
Ого! Не просто прилёг, а ударился о торчащий из тележного обвода гвоздик. И горлом кровь? С чего бы? Рассуждать некогда, следует остановиться, оказать помощь.

- Живой? – Спрашивает Глаттен. – Что у тебя? Что здесь было? Видел кто-нибудь, как произошло?

Ассман и Бухольц отрицательно машут головами, поскольку не заметили, когда мотоциклист щёлкнул пальцами. Потерпевшему же не до речей. Хорошо, сквозь слизь получается дышать, а ведь не мог, долго стояла пробка, природу которой так и не выяснил.

- Едем вперёд, - принимает решение Глаттен. – Нет смысла разворачиваться. Помереть не должен. На аэродроме тоже медики есть.

- Камешек (вон их сколько) выскочил из-под колеса, - озвучил версию Шульц. - Что же ты, ротозей! - Таковой официальная причина и осталась, так и записали в сопроводительных бумагах.

Прав оказался Бунге по поводу молчаливости приятелей. Даже сам он, даже себе не смог до конца признаться в причине «того случая», потому что глупо, стыдно, отвратительно!!!

До трапа волокли его товарищи, подняли в самолёт. Шульц, имеющий богатый опыт борьбы со слюной и соплями, мастерски отирал оные, не позволяя скатиться на грудь.

Ассман и Бухольц, чрезвычайно довольные тем, что Вилли живой, впредь щадили его самолюбие. В нём же родилась и выросла, обретя подготовленную почву, такая ненависть к русским, такое желание убивать, что жизнь стала подобна огненному потоку, а пропаганда тактики выжженной земли – любимым занятием.

Бунге вёл домашние вечера, курировал младших, первым вступил в партию, героем ходил красовался. Это продолжалось вплоть до главного дня – до повестки. Утром на плацу сборного пункта одноклассники едва узнали Вильгельма: он стал седым, с выхолощенным, взглядом.

- Ты как считаешь? – спросил Бухольц Ассмана, отошедшего до ветру вовремя пересадки,
- Просто глядел. – Ответил Хуго. – Совершенно адекватное выражение: проехали, если бы…

- То-то – «если бы». Ему незачем убивать, нельзя промахнуться.
- Сделают нас они, подвёл итог Ассман. - Должны сделать.

Бухольц утвердительно кивнул. Меж двух возникла связь, позволяющая жить с надеждой на безопасность со спины.
- Слушаться надо, ребятки, внимательней глядеть. – Рявкнул невесть откуда взявшийся, не умеющий шептать Шульц.

«Слышал! Понял!» - Дрогнул испугом Ассман.
«И тут поучает», - Передёрнулся от омерзения лежащий на носилках Бунге.

1. Кристиан VII - 1766-1808.
2. Струэнзе Иоганн Фридрих - 1737-1772.
3. Макс Гюльсторф; Луис Ральф – актёры. Фильм "Любовь королевы" 1923 г.
4. Александр Пушкин.
5. Mangelhaft - пятая оценка в шкале успеваемости - весьма плохо.
6. Александр Грибоедов.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/10/13/1077